Превыше Царства Небесного

Поговорим о том, чего мы чаем больше всего, и о том, чего боимся больше всего, ведь человек существо дихотомическое, то есть состоящее из двух частей, теснейшим образом взаимопроникающих, – из тела и души, видимого и невидимого. И если святые отцы сказали о страстях, что за ними всегда можно найти одно из двух: желание или страх, то можно сказать, что, сверх того, и за каждым произведением искусства можно найти желание прекрасного и страх выпасть из него или не реализовать его полностью.

Рай и ад, возлюбленные верующие, – это два термина, ставшие сегодня такими далекими от нас, такими смутными. Если попытаться отыскать что-нибудь о рае и аде, то мы найдем сведения, которые представляются нам детскими, или же абсурдными, или же непонятными. И это потому, что мы обманываемся тем, что воспринимается чувствами, тем, что видим вокруг себя.

Мы слышим Спасителя, как Он говорит в Евангелии от Матфея, глава 25, когда речь заходит о Страшном суде, что ад уготован диаволу и служителям его, а блага рая – чадам Божиим, «благословенным Отца Моего». И Спаситель говорит: «Приидите, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» (ср.: Мф. 25: 34).

Ад явно был уготован раньше, потому что диавол пал прежде сотворения человека. И ад был создан для диавола, а поскольку диавол не был и телом и душой, а имел лишь одно измерение, то и ад имеет одно это духовное измерение, по меньшей мере сейчас, до Страшного суда.

Рай был создан для человека, а человек и видим, и невидим. Таким образом, рай обладает красотами, которыми можно восхищаться плотскими очами и разуметь рациональным умом, однако он обладает и надмыслимыми красотами, которые можно разумевать, прозревать лишь духовными очами. Одно только сердце может понимать, что может скрываться за подобной видимой красотой.

Когда Бог сотворил рай, Он позвал Адама и сказал ему:

– Всё это твое.

И еще:

– Я насадил в нем два древа (см.: Быт. 2: 8–9).

Некоторые святые отцы говорят, что древо жизни и древо познания добра и зла могут действительно символизировать Бога и человека. Это аллегорическое толкование, символическое толкование, однако оно недалеко от богооткровенной истины, ибо Бог Сам является Жизнью.

И Он сказал Адаму, который был один, ибо Еву Бог еще не извлек из его ребра:

– От всех деревьев рая ты можешь есть, – то есть питаться, созидать себя, возрастать на них, – кроме древа познания добра и зла (см.: Быт. 2: 16–17).

От всех деревьев, включая древо жизни. Одно только древо познания добра и зла было ему запрещено.

Итак, Адаму был дан для возделывания и охранения рай. Бог говорил ему, обращаясь к нему в единственном числе: «Ешь от всех деревьев», – и: «Не ешь от древа познания добра и зла». Это значило вот что: «Приступай к жизни, питайся от нее, ведь это (древо) удобнее всего для тебя. Ты первым из Моих чад получил этот дар» – но также и это: «И не забывай, что после тебя придут и другие, и пекитесь о том, чтобы вам не отдаляться (от жизни). И ты не отходи далеко от них, но заботься о том, чтобы вы вместе пребывали во Мне и рядом со Мной».

Существование Евы без Адама не имело никакого смысла. Так почему же Ева оказалась одна? Чего искала она одна?

Много раз я задавался вопросом: а что же произошло с Евой, когда она была найдена диаволом, который явился ей в образе змия? Что с ней произошло, почему она так легко пала? Но я спрашивал себя не о том, какая слабость у нее была, – а о том, чего она там искала одна? Разве двое не предназначены быть одним целым? Разве двое не пребывали в раю? Двое не питались от древа жизни, от любви, окутывавшей всё, от света, открывавшего им тайны за тайнами и всё, что по ту сторону тайн? Почему же Ева оказалась одна, почему Адам упустил ее из виду?

Посмотрите на влюбленных, как они не только не сводят друг с друга глаз, но и поедают друг друга глазами, причащаются друг друга взорами. Они не упускают друг друга из виду. Почему же Ева осталась одна, а Адам был неведомо где, если Бог сказал совершенно четко, что «нехорошо человеку быть одному» (ср.: Быт. 2: 18)? Почему? Почему? Почему?

Но реальность такова, что, найдя ее одну, диавол обманул ее. Обманул потому, что у нее не было слова, идущего к ней напрямую от Бога, а было лишь опосредованное, через Адама. Адам рассказал ей, и потому оно было опосредованным. И сам Адам нуждался в Еве, а ее не было там, чтобы его поддержать, и Ева тоже, безусловно, нуждалась в Адаме. Ведь существование Евы без Адама не имело никакого смысла. Смысл существования Евы заключался в том, чтобы поддерживать мужчину. Женщина создана была для мужчины. Без него она смысла не имеет.

Но почему же и чего она, не имевшая смысла, искала в раю? Искала свой смысл? Никак нет! Смысл ее состоял в том, чтобы находиться рядом с мужчиной, смысл ее заключался в единении.

И вот, поскольку она была одна, то диаволу очень легко стало обмануть ее. И он посулил ей грядущие блага и так похитил те, что она имела.

А Адам, увидев Еву с яблоком в руке – яблоком, надкусанным Евой, – был потрясен, ибо понял: Ева его ела, но не умерла! И тогда он обратился против Бога и сказал:

– Значит, Ты меня обманул, Ты скрыл от меня что-то.

Бог оставил ему слово, овеянное тайной, сказав: «Смертью умрешь». Адам мог бы сообразить, что тут тоже своего рода смерть, может, и не та, о которой он раньше думал. Адаму следовало тут пораскинуть мозгами, постараться понять большее. Но, чтобы понять большее, увидеть большее, надо пребывать в свете! А Адам примкнул к эгоцентричной Еве.

И когда они в этом своем эгоцентризме вкушали от древа познания добра и зла – вкушали, таким образом, одно лишь зло, познавали зло на деле вместо того, чтобы познавать его на словах, – у них вдруг открылись глаза и они очнулись. У них открылись глаза – но только после того, как Адам откусил от яблока. Так какие же глаза открылись у Адама?

Ранее Адам, когда был охвачен глубоким сном и не знал, что делал Бог и откуда взялась женщина рядом с ним, сказал:

– Это женщина, потому что она взята от моего тела, и имя ей Ева, ибо она матерь живых (ср.: Быт. 2: 23).

И открылось око лукавства, которому кажется, что оно может разумевать добро путем изучения зла

Он также нарек имена животным, показывая тем самым, что обладает и плотским ведением. Он показал также, что обладает духовным ведением, тем, что предрек способ, каким люди будут размножаться, – через женщину. Так какие же тогда глаза открылись у него? А открылось у него око лукавства, различающее добро от зла превратно, искаженно, дисгармонично. Око лукавства, понимающее одну лишь дисгармонию, которому только и кажется – опять же превратно, в гордыне, имеющей корень в сатане, – которому кажется, что оно может разумевать добро путем изучения зла. Увы, какое горькое прельщение! Какое горькое прельщение!

И тогда человек увидел, что его нагота может быть объектом стыда. А стыд, привыкнув к нему, человек преобразовал в грех вместо того, чтобы преобразовать его в священный страх. А дальше – больше.

Вокруг нас множество образов. Я говорю сейчас только о том, что мы видим, оставим в стороне то, что слышим и что мы понимаем. И то, что мы видим, подчинено дуализму, весьма запутанному и весьма низменному: то, что мы видим, является сочетанием светов и теней. И мы становимся, мы преобразуемся в то, что совершают над нами извне. Мы живем только по механизму реакции, мы уже не таковы, какими были созданы Богом в раю – как источники, как кладези добра, красоты, духовности, приближенности к Богу. Мы стали всего лишь простыми роботами. Нажмут на нашу кнопку откуда-то извне – мы движемся. Не нажмут – мы и не движемся.

Светы и тени! Мы прекрасно знаем, что тень не может появиться сама. Тень зависит от света, однако от света внешнего. Тень не говорит нам ничего, не передает ничего. Но только этот внешний свет есть свет кажущийся, этот свет неполезен именно потому, что подчеркивает тень. Тень не говорит ничего о предмете, от которого исходит, не говорит ничего и о свете, который, ложась на этот предмет или личность, дал им рождение. Тень не говорит нам ничего, а только напоминает о небытии, из которого мы были взяты. А нужно ли нам было впиваться глазами в небытие, чтобы понять, что мы все-таки являемся бытием?

Эти тени начинают принимать форму наших подозрений, форму наших фантазий о себе самих, и страхов, и всяких психических болезней. Самооправдание и воображение о себе, если вы до сих пор этого не знали, являются наиболее важными причинами шизофрении, паранойи и прочих психических болезней, которые так часто встречаются у нас сегодня. Воображение о себе и оправдание себя подобны призракам, которые возрастают, рождаются и развиваются в тени нашего разума.

Если мы знаем, что тень является чем-то внешним и зависит только от внешнего света, то знаем еще и то, что истинным светом, не оставляющим теней, является тот, который исходит изнутри. Можно направлять сколько угодно света на лицо какого-нибудь человека, но ты ничего о нем не узнаешь и не поймешь, добр он или зол, ничего не уразумеешь из его внутренних красот, пока он не даст своему внутреннему свету излиться на тебя через глаза.

Глаза – светильники души. Свет, если он исходит из души, приносит знание. А если исходит извне, вносит путаницу.

Нам кажется, что мы нуждаемся в исповеди, причащении, что мы делаем добрые дела, храним себя от зла для того, чтобы стяжать рай, а не ад. Неверно, неверно! Мы здесь снова впадаем в это заблуждение – заблуждение тех, кто обманут внешними чувствами. Это заблуждение людей сугубо плотских и весьма мало одухотворенных.

Спаситель сказал одно слово, крайне важное для нас: «Царствие Небесное внутрь вас есть» (ср.: Лк. 17: 21). Царствие Небесное, а не только рай, который есть просто место – всего лишь место, помещенное Богом, как говорит Писание, на восточной стороне (см.: Быт. 2: 8). Это такое маленькое место, сад. «Эдем» означает наслаждение. А «парадиз», по этимологии, – это сад, полный цветов. И ни слова о Царстве Небесном. Красивые цветы, исключительные краски, неслыханные звуки, красоты, накатывающие на тебя одна за другой, приводя в полное восхищение.

А мы привыкли при этом лишь стоять с разинутым ртом или отвечать словом, которое так часто слышится сегодня: «Вау!» Ох уж это «вау»! Это «вау», когда мы его произносим, означает, что мы сидим с раскрытым ртом. Но почему мы не сидим с раскрытыми глазами? Ведь через разинутый рот из души ничего не выходит! А через широко раскрытые глаза выходит.

Христос сказал: «Чудеса, большие сих, сотворю, так что вы удивитесь»^[1], – но мы, к сожалению, сделали немного неверный перевод Его слов. Правильнее было бы так: «И чудеса, большие сих, сотворю, так чтобы вы удивлялись». Чтобы вы поняли, что эти чудеса исходят не просто откуда-то свыше, непонятно откуда, а что они исходят от Кого-то и для кого-то. Эти чудеса способны вырвать любовь, цепко удерживаемую в твоем сердце когтями эгоизма, и выплеснуть ее через глаза наружу, через сияние в твоих глазах, а не через раскрытый рот.

А если Бог хочет от нас вот этого – чтобы мы раскрыли свое сердце, – почему же мы закрываем его и позволяем теням обвиваться вокруг него?

Человеку легко превратить мир вокруг себя или в рай, или в ад. Очень легко! Достаточно позволить выйти наружу тому, что в нем есть. Если это зло, то всё омрачается, а если оно прекрасно, то всё начинает сиять. Достаточно сделать только это.

Ад и рай еще в процессе созидания. Кто же их создает? Я – и ты – и он: все мы

И рай, и ад, которые будут после Страшного суда, то есть в веке нескончаемом, тоже будут преобразованы – по человеку. Не будем же обманываться, возлюбленные верующие! Рай и ад – не нечто установленное властью, не ведающей никакой жалости до какой-то определенной точки, после которой она уступает место железобетонной и холодной справедливости! Никак нет! Ад и рай еще находятся в процессе созидания. Кто же их создает? Я – и ты – и он, а в особенности мы.

Человек был помещен в раю, чтобы рай совершенствовать, чтобы рай преобразовать в Царство Небесное общением с другими, любовью друг к другу и любовью к Богу, а не к себе. А человек сделал то, чего не мог сделать сатана. Он взял тьму и придал ей конкретную форму. Диавол, не имея тела, не может придать конкретности ничему плохому, он для этого пользуется нами как некими роботами. Он, не имея возможности радоваться до конца совершённому им злу, – поскольку тело означает также увенчание, конкретизацию того, что происходит в душе, – использует для этого человека.

Чего не мог сделать сатана, то сделал человек. Легко огорчить кого-нибудь, очень легко. Легко вынести на обозрение плохое. А что это значит? Что мы начинаем смотреть вот так вот, игриво, лукавыми глазами, да к тому же еще и подмигиваем, подтруниваем, отпускаем ту или иную шуточку – «высмеиваем», как мы говорим. Да нет! Это мы глумимся, издеваемся. Святой Иоанн Златоуст говорит: «Зачем ты шутишь над серьезными вещами, зачем играешь с серьезным, зачем ты играешь с любовью?» – так он говорит.

А любовью создается ад! Любовью создается ад, потому что ад будет любовью отринутой, презренной, разгневанной, которая наконец покинет негодяя, игравшего с любовью вызывающе, пренебрежительно, глумливо. И любовь мстит тебе. Чем же она мстит? Тем, что покидает тебя! Она отворачивает от тебя свое лицо.

Мы, когда видим озлобленного преступника, убийцу, лишившего жизни, может, сотни людей, когда видим его приговоренным к смерти, удивляемся: «Что, всего лишь к одной смерти? Он же отнял столько жизней! Одной смерти недостаточно, чтобы искупить всё зло, совершённое им». И в то же время говорим, что адские наказания слишком велики. А в аду он сможет претерпеть неисчислимые последствия преступлений, неисчислимые мучения не только за то, что отнял жизнь, но и за то, что отнял у кого-то право на любовь, за то, что похитил у Бога того, кого Он любит, за то, что непоправимо уязвил любовь Бога.

Думаете, если похищаешь у кого-то любимого человека, ты когда-нибудь сможешь дать ему вместо этого что-то иное, какой-нибудь заменитель? Нет, не сможешь! Мне не нужен другой! Я этого люблю, и мне нужен он. Почему? Потому что, любя его, я живу его жизнью. Мое сердце уже не во мне, а в его груди, и ты, умерщвляя его, на самом деле умертвил меня.

Пусть вам не покажется странным то, что я говорю, но когда это случается, когда умерщвляешь душу, ты умерщвляешь того, кто любит эту душу, оставляя самого его в живых. Ты умерщвляешь его, давая ему увидеть своими глазами страдание, умерщвляешь, оставляя ему одно только страдание, похищаешь у него всё, что у него есть хорошего, всё, что означает утешение, и оставляешь ему одно страдание. Вот это и делаем мы, если огорчаем Бога. Это делает и ад: он играет с любовью.

Но одно ли это представляем мы собой? Спаситель не сказал: «ад внутрь вас есть»! Он сказал, что «Царство Небесное внутрь вас есть» (ср.: Лк. 17: 21)! И, как говорит святитель Иоанн Златоуст Феодору падшему, одному из своих монастырских послушников, ушедшему из монастыря потому, что он решил, что ему лучше будет жениться, поскольку он был очарован красотой одной девушки… так вот, святитель Иоанн написал этому послушнику два письма, «Увещания к Феодору падшему»; это название сохраняется с тех пор до наших дней. И в этих письмах Иоанн говорит Феодору: «Ты, стоявший на такой высоте, что мы, остальные, глядя на тебя, просто торопели, ты, коль скоро был низринут с этой высоты и диавол возымел столько силы, чтобы сбросить тебя оттуда, считаешь, будто Бог не имеет большей силы, чтобы поднять тебя не туда, где ты был, но еще и выше?»^[2].

Выходит, мы готовы предоставить скорее кредит врагу, нежели свету, нежели Богу! А знаете почему? Потому что мы отчуждились. Мы, румыны, братья! У нас есть одно такое слово – dor, – смысл которого не может выразить больше ни один народ^[3], – но мы забыли, что это такое – испытывать жажду. Мы забыли, что значит иметь жажду в сердце, забыли, о чем это. Мы забыли, что жажда – единственное чувство, отводящее от отчаяния, хоть оно и печально. И оно печально! Но отводит тебя от отчаяния, потому что преисполнено нежности. Как говорит отец Думитру Стэнилоае, «вожделение – это нежность дистанцированности между двумя личностями, желающими друг друга, любящими друг друга, но находящимися друг от друга в отдалении».

Мы забыли, как испытывать жажду, мы забыли, как ее возжигать! А мы должны извлекать из себя самое прекрасное, любовь внутри себя мы должны запустить, задействовать – для других.

Существует два делания, которые могут привести к этому, которые могут прозондировать наше сердце вплоть до образа Божия в нем и вынести его наружу. Это радость, ибо говорит псалмопевец: «Блажен народ, Господи, ведающий воскликновение радости» (ср.: Пс. 88: 16). Воскликновение радости – да! – которое вырывается из него. Что вырывается из него? Радость, любовь и покаяние! Покаяние – это возвращение в сердце Божие, тоска по Дому, тоска по Отцу, по Матери, по семейному столу, по семейным ужинам.

Думаете, Христос случайно всё вел нас вперед и ставил пред очами сердец наших это обетование, что Он будет вечерять вместе с нами и Отцом (см.: Откр. 3: 20–21)? Мы забыли, что такое семья? Забыли, что значит Дом?

Вожделение, говорит еще отец Думитру Стэнилоае, – это завеса грусти, накинутая на всё, что нас окружает. Кто охвачен этим томлением, тот уже не радуется тому, что вокруг него, уже не видит ничего вокруг себя, потому что знает, чувствует, что единственная личность, способная пролить свет на всё вокруг него, – это любимая им личность, и он чувствует, что она находится где-то далеко. Пока его любимый человек далеко, он тоже весь в пути и не знает передышки.

Может, вы слышали об одном случае с православным священником, уехавшим проповедовать в Африку, которого не было дома больше пяти лет. И когда он возвращался на пароходе, то всё думал и возгревал свое сердце мыслью о том, сколько же людей будет его ждать, как его встретят, и согреют, и упокоят теплом своих сердец. «Наконец-то я возвращаюсь домой! Наконец я возвращаюсь к своим!»

Это не было жаждой тщеславия, пустой гордыней, то есть: «Меня будут ждать и хвалить». Нет! Его душа была утомлена, удручена тем, что он видел там, в Африке. Вы ведь прекрасно знаете, сколько беззаконий, и злобы, и мрака бывает там. Душа его устала. И, возвращаясь домой, когда берег стал совсем уже близко, он увидел на пристани огромную толпу людей, и почувствовал, что надежда его оправдалась, и сказал себе: «Ну вот, они, конечно же, слышали, что я возвращаюсь домой! Ну наконец-то я встречусь со своими».

Велико же было его удивление, когда все потихоньку стали расходиться рука об руку с его корабельными попутчиками, и он остался на пустом берегу один-одинешенек! И тогда он не выдержал и возопил к Богу:

– Господи, я же столько времени служил Тебе без отдыха, безо всякого утешения, Ты же знаешь это прекрасно. А теперь, когда возвращаюсь домой, не нашлось никого, кто бы встретил меня?

И Бог ответил ему:

– Сын Мой, ты просто еще не вернулся Домой!

Вот дом, которого мы вожделеем. Только это вожделение может преобразовать всё вокруг нас в рай, не просто чаемый, но и вкушаемый. Ведь вожделение обладает силой, о которой мы или не были извещены, или забыли. Оно обладает силой притягивать к нам другого. Вожделенный человек притягивает того, кто его вожделеет. И в то же время передает ему чувство любви, которое и держит его в живых. Вы очень хорошо знаете эти слова: «Желание увидеть его (или ее) держит меня в живых».

Особенно старенькие матери в ожидании детей говорят это:

– Желание увидеть мою деточку держит меня в живых.

Оно действительно держит ее в живых! Но откуда же эта сила? От вожделенного человека! И если человек обладает такой силой удерживать в живых другого, возжигая в нем эту жажду, то как же не будет иметь такой силы Бог?

Царство Небесное внутри тебя, а ты бросаешь его – потому что Бог не оказался желанным для тебя

Но вот только хотим ли мы быть с Богом? Не хотим! А почему? Потому что у нашего же народа есть такая поговорка: «Глаза, которых не видно, забываются». Слишком мало времени мы проводим с Богом, в уединении, слишком мало плачемся о том, что Он так далек от нас, слишком мало ищем Его и призываем подойти ближе, слишком мало оказываем Ему любовь. И хотим рая? Какого рая? Царство Небесное внутри тебя, а ты бросаешь его, пускай себе лежит там. Ты бросаешь его, чтобы оно лежало одно, оставленное Богом, потому что Бог не оказался там желанным. Бог не желанен в моем сердце.

Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Превыше адских мук, и еще превыше стяжания райских благ, и даже превыше Царства Небесного – любить Бога и быть любимым Им». И далее он говорит: «Какой же ум может постичь блаженство такой благословенной души? Какой ум?» Упомянул он и бесплотные умы: «Конечно, ни один ум, ни ангельский, ни земной. Один только непосредственный опыт этого блаженства».

Напомню вам слова из одного псалма, 26-го, и если вы будете помнить эти стихи, то ручаюсь, что не забудете о Боге и будете находить свой путь через все видимые раи или ады, или просто пленяющие, или обещанные, до самого выхода из них, до сердца Божия. Прочитаю эти стихи: «Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его» (Пс. 26: 4).

Единого просих, всего лишь единого – «видеть красоту Господню». Господи, открой мне Себя, Господи, покажи мне всё то, что хотел открыть первоначально. Покажи мне всё, что я не был в состоянии или не был достоин видеть. Покажись мне, как Ты хотел бы показать мне Себя. И если покажешься мне, то можешь показаться и другим.

Христос указал нам еще один путь – путь любви. И когда Он сказал «любовь», то сказал не как-то иначе, а именно «любовь», ибо говорил: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13: 34). Когда Он сказал «заповедь новую», то говорил, что речь идет об иной любви – любви совершенно новой. А может ли кто-нибудь любить человека так сильно и при этом оставить его, не показываться ему совсем, независимо от того, как много будет тот плакать по нему? Почему же Христос это сделал? Вознесся на небеса и оставил нас, показывается только святым, а мы Его не видим. И святой Симеон Новый Богослов сказал: «Сколько видишь Христа на земле, столько же будешь видеть Его и там». Но как же я увижу Его? Как, если Он не является мне, как? Я жажду Его, жажду этого и все же не вижу. Как же мне сделать это? И Он сказал:

– Если вы сделали это одному из малых сих, то сделали Мне (ср.: Мф. 25: 40). Разве вы не видите, что Я сокрыт в сердце тех, кто любит Меня и кого Я люблю?

Когда Филипп попросил: «Покажи нам Отца», – Христос ответил:

– Разве ты не понял, столько времени проведя со Мной, что Отец во Мне и Я в Нем (ср.: Ин. 14: 8–10)? Не понял, что эта любовь делает Нас одним целым? Не понял, что если Я смирился, и сошел с небес, и вместился в это тело малое и неважное, то ты там и должен Меня искать? Любите друг друга любовью, которая есть в вас, любовью, которую Я держу в вас возжженной. Заповедь новую даю вам.

Это не совет – это заповедь: мы должны усиливаться любить!

Братия мои, это не совет! Это заповедь! Мы должны усиливаться любить!

Итак, возжжем свою любовь и будем усиливаться любить. Будем усиливаться улыбаться окружающим нас улыбкой прекрасной, и да будет она улыбкой нашей, и будем стараться, молить Бога, чтобы Он сделал эту улыбку как можно более искренней, сделал так, чтобы эта улыбка не получалась через силу, а возжигалась естественно.

И не будем забывать, что сказал святой Иоанн Евангелист, написавший свое Евангелие именно потому, что прижимал голову к груди Иисусовой, чтобы утолить свою любовь к Нему. Он сказал: «Возлюбленные мои, не будем любить только словом, но и делом» (ср.: 1 Ин. 3: 18). Аминь!