История несостоявшегося убийства

Фильм режиссера Елены Пискаревой «Живи» собрал в Интернете уже более полумиллиона просмотров. Но за этой картиной — не только рассказы женщин, которые хотели убить своего еще не рожденного ребенка. За всем этим — трагическая ситуация, которая чуть не произошла в ее собственной жизни.

«Два совершенно чуждые друг другу эгоиста»

— Елена, Ваш фильм явно направлен против абортов. Какая зрительская реакция превалирует: поддержка, возмущение? Не говорят ли Вам, что Вы не были в такой ситуации и не имеете права говорить на такую тему?

— Реакция на фильм очень разная. И очень сильная обратная связь от зрителей. После того как фильм «Живи» так широко разошелся на YouTube, многие стали обращаться ко мне в соцсетях. Например, пишут такие письма: «Я собираюсь сделать аборт, а тут знакомые скинули ссылку на ваш фильм, я посмотрела, проплакала весь день. Понимаю, что аборт это плохо, но я беременна третьим ребенком: двое у меня от первого мужа, а этот от другого… Он обещал жениться, но бросил. Я в полном упадке, но у меня нет выхода». То есть часто даже не просят совета или конкретной помощи, а просто рассказывают о своей ситуации. Бывает, созваниваемся, разговариваем, пытаюсь найти слова, но мне, конечно, сложно, потому что я все-таки режиссер, а не предабортный психолог.

А насчет морального права говорить и снимать фильмы на такую тему — я его имею, потому что сама оказывалась в такой ситуации. Вообще, знаете, мне одна психолог, которая ведет предабортные консультации (по закону, чтобы получить направление на бесплатный аборт, нужно обязательно пройти предварительную беседу с психологом. — Прим. редакции), уже немолодая женщина, недавно рассказала такую вещь: она работала психологом в женской консультации, но отговаривать пациентку от аборта ей удавалось крайне редко. А потом, увы, жизнь ее сложилась так, что она решила прервать четвертую беременность (при своей-то профессии!). У нее уже было трое детей, и они с мужем решили, что четвертого им не потянуть. Сделали аборт. И вот тогда начались такие муки адовы: и с совестью, и с мужем в отношениях. Именно в этот момент женщина осознала по-настоящему, что такое аборт. Отныне каждая ее консультация стала настолько выстраданной и прочувствованной, что процент отговариваний у нее резко вырос. Это я к тому, что случайных людей в пролайфе (защите жизни) нет, у каждого есть своя какая-то история и, соответственно, свое выстраданное моральное право. Случайных людей здесь либо нет, либо они надолго не задерживаются: здесь денег нет, положительных эмоций мало (конвейер смерти, что уж тут положительного); это очень морально затратная сфера, а благодарность людей здесь редка: те, кто сохраняет ребенка, не приходят и не благодарят, а стараются забыть о том периоде сомнений и, можно сказать, предательства своего ребенка. В этой сфере остаются люди включенные, что-то пережившие и прочувствовавшие. Менторство и морализаторство здесь не работают.

— Елена, можете рассказать о своей истории? У Вас четверо детей, при этом Вы говорите о том, что были на грани аборта…

— Да. Моя история — это история проблем в браке. Наша первая влюбленность прошла, когда мы уже были женаты и ждали первого ребенка. Тогда я совсем иначе взглянула на «Крейцерову сонату» Льва Толстого: раньше я ее совершенно не понимала. В этой повести есть фраза: «Влюбленность истощилась… и остались мы друг против друга в нашем действительном отношении друг к другу, то есть два совершенно чуждые друг другу эгоиста…» И дальше: «При этом мучила меня еще та ужасная мысль: что это один я только так дурно живу с женой, и в других супружествах этого не бывает. Я не знал еще тогда, что это общая участь…» Классику действительно начинаешь понимать, когда взрослеешь, когда это начинает происходить в твоей жизни. Я помню, как тоже спрашивала себя: «Это только мы так плохо живем или так живут все? Эта ссора — случайность, и дальше все наладится?» Тогда я начала осматриваться вокруг, говорить с подругами, женщинами старшего поколения — поколения моей мамы и тетушек, стала интересоваться статистикой и впервые узнала жуткие цифры: ежегодно в России заключается миллион браков и регистрируется полмиллиона разводов. Стало ясно, что это не только наша участь, что в общем и целом в нашем королевстве не все гладко.

Брак наш был венчанный. Но когда в семье начались проблемы, мы стали думать, что с венчанием мы поторопились, сделали это в дурмане влюбленности. И тем не менее именно венчание долгое время удерживало нас от развода: мы с мужем надеялись, что раз уж мы женаты перед Богом, значит, Он нам поможет. Да, мы друг друга разлюбили, но у нас ребенок, а значит, мы несмотря ни на что должны жить в браке и рожать детей, и тогда, возможно, у наших отношений появится смысл и все наладится. Родился сын, рос. Со временем я заметила, что смотрю на него, узнаю в нем мужа и понимаю, что родила не от того человека, по сути — переложила отношение к мужу на отношение к ребенку. Было отчетливое ощущение, что рядом со мной должен быть другой человек и другие дети. И муж тем временем думал точно так же.

Таня, дочь Елены

Родился второй ребенок, дочка, но ничего не изменилось, и тогда мы поняли, что количество детей никак не влияет на отношения, наше желание терпеть друг друга иссякло и заменилось нежеланием друг друга видеть — и тогда мы решили разводиться.

Расходились мы плохо и не общались. Я уже жила у родителей, когда узнала, что я на третьем месяце беременности. Двое маленьких детей, рожать третьего в ситуации развода? Кто нас будет кормить в этом случае, ведь на работу я выйти ближайшие пару лет, если рожу, не смогу. При этом было четкое ощущение, что будущего у нашего брака нет, точка невозврата давно осталась позади. То есть рожать вообще некуда… Я находилась в жуткой депрессии, а еще и токсикоз, страшные головные боли, кричащие малыши, к которым нужно вставать и что-то постоянно делать, при том что даже просыпаться не хочется. А минуты тикают, и с каждым днем малыш внутри растет. Помню, выходила на детскую площадку и смотрела на зеленые маленькие ростки, пробившиеся через тонны асфальта: какая колоссальная энергия вложена Создателем в новую жизнь… А мы даже не понимаем, сколько нужно усилий, чтобы пробиться сквозь асфальт. И тем не менее мне тогда казалось, что выхода, кроме аборта, у меня просто нет.

Конвейер боли

Елена Пискарева с детьми Таней, Колей и Лешей

— Но Вы выход все же нашли. Как?

— Да, несколько событий уберегло меня от этого шага. Еще с первым ребенком я лежала на сохранении в роддоме, где моими соседками по палате были девушки, которые пришли на аборт. Так бывает во всех наших роддомах: в лучшем случае женщин разводят по разным палатам, но чаще всего все пациентки — и те, кто идет прерывать беременность, и те, кто хочет родить, — перемешаны.

В коридорах мы стояли отдельными стайками: здесь — с животами, там — без животов. Девушки, которые приходят на аборт, в роддоме долго не задерживаются: несколько часов до операции, полчаса после — и все, они уходят и стараются забыть о том, что здесь происходило, о людях из своей палаты, стараются не общаться между собой, чтобы это не оставило следа в их обычной жизни. Правда, помню, как одна женщина делилась: «Ой, да у меня было четыре аборта. И ничего страшного», — и почему-то некоторые смеялись. А я никак не могла понять, что это — защитная реакция? Что произошло с женщиной, если она воспринимает аборт как обычное дело?.. В основном же все эти девушки сидели отрешенные, я бы сказала, с металлическими лицами, каждая была сама в себе.

Тогда я впервые в жизни увидела этот нескончаемый конвейер из женщин, приходящих на аборт. Я вернулась домой и начала интересоваться этой темой, смотреть видеообращения женщин на YouTube, читать множество женских форумов — бесчисленные истории о том, как они сделали аборт и как ощущают себя спустя много лет после этого. Я начала спрашивать об этом у мамы, у свекрови, у бабушек, у подруг. И передо мной поднялась такая лавина боли! Но никто об этом не говорит. Страшно становится, когда слышишь статистику — неофициальные 5-6 миллионов в год, а еще страшно, когда понимаешь, что практически в каждой семье, за каждой дверью скрывается эта трагедия.

Еще помню, как резанула по сердцу очень холодная фраза врача: «Аборт или рожать?» — когда я пришла в женскую консультацию беременная вторым ребенком. Это первый вопрос, который женщинам задают в консультации. Не все женщины и, к сожалению, не все врачи понимают, насколько этот вопрос в действительности страшный. Ведь получается так: если советует врач, то, значит, аборт — это совершенно нормально, приемлемо, одобряемо; это что-то вроде направления на лечение зубов, будничная медицинская процедура. А на кону на самом деле — вся последующая жизнь женщины. Но этого вам на приеме продолжительностью в пятнадцать минут не скажут. Как и того, что за это решение потом будет заплачена высокая медицинская, психологическая, духовная, человеческая цена. Предполагается, что ты все это и так знаешь, и все уже взвесила и для себя решила. Но в действительности многие ли женщины и девушки знают? Самое важное в жизни решение принимается в ситуации стресса, в режиме цейтнота и часто — под колоссальным давлением со всех сторон.

На выбор, делать или не делать аборт, очень влияет мировоззрение. И сейчас я понимаю, что на мое решение сохранить третьего ребенка повлияло то, что я все-таки была верующим человеком. Да, моя вера была слабой, но при этом я прекрасно понимала, что дети посылаются с Неба. И если ребенок зародился, я должна его выпустить в мир, какой бы при этом сложной ни была моя жизнь. Я смотрела на двух своих старших детей и понимала, что сейчас в моем животе такой же малыш, замечательный, красивый, который так же, как они, хочет радоваться жизни и играть в мяч.

Я тогда, помню, подумала: ну хорошо, значит, я буду матерью-одиночкой с тремя детьми… Я эту мысль приняла, пережила… А получилось все иначе. И именно с третьим ребенком все воспринимается по-другому: вот он, маленькая двухлетка, показывает вечером своей ручкой на звезды, что-то восторженно лепечет, хохочет от радости при виде ночного неба и горящих звездочек. И меня обливает такой волной любви к нему! И я чувствую: я отстояла, я смогла. Благодаря тому моему решению он сейчас дышит, живет, радуется. А ведь всего этого у него могло не быть. Как и у меня.

Коля, сын Елены

— Но правильно ли я понимаю, что Вы не только сохранили ребенка, но и с мужем воссоединились?

— Да. Мы с мужем не виделись почти до 9 месяца моей беременности. Когда мы встретились, он увидел меня с большим животом, фактически на сносях. И он был потрясен. Оказалось, что для него эти полгода тоже были испытанием. За это время он пережил и передумал массу всего: он понял, что потерял семью, что дети, которых он действительно любит, будут расти без него, что он потерял третьего ребенка (в последнем разговоре я ему сообщила, что буду делать аборт), что этот грех — на совести обоих. И это сильно его изменило.

Наша семья воссоединилась. Третьего ребенка, сына, мы назвали Николаем: выяснилось, что я забеременела вскоре после того, как мы с мужем ездили на службу в день памяти святителя Николая. А муж — геолог, моряк — считает этого святого своим небесным покровителем, который помогал в ситуациях, когда он буквально находился на грани жизни и смерти, например, когда у них судно тонуло в Индийском океане. И рождение этого малыша что-то сильно переменило в муже, заставило задуматься. С рождением третьего ребенка началась новая страница нашей семейной истории: мы стали бережнее, терпимее относиться друг к другу. Стали меняться и дети — потому что атмосфера в доме стала другой. В этой уже более гармоничной обстановке родился и четвертый ребенок.

И тут, знаете, такой интересный момент: когда в период наших неурядиц рождались наши первые дети, у меня вставал вопрос: ну хорошо, есть заповедь «плодитесь и размножайтесь» — но в такой ли семье, при таких ли отношениях между родителями? Ведь это сказывалось (и не лучшим образом) на детях. Не лучше ли все-таки подождать, когда наши отношения прояснятся, и тогда уже решить — рожать или не рожать детей. Такие мысли меня мучили. Но какое-то внутреннее чутье подсказывало, что нужно положиться на Бога и дать ему действовать в твоей жизни. Иначе если я здесь — сама, то и везде потом — сама: и в болезнях, своих и детей, и в скорбях, которые неизменно сопровождают нашу жизнь. И теперь я понимаю, что этот путь был единственно верным. Если бы не было всех рожденных детей, пусть и не в самых гармоничных условиях, — ничего бы у нас не вышло, и семьи бы не было.

И получается, что вера нас буквально спасла. Причем я тогда не подозревала, что с рождением каждого ребенка ко мне и к мужу будет приходить какое-то понимание. И только с появлением третьего (который мог и не родиться) мы вдруг ясно осознали: то, что мы поженились, не было, как нам когда-то казалось, случайностью. И венчание не было формальностью.

«Для меня счастье, когда мои дети… спят»

Елена Пискарева с детьми Таней, Колей и Лешей

— С чем у Вас ассоциируется понятие семейного счастья?

— Мои дети родились с разницей в полтора-два года, и будни мамы четверых погодок, поверьте, — это целое испытание. День кажется бесконечным хаосом: то не поделили игрушки, то притащили инфекцию из сада, то упали и расшибли лоб или коленку, то заболели и второй подхватил болезнь у третьего… И как бы смешно это ни звучало, но первое, что ассоциируется у меня с понятием семейного счастья, — тот самый долгожданный момент, когда все четверо детей засыпают в своих кроватках, когда они, умиротворенные и спокойные, лежат в ряд, по росту, как матрешки, и сопят носиками. Спят усталые игрушки, как мы говорим в семье. И вот тогда в доме наступает блаженнейшая тишина, и ты можешь спокойно сесть, подумать, почитать, заняться какими-то своими делами, ты ощущаешь себя счастливой.

— Вы окончили режиссерский факультет, и при этом у Вас четверо детей, которые, очевидно, не дают возможность посвящать любимой работе достаточное время. Есть ли у Вас страх не реализоваться в жизни?

— Наверное, современная женщина так устроена, что самореализация для нее — это, в первую очередь, профессия, а не семья. Помните, в «Анне Карениной» есть такой фрагмент, когда Долли со своими шестью детьми встречает Левина, и там написано: «Она и всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что он видит ее во всей ее славе». Тогда женщина именно в детях находила осмысленность своей жизни. Сегодня такая позиция кажется скорее исключением, чем правилом.

Муж и дети для меня, безусловно, важнее всего, и я восхищаюсь женщинами, которые сегодня могут полностью уйти в семейную жизнь, но для меня важно также сделать что-то и в общественном поле. При этом именно семья дает мне возможность не тратиться на лишнее. Раньше я могла браться за любые проекты, времени хватало на все. Теперь же я должна находить в сутках лишь несколько часов на работу, иногда не в угоду сну, от многого отказываться. И именно такие, казалось бы стесненные, обстоятельства выкристаллизовывают в моей жизни то, что действительно важно. Поэтому когда мне предлагают тот или иной проект, я прежде всего думаю, а стоит ли он того, чтобы оставлять детей садам, бабушкам, няням? Поэтому в работе я берусь только за ту тему, которая лично мной пережита, выстрадана, обдумана. Например, за тему материнства.

Мой маяк

— Когда Вы собирали материал для фильма «Живи», какие истории женщин особенно запали Вам в душу?

— Когда заинтересован темой, то невольно толкаешь разговор в это русло, с кем бы ты ни общался — даже с женщиной-дворником на детской площадке. И вдруг узнаешь, что и она тоже лишила себя ребенка: два сына, жалеет, что с третьим ребенком сделала аборт: может быть, там была девочка… Говорит мне: «Я сейчас чувствую, что никому не нужна: сыновьям же мать не так нужна, как дочери. А с ней все было бы по-другому…». Вдруг оказывается, что все вокруг находятся в этом постабортном синдроме. Даже продавец игрушек в детском парке. Которая, видя тебя с животом, вдруг на тебя накидывается: «Зачем вы опять рожаете? Не надоело вам? И что это теперь такое — стали кучами рожать?» Ты сначала впадаешь в ступор, не понимая, откуда вдруг у малознакомой шестидесятилетней женщины такая реакция, изумляешься. Потом оказывается: несколько абортов у самой и еще собственную дочь к нескольким толкнула. Пара внуков, на которых зациклена вся семья, а те из них веревки вьют. Это совершенно особенная ситуация — когда у женщины возникает ожесточение и даже ненависть к беременным или многодетным мамам. Может, это попытка оправдать себя, может попытка закрыться от той мысли, что и у нее могло бы быть столько детей? Не знаю.

Одна психолог из женской консультации мне рассказывала, что у них в кабинете висел постер с указанием номера телефона горячей линии для кризисных беременных. И однажды она увидела, как пациентка сдирает этот плакат ногтями. Говорила, картина ужасная: накладной маникюр отваливается, сыплется, а она все равно с остервенением продолжает выцарапывать объявление…

Очень важный момент, о котором мне рассказывала моя подруга, тоже предабортный психолог: пришедшую на аборт впервые остановить гораздо проще, чем ту, кто делает повторные аборты. В первый раз женщина совершает моральный выбор, она дает себе какой-то ответ, что этот аборт для нее значит. Но после того, как она переступает этот рубеж, остановить ее уже очень сложно, потому что ее чувства уже притуплены. И если она будет слушать психолога, который говорит, что аборт — это недопустимо, то как ей оценивать саму себя, то, что она уже сделала? Как быть с тем страшным пластом, который у нее в прошлом? Нужно все переосмысливать?

Понимаете, ведь церковный человек в такой ситуации понимает, что, если осознал, что совершил грех, надо покаяться и жить дальше, не повторяя этого греха. Да, плача о своем прошлом, но одновременно радуясь тому, что дальше ты можешь жить иначе, что ты осознал нечто, что позволит тебе изменить свою жизнь. Но если неверующий человек признает ужас совершенного, то ему кажется, что это — тупик. Ему страшно, он не понимает, как поменять жизнь. Он не задумывался над тем, что покаяние в переводе с греческого означает «перемену себя», а не биение головой об пол. И упирается во внутреннюю «стену». А дальше — возмущение: «А чего ко мне психолог пристает? А зачем мне вообще об этом говорят? Раньше пришел, сделал, ушел домой — и никаких проблем. А сейчас посадили тут…» И дальше — та самая агрессия и удивительная ожесточенность.

Мне могут возразить: вам, православным, хорошо, согрешил — покаялся, согрешил — покаялся. Не все так просто. Знакомый священник рассказывал, что к нему каждую неделю на исповедь приходят пожилые женщины и постоянно говорят об одном и том же: «Сделала аборт 30 лет назад». Сначала он удивлялся и даже возмущался: «Ну зачем повторять это из раза в раз? Грех исповедан. Значит, Господь человека уже простил». Только потом, по его словам, он понял, что они просто не могут об этом не говорить, их это не отпускает. Они не считают этот грех каким-то «рядовым», если можно так сказать, и поэтому им так тяжело с ним жить.

Отсюда и бесконечные исповедальные письма женщин в Интернете, на всяких форумах, в социальных сетях. Сотни, тысячи историй! Именно потому, что переживание никуда не исчезает, оно остается. Но большинство таких женщин делают одно очень важное дело: они говорят своим детям, своим внукам и внучкам, что любой вопрос можно решить — только не путем аборта. Этим самым они борются с оскудением любви, которое сегодня все мы испытываем.

Ведь что такое этот конвейер женщин, ежедневно идущих на аборты — действительно бесконечный конвейер, который я попыталась показать в своем фильме «Живи»? Это — страшное оскудение любви, которое переживает наша страна. Ведь если бы у женщины было хотя бы одно надежное плечо — в лице мужа, в лице мамы, папы, сестры, кого угодно, кто просто дал бы ей чувство уверенности, в чем-то помог, поддержал, утешил, я уверена, что абортов было бы меньше. Но мы сегодня сами по себе, мы безразличны, мы равнодушны, мы не участвуем в жизни даже самых близких людей.

Витя, старший сын Елены. Фото из архива Елены Пискаревой

— Разве в оскудении любви дело? Разве на аборт идут не потому, что в жизни случилось что-то страшное: болезнь, изнасилование, нищета?

— Абсолютно верный вопрос! Многие люди, далекие от темы, считают, что подавляющее большинство абортов совершается в случаях крайней нищеты, страшной болезни, в результате изнасилования. Нет, тяжелые случаи, хоть они и есть, большинства не составляют. И аборты делают не маргиналки: их делают социально адаптированные, здоровые женщины. Причем по статистике треть делающих аборты — это женщины, беременные третьим, четвертым ребенком. У них есть мужья, есть где жить и что кушать.

«Устала, это уже третий ребенок», «надоели пеленки и бессонные ночи», «мы с ипотекой никак не справимся», «какое будущее ждет этого ребенка, если мы не можем его обеспечить?», «я не планировала ребенка от этого человека», «мой парень не хочет проблем», «я еще не закончила учиться» — вот примерный срез причин, которые называются в женской консультации. Но вдумайтесь: разве это реальные причины для того, чтобы лишить жизни ребенка, который уже зародился внутри? Разве нельзя хоть чуточку потесниться, потерпеть, немного выйти из привычной зоны комфорта — но родить того, кто потом будет тебя радовать, о ком потом ты никогда не пожалеешь? И вообще, разве причины — в этом? Нет, они глубже, и эти причины — в тотальной нехватке любви.

— Фильм посмотрели сотни тысяч людей. Что, так сказать, на выходе?

— Мне постоянно рассказывают педагоги, психологи, родители, которые устраивают специальные показы «Живи» для старшеклассников, о типичной реакции молодых ребят. После просмотра сначала — гробовая тишина. Потом чей-то плач, обязательно. И непременно кто-то, чаще всего из девчат, подходит и говорит: «Спасибо, что показали этот фильм. Теперь я знаю, о чем идет речь, и никогда этого не сделаю». Реакция ребят для меня оказалась неожиданной. Я думала, большинство будет говорить: «Опять собрались нас поучать!» Но они все восприняли по-другому.

Конечно, иногда мне посылают сообщения в соцсетях, вроде: «Аборты — это хорошо, и вы не смеете мешать их пропагандировать». Но таких заявлений меньшинство. А популярность моего короткометражного фильма и реакция на него показала, что о защите жизни еще не рожденных детей можно говорить и на широком экране. И что в этом разговоре есть большая потребность.

Поэтому сейчас мы планируем снимать продолжение фильма «Живи» и собираем средства для нового, полнометражного фильма. Очень сложно делать большое кино на такую тему, хочется сделать созидательное кино: не «против абортов», а о материнстве, материнской любви, и вообще — о пробуждающейся любви. Где и в ком опора для нашей героини — молоденькой девочки, которая в самый последний момент сбежала из роддома и отказалась прерывать свою беременность? Возможно ли (как было в нашей с мужем ситуации) подлинное изменение супружеской жизни к лучшему? То есть говорить придется и о поиске той самой любви, которой иногда так не хватает, и о социальных проблемах, без которых у нас тоже не обходится.

— Я знаю, вы запустили народный сбор средств на фильм…

— Да, сбор средств идет на Планете.ру. И нам важно собрать заявленную нами сумму, она — крайне важный порог к тому, чтобы получить государственную поддержку. Ведь если наш фильм поддержало общество, значит, он нужен, и его должно поддержать государство. Как это произошло, например, с фильмом «28 панфиловцев», где Минкульт увидел поддержку проекта простыми людьми и выделил на него бюджетные деньги. Пожертвования, которые нам приходят, — самые разные, поскольку очевидно, что люди у нас в большинстве своем живут небогато. Тем ценнее и дороже каждый рубль, который человек доверил нам.

— В начале разговора Вы сказали, что многие девушки и женщины после просмотра фильма выходят с Вами на связь. Чьи ситуации, истории Вас зацепили, остались в памяти?

— У одной женщины, которая ко мне обратилась, была история один в один моя: она была беременна третьим ребенком, с мужем расстались, она решилась на аборт. Поэтому я восприняла эту ситуацию очень близко к сердцу. Она была настроена категорически, но чувствовалось, что ей сейчас нужна поддержка, ей нужно выдохнуть и хотя бы ненадолго выйти из замкнутого круга своих проблем. Я предложила ей приехать ко мне в гости, чтобы поговорить и немного отвлечься, она приехала — и у нас завязались дружеские отношения. Я предложила ей вариант — родить ребенка и оставить его в детском доме, но, по ее мнению, лучше сделать аборт, чем отправлять ребенка неизвестно куда. Тогда я сказала: «Давай ты родишь, и я его заберу». Закончилось все тем, что она родила ребенка; конечно, никому уже отдавать его не захотела, а я стала его крестной мамой. А мы теперь дружим семьями, и она спокойна оттого, что ее ребенок не чужой для нас человек, что в трудной ситуации мы обязательно поможем.

И я знаю, что вот такое личное поручительство человека часто работает. Не какие-то абстрактные обещания, а конкретные слова: я тебе помогу, вот, ты видишь, где я живу, в этом доме и ты сможешь жить, если тебе будет негде, у меня есть такие-то возможности, и я этого ребенка не брошу. Мой муж одобряет такую мою позицию и желание помочь.

— Эту фразу — «ты только роди, а я возьму ребенка» — в Вашем новом фильме, насколько я знаю, будет говорить священник. Этот герой — вымышленный, или у него есть прототип?

— Нет, он не вымышленный: прототипом этого героя является дьякон Николай Лавренов, который взял в свою семью трех детишек, при том, что своих у него шестеро. Это, конечно, подвижник. Так сложилось, что почти одновременно три женщины, которых он убедил не идти на аборт, а родить ребенка, оставили ему своих новорожденных детей.

Когда я узнала про отца Николая, то я попросилась к нему в гости, и когда мы общались, он сказал мне такую фразу: «Конечно, я переоценил свои силы, мне очень тяжело, супруге очень тяжело. Но когда я поступил неправильно? Когда увидел этих беременных перед дверями операционной и сказал: “Я возьму ребенка, ты только роди”? Я должен был разрешить ей пойти под нож, а сам остался бы в стороне, боясь за собственное благополучие? Нет. Когда же я поступил неправильно? Когда в итоге они принесли мне этих детей? Нет, я поступил правильно, потому что дал им слово, и они мне поверили. И сейчас остается жить с тем, что имеешь. Да, нам тяжело, но при этом дети живы, они растут, и все, что мы можем дать, мы им даем».

Я разговариваю с отцом Николаем, а матушка в это время подносит ему детей по очереди, и он их кормит. И ты смотришь и понимаешь, что этого уже достаточно: здоровая семья, хорошие люди, стабильная порция каши. А самое главное — теплые, ровные отношения и жертвенная любовь. У них этой любви — неиссякаемый источник.

Ты смотришь на эту семью и понимаешь, что это не какие-то небожители, а самые обычные люди. Которые находятся на грани своих физических и психических возможностей, но которые взяли на себя доброе, важное дело и безо всяких оглядок и сомнений его делают. И Господь дает им эти силы.

Но то, что делают они, должны делать все мы, называющие себя христианами. Мы должны так же встать и пойти, но мы этого часто избегаем: дай Бог своих детей поднять и как-то разобраться с этой жизнью. И поэтому такие люди, как они, конечно, — маяки в нашей жизни.

Фото Владимира Ештокина