Крымская расстрельщина

Русский публицист, краевед Крыма и широкой известный исследователь «Крымской расстрельщины» 1920-х годов Дмитрий Соколов дал сайту Общества «Двуглавый орел» интервью. Вопросы задавал главный редактор сайта Дмитрий Володихин.

Считаете ли Вы, что в наши дни широкое освещение ужасающей истории массовых расстрелов в Крыму 1920—1921 годов представляет собой необходимое и полезное дело с точки зрения русского исторического просвещения?

Без сомнения, память о Крымской трагедии и ее жертвах имеет колоссальное нравственное значение. В длинном перечне мест, которые волею большевистских правителей стали аренами массовых истреблений, полуостров занимает особое положение. Здесь, словно в капле воды, отразилось все то, что на долгие десятилетия стало повседневностью в подсоветской России. После Октябрьского переворота Крым был одним из первых регионов бывшей империи, который открыл мрачную страницу террора. Уже в декабре 1917 года здесь произошли первые массовые убийства «врагов революции». В дальнейшем насилие захлестывало Крым и в 1918-м, и в 1919-м годах. Но те расправы совершались в обстановке Гражданской войны, где в принципе сложно определить меру жестокости, и часто носили неуправляемый стихийный характер. Террор 1920—1921 годов проводился после победы над белыми, и представлял собой масштабную социальную «чистку». По степени жестокости и числу жертв репрессии начала 1920-х годов оставили далеко позади все акты насилия, которые совершались в ходе конфликта. Крымская трагедия служит красноречивым примером, что происходит, когда власть в стране захватывают антигосударственные, преступные силы, и чем оборачиваются на практике попытки претворения утопии в жизнь.

Какие цифры жертв красной расстрельщины 1920—1921 годов Вы считаете наиболее обоснованными?

Вопрос о количестве жертв красного террора в Крыму в начале 1920-х годов по-прежнему остается открытым. На этот счет высказываются разные мнения. Минимальная цифра погибших, которая фигурирует в работах ряда современных авторов – 12 тыс. человек. Именно эта цифра указана в наградном документе чекиста Ефима Евдокимова, возглавлявшего Крымскую ударную группу. И все же эту цифру нельзя назвать достоверной. Во-первых, далеко не все убийства документировались; во-вторых, смертные приговоры выносили не только чрезвычайные «тройки» особых отделов, созданные при Крымской ударной группе, но и другие репрессивные органы. В-третьих, многие документы, отражающие деятельность советских чрезвычайных структур на территории Крыма в 1920–1921 годов, до настоящего времени не были выявлены и введены в научный оборот. Представитель наркомата по делам национальностей, татарский революционер Мирсаид Султан-Галиев, посетивший регион в начале 1921 года, в своем докладе о положении в Крыму, ссылаясь на крымских работников, определял число расстрелянных одних только врангелевских офицеров от 20 до 25 тыс. человек. При этом отмечал, что людская молва превозносит эту цифру до 70 тыс. человек. В эмигрантской литературе встречаются цифры 30, 40, 50, 80, 100, 120 и даже 150 тыс. человек. Но все же наиболее доказуемой следует считать цифру 20-25 тыс. погибших. В это число входят не только расстрелянные по приговорам «троек», но и многочисленные жертвы «стихийной фазы» террора.

Кто, с Вашей точки зрения, главные виновники Крымской трагедии 1920—1921 годов?

Какова была магистральная цель массовых расстрелов в Крыму на исходе Гражданской войны?

Красный террор в Крыму после Врангеля представлял собой масштабную социальную «чистку», затронувшую широкие слои населения. Пленные солдаты и офицеры Русской армии были пусть и весьма многочисленной, но далеко не единственной категорией жертв. Репрессии проводились по нескольким направлениям. Чистили советские учреждения (и особо – милицию), устраивали облавы, преследовали родственников репрессированных. В числе погибших в ходе террора были не только лица, имеющие непролетарское происхождение, но и рабочие. Советское руководство считало Крым «оплотом контрреволюции», а исполнители на местах вели себя как настоящие оккупанты. Недоверие со стороны новой власти испытали на себе даже те местные жители, кто состоял в коммунистической партии и сражался на стороне красных. Это проявилось в том, что ревкомы, которые организовывались в краткий период безвластья, с приходом войск Южного фронта распускались, и вновь создавались, формируясь преимущественно за счет пришлых кадров. В течение 1920—1921 годов проводились внутрипартийные «чистки». Чтобы получить ярлык «оппозиционера», достаточно было просто высказать независимые суждения (пусть даже не идущие вразрез с «генеральной линией») по тем или иным вопросам советского партийного и государственного строительства. Или заступиться за некоторых арестованных. Так новая власть избавилась от всех тех, кого относила не только к числу реальных, но также потенциальных и мнимых врагов. Людей репрессировали не за какие-нибудь реальные преступления, а только за то, что они принадлежали к «свергнутым классам» или считались носителями чуждого мировоззрения. С уверенностью можно сказать, что массовые расстрелы в Крыму в начале 1920-х годов были закономерны в условиях ранней советской системы и являлись таким же способом большевизации края, как и национализация, продразверстка и запрещение свободной торговли.

Как Вы думаете, уместно ли, что по сию пору некоторые улицы в городах России носят имена палачей-расстрельщиков времен гражданской войны: Розалии Землячки, Белы Куна, Михаила Кедрова?

Это не уместно ни в коей мере. Я убежден, что национальную идентичность следует строить не на бунтовщиках и преступниках, а на патриотах и государственниках. К сожалению, российская топонимика на сегодняшний день во многом продолжает оставаться зоной увековечивания памяти террористов. Более того, находятся лица, которые отрицают или пытаются оправдывать их преступления. Между тем, преодоление наследия большевизма является важной необходимостью. Без этого невозможно подлинное национальное возрождение. Это необходимо еще и потому, чтоб социальные катаклизмы в России больше не повторились.

Какими новыми данными обогатила Ваша недавно вышедшая книга «Железная метла метет чисто...» отечественную историческую науку в сфере изучения Гражданской войны в России?

Принципиальная новизна книги заключается в том, что в ней обобщен практически весь опубликованный на сегодняшний день объем информации о ситуации Крыму в начале 1920-х годов. В работе над книгой также использовались материалы периодики, документы из фондов Архива города Севастополя, музеев и частных коллекций. Благодаря этому события на территории полуострова рассмотрены комплексно, во всей многосложности. По сути, дан срез жизни края в один из самых драматичных периодов его истории в ХХ столетии. Рассмотрены не только репрессии, но и другие мероприятия власти в ходе советизации края. Показаны взаимоотношения внутри самой власти. При этом каждое положение книги можно развивать до отдельной монографии. Настолько сложными были процессы, которые происходили в Крыму в первые месяцы после эвакуации частей Русской армии генерала Петра Николаевича Врангеля.

Каково Ваше отношение к революции 1917 года и Гражданской войне?

И то, и другое я считаю национальной трагедией и подлинной катастрофой.