Две истории об одиночестве и его преодолении

Я не боюсь одиночества без людей, я боюсь одиночества без веры.
Святитель Николай Сербский

Чувствовать, мыслить, произносить языком могу только одно: «Слава Богу!»
​Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Господи, благослови!

Щедрой рукой добрый наш Господь изливает милость Свою. Одаривает, открывает, утешает, вразумляет, и много всего еще, что и перечислить невозможно. Мы тянемся к Нему – Солнцу жизни, ища в Нем тепло и защиту ото всех невзгод. И Он никогда не перестает любить нас, не оставляет, вновь и вновь разрушая сети, в которых мы оказались. Все это непросто. Это путь. Все мы странники, идущие одной дорогой – дорогой жизни. Все мы препоясаны скорбями и радостями. Все в поисках вечно ускользающего счастья. Мы не сильны, как монахи, и не мудры, как старцы. Мы надеемся, что все будет хорошо, и с досадой замечаем в себе грустные чувства. Эти чувства, точно мелкие камушки, набиваются в наши башмаки и мешают идти, иногда раня до крови.

Нет таких слов, чтобы объяснить чувство одиночества. С ним знакомы многие, если не все, кто живет в миру. Ни тяжелый труд, ни занятость, ни добрая компания не защищают от него. Многодетная мать, изможденная тяжелейшим подвигом, в краткий миг отдыха ощущает его укол. Крылатый юноша, умница и любимый сын, в толпе в транспорте, прижатый к холодному окну троллейбуса, вдруг испытает его тяжесть. Отец семейства, опора, первая и главная стена от житейских невзгод, внезапно пошатнется, осознав его присутствие. И девушка, не минуту только, но и час, другой станет мучиться им, как температурой. Одиночество, словно сырая зима Петербурга, пробирает до самых костей. Кажется, с ним надо смириться. Но что, если и смиряться-то не с чем? Что, если одиночество взять и внимательно рассмотреть? Задуматься над его природой и отмыться от него милостью Божией. Возможно, и нет у одиночества истинной силы, а так, только обманчивые впечатления.

«Я теперь нужен!»

Петр пришел в наш храм два года назад. Его появление запомнилось мне не только из-за того, что приход у нас маленький и каждый новый человек заметен. Но и благодаря тому, что благодать, которую Господь по неизреченной милости Своей дал ему, чтобы вступить на путь христианской жизни, буквально изливалась из него. Петр сиял, точно рождественская елка, сверкал глазами, все время улыбался и ко всем без исключения относился с простотой и полным доверием. Как ребенок-сиротка, он пытался поладить со всеми и всем открывал сердце. Возможно, думала я тогда, так выглядит и ведет себя каждый новоначальный, но точно не знала. А наши женщины качали по нему головой и причитали.

– Несчастный он, одинокий совсем. Страдает он, что никому не нужен. Господи, помоги! – вздыхали они и при случае подкармливали Петра, одаривали его добрым словом и желали ему счастья.

Я молча смотрела на ситуацию со стороны. Во-первых, потому что мы с Петром примерно ровесники, а я дама замужняя, и распыляться добрыми словами к постороннему мужчине мне не следует. Во-вторых, если уж до конца быть честной, мне не свойственна утешительная теплота – такое женское проявление, когда беседа наполняется на душевном уровне как бы ароматом свежеиспеченной сдобы, уюта и комфорта – словом, когда очень приятно. Но, к сожалению, я скорее сухарик, чем сдоба, и сама иногда нуждаюсь в размягчении. А в-третьих, что для меня оказалось важнее всего остального, я задумалась об одиночестве в целом, как о явлении.

Не знаю, какие эмоции испытывают другие люди, ведь чужая душа скрыта, но я сама временами ощущала себя одинокой. Неприятное тоскливое чувство могло возникнуть в любой момент, даже и совершенно переполненный добрыми людьми. Просто «тык» куда-то в подреберье, и все туманно и непонятная тяжесть. Это нормально? Я так не думала. А тут вдруг рядом со мной оказался человек, который действительно одинок, то есть дословно – один, один на целом свете, а чувство испытывает такое же. Кажется, хотя бы интенсивность переживания должна быть разная, но так ли уж это на самом деле очевидно? Короче, странно и непонятно.

Мне и раньше не нравилось это переживание, будто оно было прыщиком на подбородке – досадной болячкой, которая не должна никогда случаться. А теперь и вовсе насторожило. И тогда мой разум как бы ухватил это чувство за хвост, подтянул поближе и стал пристально его рассматривать.

Тогда была середина лета, и все, кто не разъехался по дачам, по мере сил и возможностей помогали при храме. Приходила и я, чтобы что-то поделать, но в большей степени чтобы лишний раз побыть в церкви, окунуться в мир тишины и смысла.

Как-то в один из погожих деньков привезли на приход саженцы молодых деревьев. И батюшка благословил Петра и меня их посадить. Мы экипировались и пошли исполнять послушание.

Я очень люблю природу. Для меня такое послушание стало не трудом вовсе, но радостным развлечением. Стволы юных яблонек, тонкие и стройные, радовали глаз. Незнакомый мужчина рядом, примерно ровесник, несколько смущал меня, но я надеялась, что Петр все понимает. Думала, что наше общение сведется к минимуму, необходимому для выполнения послушания. Но не тут-то было. Окрыленный благодатью новоначалия, в совершенной простоте он принялся разговаривать со мной о саженцах, о погоде, о прочих вещах. Петр все шутил и упорно пытался расположить меня к общению, а я сохраняла мину приличия, отвечала однозначно и при каждом удобном случае выставляла на вид безымянный палец правой руки, где находился символ моего положения. Я и не думала о том, что Петр пытается завязать со мной отношения, но не хотела создавать неоднозначные ситуации. В какой-то момент Петр наконец заметил мои усилия и спросил:

– Васса, а ты ведь замужем?

– Да, – сказала я. И торопливо добавила: – Наш батюшка в прошлом году здесь нас и повенчал.

– Счастливчики, – задумчиво сказал Петр и вдруг стал очень грустным.

– Нашли друг дружку, – добавил он. – Может, Бог и мне жену пошлет… А то я совсем один и никому не нужен.

Его лицо совсем опустилось, но он попытался скрыть свои чувства и натужно улыбнулся.

Я подумала, что нужно обязательно попросить Господа, и Он непременно поможет, потому что Господь есть любовь и благо. Потому что Господь несказанно добр и слышит каждый наш вздох.

А Петр сказал:

– Мне говорят, нужно просить, молиться Богу, и я молюсь. А еще за меня молятся все наши женщины.

Он опять улыбнулся светло и просто и добавил:

– Так что надежда есть.

Я кивнула и наконец-то тоже улыбнулась и мысленно присоединила свой вздох к Богу за счастье для Петра. Мы спокойно закончили работу и распрощались, оставив яблоньки приживаться на новом месте.

«Нет, никогда Петр и не был один, – подумала я. – Ведь его молитвы были услышаны, а значит, их слушали»

Очень скоро все в жизни Петра переменилось. Он встретил женщину. Они поженились и повенчались. А недавно у них родился ребенок. Как-то, пробегая мимо меня, Петр замедлился и, радостно улыбаясь, сообщил:

– Это чудо, Васса! Настоящее чудо! У меня теперь есть семья. И знаешь еще что? – От задора он всплеснул руками. – У жены есть взрослая дочь, и она недавно тоже родила! Представляешь?! Я теперь еще и дедушка!

Петр счастливо рассмеялся.

– Я теперь всегда буду нужен. Я теперь не один! – воскликнул он и побежал дальше.

А я подумала, что он никогда и не был один, ведь его молитвы были услышаны, а значит, их слушали.

Убийца

И вот, уже совсем недавно, в один поздний вечер, когда на улице было темно, и дождь стучал по подоконнику, и ветер сквозил из окна, я опять внезапно ощутила укол одиночества. Я подошла к окну, стала всматриваться в пробку на дороге и подумала, что где-то там, вероятно, застрял мой муж. Но в сущности это ведь неважно. Мы рождаемся одни и умираем одни. Таков удел всех людей. Но, подумав так, я вспомнила случай, а точнее – беседу, произошедшую почти три года назад. Тогда тоже был вечер и дождь, и именно это обстоятельство заставило мою собеседницу тоже кое-что вспомнить.

Мы сидели в трапезной после вечерней службы, надеясь, что дождь утихнет и можно будет добежать до дома. Зоя, пожилая женщина, включила обогреватель и придвинула его к ногам.

– Колени болят, – сказала она.

Мне Зоя очень нравится. Но не потому, что я ее хорошо знаю. Просто она чем-то напоминает мне мою любимую, но давно почившую бабушку Любу. И это сходство, почти неуловимое, превращает Зою в близкого для меня человека. Я к ней тянусь, а она отвечает мне терпением и добротой.

В трапезной нас было пятеро, но вскоре трое убежали. Я же ждала мужа, который должен был вернуться за мной и принести зонтик.

– Такое чувство, будто мы одни в целом мире, – задумчиво сказала я, глядя в маленькое окошко.

Улицу почти не было видно, только вода стекала по темному стеклу. Мне показалась моя мысль очень романтичной, почти философской. Но Зоя сказала:

– Глупости и неправда это. Мы не бываем одни.

Я посмотрела на нее. Она растирала больные колени, а лицо ее выражало страдание.

– Знаешь, – задумчиво проговорила Зоя, – мне это один случай из жизни напомнило. Тоже тогда непогода такая была. Правда, снег. Но вечер точно такой – темный, промозглый. У меня тоже тогда очень ноги разболелись. Погода…

Я вновь попыталась вглядеться в темноту в поисках мужа, но дождь не давал. Я подумала, что стоит побежать к нему навстречу. Все лучше, чем просто сидеть и ждать.

– Садись, – сказала Зоя, – расскажу тебе, и не будешь больше эти глупости думать.

– Меня муж ругать будет, если я под дождь пойду, – вслух высказала я свои мысли-сомнения.

– И правильно, – строго проговорила Зоя. – Садись, говорю, не маячь.

Я села напротив женщины, и мне опять стало ее жалко. Она все терла свои колени. Но тут я посмотрела в ее глаза, а там – искорки то ли веселья, то ли просто жизни.

– Что за история? – спросила я, ощущая сухое тепло обогревателя.

– Февраль был, – начала Зоя. – Я моложе. Но ноги уже никуда. Хотя сейчас еще хуже. Эх… В общем, я в церкви дежурной была. Поздний вечер. В храме ни души. Я одна. Точно так сидела да колени терла. За окном будто ночь: темень, хоть ножом режь. И ветер воет под кровлей. Мрак. Неуютно. Я молилась. Читала акафисты да на часы поглядывала. А стрелка, как заколдованная, едва двигается. И тут заходит в церковь парень. Я смотрю: ну и рожа у него! Мрачный, сутулый. Он мне сразу не понравился. Зыркнул он по сторонам и ко мне пошел…

Зоя наклонилась ко мне через обогреватель, а я к ней потянулась. Лицо у нее стало суровое, и мне как-то не по себе. А она продолжает:

– «Что? – говорит. – Одна здесь?» Я промолчала. А он вблизи еще страшнее. Шрамы какие-то на лице, и руки грязные. Он мне говорит: «Дай мне свечей», – и кидает несколько бумажек. Я на все ему свечей даю. А он смотрит на меня, глаз не сводит. И тяжело так на сердце. А руки у меня от страха так и трясутся, так и трясутся.

Зоя тяжело вздыхает, и я вместе с ней думаю: «Вот так ситуация! Так и дежурь в церкви! Ведь даже заступиться некому!»

Зоя грустно улыбается:

– Заметил парень мои руки. Говорит: «Боишься меня?», и, не дождавшись ответа, сообщает: «Правильно. Убийца я». От такого заявления у меня дыхание так и перехватило.

– И у меня, – выдыхаю я. – Прямо сейчас… Не представляю, как вы… там.

– Ага, – кивает Зоя. – Взял он все свечи. «Куда, – спрашивает, – за упокой?» Я ему дрожащей рукой указала. И он пошел. Пока стоял там, я не знала, что делать. Прикидывала, как защищаться буду. Жалела, что ножа нет. Такой ужас меня охватил, что хоть беги, но и тут никак – ноги от страха и боли совсем не шевелятся. Все, думаю, убьет меня и не спросит. Думала, надо первой ударить. До такого отчаянья дошла, что слезы потекли. И мысль одна: «Убийца! Убийца!» И вдруг слышу прямо внутри головы голос. Чистый такой, сильный. «Прекрати! – говорит, как колокол. – Ты и сама убийца».

– Как это?! – охнула от удивления я.

– Неважно это, – отмахнулась от меня Зоя. – Важно, что это правда! После этого голоса у меня как отрубило. И страх в один миг прошел, и разум просветлел. Все я поняла. Поняла я свою горькую ошибку. Суд свой осознала.

– И что?

– Что – что? Успокоилась сразу. Охладилась.

– А парень?

– А парень потом опять ко мне подошел, но уже весь заплаканный. Я ему ласковое слово сказала, и он раскрылся. Нуждался он. Оказалось, он бывший солдат. Участвовал в военных действиях. Сам еле уцелел. Пришел поставить свечи за погибших друзей и убитых врагов. И вовсе не убийца он, а уставший воин. Мы с ним два часа проговорили. Так-то.

«Ангел-хранитель вразумил, – ответила Зоя. – Все время рядом был и не дал беде случиться. Нет, не одни мы!»

Я крепко тогда задумалась. Потом посмотрела на Зою. Оставался у меня еще один вопрос, но я не знала, уместно ли о таком расспрашивать. Но потом как представила, что вся изведусь в неведении, так сразу и набралась смелости.

– А что же это за голос такой был? – спросила я.

– Думаю, Ангела-хранителя моего, – спокойно ответила Зоя. – Видишь, как вразумил. Все время рядом был и не дал беде случиться. А ты говоришь: одни в целом мире. Нет. Неправда.

Уже возвращаясь домой под зонтом и опекой мужа, я подумала: «Как хорошо, что Ангел-хранитель всегда рядом. Что мы никогда не бываем одиноки. Какое замечательное обстоятельство в жизни каждого христианина!»

***

Конечно, под этими двумя историями хочется написать заключительное слово. Но я не духовное лицо и почти не имею опыта духовной жизни. Все выводы духовно-нравственного порядка я с легким сердцем отдаю тем, кто это умеет. Я только искренне надеюсь, что эти случаи кому-то, как и мне самой, в сложный момент, когда стоит напротив одиночество, послужат утешением и защитят сердце. И тогда это чувство, как назойливый камушек в ботинке, уже никогда не помешает нам идти вперед. Мы просто выкинем его прочь, навсегда, и с уст наших сорвется:

– Слава Богу за все!