«Человек, который не думает, противоречит своей собственной природе»

Чему посвящен курс «Современные проблемы философии религии» и каков баланс между современным и вечным в религиозных и философских вопросах? Как богословие соотносится с философией и наукой? Об этом — в интервью с кандидатом богословия, заведующим кафедрой философии Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, доцентом Московского государственного лингвистического университета и Сретенской духовной семинарии, доцентом и руководителем департамента культурологии Московского физико-технического института, преподавателем Института дистанционного образования ПСТГУ (ИДО ПСТГУ) Виктором Петровичем Легой.

— Виктор Петрович, в этом году Вы впервые разработали дистанционный курс для богословской магистратуры ИДО ПСТГУ. Чем Вас привлек новый формат работы со студентами?

— Прежде всего это возможность расширения аудитории. Страна наша большая, а планета еще больше, и далеко не все студенты могут приходить на очные занятия. Недавно один из крупнейших современных физиков Митио Каку в интервью сказал, что очное образование скоро исчезнет. Я, может быть, не столь оптимистичен (или пессимистичен — смотря с какой стороны это оценивать), но развитие дистанционного образования — это факт, и не использовать его было бы в какой-то мере преступлением. Дать всем желающим возможность получить образование, тем более в области христианского богословия, — в этом главная причина моего интереса к новому формату.

Вторая причина: мне всегда интересно узнавать что-то новое, в том числе и работать с компьютером, узнавать о каких-то новых методах педагогики.

— Каковы Ваши впечатления от дистанционного преподавания? В какой мере пришлось изменить подход к материалу, к методам преподавания?

— Курс «Современные проблемы философии религии» — для меня первый опыт работы в системе дистанционного обучения, поэтому я подошел к разработке курса очень просто: предложил студентам диктофонные записи своих лекций в хорошем качестве, параграфы из своего учебника, другую учебную литературу, классические тексты, а также вопросы, на которые они должны были ответить, используя эти материалы. Наличие аудиолекций, кстати, студенты оценили: не всегда у них есть возможность таким способом, «заочно», поприсутствовать на лекции.

Пока я не применял другие формы, вроде вебинаров и чатов, хотя после окончания курса задал студентам вопрос: полностью ли использованы возможности системы, нужны ли онлайн-формы взаимодействия? Посмотрим, что ответят учащиеся.

— Заметили ли Вы какие-то минусы или, наоборот, дополнительные возможности дистанционного формата в сравнении с очными лекциями?

— Преимущество очевидное — возможность выбора времени для учебы. Магистранты ИДО — люди взрослые, работающие, семейные, найти свободное время в своем дневном расписании им достаточно сложно. Поэтому я и сомневаюсь в ценности вебинаров: в группе из нескольких человек еще можно выбрать время для вебинара, удобное всем, но чем больше группа, тем это сложнее.

Чем еще хорош дистанционный формат обучения? Конечно, я люблю очное участие, общение глаза в глаза. Но на очном семинаре я, честно скажу, не всегда могу ответить сразу на все вопросы. Я просто не все знаю. Если задают вопрос сложный, серьезный, необычный, я говорю: «Хорошо, спасибо, я подумаю, в следующий раз отвечу», но ведь после окончания лекции я могу о нем забыть.

Если же в системе дистанционного обучения мне задают сложный вопрос, я посмотрю в книгах, словарях, отвечу через полдня, через несколько дней — и все будут довольны. А забыть о вопросе не удастся: он висит в системе и о себе напоминает.

Я не боюсь сложных вопросов, более того, люблю их, но в оффлайн-режиме отвечать на них проще, и ответы будут более квалифицированные.

— Дистанционное обучение нередко критикуют за отсутствие непосредственного контакта преподавателя и студентов. Насколько это серьезный недостаток, по Вашему мнению?

— Живое взаимодействие, конечно, важно, но я веду и очные семинары и часто вижу, что результата от них иногда бывает меньше, чем от работы с некоторыми учащимися, которых я даже не видел лично. Студент есть студент — он и на семинарское занятие может прийти неподготовленным, слушать вполуха, заниматься какими-то своими делами. Если человек не хочет учиться, он не будет учиться, а если хочет — он найдет для этого способ и без очного контакта с преподавателем. Порой, когда я беседую с некоторыми студентами по скайпу, я забываю, что это не живой разговор.

Кроме того, в дистанционном формате увеличивается ответственность преподавателя. На очное занятие не только студент, но и преподаватель может прийти неподготовленным. Что-нибудь придумает, даст контрольную работу, а если занятие семинарское и группа маленькая, никто, кроме нескольких студентов, и не узнает о том, как занятие проходило. В системе дистанционного обучения кто угодно — например, руководство вуза — может зайти в твой курс и посмотреть, что там происходит. Сознание этого держит в тонусе. Ты готовишься более серьезно, подбираешь тексты, думаешь, как их оформить.

— В чем еще преимущества дистанционного преподавания?

— Митио Каку приводил аргумент, с которым я согласен: обучение через компьютер — это возможность получать любую информацию, в том числе прямо во время занятия. Как популяризатор науки и футуролог он считает, что образование должно стать именно таким.

— Нет ли опасности в том, что нам больше не нужно запоминать информацию — мы привыкаем, что всегда сможем быстро ее найти в Интернете?

— Опасность есть везде, но важно разделять: одно дело — мышление и понимание, другое — конкретная информация. Когда я учился на физтехе, нам на некоторых экзаменах разрешали пользоваться любой литературой — приноси хоть всю библиотеку. Если ты знаешь предмет, ты знаешь и где искать материал, а если найдешь — поймешь то, что нашел. Если ты предмет не знаешь, используй хоть миллион книг, все равно ничего не поймешь. Фундаментальные константы ты помнишь — тебе это нужно, но нельзя запомнить все формулы, все константы. Нужно показать студенту различие: что нужно знать, чтобы понимать, а что всегда можно найти. И важно научить студентов правильно искать информацию. Я сам когда-то брал у своего коллеги-физика мастер-класс по поиску информации в интернете: это почти искусство, ведь обычно мы ограничиваемся первой страницей Google или Яндекса.

— Ваш курс в дистанционной магистратуре называется «Современные проблемы философии религии». Философия и религия — нередко верующие пытаются их противопоставить друг другу. Как понимать соединение философии и религии?

— Термин «философия религии» многозначен. Можно изучать философию религии в классическом понимании: что такое религиозный опыт, что такое трансцендентное и прочее. Но философия, как верно сказал еще Аристотель, начинается с удивления, а удивление возникает, когда мы чего-то не понимаем. В религии очень много того, что мы не понимаем. А у человека есть психологическая особенность: если он чего-то не понимает, он вытесняет это из сознания. Часто люди даже используют фразу «Ну этого я не понимаю!» — в том смысле, что этого не существует. Например, если человек не понимает, как совместить свободу и предопределение, как объяснить наличие в мире страдания невинных людей при всемогуществе Бога, как совместить науку и христианское учение о творении мира, то он делает вывод, что Бога нет. Философия религии, по моему мнению, в самом важном, узком смысле, должна отвечать на эти вопросы, играть апологетическую роль. И в данном курсе я рассматриваю философию религии как апологетику.

Для многих людей религия ограничивается догматами. Люди разные, кто-то живет с простой бесхитростной верой, и таким людям философия не нужна. Но есть и те, кто пытается ответить на сложные вопросы, не знает правильных ответов, и это мешает им стать христианами. А есть люди, которые хотят получать высшее богословское образование. Им тоже без философии не обойтись.

Можно подойти к этой теме и с другой стороны. Мы часто говорим о религиозной безграмотности современных людей. Это факт: многие люди не знают, что такое Троица, Пасха и прочих базовых вещей. Но такая же серьезная проблема — философская безграмотность. Люди не умеют ставить вопросы, правильно их формулировать, не готовы поставить под сомнение свои взгляды, увидеть проблему там, где ее раньше не видели. Собственно говоря, в этом смысл любой науки. Философия религии как апологетика нужна не столько для того, чтобы отвечать на чужие вопросы, но прежде всего для того, чтобы осмыслять свои. Если ты сам поймешь, другому ты объяснишь с легкостью, а если ты сам для себя что-то не понял, даже не пытайся говорить об этом с другими.

— Курс посвящен современным проблемам, но регулярно отсылает к древнему философскому и богословскому наследию — к Аристотелю, свт. Василию Великому, блж. Августину. Значит ли это, что современные проблемы философии религии — в то же время и проблемы старые?

— Этот вопрос я и сам ставил перед собой и все время ждал замечаний со стороны студентов: а где у вас Рикёр, Деррида, Жильсон и другие современные философы? Я бы вышел на современный уровень, если бы курс длился не полтора месяца, а полтора года. Но, во-первых, сначала надо понять саму суть вопроса, фундаментальную структуру ответа на него, чтобы разбирать тонкости, на которые обращают внимание современные философы. Во-вторых, «современные проблемы» — не синоним «проблем, поставленных современным философом». Проблема добра и зла поставлена тысячи лет назад, но она все равно остается современной, и решение, которое дали Платон или блаж. Августин, не потеряло своей актуальности. И, более того, это решение даже лучше современных вариантов. Античные философы или отцы Церкви порой давали на серьезные вопросы четкие и понятные ответы без сложных наслоений, которые встречаются у современных философов и могут запутать новоначальных.

Вот в разделе научной апологетики надо касаться самой современной современности. В чем отличие науки от философии? Философия ставит вечные проблемы, и Платон, и Аристотель не менее современны, чем Рикёр или Делёз. А наука развивается, проблемы и решения могут меняться, хотя что-то и там остается неизменным: дважды два всегда четыре, Ньютон не менее актуален, чем современные ученые.

— Что в современной науке особенно актуально сейчас для богословия?

— В нашем курсе, касаясь научной апологетики, мы рассматриваем доказательства бытия Бога — космологическое и телеологическое. Сами доказательства старые, разработанные еще античными мыслителями. Но с развитием науки у многих появлялись представления, что наука дала ответы на фундаментальные вопросы и доказала, что Бога нет. Как сказал Лаплас: «Я не нуждаюсь в этой гипотезе» (т.е. гипотезе Бога). Иначе говоря, и движение, и порядок в мире можно объяснить, не прибегая к Богу, а лишь используя законы природы. На самом деле надо разбираться: так ли все просто в науке? Так ли прост и очевиден такой ответ? Современные научные концепции, в частности, в области физики или биологии — теория эволюции, генетика, теория Большого взрыва, теория струн и прочее — дают дополнительные и даже более убедительные аргументы, указывающие на существование Божественного начала.

С другой стороны, ученые с атеистическими взглядами предлагают все новые и новые контраргументы, и за ними нужно следить. Например, выходит новая книга Докинза — мы должны на нее реагировать. Или буквально несколько лет назад исследователи мозга объяснили религиозный опыт повреждениями височных долей головного мозга, провели эксперименты, моделирующие то, что произошло, скажем, с Паскалем. Об этих исследованиях нужно знать и уметь говорить, если мы рассматриваем философию религии как апологетику.

— Многим кажется, что доказательства бытия Бога — что-то из области средневековой схоластики. Почему эта тема поднимается вновь и вновь уже в XX веке, если нельзя предложить доказательство, убедительное для всех?

— Эта тема актуальна, потому что человек любит думать, это наше естественное свойство. Человек, который не думает, противоречит своей собственной природе.

Искать доказательства бытия Бога — во-первых, естественное свойство человеческого разума, потребность человека, а во-вторых, занятие, одобренное отцами Церкви. Я не знаю, почему доказательства бытия Бога многие считают схоластической забавой, ведь мы встречаем их у многих православных отцов: Иоанн Дамаскин, Афанасий Александрийский четко об этом пишут, у отцов-каппадокийцев эта логика тоже прослеживается. Апостол Павел пишет: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1:20) и тем самым дает нам основание искать Бога путем наблюдений за нашим миром. Назовите это доказательством, аргументом — логика одна и та же.

— Получается, что термин «доказательство» в применении к Божественному бытию понимается в слишком узком смысле?

— Да, поэтому я начинаю курс с общих вопросов: что такое доказательство, можно ли доказывать, нужно ли доказывать? Как отцы Церкви к этому относятся, есть ли в этом смысл?

А то, что доказательство бытия Божия не имеет абсолютной убедительности, — так абсолютная убедительность и в науке тоже отсутствует. Я знаю физиков, которые сомневаются в теории относительности Эйнштейна, в том, что 13,7 миллиардов лет назад произошел Большой взрыв, хотя доказательства очень убедительны. Не будем вдаваться в философию науки, но есть такой критерий: наука принимает гипотезу, которая объясняет наибольшее количество фактов, пока нет лучшего объяснения. Любое доказательство может нас привести к какому-то пределу, границе, дальше которой требуется уже наше согласие или несогласие.

— Как Вы думаете, почему оппозиция «наука/вера» так сильна в общественном сознании? Эта оппозиция типична только в России или в Европе ситуация такая же?

— Возможно, в Европе ситуация даже хуже, притом что там давние традиции богословского образования. Эту проблему не объяснить издержками материалистического советского воспитания. Например, наши студенты, учившиеся на теологическом факультете Берлинского университета им. Гумбольдта, рассказывали мне, что многие преподаватели — неверующие. Они блестяще знают Библию, но при этом считают библейские тексты мифами: можно же изучать гомеровские поэмы, не веря в существование Одиссея!

У оппозиции «наука/религия» серьезная философская основа. Проблема в атеистической установке сознания: «Существует только материальный мир. Объяснить явления — значит, найти взаимосвязи между материальными вещами или явлениями. Если я прибегаю для объяснения к существованию какого-то духовного начала, я изменяю науке».

Обычно я привожу один и тот же пример: задаю вопрос «Почему я поднял руку?». Правильный научный ответ: потому что мышцы сократились, нейроны сработали. Но любой человек, и ученый тоже, ответит: «Потому что я захотел поднять руку».

Между наукой и христианством нет противоречия, как нет противоречия между двумя ответами на вопрос «Почему я поднял руку?». И мышцы сократились, и я захотел. А вот когда мы говорим о познании мира, противоречие всплывает, тем более возникают вопросы о чудесах, о пророчествах — о том, что наукой не может быть объяснено, более того, сознательно науке противоречит. И уже нужен выход за пределы нашей обычной научной парадигмы. А на это способен далеко не каждый.

— Есть ли надежда, что отношение к христианству как к чему-то антинаучному со временем изменится? И что могут сделать для этого сами христиане?

— С одной стороны, святые отцы в этом смысле не дают надежды: что бы я ни делал, если человек не хочет поверить в Бога, он всегда найдет, к чему придраться. С другой стороны, я где-то читал о миссии католических монахов в Африке. Приезжая, они не шли к местным жителям, не призывали разрушить капища и прочее. Они создавали свою маленькую деревню и жили там во взаимной любви и труде. Местные жители видели: «Вот христиане — трудолюбивые, честные, порядочные люди!», и сами приходили и принимали христианство. Реальная ли это история, не знаю, но она красивая.

Когда один мой студент на физтехе сказал, что поверил в Бога и хочет уйти из науки, я ответил: «Ни за что! Ты этим нанесешь огромный вред Церкви. Церкви нужны хорошие православные ученые». В первую очередь, конечно, христиане должны быть примером в области нравственной, но если ты занялся наукой, ты должен показывать и пример интеллектуальной честности. Одна из претензий оппонентов христианства, что в церковь ходят сумасшедшие, юродивые, безграмотные, а чем умнее человек, тем дальше он от религии. Наоборот, надо показывать, что истина — в христианстве, в том числе истина научная, надо христианам становиться кандидатами и докторами наук, хорошими учеными и педагогами, на своем примере доказывать истинность христианства.

— Среди вопросов, включенных в Ваш курс — вопрос о свободе человека. Почему свобода человека рассматривается как тема проблемная?

— Есть представление, что христианство — секта, подавляющая человеческую свободу. С другой стороны, опираясь на свободу человека, атеисты приводят аргументы против существования Бога.

Как атеист может показать, что христианство — заблуждение? Как и в науке: надо показать, что это учение внутренне противоречиво. Внутренние противоречия христианства обнаруживаются, в частности, в двух проблемах: наличие в мире зла («Если бы Бог был, зла бы в мире не было, но зло есть, значит, Бога нет») и свободы человека («Если бы Бог был, то свободы бы не было, но свобода есть, значит, Бога нет»). Это самые любимые опровержения любого атеиста. Например, знаменитый аргумент Жан-Поля Сартра: «Если я свободен, то Бога нет». Ведь, если бы Бог был, Он был бы всемогущ, тогда не было бы моей свободы. Но я свободен — это факт. Значит, если Бог есть, Он не играет никакой роли в моей жизни, значит, это не Бог, значит, Бога нет.

Но и для самих христиан вопрос свободы важен: как соотносится свобода и благодать, свобода и предопределение? Нам тоже это непонятно, и в христианстве возникает разделение на лютеранство, кальвинизм и пелагианство как разные крайности: полное предопределение или полная свобода?

Поэтому вопрос важен и внутри христианства — как религиозно-философский, и с точки зрения апологетики, чтобы понимать, как отвечать нашим оппонентам.

— А есть ли на этот вопрос ответы, убедительные для всех, доступные объяснения, как соотнести свободу и предопределение?

— Объяснений много, но я люблю начинать с того, что просто постулирую факт человеческой свободы. И до слушателей вдруг доходит: если свобода есть, значит, должна быть душа. Если бы души не было, а было бы только тело, материальный объект, который подчиняется законам природы, тогда не было бы свободы, но тогда не было бы и нравственной ответственности, не нужны были бы этика, мораль. Человек осознает элементарное обоснование проблемы: если есть свобода, значит, есть душа, значит, есть духовный мир, — отсюда один шаг до существования Бога. Я много раз наблюдал, как изумляет людей эта простая логическая цепочка.

На физтехе я веду курс философии, читаю лекцию по Платону и говорю, что Платон доказывает существование души именно исходя из свободы человека. Однажды после лекции ко мне подошел студент и сказал: «Знаете, я материалист и атеист, но сегодняшняя лекция заставила меня задуматься. Спасибо Платону — надо мне лучше обосновать мой материализм». Не знаю, что и как он обоснует, но думать в этом направлении он начал.

— Вы преподаете студентам физтеха, православного вуза, семинарии… С какой аудиторией работать интереснее?

— Интересно и там, и там, но интерес везде разный. Я люблю преподавать в ПСТГУ и в Сретенской духовной семинарии, люблю эту атмосферу единомыслия. Но честно скажу, не в обиду православным студентам: мне интереснее преподавать на физтехе или в другой атеистической среде. Когда я вижу изумление студента, который говорит, что рассуждения о свободе человека заставили его задуматься о душе, мне настолько радостно становится — радостнее, чем в общении со студентами, которые уже и так все знают и верят.

И еще студенты физтеха меня не жалеют. Я могу получить жесткий вопрос, если объясню что-то нечетко. У нас, в православной среде, скорее простят, промолчат, а там, наоборот, за тему уцепятся и будут допытываться, пока не докажут мне, что я неправ, или не получат убедительный ответ. Мне нравится работать с теми, кто умеет задавать вопросы, даже если я не могу на эти вопросы ответить. Зато я понимаю, что появилась проблема, которую надо решать: значит, есть еще вопросы, над которыми надо подумать.