Образ матери в современной культуре. Часть 2

Исключения лишь подтверждают правило

Да и в произведениях, которые мы читали позже, в школьные годы (в том числе, в рамках программы по литературе), попадались разные характеры. Мамаша фонвизинского Недоросля, Кабаниха в «Грозе» или мать-плясунья из горьковских «Сказок об Италии», видевшая в подросшей дочери соперницу, безусловно, выпадали из идеального образа. Но ведь это и воспринималось как выпадение! Идеал продолжал существовать. И то, что мировая история и культура сохранили и донесли до нас фигуры не просто посредственных, а преступных матерей, таких как Иродиада и Медея, нисколько не разрушало идеального образа матери. Наоборот, он, по контрасту, высвечивался еще ярче. И пьедестал, на котором он стоял, возносился еще выше. Иными словами, исключения лишь подтверждали правило. Аномалии позволяли четче увидеть критерии нормы.

Что же касается жанра авторской детской сказки или рассказа, то есть произведений, предназначенных именно для детей (ведь и Горький, и Островский, и Фонвизин писали для взрослых, да и фольклорные сказки не относятся к специфически детским произведениям), то я подобных аномалий вообще не припомню. Злой, отрицательной бывала мачеха, а никак не родная мать. Знаки не менялись местами. Какими бы оригиналами и выдумщиками ни были детские писатели и режиссеры, такое революционное новаторство им в голову не приходило. Причем им не требовались знания возрастной психологии или диплом культуролога, все как-то без особых объяснений понимали, что отталкивающий образ матери в произведении для ребенка – это дикость, подрыв основ.

Максимум, что могли позволить себе детские писатели (и то, повторяю, в порядке исключения), – это покритиковать слепую материнскую любовь, то бишь чрезмерную снисходительность, баловство ребенка, какие-то педагогические ошибки. Таков образ Медведицы в стишке А. Барто «Медвежонок-невежа»:

Медведица бурая
Три дня ходила хмурая,
Три дня горевала:
– Ах, какая дура я:
Сынка избаловала.

Или вот в повести Ефима Чеповецкого «Непоседа, Мякиш и Нетак» родные (не одна мама, а вся семья, то есть это, как говорят в юриспруденции, «разделенная ответственность») усиленно пичкают, кутают и опекают мальчика Петю, не давая ему нормально расти и мужать. Но в конце концов он вырывается из плена сверхопеки, убегает в пионерлагерь и начинает развиваться, как все нормальные дети.

Согласитесь, неумелая воспитательница, балующая ребенка, и мать-злодейка или развратница – это принципиально разные образы.

Да и сама критика «отдельных недостатков» была очень аккуратной. Из серии «если кто-то кое-где у нас порой». Никакого, как тогда говорили, очернительства, никакого сарказма, максимум – добродушный юмор. Даже когда в произведениях для подростков описывалось вполне естественное для этого возраста смятение чувств (в том числе и чувство, что близкие тебя не понимают, что ты им не нужен), писатели и режиссеры делали это тактично. Психологически верно передавая переживания юных героев, они не переходили запретную черту, за которой начинается провокация непочитания родителей и подросткового цинизма. О каких-то вещах просто не писали, хотя и в той, «старой», жизни можно было при желании выискать много всякого. А затрагивая «взрослые», нередко весьма болезненные для подростков темы (например, тему развода родителей), все равно старались не дискредитировать взрослых.

Возьмем для иллюстрации уже упомянутую повесть Рувима Фраермана и не менее знаменитую книгу Владимира Киселева «Девочка и птицелет». И там, и там – разведенная мать. Но если мама «дикой собаки Динго» – сторона страдательная (отец бросил ее с крохотной дочкой на руках), то мать Оли из книги Владимира Киселева сама стала инициатором развода. Уйдя от мужа, который ее любил, к другому человеку, она вдобавок ко всему на протяжении многих лет лгала дочери, что папа умер. Дочь, правда, догадывалась, что это не так, но не подозревала, что в распаде семьи виновата мать. Когда истина выходит наружу, для Оли это, естественно, потрясение. Отношения с мамой у нее и раньше были не безоблачными. Мать считала ее трудным ребенком, а Оля переживала, что у них нет душевной близости. Как ни удивительно, но с отчимом ей было гораздо проще найти общий язык. Казалось бы, авторитет матери должен рухнуть. Сколько могло бы в такой ситуации всплыть застарелых обид! Тем более что мать, повторяю, объективно виновата: она оставила девочку без родного отца. И девочка это понимает. Но Оля, при всех своих переживаниях, сохраняет любовь и уважение к маме. У нее даже в мыслях нет предъявлять ей претензии и тем более устраивать сцены. И хотя в повести религиозные темы не затрагиваются, данный эпизод можно приводить в качестве наглядного примера соблюдения пятой заповеди. В обстановке нынешнего разгула грубости и эгоизма, когда дети «качают права» по любому поводу и без оного, это пример весьма поучительный.

Сбрось маму с поезда!

Трудно назвать конкретную дату или даже год, когда ситуация начала меняться. Классик социологии Питирим Сорокин в книге «Американская сексуальная революция», впервые увидевшей свет в 1956 году, говорил о том, что уже в XIX веке в европейской литературе «все больше внимания уделялось “сточным канавам” – таким местам, как разрушенный дом вероломных родителей и нелюбимых детей, спальня проститутки, бордель “Canary Row”, притон преступников, психиатрическое отделение больницы, клуб бесчестных политиков, уличная банда малолетних преступников, контора барышника, претенциозный особняк циничного финансового магната, переполненная ненавистью тюрьма, “трамвай "Желание"”, криминальный портовый район, зал заседаний продажного судьи, дебри скотобоен и мясоконсервных цехов. Эти и сотни подобных картин характерны для большой части современной западной литературы, которая все больше превращается в настоящий музей человеческой патологии» (М, 2006. С. 31).

Но все же до недавнего времени о систематической дискредитации образа матери в литературе, кино и других видах искусства речи не шло. Даже герои таких «прорывных» по своей грубости и цинизму произведений, как «Над пропастью во ржи» Дж. Сэлинджера (1957) и «Заводной апельсин» Э. Берджеса (1962) не позволяли себе ругать своих матерей. «У моих предков, наверное, случилось бы по два инфаркта на брата, если б я стал болтать про их личные дела, – говорит Сэлинджеровский Колфилд. – Вообще-то они люди славные, я ничего не говорю, но обидчивые до чертиков». А законченный подонок, бандит и убийца Алекс, герой «Заводного апельсина», конечно, относился к родителям наплевательски (например, «врубал» музыку на полную громкость, похваляясь тем, что «приученные предки не осмеливались стучать в стену моей рум»), но при этом конкретно ничего плохого о матери не говорил. Даже когда она вместе с отцом отказала ему от дома, поскольку, не рассчитывая на его скорое возвращение из тюрьмы, они поселили у себя квартиранта!

В конце же 1980-х – начале 1990-х годов что-то случилось. Процессы, о которых писал Питирим Сорокин, резко обострились. Культура на глазах становилась все более деструктивной, табу отменялись одно за другим, святого оставалось все меньше и меньше. Не пощадили и образ матери. Сейчас можно, что называется, навскидку, совершенно не напрягаясь, назвать достаточно большое количество произведений, в которых мать изображена существом, мягко говоря, малосимпатичным. В лучшем случае карикатурно-нелепым, а то и просто гадким, отталкивающим. Поскольку нынешнее молодое поколение явно предпочитает фильмы книгам, обратимся к кино- и видеопродукции. Тем более что фильмы нередко бывают экранизациями нашумевших бестселлеров.

Истеричка – это, с позволения сказать, современный классический образ матери. Тут примеров не счесть. Фильмы «Нация прозака» (США–Германия, 2001), «Дикие сердцем» (США, 1990), «Глянец» (Россия, 2007), «Возвращение домой» (Филиппины, 2003), «Испанский английский» (США, 2004), «Амели» (Франция, 2001)… Список можно продолжать очень долго. В бельгийской картине «Мой сын для меня» (Франция–Бельгия, 2006) мать постоянно третирует сына, за что он в конце концов и пырнул ее ножом.

Из дающей жизнь мать все чаще превращается в жизнь отбирающую. Внешне милая домохозяйка из «черной комедии» Джона Уотерса «Мамочка – маньячка-убийца» (США, 1994) может убить человека из-за любого пустяка. В фильме Жанны Лабрюнь «Без единого вскрика» (Франция, 1992) матери удается так настроить сына против отца, что в конце концов он в угоду ей натравливает на родного папу собаку, и тот погибает. В «Мертвых дочерях» (Россия, 2007) сумасшедшая мать за одну ночь утопила трех своих маленьких дочерей. В фильме «Жена, мать, убийца» (США, 1991) героиня пробивается наверх из низов, не гнушаясь ничем. Ее жертвами становятся муж и дочь. Она отравила их, так как решила, что они мешают ей достичь успеха. В фильме «Красная сирена» (Франция, 2002) дочь выдает мать-убийцу полиции.

Еще один образ – мать-дура (нередко в сочетании с истеричкой). Свежий пример – российский сериал «Счастливы вместе». Из отзывов зрителей: «Даша (мать семейства. – Т.Ш.) – дурочка. Гена (отец. – Т.Ш.) – реальный идиот! Семейка придурков». Кстати, американские «Семейка придурков» (Канада–США, 1995), а также «Семейка Адамс» (США, 1991), все герои которой занимаются черной магией (пусть и преподано это с юмором, в жанре «черной комедии»), тоже не способствуют поднятию престижа семьи и облагораживанию образа матери.

Образу современной матери может быть свойственна и половая распущенность. В «Острых каблуках» П. Альмодовара (1991) мать соглашается переспать с зятем, своим бывшим любовником. В «Новом парне моей мамы» (Германия–США, 2008) начинающий агент Федеральной службы безопасности получает первое задание: следить за своей собственной матерью и ее любовником, которых подозревают в краже предметов искусства из национальных музеев. В фильме «Моя мать, я и моя мать» (Франция, 1999) родительница не только меняет мужчин, но и может разбудить свою дочь в пять утра, чтобы поделиться с ней впечатлениями о проведенной ночи любви. Мать Розетты из одноименного фильма (Франция–Бельгия, 2000) занимается проституцией за бутылку пива. А в фильме «Моя мать», французской драме Кристофа Оноре, показанной в 2004 году на XXVI Международном кинофестивале в Москве, мать развратна настолько, что оказывается способна даже на инцест.

К таким матерям и отношение соответствующее.

«Ты опять сосешь пиво! – обрушивается на пьяную мамашу Розетта. – Подбери свои лохмы! Ты только думаешь о том, чтобы пить и…» (далее следует непристойное выражение, на молодежном сленге обозначающее физическую близость).

В фильме Майкла Ли «Тайны и ложь» (США, 1996) мать с дочерью обмениваются грубостями, как базарные торговки.

А вот российский «эквивалент» – фильм Дениса Евстигнеева «Мама» (1999). В основу сюжета положена реальная история многодетной семьи Овечкиных, составившей в свое время самодеятельный джаз-бенд и попытавшейся (неудачно) угнать самолет.

«Зачем ты столько детей нарожала, мама? – восклицает Ленчик-инвалид. – Почему я поверил тебе, что меня вылечат? Я в классе лучше всех учился ради тебя. Я гордился тобой! Сейчас опять новую счастливую жизнь затеяла? Опять ни у кого не спросив? Ничего мне от тебя не надо, мама! Ни-че-го!»

Осуждение родителей становится не только допустимым, оно возводится в ранг художественного приема. Фильм «Моя мать, я и моя мать» (1999) построен как рассказ от лица 14-летней девочки-подростка. Мать состоит из одних только бесчисленных недостатков, которые постоянно раздражают дочь. Сериал «Абсолютно неправдоподобно» (2000) высмеивает мать – жертву моды, за которой наблюдает «чудовищно правильная дочь». В мультфильме «Агриппина» дочь поучает мать, а не наоборот. В фильме «Реквием по мечте» (США, 2000) сын не обращает на мать внимания, считая ее выжившей из ума. Впрочем, Сара Голдфарб тоже не особо переживает из-за своего Гарри, а ведь он, между прочим, «подсел» на наркотики. Но у матери есть дела поважнее: ее собрались пригласить на любимую телепередачу, а она не влезает в красивое красное платье, которое носила много лет назад, когда еще был жив муж. Стремясь похудеть, Сара начинает принимать амфетамины, у нее развивается привыкание к ним, и постепенно она действительно сходит с ума.

Впрочем, и материнская любовь – понятие, казалось бы, однозначно высокое, положительное – в современном искусстве нередко дискредитируется, подается с обратным знаком. Делается акцент на «собственничестве» матери, ее «нарциссических злоупотреблениях». А с подачи психоаналитика Франсуазы Кушар, в последние два десятилетия на Западе стало модно говорить о «материнском захватничестве». Или, что, в сущности, то же самое, об «удушающей» материнской любви. О таком «захватничестве» – фильмы «Маленький человек Тейт» (США, 1991), «Пианистка» (Франция, 2001; дочь в этом фильме – ходячий каталог извращений, возникших из-за материнского диктата), «Почти знаменит» (США, 2000; правильная мать все запрещает детям, дочь сбегает из дому), «Замкнутый круг Кароль». Последняя картина особенно интересна тем, что мать главной героини Мари, в общем-то, не в чем упрекнуть. «Хотя и крайне редко, но в художественных произведениях авторы все же обращаются к весьма актуальной на сегодняшний день ситуации, когда дочь должна противостоять “совершенной” матери, – пишут, разбирая этот фильм, известные французские психоаналитики К. Эльячефф и Н. Эйниш. – “Совершенной” в нашем случае означает внимательно слушающей и понимающей, разрешающей самостоятельность, не стремящейся установить определенные правила и ограничения для любой мелочи… Именно такое непроявленное противостояние пытается показать в своем фильме “Замкнутый круг Кароль” (1990) Эмманюэль Кюо. Мать (Бюль Ожье) и ее дочь Мари (Лоранс Кот) живут вдвоем, без отца, который не упоминается даже намеком – в доме нет ни одной его фотографии. Груз неразрешенных родительских проблем явным образом перекладывается на дочь, тем более что ей не в чем всерьез упрекнуть свою всегда спокойную, уравновешенную, “идеальную” мать. Она терпеливо слушает, как Мари пробует свои силы в пении, заботится о ее пропитании, старается найти способы лишний раз порадовать дочь. Мать, не считая мелких бытовых упреков, не способна вступить в малейший конфликт с дочерью, которая, с целью вывести мать из равновесия и услышать ее подлинный голос, постоянно провоцирует мелкие и крупные неприятности, то приворовывая по мелочам в магазине, то теряя почту и т.п.» (Дочки-матери: третий лишний? М., 2006. С. 42).

«Знаешь, чему бы я была по-настоящему рада? – спрашивает в какой-то момент свою маму Мари. И безжалостно заявляет: – Чтобы ты меньше меня любила!»

Короче, «сбрось маму с поезда», как советует название популярной американской кинокомедии.

Мама в произведениях для детей

Но, может, хотя бы дети пока избавлены от новой трактовки материнского образа? Увы… Неприкосновенность детства, охрана его чистоты уходит в прошлое, понятие «это не предназначено для детских глаз и ушей» все активнее вытесняется из поля культуры. Несколько лет назад по московскому телевидению был показан сюжет режиссера Сергея Игнатова о том, какой образ женщины и матери формируют современные (преимущественно западные) мультфильмы. Зрительный ряд производил и до сих пор производит огромное впечатление. Вот уж поистине достаточно один раз увидеть, чем сто раз услышать! Благодаря возможностям современной техники эту передачу смогло посмотреть много людей, поэтому пересказывать ее содержание я не буду. Напомню лишь кое-что, особо, на мой взгляд, интересное.

Просмотрев, по выражению автора, «километры пленки», съемочная бригада обнаружила любопытную закономерность: традиционный, привлекательный образ материнства представлен, в основном, в фильмах про животных. В человеческом же обличье материнство, как правило, изображено нетрадиционно: мамы либо слишком стары (такими в наших мультиках изображают бабушек), либо непривлекательны. Они могут (как в сериале «Гуфи и его команда») быть изображены карикатурно и вести себя нелепо, тупо, заторможенно и т.п. Могут напоминать ведьм (или в действительности ими являться), отталкивать неприятным выражением лица, властностью, злобой. Ну, а в мини-эпизоде, мелькающем на какие-то доли секунды в мультфильме «Красавица и чудовище», совмещены чуть ли не все эти характеристики. Сознание не в состоянии уловить и отрефлексировать изображение, а подсознание улавливает. С. Игнатов дает зрителям возможность подробнее рассмотреть раскадровку. Почему-то ни к селу ни к городу рядом с прекрасной главной героиней возникает старая, некрасивая, бедно одетая женщина с перекошенным от злобы лицом; на руках она держит несколько орущих младенцев. Более неприглядный образ материнства трудно себе представить. Зато легко понять, какую установку получают дети при виде такой картинки: хочешь быть старой, бедной и некрасивой – будь многодетной матерью. Хочешь быть похожей на Красавицу (а кто ж из девчонок не захочет?) – тогда не рожай. В последние годы много написано о манипуляции сознанием. Полагаю, не надо долго объяснять, как опасно воздействие таких «скрытых» кадров на психику юных зрителей.

Да, чуть не забыла! В современных мультфильмах еще порой эксплуатируется образ матери – секс-бомбы, а иногда, по совместительству, и супермена («Суперсемейка»).

А во многих модных мультфильмах (например, в «Корпорации монстров») мать просто не присутствует. В мультфильме «В поисках Немо» маму съедают в первых же кадрах. В «Истории игрушек» от матери – одни только ноги. Но и когда мама есть, вовсе не факт, что ее существование будет воспринято маленьким героем положительно. Малыш Стьюи из мультсериала «Гриффины» (цитирую экспертизу, проводившуюся по определению суда) «не нуждается в матери и пытается избавиться от “матриархального гнета”… По отношению к ней Стьюи испытывает сложный комплекс негативных чувств: отвращение, злобу, презрение, гадливость, в то же время мать – “вторая натура”. Материнское молоко он называет отвратительным, его трясет и он вопит от злобы, когда Лоис (мать) целует его. В монологе любви-ненависти к матери Стьюи поет: “Ее могло бы и не быть, но я привык к ее чертам”. Фотографии в альбоме малыша показывают, что это не только слова. Вот затаившийся Стьюи целится в мать со шкафа; он же пытается ее отравить, задушить подушкой. Тень Стьюи с занесенным для удара ножом явственно обозначилась в ванной, где Лоис принимает душ… Бранные выражения – характерная черта образа малыша Стьюи. Их набор, посвященный матери в серии “Гриффин – президент школьного совета”: “Какого черта ты здесь стоишь?”, “старая карга”, “проклятая ведьма”, “ведьма”, “ненавижу тут и там”, “не скучаю по этой выдре”, “пусть она хоть в аду сгорит”».

Но, пожалуй, пора хоть немного переключиться с кино на литературу. В повести Жаклин Уилсон «Разрисованная мама», предназначенной для девочек от 9 до 14 лет и в 2000 году признанной лучшей детской книгой Англии, в образе матери присутствуют едва ли не все столь «ценимые» современным искусством качества. Мэриголд и алкоголичка, и тунеядка, и ворует чужие кредитные карточки, и водит к себе мужчин. Основной способ самовыражения Мэриголд – через моду (этакая ожившая кукла Братц, «девчонка со страстью к моде»). Причем проявляется модничанье нелепо-экстравагантно: Мэриголд с ног до головы покрыта татуировками, сделанным по ее собственным эскизам. Как она признается дочерям, татуировки «заставляют ее чувствовать себя необыкновенной». К дочерям она относится наплевательски. Получив пособие, единственный источник существования для семьи, Мэриголд может потратить деньги на какую-нибудь свою прихоть, нисколько не задумываясь, будет ли детям завтра что поесть. Эгоистичная, взбалмошная, упрямая, инфантильная, она нисколько не похожа на нормальную маму. Ее 13-летняя дочь Стар вынуждена по-матерински опекать не только свою младшую сестренку Дол, но и саму Мэриголд. «Почему бы тебе не вести себя нормально?.. Ты-то когда повзрослеешь?» – читает Стар нотации маме.

Да и Дол, которая еще не закончила начальную школу (стало быть, ей лет 8–9), во многих ситуациях ведет себя по отношению к матери покровительственно.

«Тебе пора подкрасить корни <волос>, Мэриголд», – командует она (ни Дол, ни Стар не называют Мэриголд мамой).

«Крыша у нее на одном гвозде», – так характеризует свою мамашу Стар. В конце же повести и без того шаткая «крыша» слетает совсем, в результате чего Мэриголд оказывается в сумасшедшем доме.

Отношение девочек к матери сложное. Дол, от лица которой ведется повествование, несмотря ни на что, по-детски любит мать, хотя и стыдится ее. «Честно говоря, я до сих пор со страхом вспоминала о тех случаях, – признается Дол, – когда она увязывалась за мной, потому что тогда она заходила в школу, да еще и пускалась в разговоры с учителями». И все же она пока склонна оправдывать Мэриголд: дескать, она «смешная», «умеет замечательно играть в разные игры».

Стар же устала от такой «веселой» жизни, ее часто охватывают раздражение и даже ненависть. «Идиотская, мерзкая, бесполезная… не мать, а черт знает что», «чокнутая» – вот эпитеты, которыми она награждает маму.

«Да не любит она нас, не воображай, пожалуйста. Если бы любила, постаралась бы исправиться. Если хочешь знать, ей вообще на нас наплевать!» – говорит Стар сестренке.

Другие мамы в повести тоже не подарок. Мать самой Мэриголд отказалась от нее. А свою приемную мать Мэриголд называет в разговоре со своими дочками «стервой» и в красках описывает, как та над ней издевалась. Мать мальчика, с которым удается подружиться Дол, – тяжелая истеричка с выраженным комплексом «захватничества», и мальчик ждет не дождется, когда сможет вырваться на свободу. «Уж тогда отведу душу, – делится он своими планами, – разрисуюсь <татуировками> по полной программе!» От матери девочки Таши, с которой неуклюже пытается подружить дочку Мэриголд, за версту пахнет снобизмом. Единственный положительный персонаж – тетушка Джейн, которой социальная служба передает на временное содержание Дол, когда Мэриголд попадает в психиатрическую больницу. Но это пожилая женщина, по возрасту годящаяся Дол в бабушки, а то и в прабабушки. (Помните, говоря о западных мультфильмах, я уже упоминала эту характерную особенность положительного материнского образа? Поскольку «Разрисованная мама» – произведение весьма конъюнктурное, я бы даже сказала, рецептурное, такое следование «генеральной линии» неудивительно.)

В другой широко разрекламированной книге, трилогии Ф. Пулмана «Темные начала» («Северное сияние», «Чудесный нож» и «Янтарный телескоп»), удостоившейся множества престижных премий, мать Тони Макариоса «думает, что ему лет девять, но какой с нее спрос. Память у бедолаги никудышняя, да и пьет она сильно… Фамилию он носит греческую, но очень может быть, что это все мамашины фантазии… В ее одурманенной вином голове мысли о материнской любви не возникают, но уж если ласкается сынок, так она его не отпихивает. Если узнает, конечно. Пускай себе ласкается. Не чужой ведь».

Мать другого мальчика, Уилла, душевнобольная. А мать главной героини Лиры Белаква – сущее исчадие ада. Внешне прекрасная, обворожительная миссис Колтер хладнокровно заманивает в ловушку детей, которых затем используют в чудовищных экспериментах. Больше того, их страдания доставляют ей садистское удовольствие. «Она упивалась, когда детей раздирали на части», – рассказывают уцелевшие маленькие пленники Лире. Во второй книге она собственноручно ломает пальцы плененной ведьме, заставляя ее выдать тайну. Все в жизни миссис Колтер подчинено задаче достижения максимальной власти над людьми. Никаких человеческих чувств для нее не существует, ребенок ей был не нужен. Зачата Лира в прелюбодеянии. Когда же лорд Ариэл, отец Лиры, убил мужа миссис Колтер и суд в наказание конфисковал его имущество, любовница поспешила откреститься от него и от дочери, поскольку связь с таким человеком угрожала ее карьере и репутации. С самого детства миссис Колтер «не проявляла ни капли сострадания, жалости или доброты, не рассчитав заранее выгоды, которой это должно было <для нее> отозваться». Она «мучила и убивала всех без промедления и раскаяния… предавала, плела интриги и наслаждалась своим предательством». У Лиры мать вполне естественно вызывает ужас и отвращение.

Правда, в конце концов миссис Колтер вдруг, неожиданно для себя, проникается к дочери любовью. Более того, она жертвует собой, спасая Лиру, но образ этой «мамы» не становится менее злодейским. Она нисколько не сожалеет о своих преступлениях, продолжает бороться с Церковью и с Богом (вернее сказать, с Его «регентом» Метатроном, поскольку Бог изображен в этом кощунственном произведении жалким, немощным стариком). Так что в «шедевре» Пулмана мать – персонаж уже откровенно демонический.

Что же касается матери всемирно известного Гарри Поттера, то она изображена безусловно положительно, с одной лишь «маленькой» поправкой: Лили (так зовут покойную маму Гарри) была ведьмой.

Новые эталоны

Но нельзя искажать образ, не посягая одновременно и на прообраз. Смена координат, искажение ценностей рано или поздно затрагивают не только внешние оболочки, но и глубинные смыслы. И что бы ни говорили авторы (сейчас обычно говорят не об обличении недостатков – это прошлый век, а о том, что «жизнь такова», «посмотрите вокруг» и прочее), все более очевидно, что современная масс-культура настойчиво старается не просто дискредитировать образ матери, но и посягает на его прообраз. Вместо Богоматери дьяволица – таков вектор современной культуры (в том числе и предназначенной для детей!). Это делается еще не вполне открыто, последние слова не произнесены, но вышеупомянутые (и неупомянутые, поскольку им несть числа) книги, фильмы, мультфильмы, а также многие рекламные изображения и персонажи компьютерных игр недвусмысленно характеризуют тенденцию.

Да, бывают и проблески на темном небе, но, к сожалению, не они нынче определяют погоду. Я, конечно, полагала, что дела обстоят неважно, но, право, не догадывалась, насколько они плохи, пока не занялась изучением данной темы вплотную. А между тем, «любая жизнеспособная культура опирается на систему положительных ценностей. Кто бы с кем ни воевал, кто бы кому ни противостоял, но рост этноса становился возможным только на яркой пассионарной (по емкому определению Л.Н. Гумилева) позитивной идее. Любая устойчивая культурная модель базируется на позитивном образе человека и его устойчивых связях с миром. Основа такой модели – представление о достойном человеке, чья ценность постоянно демонстрируется и доказывается». И «обязательный образ, на котором держится любая культура, – это положительная женщина-мать»(см.: Безносюк Е.В., Князева М.Л. Психопатология современной культуры).

Разрушение таких обязательных, фундаментальных образов влечет за собой слом культуры. Пока окончательного обвала не произошло, поскольку нелегко за несколько десятилетий погубить то, что создавалось веками. Но «сопротивление материала» не беспредельно. Недавно проведенный среди британских подростков опрос показал, что для них лучший образ современной матери – Мардж Симпсон из популярного мультсериала. Для тех, кто не смотрел, кратко поясню: это пародия на провинциальную американскую домохозяйку 1950-х годов, персонаж не противный, но довольно нелепый. Ее легко выделить в толпе по огромной прическе ярко-синего цвета, в которой она нередко хранит различные предметы. Из-за прически рост Мардж больше 2,5 метров. Однажды она пережгла свои волосы утюгом, и ей пришлось какое-то время побыть брюнеткой. В школьные годы Мардж активно занималась общественной работой (в частности, разоблачила работника столовой, плевавшего школьникам в суп), но по окончании школы вскоре забеременела и вышла замуж. Энергии Мардж хватает не только на семью. После того как ей по ошибке увеличили грудь, она какое-то время работала моделью. Еще была учительницей начальных классов (к вящему огорчению своего невоспитуемого сына Барта), актрисой, писателем, плотником и даже полицейским. Как гласит рекламный текст, Мардж «пытается научить людей нравственности, но ее попытки зачастую тщетны»; она «хочет, чтобы люди жили праведно и не грешили, однако в некоторых сериях нарушает свой образ жизни», потому что «даже ей становится скучно».

Среди прочих в списке кандидаток на титул «идеальной матери» фигурировали и вполне реальные героини современного шоу-бизнеса: Виктория Бэкхем, Шэрон Осборн и Лиз Харли. Какие они, эти «идеальные матери», желающие могут выяснить сами, благо информация о «звездах» сейчас общедоступна. Процитирую только кое-что про Шэрон Осборн с сайта Beatles.ru: «Жена Оззи (Оззи Осборн – известный рок-музыкант. – Т.Ш.) и известная матерщинница ведет переговоры об участии в спектакле “Монологи вагины”. Комедия, написанная американкой Ив Энслер, представляет собой рассказы женщин о своих причинных местах… Шэрон прославилась благодаря реалити-шоу “Семейка Осборнов”, снятом на MTV». Еще «Шэрон сыграла маленькую роль барменши-лесбиянки в хитовой американской комедии “Воля и благосклонность”, после того как она произвела впечатление на создателей шоу своей эпизодической ролью лесбиянки в американской мыльной опере “Дни нашей жизни”… Однако ее решение примерно год назад стать королевой ток-шоу потерпело фиаско по причине ее чрезмерного сквернословия».

Так что, похоже, полного перевертыша ждать осталось недолго. Интересно, что сказала бы о результатах опроса, проведенного, кстати, по заказу благотворительной организации «Союз матерей» (Mothers' Union), писательница Вирджиния Вулф? В 30-е годы прошлого века, борясь вместе с другими феминистками за права женщин, она ратовала за развенчание образа женщины-матери, а творческих дам вообще призывала «убить в себе домашнего ангела». Осталась бы она довольна результатами, или ее, как это часто бывает, разочаровало бы столь буквальное воплощение мечты? Увы, ответа получить не удастся, поскольку, желая избавить мужа от страданий, связанных с ее помешательством, Вирджиния Вулф в 1941 году утопилась в реке Оуз.

Что же творится с душой ребенка, когда так искажается святой образ матери, и чем это чревато для семьи (и не только для нее)? Ответ на этот отнюдь не риторический вопрос, пожалуй, и так очевиден.