История Вологодской епархии в 1943–1991 годы. Часть 2

Духовенство Вологодской епархии в 1943–1953-е годы

Епископ Гавриил (Огородников)

Владыка Гавриил был необычайно светлым человеком. Все знавшие его люди отмечали такие его качества, как смирение, всепрощение, терпение, кротость и милосердие. Вологжане до сих пор помнят его необычайно чистый и светлый лик.

И.М. Игнатов в своих отчетах оставил интересные заметки про епископов Иустина и Гавриила. Следует отметить, что он не был человеком жестким, с качествами уполномоченного в нем сочетались отзывчивость, понимание, добродушие. К нему обращались члены двадцаток за помощью в разрешении приходских конфликтов, посодействовать наведению порядка и чистоты на церковных кладбищах; облисполком привлекал его к агитационной работе в колхозах. Иногда он ошибался в своей деятельности, требовал у подписавшихся под заявлением об открытии церкви письменно отозвать подписи, часто выезжал на места, чтобы лично проверять заявления и беседовать с каждым подписавшимся. Его отчеты составлены не всегда грамотно, с большим количеством смысловых, орфографических, пунктуационных ошибок, из отчета в отчет повторяются одни и те же материалы. Это вызывало неудовлетворение в Совете.

И.М. Игнатов занимательно описывает личности двух архиереев, с которыми ему приходилось встречаться и работать. Он отмечал, что епископ Гавриил резко отличается от своего предшественника епископа Иустина, во время встреч с уполномоченным мало затрагивает деловые, служебные вопросы. Из отчета в отчет повторяются про него одни и те же слова: «епископ-дипломат», который, по меткому народному выражению, «мягко стелет, да жестко спать»[2]. «Епископ Гаврилов» не находил у властей уважения и из-за того, что постоянно ставил вопросы об открытии церквей и пытался проводить «строжайшее единоначалие “владыки” в области, единоначалие, не терпящее никакого вмешательства в дела епархиального управления»[3], не разрешал молодым людям вступать в комсомол и рекомендовал верующим отговаривать своих детей[4]. Еще в начале служения на Вологодской кафедре владыка выдвигал просьбы об открытии Стефановской и Дымковской церквей в Великом Устюге, Предтеченской церкви в городе Тотьме, Успенской – в Устюжне, Иоанна-воина – в Кириллове, двух молитвенных домов в Вологде и одной из деревень. На отрицательные решения облисполкома он отвечал новыми ходатайствами, «стремился показать свою ревность о Церкви Православной, о расширении своего влияния в области среди верующих»[5]. Но «отсутствие успеха в этих мероприятиях подняло значение (авторитет) облисполкома, уполномоченного Совета в делах епархиального управления» и показало, что епископ совершал большие ошибки, посылая письма в Совет по делам Русской Православной Церкви, в Совет Министров СССР и в Патриархию, минуя уполномоченного, не ставя его в известность о предмете спора и не консультируясь с ним[6].

Епископ Иустин, происходивший из вологодских священников, имел в Вологде свой дом, в этом же городе жили его родственники. Несмотря бывший некогда на переход в обновленчество, он выделялся высокими нравственными качествами, «по-семейному» решал епархиальные вопросы. Назначения священнослужителей на приходы, как пишет И.М. Игнатов, происходили самотеком: освобождалось место – посылался свободный священник. Не «домашним» был другой архиерей:

«Епископ Гавриил, в первую очередь, занялся подбором окружающих его священников в кафедральной церкви: переведены были священники Юрьев, Кищенко, Малышев и вместо них назначен прибывший из Китая священник Теплоухов. Вместе с епископом прибыл его секретарь Токмаков. Епархиальное управление, таким образом, было укомплектовано, размещено во вновь купленных домах вблизи кафедральной церкви. Затем первое полугодие по прибытии (с октября 1949 года по май месяц 1950 года) епископ Гавриил с епархиальным управлением занимался ознакомлением со всеми (семнадцатью) церквями в области.

В процессе ознакомления с действующими церквями и особенно после ознакомления была проведена епархиальным управлением значительная организационная работа в отношении новой расстановки своих сил (духовенства) и подбора их. Всего перемещениями и назначениями были затронуты двенадцать церквей, перемещено и назначено было пятнадцать человек (за пьянство и буйство), вновь посвящены двое священников, о чем упоминалось выше. “Семейному” разрешению вопросов о смене настоятелей и священников кладется, очевидно, конец. Настоятели и священники стали чувствовать себя под официальной “дланью” (рукой) “владыки” епископа Гавриила и епархиального управления, ревниво следящих за доходностью церквей и усилением своего влияния на верующих»[7].

Владыка любил собирать в своем доме гостей, духовенство, молодежь, выезжал в церкви в дни престольных праздников и именин настоятелей. Это вызывало обеспокоенность в облисполкоме потому, что выезды в сельские церкви, особенно в дни полевых работ, «мешали нормальному их проведению». И.М. Игнатов старался поставить каждый выезд епископа из Вологды под свой контроль, полагал, что для служения ему вполне можно ограничиться только четырьмя городами областного подчинения: Вологдой, Великим Устюгом, Соколом и Череповцом, особенно в период сельхозработ. После того как уполномоченный вызвал епископа Гавриила в облисполком с предложением ограничить выезды в сельскую местность, попросил в дальнейшем извещать о поездках в города и районы, он получил от Совета взыскание за неправильную постановку вопроса и нарушение своих обязанностей[8].

И.М. Игнатов внимательно наблюдал за проповеднической деятельностью духовенства:

«Епископ Гавриил выступает иногда со своим “словом”. Два таких “слова” приходилось слышать уполномоченному Совета. Первое “слово”, которое мне удалось слышать, это было произнесено в кафедральной церкви (Богородская в городе Вологде) во время молебствия в день 70-летия И.В. Сталина. Епископ перечислил заслуги великого вождя в деле строительства социалистического государства, в основу которого положен сознательный труд, направленный на общее благо; говорил о труде, возведенном на высоту нравственного подвига, чести, доблести и геройства, исключающем эксплуатацию человека человеком. Затем говорилось о блестящем руководстве вождя в организации побед над полчищами гитлеровцев в Отечественной войне, из которой наша страна вышла более мощной, и т.п. Отмечалась великая заслуга Иосифа Виссарионовича как первого могучего поборника за мир во всем мире и его самоотверженное служение народу»[9].

Даже условия проживания владыки, его быт вызывали интерес уполномоченного и ставились им в вину правящему архиерею:

«Епископ Гавриил большое внимание уделяет бытовому устройству духовенства и церковников. За время его пребывания приходской церковный совет купил для размещения причта один маленький дом (за 20 тыс. рублей), для секретаря епархиального управления и размещения причта – двухэтажный четырехквартирный дом.

Предшественник епископа Гавриила епископ Иустин помещался в одной комнате, а вторая комната служила канцелярией и приемной. В квартире обращает на себя внимание телефон и прекрасный радиоприемник, которых раньше не имелось. Епископ Гавриил вывел канцелярию в здание церкви, и таким путем получилась у епископа приличная квартира с приемной. Как видно, епископ Гавриил любит пожить более комфортабельно, чем его предшественник.

При приеме у себя епископ Гавриил обычно не затрагивает деловых, служебных вопросов, стремится играть роль открытого, добродушного хозяина, увлеченного будто бы всеми силами занять посетителя, сделать ему приятное»[10].

Перед празднованием Пасхи в 1952 году И.М. Игнатов просил епископа о том, чтобы службы прошли как можно незаметнее для внешнего мира, о «недопущении фейерверков и иллюминаций при проведении пасхальных служб, об ограничении случаев массовых огульных обходов с праздничными молитвами»[11]. Однако итоги пасхальных богослужений, их массовость неприятно удивили уполномоченного. Донесения, поступившие ему из горисполкомов и райкомов, говорят о том, что многолюдность пасхальной службы наблюдалась по всем городским и сельским церквям. Сам он пасхальную ночь провел у двух храмов Вологды: кафедрального собора и Лазаревской церкви, наблюдая за «гуляющей парами или группами молодежью, возвращающейся с церковного зрелища»[12].

Церковь не имела права осуществлять какую-либо деятельность вне храмовой ограды. Даже крестные ходы вокруг церкви иногда расценивались властью как нарушение законодательства. В 1949 году протоиерею кафедрального собора Николаю Гусеву дали указание о недопустимости служения под открытым небом после «обхода церкви» в пасхальную ночь. В 1952 году пасхальную утреню и литургию служил мужественный епископ Гавриил и от указания отошел:

«Вся эта масса людей (свыше 1000 человек) почти целиком разместилась в двух этажах Богородской церкви, осталось всего человек 200–300, расположившихся у входа в церковь и по бокам раскрытых окон. Для уполномоченного Совета показалось более чем странным, когда епископ Гавриил после крестного хода вместо того, чтобы продолжить службу в помещении, стал продолжать на паперти церкви перед верующими, стоящими на улице. Это продолжение церковной службы под открытым небом, а не в самой церкви, считаю нарушением общепризнанных церковных правил, неканоническим правилом, и оно не вызывалось необходимостью по многолюдности»[13].

Какие нарушения общепризнанных церковных правил и канонов усмотрел уполномоченный в обычном начале пасхальной утрени, сказать трудно. Компетентным в вопросах богослужения, церковного устройства он не был. В 1949 году, после уже упомянутой сентябрьской встречи с двумя архиереями, он писал в Совет, что открытие новых церквей в городах Тотьме и Кириллове повлечет за собой изменение титула епископа, и если он станет именоваться «епископом Вологодским, Череповецким, Тотемским и Кирилловским», активизируются движения об открытии церквей в этих городах, что менее всего желательно.

И.М. Игнатов неоднократно отмечал пышность архиерейских служб в сельских и городских церквях. Это тоже было нежелательно, так как способствовало привлечению в храм трудового народа:

«Епископ Гавриил, как видно, старательно стремится к тому, чтобы внешний бывший ритуал архиерейского служения сохранился с большой точностью. Правда, бывшая неуклюжая архиерейская колымага, запряженная четверкой или шестеркой лошадей, епископом Гавриилом заменена изящной машиной “Победа”, обслуживающий архиерейское подворье персонал: протодиакон, иподиакон, певчие со всяким оборудованием – едут позади архиерейской машины тоже на своей церковной грузовой автомашине. Подобная процессия подкатывает: “Победа” – к дому настоятеля-священника, грузовая машина – к дому церковного старосты, где прибывший персонал размещается в строгом с приготовленным заранее расписанием порядком, который иногда становится известным не только работникам сельсовета, но и председателям городских и районных исполкомов (по сообщениям верующих). В тех церквях, где есть колокола, обычно при подъезде автомашины “Победа” с архиереем начинается “встречный звон”»[14].

Уполномоченный полагал, что духовенство во главе с правящим архиереем должно активно интересоваться политическими вопросами, общественной жизнью, участием в государственных займах. Оно, не отделенное от паствы, несло крест людских страданий в первые годы после войны вместе с той тяжелой долей, которая выпадала на плечи каждого священнослужителя. И.М. Игнатов иногда писал, что епископ Гавриил и его подчиненные мало интересуются «такими общественно важными вопросами, как популяризация решения конференции всех Церквей и религиозных групп по вопросам борьбы за мир, об активизации этой борьбы среди верующих»[15].

Большинство духовенства епархии, «служителей культа» И.М. Игнатов знал лично или по донесениям с мест, что многие из них пьют, играют в карты, в кафедральном соборе Вологды и Прокопьевском храме Великого Устюга то и дело вспыхивают ссоры, между священниками не наблюдается единства. Об этом он неоднократно писал в Москву, получая обратно инструкции следующего содержания:

«Совету непонятно ваше сожаление о духовенстве, что оно “далеко стоит от общественной, политической жизни… и весьма откровенно сближается с верующими и неверующими на почве пьянства, компрометируя тем самым себя”.

Такая забота о моральной чистоте духовенства является просто недопустимой. Не следует забывать, что как бы духовенство ни было лояльным, сущность их религиозной деятельности глубоко реакционна и враждебна нашему материалистическому мировоззрению»[16].

И.М. Игнатов о духовенстве епархии не был высокого мнения. Он отмечал, что оно растет за счет лиц, окончивших некогда духовные семинарии и церковно-приходские школы. На 1 октября 1950 года в епархии служило девять священников дореволюционного поставления, шесть – 1918–1919 годов, семь – 1920-х годов, один – 1938 года, восемь – 1947–1950 годов[17]. Многие из них, по мнению уполномоченного, смотрели на службу как на ремесло, весьма далеко отстояли от общественно-политической жизни района и окружающего населения.

«Подобный отрыв от жизни населения города и деревни создает известную замкнутость среди этого духовенства, попытки иногда отгородиться своим церковным положением и замкнуться в эту церковную скорлупу.

Отдельные “священнослужители” весьма откровенно сближаются с верующими и неверующими на почве пьянства, компрометируя тем самым себя и своих собутыльников среди населения (свящ. Попов, Назаров, диакон Заварин, лишенный сана за буйство и пьянство)»[18].

Во всех районах области шла борьба с «так называемым хождением со славой». Это широко практиковалось в сельской местности. Председатель Устюженского райисполкома Смирнов после Пасхи 1948 года направил уполномоченному донесение, что в дни Светлой седмицы священники Казанской церкви города Устюжны Михаил Казаков и Александр Соболев два дня обходили деревни Перского и Никитинского сельсоветов. Самым неприятным оказалось то, что были посещены квартиры коммунистов, которые не возражали, охотно принимали священников в свои дома и не подали ни одной жалобы на их незаконные действия. На приеме у уполномоченного тот же председатель приводил пример «самовольного вторжения» священника Казанской церкви в квартиру коммуниста Симанова:

«Председатель райисполкома рассказал, что Симанов и Неверов “сидели и угощались. В это время в квартиру Симанова вошел священник Смирнов. Чувствуя “неудобство”, тов. Неверов решил уйти с квартиры. Уходя из квартиры, Неверов сделал замечание священнику: “Зачем вы ходите туда, куда вас не приглашали?” На этом разговор и был закончен, а священник Смирнов, несмотря на замечание тов. Неверова и нежелание Симанова впускать его в квартиру, все же вошел и в квартире коммуниста совершил богослужение”. Привожу эти факты для того, чтобы характеризовать незаконное поведение духовенства и, с другой стороны, странное непротивленчество, вернее, недостойное поведение коммунистов, о чем было рекомендовано председателю райисполкома поставить вопрос в райкоме партии»[19].

И.М. Игнатов через епископа Гавриила пытался не допускать никаких служб вне храмов: указанных обходов домов в большие праздники со славлением, выездов с купелью для крещений в соседние села, проведение молебнов в частных домах, ведь тем самым организуется молитвенный дом, требующий такой же регистрации, как и храм. Каждый раз архиерей обещал дать «соответствующие указания о прекращении этих ненормальностей», но его не исполнял. Более того, воодушевлял священников с терпением и мужеством переносить притеснения и давление со стороны гражданских властей, исполнять священнический долг, идти на проповедь туда, куда позовут.

Введение ограничений и препятствия внехрамовой деятельности духовенства не приносило результатов. В теплое время года священник Богоявленской церкви села Раменье (Лежский район) Иоанн Каратыгин служил панихиды на кладбищах соседних сельсоветов. В июле 1947 года священники Прокопьевского собора Великого Устюга Клавдий Тюрин и Феодор Тихонин в день памяти блаженного Прокопия Праведного пытались отслужить молебен в тихом местечке на удаленном расстоянии от города, где, по преданию, разверзлась каменным дождем черная туча[20]. До революции к этому памятному месту, на котором стоял храм, совершался ежегодный общегородской крестный ход.

«Собралась толпа верующих. Однако в это дело вмешался председатель Трегубовского подгороднего сельсовета, который совершенно правильно потребовал разрешение на исполнение в лесу молебна, а так как священники это сделали без разрешения местных советских органов, то председатель заявил священникам, что они незаконно поступили, и не разрешил совершать молебствие, священники и верующие разошлись без возражений»[21].

Штат духовенства Вологодской епархии формировался из тех священников, кто пережил 1930-е годы. В основном духовенство прибывало из других областей, возвращалось из ссылок. Священнослужителей, происходивших из вологодских краев, было мало – несколько человек. Это: священник Иоанн Мальцев, позднее епископ Иустин; протоиерей кафедрального собора Анатолий Городецкий, скончавшийся от болезней в 1944 году; протоиерей Павел Никитин, исповедник, имевший непререкаемый авторитет среди верующих Кирилловского и соседнего районов; протоиереи Геннадий Юрьев, Михаил Смирнов, Александр Беляев. Среди священников, служивших в Вологодской епархии к середине 1948 года, сроки наказания в ссылках и лагерях отбывали одиннадцать. Игумен Симеон (Чернов), настоятель Успенской церкви Грязовецкого района, был осужден спецтройкой НКВД 27 октября 1937 года на десять лет, освобожден раньше срока – 29 мая 1943 года. Такой же срок наказания получил протоиерей Николай Попов, настоятель Богородской Лысогорской церкви. Некоторые священники, судимые по статье 58 п.п.10–11 УК РСФСР, отбывали по нескольку сроков. Настоятель Лазаревской церкви Вологды протоиерей Александр Беляев осуждался дважды: 15 января 1931 года Кубенским нарсудом по статье 61 УК (два года лишения свободы), по отбытии девяти месяцев оправдан Верховным судом СССР со снятием судимости; второй срок – 31 августа 1936 года, статья 107 УК, семь лет заключения, но освобожден после трех лет Ярославским облсудом. Священник Воскресенского собора города Череповца Клавдий Тюрин был в ссылках с 1926 по 1938 год с небольшими перерывами: сначала – в Соловецком лагере (три года), затем дважды в лагерях Коми (с 1932 по 1938 год) по статье 58 п. 10[22].

Находясь на свободе и служа в храмах, духовенство подвергалось непрестанным слежкам из МГБ. Более того, в начале 1950 года епископ Гавриил посетил И.М. Игнатова для согласования плана расстановки настоятелей. Уполномоченный план одобрил сам и ознакомил с ним начальника МГБ Вологодской области. Речь зашла об активном священнике из Устюжны, благочинном, протоиерее Михаиле Смирнове и о его переводе в Череповецкий Воскресенский собор. Гражданские власти обрадовались: слежка за отцом Михаилом, который постоянно объезжал села и деревни Устюженского района, «ходил со славой», доставляя много хлопот, облегчается. Таким образом, власти вынудили перевести отца Михаила в крупный город, имеющий хорошее автомобильное и железнодорожное сообщение с областным центром. Официальный повод перевода – старость и слабость протоиерея Дмитрия Белова, настоятеля собора, которому шел 69-й год, – стал прикрытием дела[23].

В Никольском и Кичменско-Городецком районах области в 1950-е годы было живо «иерофеевское» движение, берущее начало с 1927 года от епископа Никольского Иерофея (Афонина), выступившего с резкой критикой Декларации митрополита Сергия (Страгородского) и примкнувшего к иосифлянам. В отчетах И.М. Игнатов неоднократно отмечает деятельность «кулацкого черносотенного движения», последователи которого претендуют на открытие нескольких храмов. В епархии служили бродячие священники без регистрации уполномоченного. О них пишут и сам уполномоченный, и владыка Гавриил. На четвертый квартал 1949 года облисполком поставил задачу о проведении специальной работы – сбор сведений о незарегистрированных молитвенных домах и священниках. Масштабность поисков по выявлению «нелегальных служителей культа» оказалась большой. Были задействованы епархиальное управление, областной финансовый отдел (проверены налоговые справки), посылались письменные запросы в районные и сельские советы, предпринимались поездки уполномоченного и членов облисполкома по районам и даже проведен семинар с представителями райгорисполкомов по этой тематике. В ходе тщательной проверки выяснилось, что нелегальных молитвенных домов нет, а духовенство имеется[24]. Зафиксирован переход двух бывших нелегальных священников в Патриаршую Церковь – Феодора Малышева и Алексия Кулакова. Некоторые же продолжали переезжать из района в район, не имели постоянного места жительства. Таких оказалось четыре-пять человек, однако наверняка их было больше. В Оштинском районе в помещении закрытой церкви в честь Смоленской иконы Божией Матери два-три раза в год служил Чащин Семен, монах, не имеющий сана. Его службы, о характере которых в документальных источниках ничего не говорится (молебны, литургии и т.д.), собирали иногда до 50 человек[25]. Обыкновенно он служил в частных домах, как и прочие «подпольные» священники. В Сямженском районе в деревне Ордино «разведка» выявила священника Попова М.Ю., тайно совершавшего требы по домам. В городе Великом Устюге, по адресу улица Пески, дом 11, проживал Иван Федоров, без сана, занимался кустарничеством и время от времени выезжал служить в соседние районы. В Харовском районе нелегально служил священник Александр Лаптуновский: крестил детей, совершал другие требы и одновременно работал в колхозе как гражданское лицо. Уполномоченный проверял случаи совершения богослужений простыми крестьянами в Биряковском, Никольском, Пришекснинском районах.

Точных сведений, какой церковной ориентации были эти священники, простые монахи и миряне, нет. Вполне очевидно, что они не признавали Патриаршую Церковь, были последователями иосифлянского, иерофеевского или иного катакомбного направления. «Попу-передвижнику» Василию Осокину епископ Иустин неоднократно предлагал оформить регистрацию у уполномоченного и служить законным порядком, но тот категорически отказывался[26].

Нехватка священников и открытых храмов, обстановка недоверия приводили к тому, что в селах и деревнях «старики и старухи не без корысти служили молебны, совершали отпевание и неправильно крестили», появлялись «попы-передвижники», неизвестно кем поставленные, или же это миряне в рясе с крестом на груди, решившие путем рискованного шага улучшить свое материальное состояние:

«За отсутствием священника прибегают к помощи самочинных требоисправителей в лице бывших монахинь и монахов, заштатных псаломщиков, как, например, Коновалов в деревне Семенково Грязовецкого района, и заштатных иеромонахов (иеромонах Афанасий Биряковского района), не подчиняющихся и не желающих служить на приходе»[27].

В церквях области служили почти одни священники-старцы, штат духовенства в первые послевоенные годы быстро изменялся: увеличивался или уменьшался. Текучесть кадров была значительной: переход из епархии в епархию, перемещение с одного прихода на другой, происходившее, как правило, после согласования этого вопроса епископа с уполномоченным, увольнение за штат по болезни, редко – лишение сана. Толпы народа шли к священникам, пережившим тюрьмы и лагеря. На 1 мая 1944 года было всего семь священников и три диакона, епископа не имелось. На 1 января 1947 года в 12 церквях служили 20 священников, один диакон (41–55 лет – 6 священников, старше 55 лет – 14)[28]. На 1 января 1948 года – 25 священников, 4 диакона (41–55 лет – 6, старше 55 лет – 19)[29]. В 1949 году – 26 священников (41–55 лет – 1, старше 55лет – 25)[30]! Поставлялись в священный сан кандидаты в солидном возрасте. В 1946 году в 53 года стал священником бывший бухгалтер «Маслопрома» Иван Казаков. В 1947 году диакон Александр Фуников был посвящен в сан в 58 лет. В 1950 году две хиротонии во иерея были совершены над ставленниками 56 (отец Николай Смелков) и 64 (о.Николай Антонов) лет! Уполномоченный же отмечал количественный рост духовенства в области:

на 1 января 1950 года: 25 священников, 7 диаконов;

на 1 января 1951 года: 29 священников, 5 диаконов;

на 1 января 1952 года: 30 священников, 6 диаконов;

на 1 июля 1952 года: 34 священника, 6 диаконов[31].

Случались случаи извержения из сана за канонические проступки. 12 марта 1952 года священник Василий Волков лишен сана за троеженство: женился в третий раз в возрасте 70 лет, вследствие чего прежние жены подали апелляцию епископу Гавриилу. «За неблаговидное для священнослужителя поведение» лишен сана диакон Казанской церкви города Устюжны Семен Груздев[32].

Положение с духовными кадрами накануне «хрущевской оттепели» было тяжелым. 3 мая 1952 года при посещении уполномоченного епископ Гавриил жаловался, что не укомплектована Казанская церковь в Устюжне (три священника больны). Изверженный из сана священник Василий Волков внес нестроения в Успенской Чернецкой церкви Грязовецкого района, бесхозяйственность, воровство церковных сумм вплоть до того, что нечем было расплачиваться с церковными работниками. Посланный в эту церковь священник Николай Антонов три месяца жалование получал из епархиальной казны. Владыка Гавриил обронил фразу, которая могла бы стать роковой для храма: «Хоть церковь закрывай!»[33] И.М. Игнатов, тем не менее, разгадал намерение мудрого архипастыря – прикрыть количественный рост и «раздувание штатов» в епархии. Он считал, что важнейшей задачей уполномоченного является «добиваться ограничения штатного состава духовенства и энергичного вмешательства при принятии духовных лиц из других областей и в состав вновь посвящаемых».

Штат священнослужителей увеличивался и молодел очень медленно. На 1 января 1954 года состояло 22 священника, 5 диаконов (до 40 лет – 1, 41–55 лет – 8, старше 55 лет – 19)[34]. На 1 января 1957 года – 35 священников, 14 диаконов (до 40 лет – 12, 41–55 лет – 7, старше 55 лет – 31)[35].

И.М. Игнатов ездил по церквям области, наблюдая за их финансово-хозяйственной деятельностью, слушая проповеди, внимательно следя за контингентом посещающих богослужения. Много внимания он уделял самому большому приходу епархии – Воскресенскому собору Череповца, открытому 29 декабря 1946 года. На рубеже 1940–1950-х годов в этом городе шло крупное строительство металлургического завода, пущенного в 1955 году. Население города стремительно увеличивалось, на строительстве было задействовано более 20 тыс. рабочих, среди которых могли быть и верующие. В 1952–1953 годах уполномоченный часто посещал этот город и Воскресенский собор. Его интересовал вопрос посещения храма новыми рабочими и проповедническая деятельность настоятеля Михаила Смирнова, с которого не спускало глаз МГБ. В финансовом отношении это была самая доходная община епархии, штат духовенства состоял из трех священников и одного диакона. Имелся постоянный хор с наемным регентом.

И.М. Игнатов посетил собор 11 и 15 февраля 1952 года. На службе 11 февраля присутствовало 350 человек (вместимость собора 500 человек). В отчете подробно приводится возрастной состав: «Женщин престарелых лет – примерно 160 человек, средних лет – 80–90 человек; мужчин престарелого возраста – 30 человек, средних лет – 12; детей дошкольного возраста и грудных (на руках матерей) – 8 человек; подростков-девушек – 7 человек и школьного возраста – 2 девочки»[36]. Уполномоченный полагал, что много будет рабочих с «Металлургстроя», но их не оказалось. Зато прибывали люди из соседних деревень. Во время службы наблюдалось беспрерывное движение людей в церковь и из церкви: прибывшие по делам колхозницы спешили заглянуть в храм и далее отправиться для выполнения порученной колхозной работы или по своим делам на рынок.

15 февраля, день «так называемого “Сретения Господня”» был рабочим:

«Можно было заметить, что количество молящихся не увеличилось, городские жители в престарелом возрасте были одни и те же. Но в среднем возрасте людей уменьшилось. Зато увеличился контингент престарелых из соседних деревень. Накануне нам с председателем райисполкома надо было выехать в сельсовет за 14 километров. По большой дороге навстречу нам попадались пешие престарелые люди, которые заявили в беседе с нами, что идут в город, к родным и знакомым, ночуют в городе и в праздник Сретения побывают в церкви. Следовательно, влияние Воскресенской церкви распространяется на десятки километров в окружности. После церковной службы протоиерей Тюрин выступил со “словом” (с проповедью), в котором изложена была легенда о Сретении Христа пророком Симеоном и о том, что все верующие должны идти навстречу Христу, исполняя его заповеди.

Из бесед с городскими и районными работниками выяснилось, что церкви имеют прихожан из отдаленных пунктов»[37].

Посещаемость церквей, не только городских, но и большинства сельских, оставалась на высоком уровне. И.М. Игнатов лично убеждался в этом. После зимних праздников 1952 года – Рождества, Богоявления и Сретения – его посетил епископ Гавриил и сказал, что праздники прошли очень хорошо. Уполномоченный принял эти слова с чувством настороженности и досады из-за того, что «партийные и советские организации, культурно-просветительские силы, клубы, избы-читальни не развернули в эти дни необходимой работы, чтобы ослабить влияние Церкви»[38].

И.М. Игнатов в 1952 году порекомендовал Грязовецкому райкому партии усилить антирелигиозную пропаганду, вести с верующими колхозниками беседы о вреде религиозных праздников, наладить культурно-просветительскую работу, ликвидировать влияние «монахов», «монашек» и церковного актива, чтобы добиться закрытия Успенской Чернецкой церкви. По стране уже вовсю шла кампания по закрытию храмов. Вологодский уполномоченный выискивал те общины, в которых наблюдался самый маленький материальный достаток, низкая посещаемость, внутренние конфликты между членами двадцатки. В том же 1952 году Череповецкий горисполком, председатель райисполкома и уполномоченный посягнули на Воскресенский собор и церковь в селе Носовском. В связи с тем, что посещаемость последней церкви снизилась и, по мнению председателя райисполкома, ее значение для большинства колхозников упало, был поставлен вопрос о ее закрытии, о переводе двадцатки в Воскресенский собор. Председатель же Череповецкого горисполкома преследовал обратную цель: закрыть собор, мотивируя тем, что в связи со строительством металлургического комбината, жилья для рабочих и новой перепланировкой города «Красная горка», где находится храм, намечена под стадион для рабочих. Разумеется, для стадиона другого места не нашлось. Гражданские власти увидели значительный отход от Церкви мужчин и женщин среднего возраста, которые «считают более целесообразным трудиться, иметь возможность лучше и культурнее жить, чем слушать непонятные молитвословия и фантастические рассказы церковников»[39]. «Молодежи церковь не интересна, а пожилые квалифицированные кадры рабочих давно порвали с церковью и не считают нужным посещать ее»[40].

Началось давление на общину Воскресенского собора:

«Церковь не имеет обычной конструкции, здание занималось собором, колокольня была рядом, но она давно уже сломана, церковный совет (в лице старосты) и настоятель давно поговаривают о том, чтобы разрешили сделать колокольню, говорили это и уполномоченному Совета, но письменно вопроса не поднимают, так как коммунальный отдел убеждает их, что, по новому планированию, церковь должна быть снесена. Здание этого бывшего собора расположено рядом с пристанью, на красивом высоком берегу реки, и обычно служило местом для городских гуляний. Сейчас здание церкви окружено высоким сплошным забором, рядом с забором стоит величественный памятник В.И. Ленину и построен стадион (правда, вчерне еще). Выйдя в 10 часов утра на площадь, можно видеть следующую картину: метрах в ста от забора помещаются трибуны стадиона, под музыку духового оркестра начались физкультурные соревнования в беге, прыжках, велогонках и т.п., причем бег, велогонки и другие соревнования производятся вокруг Воскресенской церкви. Физкультурники и физкультурницы в майках и трусах бегают под звуки духового оркестра, прыгают, бросают диск, ездят на велосипедах, и в то же время идет церковная служба, возгласы попа и диакона, пение церковного хора сливаются с мощными звуками духового оркестра.

В беседе с настоятелем Воскресенской церкви протоиереем Смирновым я затронул вопрос о ненормальности положения церкви на стадионе. Однако Смирнов и верующие как будто примирились с таким сожительством, заявили, мол, ничего не поделаешь. Предполагаю поговорить об этом с епископом Гавриилом и дать мысль о слиянии Носовско-Воскресенской церкви с Воскресенской в одну общину.

Воскресенская церковь в Череповце имеет крепкий актив, двадцатку, штат духовенства (трех протоиереев), поэтому весьма трудно ликвидировать эту церковь. Однако и для стадиона нет более подходящего места, как на этой площади»[41].

Тем не менее, властям не удалось ликвидировать ни Воскресенский собор, ни Носовскую Воскресенскую церковь. Но это не последнее наступление на храмы. Как уже отмечалось, Вологодская епархия – одна из немногих в Советском Союзе, где число функционирующих приходов с 1948 по 1988 год было постоянным.

7 июля 1954 года ЦК КПСС принял постановление «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», в подготовке которого активно участвовали М.А. Суслов, Д.Т. Шепилов, А.Н. Шелепин. Основная мысль документа – осуждение прежней «примиренческой» политики в «церковном вопросе». Предполагалось вернуться к довоенным отношениям с Церковью. Государство ворвалось во внутрицерковную жизнь, установило суровый контроль за финансовой, кадровой и даже духовной сферой церковной деятельности. Начиналась новая эпоха давления на Церковь.

(Продолжение следует.)