Владыка Феофан: у нас есть духовное оружие – молитва о мире

– Добрый день.

– Владыка, вы возглавляете епархию Русской Православной Церкви, которая ближе всего находится к зоне конфликта, вплотную примыкает. Как виделось то, что происходило, от вас?

– Я бы сказал, епархия не только примыкает, а Южная Осетия и Северная Осетия – это как да сообщающихся сосуда. У нас есть монастырь, который находится буквально (на границе с Южной Осетией), часто показывали Алагир, и монастырь часто показывали. Это дорога жизни из Северной Осетии в Южную Осетию. Так вот когда говорят, когда начались беженцы и тревога – задолго, задолго до начала реальных боевых действий. У нас первые беженцы начали появляться в нашем монастыре где-то уже 1 августа, потому что были обстрелы Цхинвала, и люди понимали, и шли дети и женщины. Угроза – она витала в воздухе. Но никто не мог подумать, что так вероломно и так жестоко случится то, что случилось. И когда с 7 на 8августа… Что самое страшное вообще произошло? Самое страшное и, я бы сказал, коварное – это ведь буквально вечером, всем это известно, президент Грузии Саакашвили в средствах массовой информации выступил и сказал, ну, ничего страшного не будет, процесс мирный будет продолжаться, и все можете спать спокойно. Но случилось то, что случилось. Вместо колыбельной песни, вместо тихой музыки – «Град», в полном смысле даже этого слова залповый огонь из системы «Град» по мирно спящим жителям, бомбы с неба, танковые атаки и тяжелая артиллерия – все это стало страшной кошмарной явью. И вот обычно нередко у меня спрашивают, может, я предваряю ваш вопрос «что вам запомнилось?» Мне запомнилась страшная картина, когда беженцы…

– А вы находились поблизости?

– Не просто поблизости, а вот я был все время…

– В зоне конфликта?

– Ну, и в зоне конфликта потом побывал, но это же ведь она вся зона конфликта практически. И когда я видел потоп просто, потоп беженцев, и дети-беженцы там за юбку держатся, никогда не забуду одну женщину – в левой руке совсем младенец, там какая-то, что-то какой-то скарб за плечом еще, а буквально за юбку с правой стороны еще два малыша. И такое впечатление, что это кинокадры с Великой Отечественной, съемки, что ли, идут. А потом глаза протрешь, побеседуешь – да нет, это жуткая реальность XXI века. Монахини установили круглосуточное дежурство. И вот этих хрупких полтора десятка монахинь женщин выносили бутерброды.

– А монастырь находится за туннелем, уже на территории Северной Осетии?

– На территории Северной Осетии. Давали бутерброды, чай, укладывали кого-то отдохнуть, поспать, в монастыре располагали. И вот этот ужас, он как бы шел вот такой волной. Я не знаю, что страшнее – лавина, сель, которая сметает все на своем пути, но это вроде бы природа, или же неразумные, но очень жестокие и ничем не оправданные смертоносные действия людей, несущие смерть, все сметающую на своем пути.

– Владыка, вот вы как очевидец и как русской архипастырь какие выводы делаете из происшедшего, ну, может быть, прежде всего духовные, как соответствует вашему сану?

– Выводы одни – человечество должно понять, что то, что случилось, это предупреждение вообще всем, что мы не должны закрывать глаза, все общество и все человечество в целом, когда видим, что кто-то начинает говорить или бредовые мысли, или разжигать действительно такие агрессивные очаги. Это грех. А грех, ведь в церкви есть разные методы, иногда и довольно жестокие методы, жесткие, я бы сказал, методы в церкви – епитимья, строгая епитимья, два, три, пять, семь, десять лет, а иногда и отлучают даже от церкви. Я думаю, что мы – и Россия, и мировое сообщество – должны сделать вывод – остановить сразу же, при первых попытках какой-то агрессивности, какому-то нечеловеческому отношению, сказать «нет». Здесь должна быть проявлена воля. Воля, еще раз повторяю. В том числе это воля и духовная.

– Только что владыка Феофан вернулся из Берлина, где он принимал участие в круглом столе с западной общественностью, посвященном последствиям этого кризиса, этого конфликта. Что, владыка, удалось там объяснить, что удалось сделать, как удалось пообщаться?

– Я думаю, что это очень важные были встречи. Встреча была организована институтом по изучению мировой политики, господин Александр Рар возглавляет этот институт. Когда мы ехали, в составе нашей делегации Общественной палаты были довольно известные люди и ваши коллеги-журналисты. Когда я ехал, у меня было внутреннее какое-то немножко сомнение, а что за аудитория и будет ли вообще кто-то там. И когда зашел в зал, я был удивлен – зал переполнен, человек около трехсот. И среди этих людей, находящихся в зале, – политики, общественные деятели, дипломаты, послы. И что удалось? Вот, на мой взгляд, это то, что мы уже припоздали делать. Надо из первых уст. Ведь что случилось? С одной стороны, наши миротворческие силы все-таки выполнили задачу, поставленную президентом, – принудить Грузию к миру. И это удалось. Была пресечена попытка тотального уничтожения и изгнания южноосетинского народа со своих территорий. Но мы проигрывали. Мы с вами свидетели, когда большинство средств массовой информации Запада как раз всё представило наоборот. Россию представили агрессором. Я думаю, как язык поворачивался у журналистов и тех, кто готовил репортажи, говорить, что Россия напала на Цхинвал, бомбила, что Россия бомбит Тбилиси, разгромлены аэропорт, а тут же американский огромный самолет приземляется в аэропорту, а перед этим только говорили… Ложь и клевета западных СМИ! Машина была запущена. А мы как-то все молчим, мы дело делали, мы действительно спасали жителей, не дали развязаться большой войне, но на поле информационном нас начали, Россию, обливать грязью. И вот то, что мы приехали туда, и встреча вот в таком формате, где, я говорю, были и политики, и общественные деятели, и журналисты, это в таком большом количестве, более трехсот, и мы из первых уст начали свидетельствовать. И вот такое впечатление. Зал вначале был какой-то немножко напряженный, и я бы сказал, враждебный, может быть, к нам, да. Потом постепенно, когда мы начинали говорить, то вдруг начинает проясняться, нет, стоп, люди начинают задумываться. А накануне я был в Цхинвале, и там был концерт Гергиева, было немножко времени, я так прошелся, посмотрел, что же произошло. Действительно разрушенные дома, административные центры, жилые дома, и как раз там, где наибольшее количество жителей, жилой квартал, я нашел, увидел массу осколков. Я спросил, а что это такое. Это, говорит, вот «Град», разрывались осколки, и в основном большинство людей погибало от них. Я достал осколок, я привез его в Берлин, даю сразу в первый ряд, я говорю: вот вы мне ответьте на этот вопрос – эти «гостинцы» посланы теми, кто напал на мирных жителей в Цхинвале, подержите этот осколок в руках и представьте, что он где-то прошелся по вашему телу – что останется? И в зале в общем-то какая-то тишина. И я почувствовал вот всей своей внутренней интуицией: меняется атмосфера. Конечно, не скажем, что вот раз и перевернется информационное поле сейчас же на Западе или там даже в той же Германии, но то, что они услышали реально, поверьте, даст свои плоды. После моего выступления в кратком перерыве ко мне подошел один очень известный в Германии политик, человек уже пожилой, и, очевидно, под впечатлением он говорит: вы знаете что, так вы же, говорит, у вас идеальная возможность есть, вы проигрывали на информационном поле, потому что вы недооценивали СМИ, и я бы, говорит, даже он немножко, может быть, эмоционально он говорит, я бы даже что сделал – я бы, говорит, даже журналистов посадил прямо на танки, когда защищали, и пусть, говорит, они все снимают, пусть видят, потому что то, что вы сейчас рассказали, это как раз то, что проливает свет, ясность на происходящее как раз в этом конфликте. И затем перерыв. Затем уже дальше встреча с журналистами, с нашими журналистами, которые были как раз в зоне конфликта непосредственно. И важно очень, если бы не задело, не было бы интересно, разошлись бы все. Зал был вновь после перерыва переполнен. Вот это совершенно для нас всех ясный показатель, что большой интерес проявлен. И уже нам сразу же после говорили, даже те люди, которые вначале немножко как-то вот так вот наступательно на нас, после того, как услышали реальность, говорят, да, в общем-то, мы же, говорят, толком ничего не знали. Хотя кто-то обязан был даже знать, но приоткрыты были глаза. И совершенно ясно как Божий день, если бы, допустим, это от меня зависело, не ожидая, такие встречи надо было бы нам провести и во Франции, и в Англии, и обязательно в Соединенных Штатах. Это могут в разном формате люди поехать, но те люди, которые сопричастны и которые видели, может быть, которые знают, что происходит, и вот этот диалог, и я бы сказал, это свидетельство о том, что произошло, информационное свидетельство, оно сделает свое позитивное дело в облике того, что происходит, чтобы показать, что Россия ни в коем случае не агрессор, Россия лишь только делала то, что она обязана была сделать. Это выполнение той миссии, которая была ей поручена по договоренности, по международному соглашению по миротворческому и как страна, которая обязана защитить была и своих граждан-миротворцев, которые гибли уже, и граждан Южной Осетии, в большинстве которые граждане России, (защитить).

– Владыка, беседуя с вами, невозможно не затронуть такие специфические духовные церковные вопросы. Вот все это время, что шла эта война, и сейчас Русская Православная Церковь и Грузинская Православная Церковь сохраняют диалог в духе братской любви, что всех на самом деле очень радует нас. И с двух сторон две древние великие автокефальные православные церкви призывали политиков к благоразумию, к прекращению насилия, людей призывали к миру, к прощению. Сохраняется ли сейчас возможность такой еще церковной дипломатии?

– Конечно, сохраняется такая возможность, и мы будем в этом направлении работать. Если вы знакомы с моим обращением с последним, оно было дня три на Преображение Господне, я совершенно четко сказал: ни в коем случае мы не должны проявлять акты насилия или какого-то недоверия к гражданам грузинской национальности, живущим ли на территории самой Грузии или же рядом с нами, в Москве или в другом регионе. У меня это моя паства, там Кавказский регион. Потому что не должны навязывать на них то, что случилось по воле неразумных политиков. И наши межцерковные контакты, и в первую очередь у нас очень хорошее оружие есть, оружие духовное, – это молитва о мире, которую совершаем и мы, Русская Православная Церковь, и Грузинская Православная Церковь. Еще раз повторяю: если бы случилось то, что задумали «режиссеры», ров недоверия, пропасть между двумя народами, это была бы, пожалуй, более страшная беда, еще более и более многолетняя. Но надеемся, что это не случилось и не случится.

– Вот этой пропасти надо помочь не разверзнуться. Вот тем не менее, некоторые, например, мои коллеги-журналисты приводили в ходе этого конфликта такую якобы цитату из грузинского патриарха Ильи Второго, относящуюся к началу 90-х годов, где его святейшество пытался в то время помешать росту преступности и бандитским разборкам на территории самой Грузии, и он тогда сказал нечто такое, что было потом опубликовано в прессе в переводе и, видимо, возможно, в не совсем точном переводе, что всякий убивший грузина будет навсегда записан в книгу грузинской патриархии для порицания и станет врагом всего грузинского народа. Некоторые стали говорить, что этими словами Илья Второй благословил грузинский национализм, поддержал его против народов Осетии и Абхазии.

– Я не думаю, что так мог сделать, святейший патриарх.

– Мы звонили в грузинскую патриархию за комментарием. Нам сказали, что таких слов святейший патриарх Илья не говорил.

– Я грузинского патриарха Илью знаю очень давно, на протяжении может быть сорока лет, столько, сколько я в церкви. Это один из благоразумных церковных деятелей, образованный, и поэтому не думаю, что святейший патриарх грузинский мог так сказать. Но надо понять и другую еще вещь – а в какой атмосфере еще живет и грузинский патриарх и вся церковь. В какой атмосфере живут они, когда так же, как все общество, которое посмеет что-то сказать против идеологии, которую проводит Саакашвили и его окружение, сразу же попадают под пресс, под пресс такой, как мы жили в период тоталитарного режима в бывшем Советском Союзе и знаем, что это такое. И поэтому мы только можем сейчас сочувствовать и грузинскому патриарху и грузинской православной церкви, иерархам, и клирикам, как непросто им в настоящее время. И наши иерархи и все мы делаем все, чтобы по церковной линии вот этого рва, вот этого водораздела не допустить между нашими народами.

– Тем не менее, уже стремясь не допустить водораздела, мы все, и, к сожалению, прежде всего две великие церкви, допустили возникновение некоторой духовной пустыни, согласитесь, на территории Южной Осетии. Потому что мы знаем историю православия за последние годы на территории Южной Осетии. Когда грузинская патриархия к канонической территории, к каковой Южная Осетия относится, не смогла больше заниматься окормлением людей просто потому, что грузинские священники не смогли попадать вот для того, чтобы совершать богослужение, туда, тогда православные верующие Южной Осетии обратились в Московскую патриархию с просьбой как-то обратить на них внимание и заняться их духовным окормлением. Московская патриархия по понятным совершенно причинам, не желая вторгаться на каноническую территорию церкви-сестры, да, грузинской церкви, отвечала нечто дипломатичное, но в общем не существенное. В результате сейчас на территории Южной Осетии возникла, как мы знаем, некоторая структура, так называемая Аланская епархия, которая является не канонической, не признается ни Русской Православной Церковью, ни другими православными церквями, и они говорят: а что делать-то нам, а куда деваться, эти не могут к нам прийти, а вы к нам не хотите прийти? Вот как-то можете это прокомментировать, владыка?

– Могу прокомментировать. Вообще не надо торопиться никогда входить в неканоническое поле, никогда не надо торопиться. Ну что же, случилось так, как случилось, были священники, и потихоньку окормлять надо было паству. А приятие вот высшего там сана, епископского сана – нужды совершенно никакой не было в этом. Но мы сейчас эту сторону не будем комментировать. Я говорил, что два народа, один народ, я вообще-то говорю о том, что это народ, разделенный народ, и поэтому об этом должны твердо говорить, наши храмы находятся очень близко к Южной Осетии. И я никогда, и ни один священник у меня не спрашивает, когда приходит исповедоваться, причащаться, на богослужение: ты из Южной Осетии или ты из Северной Осетии? Постоянное посещение наших храмов и окормление. Очень много разумных подходов, когда и духовно мы можем окормлять паству. Ведь самое главное – не выпячивая, что, ах, вот мы создали, вот мы… Что надо – духовное окормление. Вот это есть возможность совершать, и я думаю, что Богу содействующая эта проблема разрешится. Я знаю, о чем говорю. Богу содействующая эта проблема разрешится. И искусственно ее слишком так заострять нет необходимости сейчас.

– Но мы ее и не заостряем, мы просто ее обсуждаем.

– Да, мы ее просто обсуждаем. Я понимаю, что мы ее обсуждаем сейчас, но есть проблемы и есть пути к их разрешению. И мы это делаем.

– Вот звучали предложения такие – создать, например, с благословения, разрешения и братского, так сказать, согласия грузинской патриархии подворья, например, Московской патриархии на территории Южной Осетии. Возможно это, как вам кажется?

– Я думаю, при доброй воле все возможно, чтоб народ православный единой святой апостольской церкви не был бы оставлен без духовного окормления.

– Спасибо большое, дорогой владыка. Мы сегодня разговаривали с архиепископом Ставропольским и Владикавказским Феофаном, который возглавляет епархию Русской Православной Церкви, которая относится к Северной Осетии, прилежащую к зоне грузино-осетинского конфликта. Владыка только что вернулся, напомню, из Берлина, где рассказывал западной общественности, западным политикам и западным журналистам о том, что же на самом деле происходит в Южной Осетии. Спасибо большое.

– Благодарю вас и ваш телеканал.

– До свидания.

– До свидания.

Беседовал Иван Семенов