О старейшем обитателе Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле

Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле – это центр Русской Церкви Заграницей. Лёвушка был свидетелем его рождения. Рос он в Сербии и до девяти лет не отличался от других детей, пока не заболел менингитом. Всё, что с ним было до этого, он помнит прекрасно – до фамилий торговцев, державших лавки близ его дома. Помнит, как ходил с мамой покупать бублики, а мимо скакали лошадки, запряжённые в конки.

Тогда же он впервые увидел будущего архиепископа св. Иоанна Шанхайского. Лёвушка умел его изображать, копируя улыбку, жесты, немного гнусавя. Кто лично знал владыку, удивлялись сходству. Довоенные проповеди митрополита Антония блаженный также показывал, на глазах преображаясь в величественного архиерея. Ещё Лёвушка помнит все стихи, что выучил когда-то, в том числе самое любимое, из Вертинского:

Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего уже не надо нам,
Никого теперь не жаль.

И когда весенней вестницей
Вы пойдёте в дальний край,
Сам Господь по белой лестнице
Поведёт вас в светлый рай.

Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьёт поклон.
И метёт бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.

Стихотворение это Лёвушка читал неустанно, в том числе дамам, за которыми ухаживал и которых звал замуж. Некоторые из них признавались потом, что блаженный угадывал, что у них на душе, помогая рассеять думы о женихах. Во всяком случае, отказавшись принять Лёвушкины руку и сердце, девицы могли потом сосредоточиться на монастырской службе. Некоторые сердились, но вообще среди гостей Джорданвилля у Лёвушки было великое множество друзей. Это обнаруживалось, когда на именины ему отовсюду присылали сладости и прочие подарки. Подарки блаженный любил, как свойственно всем девятилетним мальчикам. Ведь с тех пор он больше уже не взрослел и вообще о последующих восьми десятилетиях жизни в памяти у него отложилось немногое.

В 30-е годы, перед войной, Лёвушку как посылку отправили в Америку. Повесили на шею табличку с адресом получателя и посадили на пароход. Он прекрасно добрался до места. Мама его впоследствии тоже покинула Сербию, став монахиней в Ново-Дивеевской обители близ Нью-Йорка. А Лёвушка стал достопримечательностью Джорданвилля, предметом вечных шуток, уважения, любви и гнева. Помню его в ковбойской шляпе, кажется, её напялили на него семинаристы. Да и сам по себе блаженный был оригиналом, то есть ходил в башмаках разного цвета, ярком галстуке, а один раз отправился на службу в пальто, надетом на голое тело. Его перехватили, велели одеться. Он на службы ходил исправно, исповедовался и причащался, но некоторые монахи Лёвушку недолюбливали. В западной культуре нет таких понятий, как «блаженный», «юродивый», поэтому Лёвушка стал для «западников» вызовом, вторжением хаоса в упорядоченную, правильную жизнь. Когда в монастырь приезжали важные гости, «слишком правильные монахи» блаженного старались прятать, нередко обижали, но были у него и защитники, начиная с владыки Лавра.

Иногда Лёвушка меня просто поражал. Помню, написал я статью о цесаревиче Алексее: «Последняя надежда России». Выхожу на улицу, а блаженный начинает петь: «Боже Царя храни». В другой раз поговорил с будущей женой по телефону, а Лёвушка в тот же день спрашивает: «Собираешься ехать?» «Как ты благословишь, Лёвушка», – отвечаю я, а в ответ одобрительное пение. Это многие замечали, иногда обращаясь к блаженному за советами. Он предсказывал болезни, давал семинаристам знать, что с их девушками неладно, или, наоборот, укреплял отношения с будущими матушками. Вся наша редакция газеты «Православная Русь», издающейся в Джорданвилле, относилась к Лёвушке с любовью. Не раз было замечено, что, когда иссякнет вдохновение, всё валится из рук, блаженный тут как тут. Подбодрит, пошутит, и дела вдруг начинают идти на лад. Отец Всеволод его привечал, отец Вениамин старался помочь. «Ну что, скелет, пошли», – говаривал ему блаженный весело, предлагая вместе прогуляться. Отец Вениамин, и правда, худющий.

Мы тоже сдружились. Лёвушка часто просил меня проводить его в келью, она стояла на отшибе, и путь туда по вечерам и ночам не освещался. Десятки раз мы проделали этот путь. В келье у него, разумеется, царил жуткий беспорядок, вперемешку валялась какая-то одежда. Но иконы стояли аккуратно в углу столика. Это было маленькое пространство, где царил порядок. Ещё мы ходили вместе на кладбище, где у блаженного была любимая могилка. Там лежал ребёнок, который погиб от обрушения плиты. Лёвушка возжигал свечи, пел молитвы из панихиды, которую знал наизусть. Быть может, находил что-то общее в своей истории и судьбе этого младенца.

Записал В. Григорян