Православие еще не иссякло.
Беседа о семейных традициях с протоиереем Сергием Правдолюбовым

– Отец Сергий, пример Вашего рода свидетельствует о том, что семейные традиции для Вас – не абстракция. Как сохранить преемственность в семье? И вообще, что такое традиция?

– Известно, что человек, как основа будущей личности, формируется до пяти лет, потом уже начинается «шлифовка». Как правило, дети повторяют своих родителей. Реже случается и так, что ребенок движется в противоположном направлении, поступает наоборот. Видимо, такой протест возникает тогда, когда родители что-то упустили, не учли каких-то важных особенностей ребенка.

Святитель Феофан Затворник говорил, что если дети не повторяют своих родителей в их лучших чертах и не хотят им следовать, то через два-три поколения наше православие иссякнет. Удивительно, но эти слова пока не сбылись. Православие еще не иссякло. Я это объясняю исключительно веком мученичества. Если бы его не случилось, то православия бы уже не существовало. Эпоха страшных гонений, попыток уничтожения Церкви – священников, архиереев, ученых, интеллигенции, крестьянства – не истребила веры. О чем это свидетельствует? С одной стороны – это кровавая страница нашей истории, а с другой – свидетельство особого благоволения Бога к России. Только Божиим покровительством и милостью можно объяснить тот факт, что Церковь еще живет.

Сейчас бытует мнение, что во многих исторических катаклизмах России виновата Церковь, которая допустила столь чудовищные беды русского народа. Игумен Дамаскин Орловский, исследователь мученического времени, сказал, что всю историю России последних 200 лет необходимо пересматривать: не могла «гнилая», «рассыпающаяся» Церковь дать такой невероятный плод страданий, мужества и духовной силы русского человека. Если это произошло, то, значит, Церковь была совсем другая. Другая, чем она виделась Белинскому в письме к Гоголю, чем ее воспринимали «шестидесятники»-»семидесятники» Х|Х века и чем ее хотят видеть те, кто склонны обвинять ее в бездуховности. И здесь как раз возникает вопрос духовных традиций: столь стойкая выдержка – это свидетельство живой преемственности веры, которая даже в годы жестоких гонений не иссякала в душах людей.

Однако передача духовных традиций от отца к сыну – это очень большая проблема. Недавно на сайте Духовной Академии была приведена статистика поступивших в Семинарию и Академию. Оказывается, большинство из них – из семей служащих, рабочих, небольшая часть – из интеллигенции, но в основном, люди не из церковной среды. И во время моей учебы студентов из священнических семей было очень мало. Этот парадокс можно объяснить только тем, что, видимо, дети священников были настолько утомлены влиянием приходской жизни и, возможно, чрезмерно жестким воспитанием, что это выразилось в таком протесте. Как осуществить преемство? Каким должно быть православное воспитание? Эта проблема пока не решена.

– Однако опыт Вашей семьи говорит об обратном. Священники в Вашем роду были по обеим линиям – и по отцовской, и по материнской. Как воспитывали Вас?

– Мой отец, протоиерей Анатолий Правдолюбов, – соловецкий узник, фронтовик. Три года сражался на передовой, был заряжающим пушки-»сорокапятки», на его глазах убило пулей его предшественника-заряжающего. Сам он был ранен разрывной пулей во время освобождения Пушкинских гор и чудом остался жив. Когда ему оперировали руку, первым делом спросил о том, сможет ли он играть на рояле: он очень любил музыку и мечтал о профессии музыканта. Воспитывался он в священнической семье: его отцом был священноисповедник Сергий, прославленный в 2000 году, а дедом – священномученик Анатолий, расстрелянный в 1937 году. Не понятно, почему у моего отца родилась столь сильная тяга к музыке: никто из нашей семьи не был музыкантом. Еще до войны, в 1934 году отец поехал в Москву поступать в музыкальный техникум к известному музыканту, дирижеру, профессору Ипполитову-Иванову, который принял его в техникум, но администрация, узнав о его биографии и семье, по понятным причинам отказала и не стала оформлять документы. Пришлось вернуться на родину – в город Касимов, где через полгода отец был арестован и отправлен на Соловки. Через пять лет вернулся, воевал, а в 1947 году был рукоположен в священники.

Семья была большая: восемь человек детей. Обширная семейная библиотека была уничтожена во время обысков и арестов. Поэтому литературного наследия моих дедов в доме почти не сохранилось. Тем не менее, отцу – тонкому ценителю литературы – удалось собрать неплохую библиотеку русской и зарубежной классики, и книги всегда были пищей нашего воспитания. Мы с детства знали не только авторов школьной программы, но и, например, поэтов пушкинской поры. Я очень любил Рылеева, Гнедича, и не только их. Мне нравились и юношеские стихи Добролюбова. Сам отец прекрасно владел пером, произносил в храме весьма яркие проповеди, а в юности даже писал стихи. Кроме того, он собрал прекрасную коллекцию музыкальных пластинок, которые выписывал из Москвы. Таким образом, в доме всегда звучала музыка, и мы воспитывались на музыкальной классике.

После опыта лагерной жизни отец считал, что дети не должны пропускать школу, даже во дни церковных праздников, кроме Страстной недели. Это опасение было совершенно оправданным: церковную жизнь мы не выставляли напоказ. Всех детей отец устроил учиться в музыкальную школу и создал семейный музыкальный квартет. Мы с братом Михаилом играли на скрипках, сестра Лидия – на виолончели, а отец исполнял партию альта. Поскольку после ранения он не мог играть на альте, ему пришлось соответствующим образом настроить виолончель, которую он называл «тенор-виолой». Таким образом, у нас сложилась семейная традиция: каждый четверг мы неукоснительно собирались вместе, чтобы исполнять квартеты в семейном кругу. Отец сам расписывал партии, перекладывал их для детского исполнения и отдавался этому делу с таким упоением и любовью, что стал для нас лучшим примером подлинного проникновения в искусство. Из окон нашего дома всегда раздавалась музыка, как бывает, когда проходишь мимо музыкальной школы. Многие из нас впоследствии поступили в музыкальные училища, что было совершенно органично. Но главное, музыка стала домашней традицией, фоном нашей жизни и нашего воспитания. Не случайно, в кратких заметках для музыкантов Роберт Шуман писал, что самое лучшее музыкальное воспитание – это пение в хоре и опыт домашнего музицирования. Именно так было и у нас. Что касается хора, то все дети пели на клиросе. Музыка была не столько линией нашего воспитания, сколько самой атмосферой семейной жизни: это было постоянное соприкосновение с культурой, с благородством, с духовными ценностями. Она существовала в нашем доме не как навязанное и скучное занятие, а как естественное сопровождение жизни. Вообще, несмотря на столь серьезное отношение отца к нашему образованию, оно никогда не было чем-то отдельным от самой жизни. Поэтому его нельзя назвать способом воспитания детей, скорее – это был образ существования, среда, в которой мы росли. Отец никогда нас ни к чему не подталкивал, например, никогда не говорил, что мы должны стать священниками. Никогда не ограничивал нас в чтении: у нас не было запретных книг, кроме, пожалуй, «Гавриилиады». Эта широта обзора и охвата была следованием напутствию святителя Василия Великого: собирайте доброе из того, что вы прочитали, и отсеивайте дурное. Ведь одна из крайностей современного православного воспитания – это навязывание ребенку «душеполезного» чтения, которое он не в состоянии оценить, и строгая изоляция от остальных источников знания и жизненного опыта. Все авторы, которых отец любил и открывал нам, были живыми людьми, и они входили в нашу жизнь не столько как материал для накопления знаний, а скорее – как знакомство с живой культурой, с духовной традицией.

Вспоминается фраза, которую я ребенком нашел в Добротолюбии и обратил на нее внимание потому, что она была подчеркнута дедом. Это – высказывание преп. Макария Египетского: никого нельзя осуждать, даже явную блудницу. Наставление, которое было важным для моего дедушки, стало и ориентиром моему отцу, о чем свидетельствует вся его жизнь. И – через подчеркнутый в книге текст – передалось мне. Может быть, это и есть преемство? От деда к отцу, от найденной в библиотеке книги – ко мне? Возможно, в этом и осуществляется связь поколений, передача традиций от отца к сыну? Когда в храме ко мне подходят за духовным советом, то я в первую очередь вспоминаю отца и лишь потом – все полученные в Семинарии и Академии знания. Образование – лишь шлифовка, обрамление того опыта, который человек получает в детстве.

– И все-таки, как найти в церковном воспитании ту золотую середину, при которой образование ребенка не ограничено жестким отбором не всегда детских и интересных книг и занятий и, в то же время, было защищено от пагубного влияния и соблазнов современной жизни?

– Возвращаясь к св.. Василию Великому, вспомним его метафору-символ Божественного Солнца, сияние Которого не каждому дано выдержать. Сначала нужно привыкнуть к его отражению, к тем отблескам, которые освещают нашу жизнь, не ослепляя ее. А потом уже можно обратить взор к самому Солнцу. Так и с воспитанием: сомневаюсь, что жесткая регламентация детских занятий, чтения, отбор знаний дадут подлинно христианские плоды. Они достигаются скорее широтой и гибкостью, чем узостью и жесткостью. Опять же, опираюсь на опыт моего отца. Он не думал, как воспитывать, а просто так поступал, жил – и передавал свой опыт, свою любовь, свои интересы нам, детям. Методики как таковой у него не было. Но все мы остались в Церкви. Единственное правило, которое было незыблемым в нашей семье – это субботу и воскресенье проводить в храме. Если кто-то пропускал воскресную службу, отец никогда не ругался и не наказывал, а просто очень сильно за него переживал. И вот это постоянное «бывание» в храме защищало нас от опасности отвыкнуть от церковной жизни. Ведь правило об отлучении от Церкви за пропуск трех воскресных служб подряд далеко не случайно (оно никогда не исполняется, поскольку по своему характеру оно не юридическое, а нравственное): человек отвыкает от Бога так же, как жена может отвыкнуть от мужа во время долгой разлуки. При отсутствии общения с близким, в человеке начинают происходить психофизиологические процессы, и он внутренне перестраивается. Так и с церковной жизнью. Человек начинает чувствовать себя чужим в храме. Это знание мы впитали с детства. Постоянное пребывание в храме дисциплинировало нашу жизнь лучше всяких занятий и предписаний. Церковь стала привычкой в лучшем смысле этого слова, и, что самое главное, мы, дети, всей душой эту привычку любили: прийти в храм с березовыми веточками на Троицу, с вербами в Вербное воскресенье, а что говорить о Рождестве и Пасхе?! Литургический и богослужебный дар отца Анатолия вместе с особой духовной силой, которая была дарована Богом не только ему, но и всем бывшим узникам за Христа, во время Страстной Седмицы, Пасхи и Пасхальной седмицы – вот в чем была суть и полнота церковного воспитания всех детей. Никакие учебники и заучивание наизусть не дало бы такого результата, как участие и переживание богослужебной жизни храма. Церковные праздники были нашими семейными праздниками, дом жил ритмами Церкви. И именно из накопленного годами опыта церковной жизни и выстраивалось наше воспитание.

– Выбор священнического служения был для Вас связан с желанием унаследовать путь Вашего отца и дедов, или же этот выбор происходил независимо от семейных традиций?

– Никто никогда слепо не копирует своего отца или деда. Каждый человек имеет внутреннюю свободу и независимость и сам должен выработать личную позицию и отношение к жизни, выстроить свою иерархию ценностей. Это касается и выбора призвания. Сначала ответы на свои вопросы я искал в музыке. Потом – в философии, литературе, в поэзии. Первой моей мощной любовью была неоконченная симфония Шуберта. Я слушал ее в записи на отцовской пластинке в течение многих месяцев, пока «не уперся в потолок» – пока ее духовный смысл не показался исчерпанным. Конечно, это был юношеский романтизм, пройти через который мне, видимо, было необходимо. Следующим ярким переживанием стала Пятая симфония Чайковского. Похожее чувство увлеченности и даже влюбленности я пережил и в литературе, и в философии. Пытался писать стихи, а в годы учебы в Семинарии даже написал несколько церковных песнопений, которые до сих пор исполняются в Петербурге, Москве и Киеве. Все это были поиски моего предназначения, моего места в жизни. И несмотря на глубокую увлеченность музыкой, поэзией, философией, ничто не могло мне дать ответа, нигде я не мог найти подлинной глубины. И только пройдя этот путь личных поисков, я понял, что без Бога, без молитвы, без служения моя жизнь будет бессмысленной. Таким образом, семейные традиции были унаследованы, но только после моего собственного пути ошибок, поисков, вопрошаний.

Я думаю, что определенный протест против родительских намерений и желаний у ребенка естественен и даже необходим. Это важнейший этап взросления. Человек, слишком сильно подверженный влиянию родителей, никогда не станет самостоятельным: такой путь может обернуться самой настоящей трагедией. Не случайно Господь сказал: «Да оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью» (Мр. 10, 7-8). То есть протест заложен в человеке, чтобы каждый из нас мог сделать личный выбор.

– Отец Сергий, Вы говорите о проблемах воспитания, с которыми сталкиваются люди даже в церковных семьях. А как же быть в тех случаях, когда лишь один из родителей воцерковлен? Как воспитывать ребенка в православной вере, если в храм ходит только один из супругов? Как избежать семейных конфликтов и создать гармонию в семье – не только между супругами, но и по отношению к детям?

– Апостол Павел говорил о том, что неверующий муж освящается женою верующей. Наше время, как никакое другое, напоминает эпоху Римской империи, когда были сказаны эти слова. Российская империя была в основе своей православной, и проблема, о которой говорите Вы, гораздо актуальнее сейчас, чем в другие эпохи. Постараемся увидеть в этой ситуации светлые стороны: может быть, и неплохо, что в семье есть этот единственный верующий человек, который примером своей внутренней жизни свидетельствует о вере и Церкви. Возможно, для ребенка это как раз положительный опыт самостоятельного и ответственного решения, как ему жить. Душа человека свободна и призвана осуществить самостоятельный выбор. А зомбирование ребенка, пусть даже в стремлении к православному воспитанию, больше напоминает стилистику сектантства, нежели подлинного христианства. Самое главное в семье – это мудрость родителей, их взаимное уважение. Наблюдая такое отношение родителей друг к другу, ребенок научится принимать и впитывать лучшие плоды семейной жизни – унаследовать веру одного из родителей и без осуждения любить и уважать другого. В любой семье ребенок рано или поздно встает на путь поисков Истины, и здесь его опыт может быть еще более уникальным: ему дано сделать свой выбор самостоятельно.

Беседовала Александрина Вигилянская