Островок православной Франции.
Беседа с православной монахиней-англичанкой Серафимой

С матерью Серафимой судьба свела нас случайно. Но даже крупицы «биографических сведений» о ней сулили интереснейшую встречу: монахиня – англичанка – насельница православного монастыря во Франции... Беседа действительно оказалась и содержательной, и душевной.

– Монастырь посвящен Покрову Божией Матери. Основала его игумения Евдокия в 1946 году. У нее достаточно необычная судьба. В миру ее звали Екатерина Куртен, она была дочерью обрусевшего француза и русской, родилась в Москве в 1895 году, выросла в Ялте. В 1920 году она обвенчалась с молодым историком А. Д. Мещеряковым, собиравшимся стать священником, но в 1922 году он, направляясь в Москву рукополагаться, заболел сыпным тифом и умер.

В это время в России шли массовые компании против церкви, и монастыри, где мечтала найти себя Екатерина, закрывались. Однако ей удалось принять тайный постриг с именем Евдокии в 1927 году в небольшой женской обители в Крыму, в Кизельташе. В 1932 году монахиню Евдокию арестовали, и от ГУЛАГа ее спасло то, что ее отец сумел использовать свою принадлежность к Франции и вывести туда всю семью.

Мать Евдокия писала в воспоминаниях: «Росло желание устроить монастырь, подобный тем, которые они помнили по России, с более полными богослужениями, в стороне от мирского шума».

Такая возможность предоставилась, когда в 1946 году бывший русский адвокат, известный профессор права В. Б. Ельяшевич решил подарить под монастырь свое имение в Бюсиан-От в Бургундии. Эта усадьба была очень известна среди деятелей культуры Русского Зарубежья и неслучайно иногда именовалась «Вишневым садом». Отсюда, писал письма Ивану Бунину писатель Борис Зайцев, здесь нередко гостила Надежда Тэффи.

Вначале в монастыре было всего четыре сестры, но с этого момента началась монашеская жизнь.

Первый устав был строгим: утренние молитвы, Утреня, Первый час, чтение Апостола и Евангелия, Лития; вечером – Девятый час, Вечерня, Повечерие, вечерние молитвы. 

Очень медленно налаживалась жизнь в бытовом смысле. Потом многие эмигранты начали интересоваться монастырем, приезжать и жить здесь, жертвовать какие-то средства. И некоторые даже купили дома в деревне Бюси, потому что хотели жить близко к монастырю. Сейчас некоторые дома в деревне принадлежат их потомкам.

– А кто окормлял сестер в монастыре?

– Разные священники были. При мне это главным образом были румынские священники, потому что к тому времени в эмиграции уже не было русских, которые были бы готовы приезжать и жить у нас...

– А священники живут в монастыре?

– Да, живут. Я помню по крайней мере шесть или семь из них. Они все были очень хорошие. Они давали то, что нам надо было.

– Как и почему Вы попали именно в этот монастырь, кто его насельницы, по какому уставу Вы сейчас живете?

– Я хотела подвизаться именно в этом монастыре, потому что он сохраняет русскую традицию: славянское богослужение, славянские песнопения. Но очень много до сих пор там русского языка, хотя состав сестер разный – но они учились и выучили русский язык. И они говорят, и наши песнопения до сих пор на славянском, кроме некоторых тропарей, которые по большим иногда исполняются на французском.

К сожалению, наш устав немножко сокращен, потому что сил у нас немного, многие монахини уже пожилые.

Настоятельница монастыря – игумения Ольга, ей 93 года. Это ясный, удивительный человек, очень сильная духом женщина. У нас есть сестры самых разных национальностей: две англичанки (я и еще одна монахиня), японка, венгерка, египтянка, человек шесть француженок и русских, может быть, шесть-семь человек. Всего двадцать сестер.

– Не так уж и мало по нынешним временам.

– Да, но молодых у нас мало.

После матери Евдокии настоятельницей стала мать Феодосия, но она так любила и почитала мать Евдокию, что себя считала недостойной быть игуменией. Поэтому она отказалась от этого сана, и настоятельницей стала только на смертном одре. Это из-за смирения.

С тех пор она возглавляет монастырь, и при матушке Ольге произошло много изменений. Она приняла на себя подвиг восстанавливать еще один храм на нашем участке. Потому что храм у нас был хотя и очень намоленный, но маленький. Людям приходилось просто стоять на дворе во время службы, и в 1998 мать Ольга приняла решение строить новый храм. И наконец у нас есть прекрасный Храм Преображения, расписанный прекрасным московским иконописцем Ярославом Николаевичем Добпыниным.

– А есть прихожане, кроме насельниц?

– Да, конечно, есть целые семьи. Многие дома рядом принадлежат православным, которые живут в Париже, но приезжают на лето. Так что летом, конечно, гораздо больше.

– А обитель далеко от Парижа?

– 160 или 170 километров. ... Кстати, о священниках: сейчас у нас один румын, и другой – тоже румын по национальности, но родился на Западной Украине, поэтому сохраняет славянскую традицию от юности, учился в Киево-Печерской Лавре, в Академии, и принял там постриг. Так что он по-русски прекрасно говорит. И это очень изменило состав наших прихожан, потому что стали приезжать очень много русских.

– А много русских во Франции?

– Да, очень много. И они к нам приезжают. К сожалению, неизвестно, что будет с Леснинским монастырем. Леснинский монастырь – это тоже православный монастырь во Франции, но он принадлежит Зарубежной Церкви. И у них были, к сожалению, разные осложнения недавно, в связи с примирением с Московской Патриархией... Очень много русских к нам теперь приезжают.

– И паломники могут жить в обители?

– На послушаниях?

– Да. Богослужение сейчас сокращено, к сожалению, из-за приема людей и объема работы для сестер. Но все равно каждое утро, если нет литургии, утреня, первый час, лития и чтение Апостола и Евангелия. Утренние и вечерние молитвы мы читаем по кельям. Утром служба от половины седьмого до девяти, потом послушания, и вечером, если нет особенного праздника, то девятый час, вечерня, повечерие. Литургию служат три раза в неделю и по воскресным дням. Если большие праздники, то в некоторые будние дни Литургия отменяется.

– А какие у вас послушания? Вы занимаетесь хозяйством?

– Увы, хозяйства уже нет, потому что земли монастыря проданы – одно время очень не хватало денег, и пришлось продать землю. Остался относительно небольшой участок, на котором мы немало всего выращиваем, но этого не хватает на всех, приходится покупать. А послушания... Молодые сестры должны всё делать: убираться везде, в том числе в комнатах, где паломники живут, в храме, должны готовить – по очереди, должны убирать весь монастырь. Еще сестры изготовляю бумажные иконы, пишут иконы на заказ. Одна из наших русских сестер дает уроки русского языка для желающих и водит по монастырю экскурсионные группы (к нам приезжают помолиться перед святынями, посмотреть росписи). Есть еще монастырская лавка – это мое послушание. 

– Самой молодой у нас 35 лет – она уже не молодая.

– Нет, это молодая еще.

– Но им было по двадцать, когда они поступали, и уже довольно времени прошло. А новых пока нет. Как я говорила, сестры наши из разных этносов – румынка, француженки...

– А что Вас привело в этот монастырь? Вы же в Англии родились?

– Да, я родилась в Англии. А как пришла? Я думаю, через Россию. У меня всегда была тяга ко всему русскому. Не сразу же, я не могу объяснить, почему это. Это всегда было. Это очень непонятно, потому что тогда же это было недоступно всё. В какое-то время я стала понимать, что в России как-то тесно все связано с Русской Православной Церковью. А потом, гораздо позже, в моей жизни были события, при которых я поняла, что действительно у России есть какое-то особенное будущее, какая-то судьба в человеческой истории. А это очень важно для всех нас, и после смерти тоже. Я была замужем, у меня три сына, но мой муж скончался очень рано, от инсульта – ему было 46 лет. И после этого я стала православной. У меня был духовный отец и до этого, но я по послушанию ждала. Если я стану православной при муже-протестанте – то это будет разделение. Но если будет Господу угодно, то это станет возможным. И после его смерти это стало возможным, я стала православной, и через этого духовного отца я узнала о Бюси. Я стала туда ездить, бывать и жить, а потом так здесь и осталась.

– Как появилась вообще Россия в Вашей жизни? Тем более, что действительно всё закрыто было. Откуда?

– Это тайна, я не могу сказать. У каждого человека свой путь и своя судьба...
 

– Да, Вы очень хорошо говорите. И еще удивительно: иногда встречаешь иностранцев, которые Россию, кажется, любят больше, чем многие русские.

– Это потому, что мы верим, мы видим эту русскую судьбу! Особенно, например, новомучеников – их тысячи, миллионы даже! Сколько православных верующих умерли за Христа, и даже вообще, сколько умерли за Христа, мы не знаем, но только все эти люди – они теперь в сонме, о котором написано в Апокалипсисе, они есть, и они живы. Вы знаете, все говорят сейчас плохо про Россию, мы – единицы, кто ее любит, к сожалению. И понимаем, может быть, это. В средствах массовой информации, увы, сейчас просто пропаганда против России. Увы, увы. Я думаю, это просто враг человеческий, который понимает, какая это для него и для злых сил опасность. Любое возрождение духовной жизни в русском народе для него – это опасность; это мое мнение, простите, но я так понимаю суть вещей.

– Но у меня всегда очень оптимистический вид на жизнь. Я уверена, что станет лучше. И будут большие испытания, может быть войны страшные, но в конце концов, до пришествия Господа нашего Иисуса Христа Россия должна возродиться.

– Да, говорят, есть такие пророчества.

– Но я верила в это до того даже, как я узнала об этих пророчествах. Я узнала потом, когда стала много читать. А до этого я просто верила в это.

– А как соотносилась та Россия, которую Вы представляли, с той, которую Вы увидели?

– Сейчас?

– И сейчас тоже, но особенно в первый раз.

– А если бы такие попались, которые выгоняют?

– Сложно сказать. Но первое впечатление было очень и очень хорошим. Но, конечно, в те времена было довольно страшно, было очень большое напряжение оттого, что мы не могли общаться с людьми, были как овцы, которых гоняли с одного мероприятия на другое. А в следующий раз это уже было в начале новых времен, когда все стало меняться. Когда я приехала в Университет просвещения, который пригласил меня, тогда я уже была православная, по-монашески одета, и даже в те времена ко мне относились так хорошо, а ведь еще стояла советская власть! Но, конечно, тогда было особенное время какой-то подъем. После этого, конечно, настало разочарование: коммерция, всюду разорение, в деревнях, и прочее, прочее, прочее. Первое время люди не пили в провинции так, как они сейчас пьют. Но все равно я должна сказать, что лично я знакома только с прекраснейшими людьми. Особенно со стороны небогатых людей, которых я знала здесь, в церкви, отношение всегда было самое лучшее. Конечно, я вижу, что вокруг много таких, которые пропали совсем, в смысле моральном, но люди здесь, внутри себя, близки к Богу. Они не знают Его, но есть такая доброта, которую я не могу иначе объяснить.

– А в Европе такого нет?

– Я считаю, нет. Там безразличие к людям.

– Кажется, что там благополучнее... Это внешнее благополучие?

– Я думаю, да. Это оттого, что люди так хорошо обеспечены в материальном смысле, есть, конечно, бедные, но их очень мало, и есть возможности, даже для них, получить материальную помощь.

– Да, говорят, нужно очень постараться, чтобы действительно умереть с голоду в развитых европейских странах.

– О тех, которые голодают, мы говорим, что они нарочно это делают.

– Да, наверное.

– На Западе, конечно, тоже очень много хороших, добрых людей, но это, я думаю, отчасти обеспеченные всем, что надо в жизни. Не во всех случаях, но во многих. Если бы они были лишены всего, если бы не было воды, не было крыши, только были развалины и они бродили по улицам, я не знаю, насколько они были бы симпатичны. Простите, но таково мое мнение.

– В Европе, кажется, христиан – католиков и протестантов – сейчас мало, либо они ходят в церковь очень редко, храмы закрываются...

– Да, да, в Европе вцелом, в Англии в частности. Это страшно, конечно. Католики слабее в Англии, потому что они в меньшинстве, они как бы «неофициальная» церковь, а те, которые в сектах – евангелисты, баптисты – они очень сильные. Католики во Франции очень далеко, к сожалению, отошли от церкви. Там мало тех, которые постоянно посещают церковь.

-Мне говорили, что в Англии храмы даже в пабы перестраивают.

– Да, это так, увы.

– Я встречалась с ним. Я не могу сказать, что я была его духовным чадом, но я встречалась с ним. В первый раз это было в Эдинбурге. Это было вскоре после смерти моего мужа. Может быть, я даже не была еще православной. Но я помню, что он показался мне милейшим человеком. Очень дружелюбным. Книги его просто замечательные. Я думаю, в книгах он больше всего «проявился», потому что для всех как-то доступен через книги. А как человек... Я знаю, было трудно для многих поддерживать с ним связь. Он был недоступен для многих, потому что слишком много людей хотели с ним общаться, получить от него совет. Были и те, которые не смогли получить внимание. Одна из сестер нашего монастыря – она теперь уже у Господа – разочаровалась в нем почему-то, наверное, поэтому. Поэтому я думаю, что главное «достижение» владыки – это его книги.

– Мне кажется, он смог очень много сделать для устройства церковной жизни в Англии.

– О, да, очень много. Огромное множество людей он обратил. По-моему, около двадцати тысяч. Очень много стало православных: православные приходы при нем появились по всей Англии.

– А после его смерти?

– Нет, к сожалению, после его смерти было разделение между теми, которые хотели остаться с Московской Патриархией и теми, кто хотел создать независимую Английскую Православную Церковь. И это, к сожалению, пошло довольно далеко. Такое часто бывает после святости. После преподобного Серафима такое было в Дивеево – смутное время. Тридцать лет. Только потом встали и возродили монастырь, и он его прославил. Не сразу же. Но я уверена, что то святое дело, которое владыка Антоний начал в Англии, конечно, не пропало. Просто надо, может быть, чтобы прошло время, чтобы плоды стали видны всем.

– Иногда владыку Антония упрекают в том, что он был слишком либеральным. А как Вы думаете?...

– Об этом я не могу судить. Я только знаю, что на Западе очень трудно просто следовать той линии, которой ревнители православия следуют. Иногда просто приходится признаться, что мы не знаем, где Святой Дух дышит. Но я не помню случая, чтобы владыка оставил Православие или служил с католиками или протестантами – нет, я думаю, может быть, он молился с ними, – но я не знаю.

– Нет, его не в экуменизме обвиняют... Сама, может быть, манера общения и проповеди: он мог прийти, к каким-нибудь хиппи, сидеть с ними на полу...

– Он был строгий в смысле соблюдения правил. Это правда, что он общался со всеми – не только с православными. Он общался со многими неправославными, но я не думаю, что он принимал их как православных. Нет. Он просто проповедовал в их личных жизнях.

– А ваш монастырь занимается какой-то миссией, или вы замкнуто живете и открыты только тем, кто к вам сам приедет?

– В общем-то в этом смысле миссию мы не исполняем. В смысле, мы стараемся нашей жизнью как-то свидетельствовать о Христе и о Православной нашей вере. Но точно так же надо сказать, что мы не выгоняем неправославных людей из нашего храма. Мы их принимаем, пусть они посещают наши службы. И многие бывают на наших службах и потом становятся православными.

– Отовсюду, разными путями, очень много через Париж, через собор Александра Невского. Там есть крипта, где служат на французском языке, многие оттуда узнают о нас и приезжают к нам, многие даже через Интернет теперь стали узнавать о нас.

– У вас есть свой сайт?

– Да, сайт есть: http://virginhram.narod.ru/hram/b/by_po_mo.html. Потом многие узнают просто через друзей, через знакомых, которые уже были у нас и тоже приезжают к нам. Очень многие встречаются с разными сестрами в разных жизненных ситуациях и таким образом попадают к нам.

– Еще Кто те люди, которые приезжают пожить при монастыре?

Очень много русских, молодых, которые хотят пожить у нас 1-3 месяца и просто работают как трудницы.

– А что это за русские, это новые эмигранты или потомки старых?

– Разные, бывает, что они, может быть, жили на Западе, например, вышли замуж и как-то не сложилось и они развелись, или те, кто учится в Париже и приезжает на летние каникулы. И с Украины приезжают, и из Польши тоже (у нас очень тесная связь с Восточной Польшей, где есть островок православный, вокруг Белостока).

– Очень трудно отвечать на этот вопрос, это личное дело каждого человека. Но, конечно, монастырская жизнь очень трудная, это во всех случаях. Для нас в материальном смысле, конечно, она легче, но есть другие искушения, испытания, и я не могу сказать, что все выдержали, были те, которые уехали... Просто нажим от вражеских сил такой, что очень трудно. Слава Богу, у нас сейчас стабильно все, и дай Бог, чтобы после матушки это так и осталось. От нее исходит сила такая, что я надеюсь, что даже после нее это сохранится какое-то время. Почему уезжают? Конечно, очень трудно оставить мир, и родных, и все – это очень трудный путь. Я, например, очень любила своих сыновей, и было очень грустно расстаться с ними. Они, конечно, совсем не поняли, почему я уезжаю. Это крестный путь.

– То есть, Вы не видитесь со своими сыновьями?

– Нет, я вижу их все-таки, меня отпускают туда раза два в год на два-три дня. Расставание с ними для меня было очень трудно, и до сих пор мне их очень не хватает, хотя уже двадцать лет прошло. Но слава Богу, что они в жизни благодаря Божьей Матери, которой я просто доверяю их, очень благополучно устроились, все с женами, у меня девять внуков. Слава Богу, у них есть, чем жить, крыша над головой и даже очень хорошая – это благодаря Богу. Но Господь сказал: «Тот, кто не возлюбит Меня более детей, отца и сестер, недостоин Меня». Эти слова, к сожалению, остается в силе, хотя это очень трудно исполнять в жизни. Я думаю, может быть, это для меня было самое трудное, для других – я не знаю. Я оставила совершенно прекрасную жизнь, если считать в мирском смысле: я была обеспечена, у меня был очень красивый домик, у меня было все в жизни, но я просто не могла с этим жить, были какие-то чувства, о которых забыть я не могла, не могла там оставаться. Но есть, наверно, в любом монастыре сестры или братья, которые оставляют мир по своим причинам, к сожалению, не всегда из-за призыва Божьего. Может, из-за каких-то скорбей и прочего, и прочего, у них, может, есть вера, но тоже плохо, потому что монастырская жизнь – это тоже не утешение...

– Но какое-то утешение в ней, наверно, тоже есть?

– Утешение? В монастырской жизни? Для человека, который действительно отдает себя Богу, я думаю, действительно, это утешение, и тому, кто просто принимает все как будто бы от Бога данное, это, конечно же, утешение и силы. У такого человека будет чувство, что хотя он и делает все, может быть, плохо, но делает все, что ему было дано. И, конечно, я думаю, что это единственное утешение – в молитве, в службе, в жизни для Бога, а мирская жизнь устроена по-другому, конечно. Но для православного человека любого и в миру – то же самое.

– Тоже есть чем заняться.

– Как Вы сами чувствуете как мирская православная? Вы думаете, что это очень трудно?

– Внешняя жизнь не так мешает, как ты сам себе, и враг, конечно, тоже. Все остальное – работа, учеба – это не страшно, это можно пережить.

– Помоги, Господи!

– Спасибо!

Беседовала Мария Хорькова