Письма с Кавказа монаха Арсения

«Борис Корди (архимандрит Арсений), родом грек, родился в 1904 г., умер около 1939 г. Он рано потерял родителей. Учился в Средней школе сельскохозяйственного уклона (колонии), организованной в первые послереволюционные годы под Москвой Лидией Мариановной Арманд. Окончил в середине 20-х годов.

В школе он близко сошелся с Олегом Поль, который был несколько старше его и преподавал в школе математику. Оба они, почувствовав большую склонность и интерес к Православию и монашеству, твердо решили отправиться на Кавказ, где, вплоть до Абхазских берегов, располагались в то время скрытые (иногда подземные) скиты, кельи, церкви, жили отшельники, старцы, обоего пола монахи.

Перед отъездом на Кавказ Борис, обладавший художественными способностями, по окончании школы работал в столярной мастерской в Абрамцеве, где учился изготовлению кустарных деревянных изделий (ложек и т.п.), рассчитывая в будущем иметь заработок, сбывая их в приморских городах и курортах. На Кавказе Борис принял монашество, а Олег стал иеромонахом. Через некоторое время все скрывавшиеся на Кавказских горах были обнаружены, арестованы, осуждены. Олег Поль был расстрелян. Борис Корди выслан на Урал. По окончании срока он поехал в Алма-Ату, к матери Олега — Марине Станиславовне, которая была преподавателем музыки. Борис жил в Алма-Ате и работал оформителем в музеях, на выставках и т.п. до 1938 или 1939 года, когда все представители духовенства, находившиеся в ссылке или после ссылок в городах Южного Казахстана, были снова арестованы и осуждены. Борис, по слухам, умер во время этапа».

Первое письмо

…Обитаю я теперь высоко в горах, вдалеке от селения, людей, среди леса и гор.

Жизнь здесь иная, чем в миру. Порядок жизни похож на монастырский, но все-таки в некотором отличается от монастырской.

Мне, кроме двух моих сожителей, не приходится видеть никого из людей. В селение я не хожу, отчего и не вижу никого из посторонних. Но этим я не печалюсь, а по правде сказать, так доволен. У местных монахов есть хороший обычай — это к соседу не ходить без необходимости. Хотя невдалеке и живет один монах, но его совсем не слышно и не видно.

Здесь — лес и вообще — природа, птицы и даже климат иначе, нежели в России. Например, птиц совсем не видно и не слышно, будто бы их и нет здесь. Со всех четырех сторон горы и леса. За несколько сажень от нашей кельи — пропасть, на дне которой шумит река (шум, который только и нарушает полную тишину, которая здесь царит).

Вот в такой тишине, среди этой суровой природы и живут монахи. Я говорю «суровой» оттого, что это — действительно так.

Мы живем высоко, так что и сейчас даже над нами ходят облака. На вершинах соседних гор выпал снег, и у нас без пальто холодно ходить. Погода же очень изменчива: то подует ветер с гор, что хоть шубу одевай, то начнет палить солнце; но жарко очень не бывает, потому что дует почти беспрерывно ветер с гор.

На небольшой поляне находится маленькая келья, срубленная топором, кое-как; покрыта аршинной дранкой и вместо рам — просто вставлены стеклышки в отверстие (очень небольшое) для окна. Кубатура обычной кельи колеблется от 1–2 куб. саженей. Низенькая дверь, так что даже мне приходится наклонять голову. Назади дома находится навес, под которым лежат дрова и где готовят пищу над костром (очагом). Возле дома растет картошка и др. некоторые огородные овощи, кукуруза.

Во всей здешней пустыннической жизни такая во всем убогость. И так это идет к монашеской жизни. Вместо, например, табуретки — чурбан и т.д. У другого монаха невозможно узнать, из какого материала сшита куртка! До такой степени она в заплатах. Ходят здесь монахи в лаптях — редко у кого есть сапоги.

Встаем рано, иногда даже в темноте. Длинные молитвенные правила, потом — работа. В часов десять варим завтрак. Потом — опять работы. Едят монахи два раза в день и один раз пьют чай. Пища состоит из картошки с фасолью или картошки с капустой (что-то вроде борща). Это — обычная пища монахов (некоторые употребляют масло, а другие и не употребляют).

Днем читают вечерню, а вечером — вечернее правило. В общем, исполняя все по уставу, идет на молитву часов пять в день. Кто может (кто в силах) — те встают ночью и читают полунощницу. Ах! Как хорошо вставать ночью, читать и петь полунощницу!

Не очень давно я с Олегом ходил в одну пустыньку. Это — верстах в 17-ти от нас, но, так как дорога очень трудная по горам, то около дня ходьбы. Туда мы ходим в церковь. Ближе церкви нет.

По лесу разбросаны кельи монахов друг от друга на расстоянии ¹/₄–1¹/₂ версты. В сторонке находится церковь. Монахов — человек 15 живущих, и приходящих (таких, как мы) — человек 10. Церковь имеет вид обыкновенной кельи, но несколько попросторней. На крыше ее стоит деревянный крест. Внутри нет разделения между Алтарем и общей церковью. Впереди стоит Престол; в левом переднем углу — жертвенник, а в задней (западной части) стоят монахи. Вот вам вид церкви пустынников, которую они сами себе выстроили.

Как интересно, — войдешь в церковь, а там стоят седые, строгие монахи, в мантиях, стоят и схимонахи в схиме. Олег и я — самые молодые изо всех здешних монахов. Есть несколько таких, которые пошли в монахи в 15 лет, а теперь уж им под 50 лет. Но удивительно — они выглядят моложе. Некоторые — лет на 15 моложе кажутся. Как здесь служат, мне не приходилось встречать прежде. С такой властностью, так и чувствуется, что они совершают самое важное дело. Так серьезно. Лица — сурово-мужественные, а души — кроткие и совершенно лишенные всякой раздражительности. Мне пришлось работать несколько дней на постройке кельи с этими монахами и двумя схимонахами. Один из них, как начнет рассказывать, как к нему залез медведь на кукурузу, то совершенно невозможно удержаться от смеха. Они умеют и смеяться.

Удивительно, как живут эти пустынники.

Знаете, чтобы смолоть пуд кукурузы, ее тащат за 5–6 верст. Им приходится самим совершенно все делать. По ночам же стерегут кукурузу от медведей, которых в нынешний год необыкновенно много. Даже днем залезают в огород. Их очень просто гонят: или палкой, а то — камнями.

Чтобы описать всю пустынническую жизнь подробно, то надо написать целую книгу — и пишут…

А какое здесь обращение?! Очень трудно в миру встретить подобное. Это — простые крестьяне, в большинстве случаев прожившие всю жизнь или большую ее часть в лесу! Некоторые здешние монахи живут 25–30 лет. Из таких монахов и мой старец. Ему нет и 50, а он уже 30 лет как монах. К нему относятся другие с большим уважением… На вид же ничего особенного не представляет.

Мне же он больше и больше нравится. На редкость универсальный человек. До всего большой мастер, в особенности — до иноческой жизни. Олег говорит, что он совершенно исключительный монах, то есть один из тех, каких немного, и больших духовных достижений.

Вы хотя и говорите, что в пустыне нет трудностей, соблазнов и, что нетрудно бороться, так как нет людей, но я с вами никогда не соглашусь, а скажу, что бывает на самом деле обратно.

Самое трудное положение человека — когда он совершенно один живет (это отшельник) Если жить в пустыне вдвоем, втроем — это хорошо. Чтобы пуститься на одиночное житье — нужно много подготавливаться и испытывать себя, так как это — самое трудное и для неопытных и молодых очень опасно. Да и не всякий может на это идти. Вы, может, читали в Житиях Святых, что случалось с пустынниками, отшельниками? Но, по крайней мере, наверное, знаете про преп. Сергия, когда он жил один, бесы трясли его келью и многое другое творили. И теперь сколько угодно случается подобное, но в меньшей степени, с совершенными монахами-отшельниками. Может быть, вы не поверите, но как уж хотите.

Здесь про бесов говорят самым обыкновенным образом. Сколько угодно самых разных случаев с монахами бывает.

Мирянину может показаться неправдоподобным, но все это оттого, что с ним и не может подобное случиться. Да и с монахами, так не со всеми, а с теми больше, кто ревностнее.

Мой адрес, который я, кажется, оставил вам, — не действителен, так передайте, пожалуйста, и кланяйтесь от меня всем. Прощайте.

Боря.
22/IX-26 года,
Кавказ

Второе письмо

Неизвестно мне, получили ли Вы мое письмо, в котором я писал о здешних местах, нашем образе жизни и о сожителях.

Провел первую зиму в пустыне, живя под руководством старца-схимника. Как своим старцем, а также и здешним образом жизни — очень доволен. Считаю великим счастьем, что живу здесь. Занимался зимой рукоделием и читал книги: Добротолюбие, сочинения еп. Игнатия Брянчанинова, Аввы Дорофея, и еще другие прекраснейшие произведения св. Отцев. Очень бы Вам советовал, для большего и более близкого ознакомления с православным монашеством прочитать книгу Аввы Дорофея. Она небольшая, но по содержанию — великолепная.

Выходить из пустыни мне зимой не приходилось, и проводили мы жизнь в полной тишине и безмолвии, несколько месяцев.

24 марта (ст. ст.) я принял монашество. Это — величайшее время во всей моей жизни. Время самых высоких переживаний и чувств. Поистине — великое Таинство (постриг и после него человек делается другим по существу, и правильно делают, что меняют имя, так как принявший ангельский образ становится другим, чем был прежде. Делается другой ум, сердце, и испытываешь переживания, незнакомые прежде). Действительно, великое это дело и страшное, и Писание говорит, что «Ангели видяху, удивляхуся, когда человек, бывши во плоти хочет соделаться выше естества».

Вспоминаю Ваши слова — «Как можно, имея столько недостатков и слабостей, то есть бывши полным греха и — дерзать — принимать Ангельский образ?». Когда человек захотел исправить свою жизнь и всецело посвятить себя Богу, тогда он обыкновенно принимает Ангельский образ. Приносит покаяние о всех своих прежних грехах, на что и получает полное прощение оных. Дает обеты монашеские и невидимо причисляется к лику святых. И если после пострижения человек умрет, то душа его попадет в среду святых. Но так как мы по своей немощи все-таки грешим, то на это дано Спасителем Таинство Покаяния.

В сущности, монашеская жизнь — есть жизнь во всегдашнем покаянии. По мере покаяния получаем освобождение от прежних грехов и страстей и делается человек, по истечении многих лет подвига — бесстрастным, украшен­ным добродетелями, и некоторые сподабливаются еще дара чудотворения.

Монашеская жизнь есть Ангельская жизнь бывши еще во плоти, конечно, если живешь согласно обетам.

Некоторые люди думают, что нужно сначала достигнуть, а затем и дерзнуть принимать столь великий образ, то есть монашество. Но мы своими усилиями ничего не сможем сделать и до старости-смерти стараясь, не будем достойны Ангельского образа. Но стоит человеку сознать свою немощь, покаяться, — как он и получает прощение своих грехов, освобождение от страстей и сделается святым со временем[1]. Все св. Отцы учили, что единственное спасение есть через покаяние.

Простите меня, что я долго не писал. Я чрезвычайно редко пишу и то очень мало кому. И от других почти не получаю ничего. Вспоминаю Вас и за все, все прежнее — благодарю. Никогда не забуду того, что сделали Вы для меня. Поминаю и молюсь.

Незадолго перед Троицею разогнали скит и других монахов и монашенок-пустынниц нашего района. Прогнали куда угодно из леса и глухих гор, а также и тех, которые жили у селений на положении поселян. Мы не имеем теперь постоянного жительства, так как свою пустыньку принуждены были оставить. Все это произошло по содействию митроп. Евдокима (обновленческого. — Прим. ред.). Обличают монахов в том, что они препятствуют в некоторых селениях к переходу на сторону живоцерковников, которые захватили все побережье и Кубань, но с несколькими селениями ничего у них не выходило. Прогнавши монахов, они надеются преуспеть в своем деле.

Мы находимся, как странники-изгнанники, в совершенно неопределенном положении. Без сомнения то, что нашим местопребыванием останутся эти Кавказские горы. Если не удастся жить спокойно на одном месте, как жили зимой, то охотно будем жить так, как представится возможным, то есть не иметь келий, а переходить с места на место среди гор и зарабатывать рукоделием. Старец знал и прежде живущих пустынников таким образом. Находясь в шалаше, наделают ложек, в селении обменяют на продовольствие и опять живут, безмолвствуя, читая и занимаясь молитвой и размышлением. Такой образ жизни имеет хорошую сторону: отучает от привязанности и к чему-либо земному. Дает себя чувствовать более странником и пришельцем на этой Земле. Приучает заботиться лишь о стяжании нетленного богатства.

Конечно, жить так, как жили зимой, — спокойнее, но если нельзя будет в будущем так жить, то будем скитаться, как странники, по безлюдным местам, чем возвращаться в мир. Правда, будет труднее, но вместе со скорбями посылается и утешение, а также и сила на перенесение их. Во время скорби и Бога чувствуешь ближе, а скорбь делается в радость.

Монах Арсений.
Кавказские горы

P.S. Когда я жил в миру, то приходилось слышать, что от Православия отталкивает какая-то (кажущаяся) скорбь, покаяние и плач о грехах. На самом деле, когда при пострижении иеромонах одевает рясу на постригаемого, то говорит: «И облачися в ризу веселия», еще поминает о непрестанной радости о Господе. Оно кажется противоречием, но этого нет. Плач о грехах своих — есть великий дар, который очень немногие имеют. Даруется же Богом в награду за многие подвиги. Поистине — блаженны плачущие, как сказал Христос, ибо они утешатся, И действительно, хотя другому может показаться странным и непонятным, но в этом плаче и есть утешение, радость, самое большое наслаждение духовное — предвестник будущих вечных наслаждений. Плач о грехах есть благодатное посещение, им омывается душа от грехов. Он есть второе крещение, как говорят св. Отцы. Плач о грехах есть примирение с Господом. Поплакавший о своих грехах получает полное очищение от всего скверного и имеет такой вид, как будто бы человек тот только что родился, то есть душа того человека имеет такой же светлый и чистый вид, как и у новорожденного. О, великое это дело и славное! Будем непрерывно молить Господа, чтобы он не лишил нас столь чудного Дара.

Стяжевается плач многими трудами, да и то очень немногие его получают. Прежде всего необходимо полное сознание своей ничтожности и немощи. Признать себя хуже всякой твари, как говорит пророк Давид — «Аз есмь червь, а не человек, поношение человеков и уничижение людей» (Пс. 21, 7). Считать себя недостойным всякой Божией милости и не признавать никакой добродетели за свою. Так оно и на самом деле есть. Всякий, считающий, что он может чего-либо достигнуть или уже достиг, — в обольщении. Сами ничего не имеют, кроме произволения. И можем лишь желать по силе трудиться, а что получаем — все от Бога, который, взирая на наши труды, посылает в награду ту или иную добродетель. Но всякий, признавший ее своею, — добродетели той лишается. Так учат св. Отцы. Очень жалко, что большинство людей, и даже моих знакомых, не знает, недостаточно знакомо с Православием и монашеством. Советую очень прочитать «Лествицу» преп. И.Лествичника. Тогда будете иметь иное и более правильное представление о монахах.

Ваш доброжелатель
м. Арсений.

P.P.S. Читали мы заметку в газете о монахах-имяславцах. Эта заметка — полная клевета и сплошная ложь. Монахи-имяславцы нам прекрасно известны и знакомы. Суждение наше об этих монахах беспристрастно, так как мы им совершенно не сочувствуем, так как они совершенно отлучились от Церкви.

Во-первых, даже число монахов и монахинь неправильно: монахов было 30, а монахинь — 8. Потом, монахи были очень строгой и чистой жизни и имели хорошие отношения с поселянами. Монахов-имяславцев прогнали прежде кавказских пустынников. Пустынников же прогнали совершенно безо всякой вины.

Третье письмо

Хочу несколько познакомить с нашим житьем. Например, расскажу о недавно нами совершенном путешествии, которое оставило самое лучшее впечатление и воспоминание.

6 июля (ст. ст.) мы вдвоем со старцем (схимонахом Даниилом) направились в далекие горы, в глубокую пустынь, к отцам-отшельникам. Старцу желательно было повидать своих старых знакомых, с которыми он много лет не виделся, и также ему хотелось показать мне, как живут другие пустынники. К тому же интересно было посмотреть природу Кавказских гор. Шли по горным тропам по направлению к Абхазии. Шли крутыми скалами, ущельями, проходили великолепные луга-пастбища, где пасутся буйволы, лошади, козы и др. рогатый молочный скот абхазцев, имеретинов и греков. Огромные пространства среди гор, равнины на много верст и, кроме того, горы со спокойно пологими склонами — все эти места покрыты густой сочной травой, едва не скрывающей человека. Места необыкновенно живописные. Ярко-зеленые горы с пространными пастбищами, на которых местами виднеются стада, местами протекают горные речки, среди одних луговин. Так тихо и уединенно там. Подымались мы выше в горы, так что хребты, которые перевалили мы, были более 2,5 версты над уровнем моря! Подымаешься, а ледники спускаются с гор, становятся ниже нас. Воздух редкий и прохладный. Растительность альпийская, яркая. Низкий альпийский олеандр с желтыми мелкими цветами. Много встречали совершенно незнакомых ярких цветов. В кустарниках живет немало птиц с мохнатым, теплым оперением. Громко поют и весело себя чувствуют. Говорят, что, если взять этих птичек с гор вниз, то они не переносят перемены воздуха и — умирают. Тишина в тех местах совершенно мертвая, разве что поблизости кустарников слышно пение птичек. Людей в тех местах встретить можно очень редко. Спускаясь с этих хребтов на другую их сторону, мы попали в полосу пихтовых лесов. Ах, что же это за красота — пихты! Огромнейшие, стройные, спокойно и величественно стоят, и кругом их распространяется смолянистый запах, похожий на ладан. Толщина пихт достигает двух и более аршин в диаметре, а высотой, говорят, они бывают до 50 саженей (мне рассказывали монахи, мерившие высоту таких пихт). Одно удовольствие быть в таком лесу… Сколько речек горных приходилось переходить. Они неглубокие и неширокие, но с такой головокружительной быстротой текут, что переправляться через них бывает иногда страшно. В другом месте идешь и любуешься на высокие скалистые горы с белыми снежными вершинами, с вечными ледниками.

Приходилось среди пихтового леса высоко в горах ночевать. Интересно и приятно.

Пропутешествовав 2,5 дня и пройдя свыше ста верст, мы наконец достигли отцов. Они живут за очень высокими горами со всех сторон. Ихнии келии, группами, поблизости между собой построенные, находятся на порядочном расстоянии скит от скита, то есть группа келий имеет своего иеромонаха и келийную церковку, так что образуют из себя скит. И такие скиты раскинуты по склонам хребтов, но в местах теплых, невысоких и благоприятных для существования.

Таких церковок-скитов всего в тех местах до десяти. Есть и монахини-пустынницы. Их даже больше, нежели монахов. В среднем монахов — человек 100, а монахинь — 200. Живут в более или менее уединенных друг от друга местах. Копают огороды и все необходимое для существования собирают с огородов. Земля и климат прекрасный и теплый. Занимаются рукоделием — ложками, а монахини вяжут что-нибудь. Не очень далеко от монахов живут поселяне — русские (малороссы), где и находят сбыт рукоделия.

Место глухое и далеко от берега, 80 верст. Причем приходится переваливать через два хребта очень высоких.

Впечатления от посещения скитов весьма светлые и хорошие. По воскресеньям и праздничным дням в церковках бывает служба, и так бывает хорошо, будто как и не на земле.

Пробывши у этих отцов, мы направились дальше и ходили в Новый Афон. Там пробыли два дня. Осмотрели все достопримечательности и пошли в Сухум, затем далее к Батуму и зашли в один древний монастырь. Да, я забыл, когда мы были около Сухума, то заходили в Каманский монастырь, это — то место, где умер св. Иоанн Златоуст. Там и гробница его находится. Храм IV века. Пройдя за Сухум 80 верст, были еще у очень интересных монахов-пустынников, проживших в пустыне 20–28 лет. Замечательные монахи и впечатление оставили самое наилучшее. Когда мы пришли в один скит, состоящий из пяти монахов и иеромонаха, то они оставили все работы и устремили все внимание на гостей. Старались угостить самым лучшим образом, как можно в пустыне. Они живут на уступе хребта на вержении камня друг от друга. Мы прожили среди них несколько дней, и они приглашали нас чуть не наперебой то в одну келию, то в другую. По случаю гостей в своей церковке устраивали торжественные службы. Много беседовали на разные духовные и богословские темы.

Я премного рад был от посещения этого скита. Он очень уединенно расположен.

Ходили мы еще дальше в горы к отцам, живущим совсем уединенно. Это — старые кавказские пустынники. Старцы из старцев. Начитанные, испытанные и весьма опытные в иноческой жизни, спокойные, со светящимися любовью глазами. Они производят и внешним своим видом необыкновенно приятное впечатление. Особенно замечательные, мне понравились два старца, к которым и другие отцы относятся с большим уважением, доверием и даже, некоторые, и с благоговением.

Прошедши на берег, мы сели на пароход, так как весьма устали от хождения по горам и даже физически ослабли. Приехали в Адлер, но, к несчастию, я на пароходе что-то захватил и, в нездоровом состоянии, все-таки дотащился до пустыни, находящейся в горах от Адлера 55 верст.

Придя в пустыньку, я свалился от болезни и вот уже 6 недель не встаю с постели, и даже ходить разучился, так как ноги не держат от слабости. Причина-то понятна: от дороги организм ослаб, на пароходе, находясь среди людей, я что-то захватил, и болезнь в ослабленном организме нашла благоприятные условия и пошла развиваться. Сначала было не шибко, но спустя неделю по приезде домой я так сильно заболел, что в течение 12 дней лежал пластом в сильном жару днем и ночью. Временами я терял сознание и, как рассказывал старец, я бредил. Лекарств никаких нет и неизвестно, какая болезнь. Делали мне в течение двенадцати дней и ночей без остановки холодные компрессы. Старец с удивительной заботой, как мать, не отходил от меня. К тому еще установилась ненастная погода и присоединилась еще другая болезнь — ревматизм.

И лежал я пластом на кровати, не имея возможности к движению, в сильном беспрерывном жаре и боли, кажется, выше человеческих сил, во всех костях, суставах и теле и с особо острой болью в голове. Вижу, что не жилец я больше на свете и старец тоже не надеется, так как действительно такое было дело. Причастили меня запасными сухими Дарами. Попрощался я со своим старцем, оставил разные завещания и стал ждать смерти. Одного хотелось, чтобы пособоровали меня. Но не было иеромонаха. Вдруг на следующий день приходит к нам знакомый иеромонах. Мы все сильно были удивлены. Погода была к тому ненастная, а он жил в пятидесяти верстах от нас и пришел по своим каким-то нуждам. Вот, действительно, промысл Божий. И так меня пособоровавши, совсем приготовили к переселению из сего скорбного мира в мир лучший, вечный и радостный. Через некоторое небольшое время болезнь начала отставать, боли прекратились, и я стал оживать. По прошествии времени я начал даже ходить. Но вот беда. Во время болезни я долгое время ничего не ел и сильно ослаб. Мне говорят, что необходимо поправляться. Но ведь употреблять обычную пищу — нельзя, так как эти все огородные растения: картошка, фасоль, помидоры, и т.п., да и хлеб — тоже кукурузный, каштановый — тоже не годятся. Выходит, находясь в пустыни — болеть нельзя, совсем не подходит, тем более поправляться совсем трудно. Необходимо ходить в селение за молоком, хлебом и др. В первое время старец старался и, что мог, доставал. Но теперь стало хуже, так как нет средств для приобретения масла, хлеба, круп, молока. Мы долго думали, как нам быть, и наконец решили. С его благословения, аз недостойный, дерзаю обращаться к Вам, как к благодетелю. Преклоняюсь к Вашим стопам и смиренно прошу, да не откажите и сколько можете, помогите убогим и нищим пустынникам в болезни.

Господь Вас не оставит за это, а мы будем от всего сердца молиться за Вас.

Надоело болеть, и одно время начал мечтать, что, мол, скоро поправлюсь, так как начинал было понемногу ходить. Но, видно, не так суждено было. С неделю назад появилась у меня лихорадка, да не такая, которая трясет через день, а треплет каждый день. При здоровом состоянии эта болезнь здесь, на Кавказе, изматывает человека, а других и в гроб сгоняет. Тут же при ослабшем состоянии здоровья она привязалась. Совсем не к месту. Опять потерял возможность ходить и лежу не вставая. Видимо, еще долго придется лежать. Иногда думается, что не суждено мне более двух лет жить в пустыне, хотя мечтал состариться в ней. Но на все — воля Божия. За все — слава Богу!!! Простите.

Смир. мон. Арсений, в миру Боря.

Четвертое письмо

…Сам Господь вразумил Вас прислать хину. Так она пригодилась!

Когда начались регулярные приступы малярии, то мы поспешили употребить решительное и сильное средство — лекарство местного изготовления. Выпивши в один прием смеси раки, красного вина и хины (всего смеси было немного более полстакана), прекратили этим приступы. На другой день приступа не было, но появились боли в желудке в сильнейшей степени. От этого стало невозможным употреблять пищу. Предполагали, что был у меня брюшной тиф. Пришлось питаться одним молоком, употребляя его в ограниченном количестве и осторожно, но боли продолжались и чуть не каждый день были приступы, сопровождавшиеся страшнейшими и невероятнейшими болями, какие только можно представить. Несколько раз не ожидали, что я останусь жив. Последний приступ продолжался с вечера и чуть ли не до самого утра. Тогда, совсем распростившись со своим старцем и Олегом (ныне о. Онисимом, который живет сейчас вблизи Сочи. Услышав об острой степени болезни, он пришел к нам), я никак не думал, что доживу до утра. Но по милости Божией приступ кончился.

Когда сообщили докторице о болезни, то она никак не могла ничего понять и советовала положить меня в больницу. На другой же день меня доставили в больницу на Красную Поляну.

При осмотре докторица обнаружила, что никакого тифа не было, просто застарелая лихорадка (находясь в колонии в 1922 году, я болел малярией около двух лет) Оказывается, что от лихорадки могут болеть пищеварительные органы, голова и т.д. Потом оказался еще аппендицит. С немалым удивлением докторица сказала, что он (аппендицит) уже проходит. Впоследствии, когда она узнала о том, что я уже семь лет не ем мяса, то тут она и объяснила нам: неядение мяса вас и спасло.

В больнице за меня серьезно взялись и в течение девяти дней поставили меня на ноги, так что вчера я выписался и даже добрался до одних поселян, тут же в Красной Поляне. Сижу второй день и жду погоды, так как третий день льет почти без перерыва дождь. Когда прояснится, то придется взять у кого-нибудь из имеретин или греков лошадь и верхом добираться до своей пустыньки.

Вспоминаешь слова Аввы Дорофея и убеждаешься в истине его слов. Он писал, что хорошо пребывать в келии на безмолвии, но также хорошо иногда выходить из келии, чтобы, находясь вне келии, оценивать безмолвие.

Около двух недель я нахожусь вне своей келии, среди мира и людей. Сейчас очень ясно видно, насколько большая разница в образе жизни у мирских людей и монахов.

Так сильно соскучился по пустыне. Своя келия, находящаяся в лесу, сейчас представляется особенно драгоценной, а безмолвие и уединение — неоценимыми.

Очень не вовремя болею-то я. Здесь наступает осень. Сыпятся каштаны, пора копать картошку, нужно на зиму заготавливать материал (болванки) для ложек, за которыми нужно ходить близко к берегу, от нас за 35 верст. Бывало, все это делали вместе со старцем, а теперь ему приходится делать и поспевать одному, так как я еще нетвердо стою на ногах

Совершенно не дождусь, когда же поправлюсь.

Главное, сознаешь то, что другим являешься в тягость и обременение, а сам не способен помогать при всем желании. Другой же раз и без дела устаешь, оттого что походишь, и потому приходится ложиться.

Старец же, спаси его Господи, заботливо услуживает и несет все тяготы безропотно.

Сию минуту приехал он на лошади, которую взяли у имеретина, и я сейчас отправляюсь к себе в горы верхом.

Недостойный молитвенник Ваш
смиренный монах Арсений.

Пятое письмо

…Я наконец оправился от болезни. Уже более месяца, как прекратили появляться приступы. Буду надеяться, что лихорадка оставила меня. Теперь сижу дома в своей келии и провожу жизнь в обычном порядке. Ждем зиму. До сего времени стоит у нас сухая и ясная погода. Но в ближайшем времени, ожидаем снега. Тогда уж сразу наметет аршина 1,5–2 и прекратится всякое сообщение от нас в селение. Мы уж будем тогда совершенно отрезаны от мира в течение двух или трех месяцев.

Очень хорошо тогда бывает сидеть в келии и безмолвствовать. Так особенно тихо бывает зимой. Все деревья оденутся в снежные покровы, и горы совсем белые так величественно стоят, и ничто не нарушает тогда той таинственной тишины, которая царит кругом на далеком, далеком расстоянии. И отвыкнешь тогда слышать всякий шум. Никуда из келии не выходишь, кроме как до родника, находящегося в десяти саженях от келии.

По субботам и перед большими праздниками мы ходим к старцу и совершаем вместе бдение и на другой день возвращаемся опять к себе. Такой порядок жизни был и у древних Египетских, Сирийских и Палестинских Отцов, живших в пустыни. Ну, вот так и живем. В течение дня совершаем каждый у себя круг монастырской службы в положенное время: то есть ночью, утром, под вечер и вечером. В общем, идет времени на совершение правил 5–6 часов.

Когда же окрепнет снег (образуется наст), то бегают волки, которых здесь достаточно. Другой раз вечером вдруг начинают выть где-нибудь под горой, а то и вблизи, за келией. Иногда даже и по поляне бегают. Сначала было жутко, когда только что приехал сюда, а теперь — привык.

Милость Божия да будет с Вами.

Недостойный молитвенник Ваш
монах Арсений.
11–24 дек. 1928 года

[1] Никогда человек не может быть достоин Ангельского образа, но Господь даровал по неизреченному милосердию своему возможность человеку, бывши во плоти — подражать бесплотным Ангелам и стать выше естества. И мы, видя столь великое милосердие Божие, сознаем себя недостойными сего великого образа, ежечасно молим Владыку о наших согрешениях, которые всегда совершаем, просим у него прощения и помощи к исправлению.