Дьякон Николай Попович |
СМИ как четвертая власть заменили сегодня собой крайкомы и горкомы. Лидирует телевидение. Президент России утверждает, что у нас – самое лучшее в мире телевидение. Церковные люди это оптимистическое мнение не разделяют. Вместе с тем Дмитрий Медведев призывает сажать коррупционеров. Но он же юрист – и было бы неплохо, если бы он привёл в качестве примера классическую формулу Аристотеля: одни чтут закон из любви и уважения, а другие – из страха наказания. На этой формуле основано всё римское право. Чем выше сознание, тем меньше преступности. Сознание же формируется через школу, через семью, через СМИ, не так ли? И чем выше это сознание, тем меньше преступлений. А где оно, воспитание?!
Недавно я был совершенно поражён одной телебеседой. В ней участвовали три женщины и один уважаемый богослов. Тема была актуальной – можно ли делать аборты. Дело в том, что Россия занимает первое место в мире по производству абортов. Одна из собеседниц – эмансипе, две других – поскромнее, полояльнее к традиции, хотя и они не называли аборт убийством. Эмансипе говорит – да что вы тут разводите антиномии? Там биологическая масса, там нет ребёнка, и аборт вполне допустим. И женщина имеет полное право решать сама за себя, иметь ей ребёнка или нет. Две другие дамы, более сдержанные, обращаются с вопросом к известному православному богослову: «Батюшка, а вот почему так происходит, что мусульманки и одеваются скромно, и мини-юбок не носят, и абортов не делают? А русские христианки бегают в мини-юбках и делают аборты»! И что же ответил им уважаемый профессор? Видите ли, христианство – более толерантная религия, чем ислам. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Хороша апологетика! Христианство не может быть толерантным к пороку. А потом, кого они имеют в виду? Настоящие девушки-христианки и одеваются подобающим образом, и аборты не делают. А что касается номинальных христианок, которые, как говорится, родились, крестились, но так и не воцерковились, то, по сути, они ведут себя как неверующие. А что, разве таких женщин в мусульманских странах нет? Да сколько угодно! Что – в арабских странах нет проституции и абортов?! Не смешите. Поэтому вопрос – некорректен. И ответ не по теме. Надо иметь христианское мужество прямо сказать, что аборт – это убийство, а не склоняться в угодливый модернизм. Ему рукоплескает только падший мир со своей мишурной и временной славой. Увы. Церковь же опирается на Священное Писание и на творения Святых Отцов. Она категорически запрещает убийство ребёнка. Не убий! Великим Постом на Вселенскую субботу на шестой песне канона читается синаксарий, составленный Святыми Отцами, о смерти. Там говорится: в третий день третины убо творим, ибо в третий день человек вида («Вид» – слово греческое, обозначает внешность, наружность, устройство, качество) лишается. В девятый день и плоть растекается, едину сердцу (как вместилище Божией благодати, вечной и неразрушимой человеческой личности) живу. В сороковой день и сердце погибает. Те же сроки наблюдаются и при зачатии: в утробе матери в третий день сердце ребёнка живописуется, в девятый день в плоть составляется, а в сороковой день в совершеннейший вид изображается. Так что в сорок дней образуется не «биомасса», а законное дитя. Кстати, патологоанатомы установили, что сердце живёт именно сорок дней. Любопытно, что до революции, когда в обществе торжествовал материализм, была создана комиссия по исправлению богослужебных книг во главе с владыкой Сергием Страгородским, архиепископом Финляндским. Её модернистская обновленческая деятельность под диктатом нового кумира – науки – нанесла большой урон содержанию ряда богослужебных книг, в частности, Триоди Цветной и Постной, написанных духом Святых Отцов и их уникальным ведением. Вот они – плоды обновленчества. Стыдно, мол, перед учёными! Как это так – сердце на сороковой день после смерти перестает функционировать? Отсталость – и только!…УчЁные, мол, засмеют!.. Огромная благодарность митрополиту Питириму Нечаеву, главе Издательского отдела Московской патриархии, председателю комиссии, которая переиздала богослужебные книги в их святоотеческом текстовом оригинале.
Что же касается терпимости и толерантности, то здесь иногда идёт самая настоящая понятийная подмена и смысловая эквилибристика. Мы уважаем веру других людей, исповедуем известные общечеловеческие ценности, со всеми мирно сосуществуем, всех любим, но одновременно свято чтим и исповедуем Господа нашего Иисуса Христа как Истину в последней инстанции. Это – принцип, ради которого во все века проливалась кровь христианских мучеников. Он свят и ревизии не подлежит. И здесь нет места никакой толерантности. Потому что в данном случае она – синоним частичного или полного отречения от веры Христовой в угоду расхожим идейно-политическим и далеко не всегда безупречным интересам очередной правящей элиты.
Замечено – легче всего уступить и смолчать. Это выгодно и всегда удобно. Но – для совести всегда донельзя противно. Лучше не потакать веку сему, что во зле лежит. Лучше будет и для души, и для вечности. Да и противники поневоле уважать больше будут. Господу угодно, чтобы не было в нашем сердце теплохладности. Она, кстати, синоним нынешней толерантности – так, как её понимает современный мир и могущественные политики люциферианского начала, стирающие грани религий и соединяющие их в эклектическую аморфную квазирелигиозную массу.
И ещё по поводу абортов. Христианство – не ханжеская религия. Проповедуя чистоту и воздержание, оно благословляет брак и деторождение. Что касается дней совместной жизни, то, минусуя посты, среды, пятницы, праздники, а также сугубо «женские» дни, их суммарное число – около ста дней в году из 365. Это же прекрасно, Здоровая мера. У женщин при таком бережном к ним отношении не было ни рака матки, ни прочих тяжёлых гинекологических заболеваний. Рождалось здоровое потомство, муж и жена были верны друг другу, не было измен, в семье царила атмосфера любви и взаимного уважения.>
Мир кардинально изменился. Население городов увеличилось в десятки раз. Страна потеряла национальное лицо. Опустела деревня, а вместе с ней – и маленькие сельские города, не стало местной культуры, традиционной любви к своему краю, к природе. Городской человек – существо во многом искусственное. В его мозгах – телесериалы, радиоголоса и скандальные газетные выкладки, на сердце – печать подчинённости массовым ценностям – спорту, сексу, потребительству, в душе – полный эклектический сумбур и нравственные потёмки. Он не в состоянии познать себя, потому что все принципы его жизни – вне евангельской системы координат, он весь погружён в зыбучие пески душевного самообольщения и тотальной материально-финансовой зависимости. Его боги – кумиры толпы: крикливые политики, напудренные актёры, голенастые миллионеры-футболисты, растленные шоумены, жеманные певцы, бесстыжие знахари, властолюбивые экстрасенсы. Современный мегаполис совершенно не оставляет человеку времени и сердца для Христа. Повсеместно растут необъятные, засаленные раболепными прикосновениями миллионов угодливых рук кумирни мамоны – банки, бизнес-центры, обменные пункты, корпорации, синдикаты, биржи, аукционы, тендеры, казино, игровые автоматы, бухгалтерии, ночные клубы, шоу-лотереи, мега– и гипершопы. В них бурлит торнадо из зеленой валюты, шуршат привычные тысячные купюры и завораживают сердца и взоры миллионов бедных, но алчных россиян.
В 1917 году после свершения революции, предательства по отношению к царю, к патриархальной и православной русской духовности новое советское общество отказалось от исторического пути России. Потом опустился коммунистический занавес – на целых семьдесят лет. Россия оказалась изолированной от Запада, от его высокого уровня жизни, от его принципа вседозволенности, от всеопрощающей буржуазной морали и свобод. Все семьдесят лет Россия при советской власти жила старым монархическим православным запасом. Речь здесь идёт не о духовности, а о русской школе с её потрясающей системой знаний, с ее гимназиями и сельскими школами. Но постепенно исчезал крестьянин, потому что, по глубочайшему убеждению Маркса и Энгельса, он представлял самый реакционный класс на пути строительства социализма. Поэтому Ленин исполнил заветы Маркса и переломил коллективизацией хребет русскому крестьянству. Крестьянин превратился в работника сельского хозяйства с мизерной зарплатой. Началось массовое бегство людей из деревни в города – вплоть до 1990 года. Всё окончательно добил Хрущёв, а затем и Брежнев, при которых осуществлялся план уничтожения «неперспективных» деревень.
И вот – прошло семьдесят лет.. Рухнул коммунистический занавес. В школах ещё теплилась русская методика преподавания, русская литература, история, география – всё то, что шло ещё от русской гимназии. Мы по праву были образованнейшей нацией в мире. Телевидение при советской власти еще не имело нынешнего глобального значения. И по радио, и по ТВ транслировались хорошие патриотические произведения, которые и сегодня не утратили своей красоты. Но параллельно с этим в течение всех семидесяти лет последовательно вытравляли понятие Бога, чести, человеческого достоинства и нравственности. Перестройка поставила нас лицом к лицу к красотам западного мира. И выхолощенный от христианского начала, вчерашний советский человек пленился Канарскими островами, яхтами, ваучерами, «хаммерами», плотскими наслаждениями, богатством и вседозволенностью. До 1990 года все жили преимущественно одинаково. Зарплата – двести, реже, триста, ещё реже – четыреста. Мечтой была поездка за границу. Она была уделом мизерного количества людей. Они, кстати, сразу бросались в магазины, потому что у нас ничего такого не было. Большинство же отдыхало на Кавказе, в Крыму и не знало «прелестей» западного образа жизни. И чувство патриотизма было ещё достаточно сильным. Когда же всё рухнуло, место газеты «Правды» и её передовиц занял «Московский комсомолец», а вслед за ним – «Вечерка», «Комсомолка», «АиФ», «Известия» и прочие издания. Пошлость, разврат и цинизм стали главными направлениями в перестроечных СМИ, равно как и оболгание русского патриотизма вкупе со всей историей русского народа. На этой волне возник психологически новый человек, который занял кресла в министерствах, Думе, аппарате правительства и президента, а также на губернском уровне. Какое же мировоззрение у этого человека? Что он вынес за двадцать лет, начиная с девяностых годов? Мировоззрения там, как такового, нет. Есть сумма профессиональных знаний и полное невежество в вопросах духовности, истории и культуры. Крайняя поверхностность, безапелляционность и гипертрофированное самомнение, усиливаемое бешеными деньгами, изъятыми с помощью юридических хитростей или же просто по-бандитски из народного кармана. Один мой знакомый – крупный чиновник из МИДа – рассказал анекдот, гулявший в министерских коридорах: «Что? Продать Россию за сто тысяч долларов? Никогда! За миллион? Пожалуйста!»
Смешно, да не очень.
Богом стали деньги. Деревня умерла. Умерло общение человека с природой – великим и разнообразным творением Божиим, с животным миром. Что тут сказать? Выводы – самые печальные. Радость – только одна: Церкви предоставлена свобода, нет преследований и геноцида. Но чтобы зазвучал Ее голос, людям Церкви – от священнослужителей до рядовых мирян – нужно очистить себя от всего того, что несовместимо с христианством. Это – мздоимство, равнодушие, трусость, властолюбие, лукавство, обмирщение, плотские страсти и прочие мерзости. Повсюду в мире происходят страшные процессы. Как писал Владимир Высоцкий: «Чуть-чуть задуматься – хоть вниз с обрыва!». И противостоять им можно лишь в том случае, если твоя духовность – истинно Христова, без примеси недопустимого коллаборационизма с пороком – неважно, в лице заигрывающих с богоборческим глобализмом высокопоставленных деятелей или же какой-то конкретной страсти. Всякий грех прощается Церковью, если он обличается человеком и называется своим именем. Но если у людей идёт явное потакание греху, то, простите, такое сообщество к христианству никакого отношения не имеет. Это будет контора соглашательства. Свобода, которой мы сейчас, как христиане, пользуемся, должна быть использована для сопротивления греху, но никак не для потакания ему. Ибо часто, слишком часто бывает так, что сильные мира сего не трогают тебя при условии, что ты не будешь их критиковать и уже тем более – вставлять палки в колёса. Молчи – говорят нам в таких случаях – и делай свои маленькие дела. А можешь иногда даже и пообличать, но только общо. Но там, где всё общо, там всегда – расплывчатость, двусмысленность, замешанные на тривиальном человеческом страхе выделиться из толпы и дать, образно говоря, пощёчину зарвавшемуся королю.
Достоевский писал – боюсь времени, когда будет всё дозволенно. В плане нигилистическом, разумеется. Сегодня оно, это время, пришло. И программа нашего поведения на сегодняшний день заключена в первой главе Послания апостола Павла к Римлянам.
Обличая торжествующих грешников, он писал: «И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют» (Рим., 1, 28–32).