«Господь через театр дал мне понять...»
– Да, до сорока пяти лет, – отвечает она. – Три года, как оставила это.
Мы встретились в Великом Устюге. Мысль записать наш разговор пришла не сразу, но она говорила так интересно, что я всё-таки сообразил – не одному мне интересно будет послушать.
– Господь через театр дал мне понять, что такое истина и что такое ложь, – говорит Наталья, без энтузиазма поглядывая на диктофон. Это особенность верующих. Они, как правило, говорят лично с тобой. И если перестанешь записывать, это ничего не изменит, разве что к лучшему. То, что ты журналист, воспринимают с терпением, не более того.
– Актёр, пропуская через себя отрицательную роль убийцы, самоубийцы, проживает это, – продолжает моя собеседница, – и это очень пагубно влияет на его душу. Я играла в спектакле «Цианистый калий, или Кофе с молоком или без», где мою героиню Лауру заставляют отравить человека. В результате она сходит с ума. Я тоже боялась, что со мной что-то случится. Моей игрой были довольны, даже повысили тарификацию, но я всё яснее понимала, что мне необходимо оставить эту профессию. А это не так-то просто. Даже сейчас, в монастыре, я ощущаю, что страсть игры во мне всё ещё жива. Желание делать всё напоказ, фарисействовать у актёра становится частью натуры. Так хочется молитвой, с Божьей помощью её победить.
– Вы монахиня? – удивляюсь я.
– Послушница.
Встреча с батюшкой
Всё началось, наверное, с того, что она отправилась в Ленинград поступать в театральное. Не поступила, но и не отступилась и спустя какое-то время оказалась в Горно-Алтайске. Там в 80-е годы обретался прекрасный режиссёр, ученик Мейерхольда, Попова и Кнебель – Анатолий Дмитриевич Никитин. Он учил Наталью не только играть. Мастера лирической комедии, его заставляли ставить кассовые спектакли невысокого пошиба. Борьба с ветряными мельницами массовой культуры закончилась для него то ли поражением, то ли победой: он всё бросил и уехал в глубинку создавать народный театр. Смерть учителя потрясла Наталью, после неё она и пришла к вере, театр стал ей тесен. Оказалось, человек важнее, и она стала искать уже не своего, начала искать человека. Мы все его ищем, и Бог милостив, это искание в нас ценит.
Так она встретилась с батюшкой – отцом Василием Ермаковым. Впрочем, произошло это не сразу. Прежде чем во второй раз оказаться в Питере, Наталья поступила на актёрский факультет ГИТИСа, где училась у известной актрисы Галины Волчек. «Но можно сказать, мы друг друга не поняли, – объясняет она, – я должна была смириться, согнуться перед педагогом, но тогда не могла этого сделать».
Приехала к сестре в Ленинград, где угодила в секту Агни-Йога. Не то чтобы ей была интересна восточная мистика, просто писала стихи, была восторженной, а на таких охотятся – их за версту видно. Вот и Наталью поймали. Она начала таять как свечка, смутно догадываясь: происходит что-то ненормальное. Однажды на Пасху захотелось пойти в церковь. Тогда она впервые переступила порог Серафимовского храма. Всё ночное богослужение выглядывала подруг-сектанток, живших неподалёку. Ей было хорошо в церкви, и она не понимала, почему не видит тех, кто так хорошо умеет говорить о духовности. Может, что-то случилось? Верующие начали христосоваться. Отец Василий трижды поцеловал Наталью, и ей стало так тепло, радостно, что из храма она выбежала совершенно счастливая.
Сектанты тоже не спали.
– Христос воскресе! – воскликнула Наталья с порога.
Руководительница посмотрела на неё стеклянными глазами, глухо ответив:
– Воистину воскресе...
Наталья поняла, что помешала. В квартире звучала музыка, прежде казавшаяся приятной (там занимались медитацией), но после той музыки и той молитвы, которую Наталья только что слышала в церкви, это было так уныло, так печально. Пасхи для людей в этой красивой квартире не существовало. Больше Наталья туда не возвращалась.
«Батюшка, что с вами?»
Ей в детстве очень не хватало внимания и так хотелось, чтобы батюшка уделял его побольше. Но кто бывал в то время в Серафимовском храме, знает – там было не протолкнуться, духовных чад у отца Василия было великое множество. И каждый, как ребёнок, мечтал – когда же он меня увидит, подойдёт, приласкает. Однажды Наталья стояла в церкви чуть не плача, думала: «Нет, батюшка меня не любит». Отец Василий решительно вышел из алтаря и, не глядя на неё, положил руки на плечи духовного сына. «Если бы ты знал, как я их всех люблю, всем сердцем люблю», – произнёс он. Наталья не знала, куда деваться от стыда. Она поняла, что была услышана. Но мысль, что отец её не замечает, всё возвращалась. «Батюшка меня не любит», – вырвалось однажды в разговоре с духовной сестрой. Та улыбнулась: «Тебя-то не любит? Если б ты знала! Однажды ты стояла молилась, ничего не замечая вокруг, а он шёл с кадилом. Ты оказалась у него на пути, люди зашептали: “Отодвиньте её”, а отец Василий с такой нежностью произнёс: “Не троньте её, она молится”».
* * *
Нет, он не со всеми был ласков. Однажды зашёл в церковь небрежно одетый человек. На это никто не обратил бы внимания – петербургские христиане, как правило, небогаты, но небрежность сквозила во всём облике пришельца, что-то нечистое было в его глазах. Полез к Чаше, не исповедавшись. «Эй ты, советский башмак, куда пришёл?» – вознегодовал отец Василий. Он трепетно относился к святыне, к храму и не терпел расслабленного к ним отношения.
* * *
То, что он прозорлив, что Дух дышит в нём свободно и сильно, открывалось Наталье не сразу. Вот подходит к батюшке прихожанка, спрашивает, можно ли ей сегодня ложиться на операцию – у неё была опухоль языка. «Подожди», – отвечает отец Василий. На следующий раз всё повторяется. «Нет, не сегодня», – твёрдо говорит батюшка. Наконец произносит: «А теперь можно». Операция прошла прекрасно. Может, именно в этот день оперировал хороший хирург или организм оказался готов. Мы ведь таких вещей не знаем – Бог знает и, если может быть услышан, вразумляет, как вразумил Ноя. Мы, конечно, не всегда к этому готовы, как и семья Ноя, спаслась лишь потому, что последовала за Ним. Так же вот и батюшка своих чад спасал от смерти.
Вразумлять старался просто и весело. Наталья вспоминает, как в первое время, ничего не понимая в церковной жизни, очень боялась, что называется, упасть в грязь лицом. Как-то сидела возле сосуда святой воды, хотела испить, но не знала, как это сделать. Тут батюшка мимо идёт – ученица к нему, с умным, благочестивым видом спрашивает: «Как бы водички попить?» Отец Василий недоуменно взирает, потом громко произносит, упирая на «о»: «Эй, тётка, ковшом надо черпать! Ковшом!» Мол, не умничай, проще надо быть.
– В другой раз, – рассказывает Наталья, – сижу перед исповедью, вспоминаю, записываю грехи. А у нас была одна женщина в храме, которая, к сожалению, занималась экстрасенсорикой. Батюшка знал об этом и потихонечку её вразумлял. Но исцеление в таких случаях наступает далеко не сразу. Увидев меня, женщина решила «помочь». «Чего ты тут пишешь? – спрашивает. – Давай я твои грехи заберу и выброшу». «Нет, – отвечаю, – я свои грехи только батюшке отдаю». Подаю ему лист исписанный. Он берёт, смотрит и начинает читать при всех, вернее, делает вид, что читает. Я в первые мгновения перепугалась страшно – сейчас обличит, но потом дошло, что же он всё-таки там у меня «вычитал»: «Первое: мало ела каши. Второе: мало ела грибов. Та-ак, да она голодная. Накормите её».
Потом поцеловал Наталью в голову, а лист бросил в печку. Бумага, вспыхнув, рассыпалась в пепел. Своих духовных чад отец Василий не ругал, с большой любовью приводил к покаянию. Когда грехи были серьёзные, старался так удобрить сердце прихожанина, что у того слёзы потом начинали литься сами собой. К пустяшным промахам относился с юмором. Однажды Наталья зашла к подруге, где, естественно, не обошлось без разговоров. А на следующий день – причастие. Стыдно было ужасно, что такая болтунья. Утром к отцу Василию подошла: «Батюшка, я столько вчера наболтала у подруги в гостях!» А старец наклоняется и заговорщицки, шёпотом спрашивает: «О чём говорили-то?»
Один раз Наталья в сердцах бросила: «Я от вас уйду!» «Ну и уходи!» – с любовью сказал батюшка, глаза его смеялись. Всерьёз обижаться на него было невозможно. Как-то вышел из алтаря, увидел молящихся чад и лицо его просияло: он смотрел на всех на них, а каждому казалось, что только на него. А может, так оно и было. После этого Наталья написала стихотворение. Воспроизведу его, как услышал:
Хлебушек с Небушка –
Божья благодать.
Под крылом батюшки –
Горю не бывать.
Молятся чадушки
Единой душой,
Радуется батюшка
Молитве такой.
Обнимает ласково
С алтаря всех нас –
За молитву дружную,
За соборный час.
Хлебушек с Небушка –
Божья благодать.
За молитвы батюшки,
За молитвы чадушек
Будет Русь стоять.
Получив его, отец Василий радовался как ребёнок. Одно из последних воспоминаний – Наталья приехала в Питер с экскурсионной группой и смогла улучить момент, чтобы забежать в Серафимовский храм. Он был полон людей, но было очень тихо, как батюшка приучил. Когда он шёл мимо с кадилом, Наталья передала подарочек. «Побудь», – сказал о. Василий. «Меня группа ждёт». – «Подождут». Когда началось помазание, подозвал к себе, чтобы не пришлось стоять в очереди. Начертил крест и сказал: «Дуй!» – то есть теперь можешь бежать.
Снова сирота
Батюшка сидел за столом, вокруг толпились люди, а он всё пытался что-то сказать Наталье. Уста открывались, но она не слышала ни звука. Проснувшись, она попыталась понять, к чему бы это. На следующий день пришла телеграмма, сообщавшая о смерти отца Василия. Позже она узнала, что несколько дней после инсульта её духовник действительно не мог говорить. Когда ехала к нему в междугороднем автобусе, батюшка снова пришёл во сне. Надел на дочь жилетку со словами: «Ну вот, теперь будет тепло». Он всё время был рядом. На кладбище она впервые узнала, что такое пасхальное настроение во время похорон. Прежде слышала о таком, но не знала – верить ли?
Отец Василий не раз говорил: «Мои дети от меня никуда не уйдут!» Спустя три года состоялся вечер его памяти, который вела одна из духовных чад батюшки – актриса Нина Усатова. Дочь Кирилла Лаврова читала стихи, она пришла вместе с отцом – он тоже был духовным сыном отца Василия. Люди приехали со всех концов России.
У каждого в сердце были какие-то важные слова, сказанные когда-то духовником и помогающие жить. Своих чад он вёл очень бережно, ничего не навязывая. Например, Наталью уговорил закончить режиссёрское отделение Института культуры. Это очень пригодилось, когда в Устюге занемог её родной отец. Опять же именно батюшка дал понять, что тому немного осталось, нужно побыть рядом. «Папу не оставляй», – сказал он. Несколько лет Наталья Глухих руководила в Устюге молодёжным театром. После смерти отца стала думать, что делать дальше.
«Езжай в Брянскую область»
В монастырь ей хотелось давно, но отец Василий всё не благословлял, хотя и не отговаривал. Один раз пришёл к нему человек со словами: «Я хочу быть монахом». «Ну какой ты монах!» – воскликнул батюшка и хорошенько его отчитал. С Натальей всё было иначе. Давал понять, что не против её ухода в монастырь, но не стоит спешить. Однажды она долго за ним ходила, приставая: «Батюшка, можно мне уйти в монастырь, можно уйти?» Он удалялся молча, наконец, развернулся и задал вопрос: «Зачем?» Вразумительного ответа она дать не смогла.
В другой раз батюшка, увидев её, с юмором заметил: «Это Наташка, которую монашки убить хотели?» Какие монашки? За что убить? Спустя какое-то время инокиня, с которой Наталья очень сдружилась, набросилась на неё и начала душить. Эта монахиня, ныне покойная, была очень добрым человеком, но монашество – это война, где враг подчас одолевает. Хороший монах – не тот, кто не знает поражений, а тот, кто смог вернуться после них в строй. «Если кто надеется найти в монастыре покой – разочарую, лучше им поискать другое место», – говорит Наталья.
Именно отец Василий подобрал ей в конце концов обитель – уже после своей смерти. Однажды она пришла на его могилку и помолилась: «Батюшка, куда мне теперь?» Ответ последовал немедленно. Подошла знакомая – тоже духовная дочь батюшки, спросила, не хочет ли Наталья поселиться в Николо-Одринском монастыре: «Отец Василий любил эту обитель и её матушку». Наталья тем не менее продолжала сомневаться. Была мысль, не определиться ли в Иоанно-Кронштадтский монастырь. Отправилась туда к знакомой матушке. И второй раз за день услышала: «Езжай в Брянскую область, в Николо-Одринскую пустынь».
Брянские святыни
Матушке игуменье Мариам уже за восемьдесят. В прошлом была певчей. В мантию её постриг в 1994 году славный архиепископ Мелхиседек.
О нём не раз в прошлом писала наша газета. Ещё в советское время он начал трудиться для будущего прославления Царственных мучеников. При нём в Екатеринбурге началось их широкое почитание. Брянскую епархию владыка окормлял в последние годы перед выходом на покой. Поднимать её приходилось из руин. Довольно сказать, что из девяносто двух строений Николо-Одринского монастыря уцелели только два – игуменский корпус и один из братских. Примерно в таком же состоянии находились другие обители и храмы Брянщины.
* * *
Когда возникла Николо-Одринская обитель, точно неизвестно. В 1352 году в грамоте инокини Евпраксии упоминается Богородице-Рождественский женский монастырь близ Карачаева. Инокиня та была не простая, а дочь литовского князя Ольгерда. «Но девушка тяготела к православию, – рассказывает Наталья Глухих, – и, приняв постриг, стала в монастыре игуменьей».
Что дальше произошло с женской обителью, неизвестно. Но однажды отправились примерно в то место, где она находилась, три брата-лесоруба. И увидели огненный столп, сходящий с небес. Когда подошли к нему поближе, увидели на земле икону Святителя Николая. Отнесли её в Брянск, где бушевала моровая язва, и как только ступили в город, болезнь полностью прекратилась, исцелились даже те, кто уже был заражён. В память о чуде на месте появления иконы был построен храм, но вскоре он сгорел во время грозы, а образ исчез.
И снова был найден. Увидев в этом Промысл Божий, мужики по просьбе монаха Симеона, которому открылась икона, воздвигли храм на месте нынешнего монастыря. В 1705 году по приказу Петра Великого обитель возглавил игумен Варнава, успевший возвести каменный храм с трапезной, колокольню, странноприимную, где монахи принимали паломников. Это не понравилось местным разбойникам, жившим в местечке Девять дубов. Там и правда росли из одного пня девять деревьев, которые срослись между собой. Чем больше прибывало монахов, строителей, странников, тем более беспокойной становилась жизнь лихих людей. В конце концов они напали на монастырь, до смерти замучили игуменов Варнаву и Антония, разрушили всё, что смогли.
* * *
Спустя примерно полвека монастырь вновь начал расцветать и ко времени революции превратился в райский уголок. Особую известность обитель приобрела благодаря чудотворной иконе «Споручница грешных». В 1844 году в Одринский монастырь пришла женщина с маленьким сыном, у которого были сильные эпилептические припадки. После литургии мать попросила отслужить молебен перед иконою Божией Матери «Споручница грешных». Молебен был отслужен – и больной мальчик полностью исцелился. За этим последовали новые чудеса, а спустя два года список иконы был подарен подполковнику Дмитрию Бонческулу. То был человек добрый и верующий, охотно принимал у себя одринских монахов, вот и решено было его хоть как-то отблагодарить. Отблагодарили щедро. Икона «Споручница грешных», что пребывает в храме Николая Чудотворца в Хамовниках, прославилась многими чудотворениями.
Отец Макарий
– А что же стало с оригиналом иконы? – спрашиваю я Наталью.
– Это замечательная история, хотя началось всё очень худо. Когда большевики начали разрушать монастырь, местные жители разобрали иконы по домам. Образ «Споручницы» достался христианке по имени Евдокия. Потом у неё дома случился пожар и она передала икону соседям. Оттуда образ попал в монашескую общину в Карачаеве, а затем в Одессу. Что с ним, где он, было известно – непонятно только, как возвращать. Человек, возомнивший себя владельцем иконы, заломил за неё немалую цену.
И вот в путь отправился добрый монах, живший при обители, схимонах Макарий. Это был удивительный человек. Во время войны служил артиллеристом, вернулся живым и уже дома неудачно упал с крыши. Обезножев, он до конца жизни передвигался на тележке, но не унывал. Был прекрасным резчиком по дереву, помогал матери поднять сестёр, братьев и всю жизнь мечтал послужить Богу. Постриг принял в Оптиной, когда она открылась, потом поселился у нас. Узнав, где хранится «Споручница», он вместе с помощницей матушкой Сусанной на перекладных добрался до Одессы, собрав в дороге сумму, необходимую для выкупа образа. Пока оформляли документы для таможни, он начал мироточить. А день 24 октября 1996 года, когда икона вернулась, стал нашим праздником. Владыка благословил.
Скончался отец Макарий в 2000 году. На его теле обнаружились вериги, которые впились в тело, а ведь запомнился как человек лёгкий, писал стихи, умел и любил шутить, во всём был самобытен. Например, считал, что слово «воробей» следует произносить так: «Вора бей!» На вопрос о возрасте ответил однажды с улыбкой: «Мне сорок лет – столько я служу Богу, а до этого, считай, не жил». В монастыре вспоминают одну сцену: батюшка Макарий сидит на каменном холодном полу, вырезает иконостас, а глаза у него сияют, как у ребёнка.
Послушница
– Трудно вам? Ведь вы почти двадцать лет провели на сцене в качестве актрисы, а потом режиссёра.
– Трудно. Монастырь – это голгофа. Одно послушание следует за другим: читать в храме, столы накрывать, читать за трапезной, посуду мыть, проводить экскурсии – и так весь день. Очень много работы – пасека, скотный двор, молочный цех... А рабочих рук мало. Трудно, потому что, как ни стараемся мы в обители любить друг друга, враг бьёт часто и редко промахивается. Кто пришёл в монастырь за покоем, не выдерживают – покоя у нас мало, но кто оказался у нас по любви к Богу, тот терпит. Как святой отец Алексей Мечёв учил: «Что больше всего нам мешает спасаться? Яшка да окаяшка». Яшка – это наше самолюбие, а окаяшка – дьявол. Но поссоришься – потом помиришься, упадёшь – поднимут. Актёру в обители особенно трудно, потому что он постоянно наблюдает за поведением людей – это профессиональное – и видит многое, чего видеть не нужно. Нужно учиться закрывать глаза на чужие страсти и открывать на свои.