На распутье: год наступивший и итоги прошедшего.
Беседа с протоиереем Евгением Соколовым

Наш корреспондент беседует с протоиереем Евгением Соколовым, настоятелем домового храма в честь прав. Иоанна Кронштадтского при Поморском государственном университете, руководителем миссионерского отдела Архангельской и Холмогорской епархии.

– В качестве «положительного» я бы отметил, конечно, декабрьские драматические события на Манежной площади. Впервые мы, как русская нация, показали, что нас нельзя безнаказанно топтать, над нами издеваться, поносить наши права, всё это делать с язвительной ухмылкой. То есть прорвалось: «Доколе!» Конечно, дико, конечно, грубо, жёстко, жестоко даже. Жаль, власть не поняла, что это был не какой-то национальный выплеск, а произошло это от бессилия иным путём что-то изменить. Я думаю, если бы власть показала хотя бы вот того самого прокурора, который отпустил убийц, ну, не в наручниках, но просто сказала, что накажет его… Но нет. Власть увидела, но, к сожалению, не услышала этот сигнал. Ну что ж, как бы не прозреть, когда будет поздно…

– Вы полагаете, что могла быть какая-то позитивная реакция, кроме репрессий к участникам?

– Меня часто спрашивают: а стоит ли говорить, когда всё бесполезно? Я отвечаю, что отец Иоанн Кронштадтский предупреждал о надвигающейся революции, в набат бил. А его не услышали. И вот можно сказать, что он проиграл. Но кто проиграл на самом деле? Когда сегодня я встречаюсь со старыми членами КПСС, которые говорят о благих намерениях, о том, что всё было задумано правильно, я спрашиваю: разве вас не предупреждали, чем всё закончится? Вы знали, но не захотели прислушаться. И в этом плане события на Манежной стали открытым сигналом власти: если она не прислушается, то потом не сможет сказать: а мы не знали! Теперь они точно знают. Видели и слышали. И теперь Бог им судья, что называется.

Что касается отрицательного, так это то, что мы всему миру опять доказали, что мы лучшие шоумены в мире и что мы всё-таки этот разнесчастный чемпионат мира по футболу будем проводить в нашей стране. Это – наше очередное духовное поражение.

Понимаете, Олимпиада, чемпионат мира – это всё «хлеба и зрелищ». Профессиональный спорт – это современные гладиаторы. Мы поставим стадионы, а эти стадионы потом надо будет наполнять содержанием. Значит, опять нужно будет развивать зрелища. Деньги, что ли, девать нам некуда? Советский Союз разорила гонка вооружений. А Россию гонка за зрелищами разорит. Зарубежье нам всё время подкидывает, подкидывает их. Мы должны понять: пусть мы выиграем все побрякушки в Сочи, пусть выиграем чемпионат мира по футболу – какой бабке станет легче?! Какому ребёнку в детском доме станет легче? Какая умирающая деревня от этого возродится? Не надо говорить, что мы соберём много денег. Пока мы их соберём, всё умрёт в глубинке. Ноль, умноженный на любой миллиард, даёт ноль. Мы сегодня импортируем много продовольствия, и при этом умирают 20 тыс. русских деревень. И в это время проводить мировые шоу?! Лучший шоумен мира – сомнительная репутация для страны. Вместо того чтобы гордиться подвижниками духа: музыкантами, композиторами, великими философами, мы гордимся шоу. Это путь в никуда.

– Но вот говорят, что «спорт высших достижений» тянет за собой общее здоровье нации…

– Нет. Я вам могу привести слова фигуристки Елены Водорезовой, которая начала с Олимпиады в 12 лет, а в 21 год закончила карьеру по состоянию здоровья. Она сказала, что любой спорт высших достижений – это уродование здоровья. Это гигантское перенапряжение тела ради зрелища. Это тщеславие. Высшее проявление гордыни. То есть самим спортсменам лучше от этого не стало. Кроме того, мы видим олимпийских чемпионов, вершинку пирамиды. А те сотни, которые гробили своё здоровье, но результата не получили? Их, несчастных, в общем-то, бросят… Это культ, язычество всё же. Поэтому патриархи соборным решением и обращались к императору в IV веке с просьбой запретить Олимпийские игры.

– Какие изменения вы бы отметили в обществе в прошедшем году?

– Год приносил всё больше разочарования. Меньше люди задумываются о смысле жизни, и всё успешнее навязывается людям привлекательная идея «хлеба и зрелищ». Человек, достигнув хоть небольшого достатка, все силы свои направляет на это. Поездки по заграницам, погоня за новым автомобилем… развращение идёт по нарастающей. Общество всё более и более нравственно и духовно деградирует, увлечённое мощной пропагандой СМИ вот этого лозунга «Хлеба и зрелищ!». Всё более и более людей соблазняются и проваливаются в область бездуховного, в наслаждения, стремясь взять от жизни всё… Почему так происходит? Потеряны ориентиры. У нас нет никакого нравственного кодекса. Сегодня мерилом нравственности является Уголовный кодекс. Если человек не нарушает Уголовный кодекс, он прав, потому что он – свободен. Свобода поставлена выше нравственности. Так не бывает. Нравственность – добровольное ограничение свободы. В результате мы идём по нисходящей. Ещё 20 лет назад было невозможно представить грязно ругающихся при детях, при женщинах. Сегодня это норма по телевизору, в литературных произведениях. Эротика была закрыта, а сегодня это норма даже на детских каналах. Уровень морально допустимого всё время падает и падает, сужаясь до пределов Уголовного кодекса.

– Как же быть?

– Надо чётко решить, что общество выбирает нравственные ценности, записать их конституционно: вот система идеалов, нравственность, которую мы исповедуем. Никто не мешает человеку в этом же обществе искать и другие идеалы. Просто общество в целом говорит: вот это мы считаем идеалом, а вы можете считать им что-то другое, это ваше право. Не надо преследовать за это человека. Но в государственных учебных заведениях, в государственной системе должно придерживаться этих принятых ценностей. Человек вправе усомниться в них, но должен знать, что государство считает вот так. Сегодня же государство считает нормой лишь Уголовный кодекс, всё остальное по принципу: что не запрещено, то разрешено. Главная духовная проблема нашего общества – отсутствие нравственных идеалов. Нет национальной идеи. Нет духовных ценностей, ради которых только и может жить Россия. Это самое страшное.

– Что вы думаете о современной молодёжи?

– Идёт борьба за молодёжь. Всё то, о чём я говорил, относится прежде всего к ней. На неё всегда опирались правители, которые хотели чего-то достичь. Ведь молодёжь – это наиболее мобильная, боевая, жертвенная часть общества, ей нужны не столько материальные стимулы, сколько идеи, в которые бы она поверила. В этом плане сегодня имеются совершенно изуверские, скажем так, технологии, уводящие молодых людей в псевдодуховное сообщество. И вот мы видим ту молодёжь, которую всё более и более опьяняют «уважением прав личности». Но личностью-то надо стать! То есть обрести личностные качества. А сегодня общество поощряет не личность, не личностное бытие, а индивидуальное. Вспомним разные телепроекты вроде «Фабрики звёзд», «Минуты славы», когда пришедшим на шоу юношам и девочкам говорили: прежде всего ты не должен быть похож на других; пусть ты поёшь неправильно, некрасиво, но главное – чтоб непохоже. Ты должен быть индивидуальностью, у тебя должна быть иная причёска, тебе нужно петь с иным выражением, по-другому ставить акценты. Никто не говорит, что ты должен петь чисто, проникновенно, красиво, работать над голосом. Нет – работай над индивидуальностью! Сделай причёску, двадцать серёжек воткни в ухо и т.д. Быть непохожим – модно. И очень много молодёжи поддаётся на это индивидуальное бытие. Всё это дёшево, конечно. А личность невозможно повторить, её надо развивать, это долгий, трудоёмкий, скорбный и мучительный процесс. Хочется пойти по лёгкому пути.

Молодёжь строит свою жизнь, как правило, на живых примерах. Кого сегодня подают как героев нашего времени? Эстрадного кумира, способного избить женщину. Спортсмена, хорошо бегающего по полю, при этом не умеющего двух слов связать. Богатого человека, совсем не знающего ни русской литературы, ни истории, уж не говорю о духовных ценностях. И молодые люди в стремлении к славе, известности – что, вообще-то, свойственно молодёжи в любые времена – увлекаются этими ложными идеалами.

Ещё одно из искушений – навязываемая обществу ювенальная юстиция. При ней настоящее воспитание невозможно. Я уже замечаю, что преподаватели в школах, в детских домах сегодня часто не могут даже минимально наказать школьника, если тот элементарно не прибрался за собой, не вымыл пол. Он тут же заявляет о своих правах. Яркий пример, когда школьники из детдома обокрали подвалы, унеся у людей какие-то соленья, варенья. Когда их поймали и привели к директору детского дома, один паренёк сказал, что пожалуется прокурору. Всё, что директор может, – прочесть словесную нотацию. Даже в угол не может поставить. Как же – ведь это насилие!

– Но ведь насилие иногда действительно имеет место, в тех же интернатах. Как найти гармонию между принуждением и свободой?

– Христос говорит: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 32). Есть духовный закон. Это не правила хорошего тона. Правила хорошего тона – на пляже, в магазине, в музее. Но дважды два четыре неизменно и на пляже, и в магазине, и в музее – это закон математики. И есть духовные законы. Бог создавал мир не только по законам физики, химии, но и по духовным законам. Мы можем достигать разных целей в жизни, но в рамках духовных законов. Нам говорят: ребёнок должен вырасти и сам выбрать, нельзя ему навязывать духовный закон. Но любые знания – это навязывание. Выбор школы, набора учебных пособий – это тоже навязывание ребёнку методики преподавания… Мы не говорим ребёнку: ты должен пойти в школу и взять те предметы, которые ты хочешь. Ребёнок не может заявить в школе: не буду изучать арифметику – я будущий Моцарт. В школе ему даётся, в общем-то, минимальный обязательный набор знаний. Это правильно. Получив эти знания, ребёнок после одиннадцати классов определит свободно, в какой вуз он пойдёт – технический, гуманитарный – или решит получить какой-то навык ремесленничества, рабочую специальность. Свобода – это когда тебе дали знания, а потом сказали: выбирай! Если свободно, приходя в магазин, я нарушаю законы математики, меня посадят в тюрьму, образно говоря. То есть свобода существует в рамках закона. Принцип свободы вне духовных законов – это основной порок общества. Но сегодня общество не просто не знает духовные законы, а препятствует их изучению, в этом я вижу некий цинизм. И ещё больший порок, что эти законы кое-где изучать просто запрещают.

* * *

– Время от времени у вас появляются какие-то бескомпромиссные выступления на разных сайтах. Вы затрагиваете многие вопросы, в том числе «о политике». Где грань между публицистикой и миссионерством, как вы её определяете для себя?

– Действительно, Церковь отделена от государства, и она не должна вмешиваться в вопросы политики, экономики. Но есть области пограничные – скажем, вопрос образования.

Когда нашим детям навязывают на государственном уровне, что Бога нет, что человек произошёл от обезьяны – я должен молчать или не должен? Могу я хотя бы задать вопрос: а почему? Когда я вижу, что какой-то поступок имеет последствия для окружающего мира, призывает к соблазнам общество, то, как священник, я должен возражать.

Врач, лечащий болезнь, тем более инфекционную, обязан указать, чтобы заразный больной был изолирован. И мы этого больного принудительно доставляем в изолятор. Даже если человек просто болеет, кашляет, мы говорим: сиди дома, не заражай других. А когда человек грешит и ты говоришь: не трожь его, он свободен, – это неправильно. Как священник, духовный врач, я должен это дело остановить. Когда какой-то грех, например пьянства, касается лично самого человека, это его выбор; я могу увещевать его, но если он скажет: «Уйдите!» – я, конечно, уйду. Но если он втягивает в пьянку других, это недопустимо! Есть у нас в Архангельске общество содомитов. Оно не один год уже существует, и никто их не трогал. Но когда они стали проводить международный кинофестиваль – простите, вот тут, конечно, мы резко выступили против. Потому что они втягивали в это других людей. Почему мы должны тут молчать? Священник должен резко и нелицеприятно выступить против любой пропаганды греха, греховной болезни, которая захватывает в свои соблазнительные сети окружающих. И тут не надо говорить, что мы отделены от государства. Мы должны вставать на защиту духовных законов, духовного здоровья своей нации.

– Вот вы упомянули про меньшинства. Налицо активизация разных меньшинств – скажем, национальных, кавказских диаспор, криминальных, вот вы сейчас упомянули так называемое «ЛГБТ-сообщество»… Получается, что именно меньшинства сейчас определяют повестку дня?

– Нас постоянно призывают уважать мнение меньшинств. Я не спорю. Конечно, при условии, что их интересы не греховны. А если они греховны и нарушают духовные законы – почему я должен их уважать? Я не спорю, эти меньшинства могут жить в своём узком кругу – и их никто не будет трогать. Ведь и в сфере религии Россия всегда была веротерпима. Не надо путать толерантность и веротерпимость. Толерантность – это что? Это признание, что всё истинно, все религии истинны. Простите, но так не бывает. Мы говорим, что есть духовная истина. Как мы отличаем истинное от ложного? По плодам. Плоды русской веры – великие гении, которых дала Россия! Это трижды спасённый мир: от монголо-татар, от Наполеона, от фашизма. Дойдя до Парижа, мы не взяли никакой контрибуции. Давайте вспомним, что каждый пятый офицер в армии Наполеона был польского происхождения. И ещё до этого, со времён Смуты, они у нас крепко пожгли храмы, пограбили, поубивали. Но мы не тычем без конца польскому народу, что они забыли об этом. А нам сегодня без конца тычут Катынью… Так вот, когда нас призывают уважать интересы меньшинства, можно и нужно уважать эти интересы, если они не убивают интересы большинства.

– Пастыри на стороне большинства или меньшинства?

– Это зависит от того, какое меньшинство и какое большинство. Если большинство порочно, то, конечно, пастыри на стороне истины и духовности. Вспомните Максима Исповедника. Когда ему сказали, что все патриархи подписали уже договор, он ответил, что даже если все за – я буду против. Потому что я знаю, что я в истине.

* * *

– Как вы оцените сегодняшние тенденции в православном сообществе?

– Тут есть поводы для радости. Меняются понемногу люди, которые приходят в храм. Они более решительны, более последовательны в своём желании понять православие и сделать его достоянием своей души. А не просто случайно забредают попробовать. И те, кто приходит – пускай их не так много, – они остаются. Люди воцерковляются, начинают вести реальную духовную жизнь – читают правила, соблюдают посты, знакомятся со Священным Писанием. И эту новую информацию делают для себя духовным смыслом, достоянием своей жизни. Это действительно радует. Конечно, огорчительно, что приходит один человек, а девять уходят туда – за хлебом и зрелищами. Борьбу эту мы проигрываем, конечно. В такое время живём – соблазны пришли в мир. Это целая система соблазнов, изощрённая, работающая ежедневно, ежечасно. Противостоять ей можно только тонкими системными средствами, но мы ничего против неё не выстроили. В этом плане очень тревожная, в общем-то, тенденция.

– А с чем вы связываете то, что приходят люди более решительные?..

– По слову св. апостола, «идеже умножися грех, преизбыточествует благодать». Человеческая душа по природе христианка. И люди, в общем-то, видят, куда ведёт эта тропа, в какое болото уходят их сверстники, которые исповедуют «хлеба и зрелищ». Вот руководитель наркоконтроля Иванов сказал, что около ста тысяч ежегодно гибнет от наркотиков. Мы уж не говорим о пьянстве, не говорим о венерологических заболеваниях, о языке, на котором говорят эти люди и который скоро сравняется с языком Эллочки-людоедочки. А молодые, находясь в этой среде, всё это видят. И нормальный человек, который заботится о себе, шарахается от этих тенденций, он просто уходит и ищет что-то другое. И это «другое» он зачастую находит в Церкви и утверждается здесь.

– Из страха перед таким обществом, для самосохранения?

– Да, из страха и отвращения, для самосохранения, чтобы не стать таким, как те. Это очень важная тенденция. И чем более усугубляются скотские тенденции, тем становится больше таких, кто ищет спасения. Они растут, учатся противостоять злу. Поначалу у них есть смущение, уныние порой бывает, в отчаянии жалуются, что устают. Но те, кто выдерживает до конца, становятся более умелыми духовными воинами.

– Не получается ли так, что православные оказываются в какой-то резервации?

– Я всегда своим девочкам-прихожанкам говорю: помните, что, придя в Церковь, вы становитесь изгоями в обществе, чужими для той системы соблазнов, которые утверждаются сегодняшней властью. Даже форма одежды, проявление скромности высмеиваются. Презирают тех, кто хорошо учится. Многим из тех, кто ходит к нам, в студенческий храм, достаточно трудно в духовном плане – постоянные колючки, насмешки, издевательства порой. Идёт такая духовная война, и она жестока, со своими законами военного времени. Эти люди несут подвиг веры и так растут, понимаете?

Могу сказать об одной девочке, пришедшей к нам полтора года назад. Она очень крепкая и воцерковилась по-настоящему. Её подруги, которые с ней же пришли, говорят: «Мы так ей завидуем! Она приходит в студенческую столовую, ставит поднос, читает про себя молитву, крестится сама и крестит пищу, не обращая ни на кого внимания. Не стесняется! Мы так пока не можем». Всё больше таких людей, которые веруют не на показ, не эпатируют: вот, мол, я какой, а спокойно живут своей верой.

– Очевидно, нужна какая-то внутри общины обстановка любви, чтобы компенсировать внешний «холод»…

– Это самое главное. Я часто говорю своим прихожанам: вы можете прийти в церковь, научиться молиться, поститься, выучить Евангелие наизусть, ходить на все службы. Но если вы не научитесь любить, то главную заповедь – возлюби Бога своего и ближнего своего – вы не исполните. Любить надо учиться. И любить правильно, в рамках духовных законов, о которых я говорил. Научить этому – главная задача священника. Именно эта любовь в общении и держит человека здесь. Он с этого островка любви не хочет уходить. Что такое любовь? – терпение, смирение, послушание, конечно, входят туда и жертвенность, чуткость. Если человек неправ – скажи ему, не оскорбляя, не унижая, попытайся объяснить, почему он неправ. Только так человек воспримет, исправится. Это как выздоровление больного: сначала, когда ему совсем плохо, постельный режим. Но проходит время, температура ниже – он будет вставать; проходит ещё время – и ему разрешают выйти на улицу. Вот так и человек приходит в храм, обуреваемый страстями: ему трудно соблюдать пост, трудно молиться. Но проходит время, и ему всё легче и легче это делать. Помогают общение, взаимоподдержка. Я иногда смотрю на девчонок, которые возвращаются с каникул: у них такая общая радость, будто человек вернулся из космического путешествия, не меньше, – так они бросаются навстречу друг другу, соскучившись по общению… Тот, кто идёт на экзамен, всем рассылает эсэмэску: «Пошла на экзамен, помолитесь». Как одна сказала, новенькая: «Надо же, батюшка! Все бросают свои дела, достают молитвословы и встают на молитву!» Да, это норма: помолиться за человека, идущего на экзамен, отложив на пять минут свои дела. «Батюшка, и ведь помогает!» – «Ну, а как иначе! Когда человек 15-20 начинают о вас молиться, конечно, помогает!» Если этого нет, то просто на послушании, на смирении удержаться невозможно. В основе всего должна быть любовь.

– Какое событие, может быть личное, с теплотой вспоминается вам в прошедшем году, запомнилось вам как позитивное?

– В своих миссионерских поездках, если есть возможность, я всегда посещаю детские дома. Всегда. Общаться с этими детьми, брошенными своими матерями-алкоголичками, – это всегда боль, слёзы, но и радость одновременно. Эти страдающие души порабощены всяческими соблазнами, но одновременно умеют любить. Девочка говорит: «А я всё равно, когда выйду отсюда, получу специальность, – я мамку заберу. Она не виновата, потому что её бабка-пьяница воспитывала. Я её всё равно люблю». Вот это «люблю» в русской душе, в детской особенно, пусть где-то попорченной грехом, – это дорогого стоит. Как много мы ещё можем сделать, если бы нам дали возможность к этим душам приходить регулярно! А мы-то общаемся с ними по остаточному принципу: говорим, а сзади телевизор их соблазняет. Но как их ни пытаются соблазнить – они всё ещё любящие русские дети, которые умеют жертвенно любить своих падших родителей, и свои деревни, и свою нищенскую жизнь. Они рвутся назад, домой, в эти жестокие условия, потому что они любят.

– Чего ждёте вы от 2011 года? На что надеетесь в более далёкой перспективе?

– Мы сегодня настолько слабы духовно, что можем надеяться только на милость Божию. Помните, когда ангелы идут, сжигая падшие города Содом и Гоморру, и те селения, где есть праведники, они обещают помиловать? Я очень надеюсь, что Господь помилует нашу многострадальную страну за малочисленных праведников, которые борются с этой системой соблазнов, духовным беззаконием. И ради их молитвы, их терпения, их страдания, их любви к вере православной, к Творцу Он помилует и поможет нам преодолеть все те горести и скорби, которые на нас обрушились. Не наше дело – принимать или не принимать. Наше дело – терпеливо ждать и просить, молить Бога о помощи. Надеюсь и жду этой помощи Божией в том, чтобы, по пророчеству, Россия воспряла, став тем последним Ноевым ковчегом спасения настоящих верующих православных людей. Последней страной, где могут люди спасать свои души.

– Это надежда. Но в действительности вы встречали этих десятерых праведников?

– Конечно. Я только что приехал из миссионерской поездки в лесной посёлок. Умирающий посёлок, где вокруг всё вырублено, в нём построена церковь в честь Сергия Радонежского. Батюшка приезжает дважды в месяц, общинка там небольшая, 2-3 человека, собираются в холодном храме в валенках и шубах, читают каждый день акафист и молятся. Простые русские женщины. Как женщина всегда спасала Россию, вот и сейчас выпал ей этот крест – молитвенное спасение России. Храмы-то возрождаются повсеместно, но подлинных подвижников, которые постоянно в храме, не так много. Но они есть. Уповаю на то, что ради этих десяти праведников Господь нашу страну спасёт.

Если Господь подаст нам Свою благодатную помощь, то всё изменится достаточно быстро. Я понимаю, что всё, господствующее сегодня, – оно наносное, навязанное русской душе. Вот эта идея «хлеба и зрелищ», она ведь инородная для русской души. Как только ей покажут подлинные ценности, подлинную красоту, она очень быстро отбросит этот морок и пойдёт туда, где истинный источник чистоты и святости. Это совершенно точно. Я вижу, как человек просто не выдерживает соревновательного напора соблазнов… Я вот говорю: надо хотя бы убрать эти соблазны, которые несут разочарование и усталость (не говорю уж даже о возможности проповеди положительных православных ценностей), просто их заморозить – и тогда ещё посмотрим, куда повернётся наш человек.