Иркутская епархия в советский период

В работе Иркутская епархия впервые рассматривается как единое географическое целое, уделяется большое внимание личностям архиереев и анализу состава духовенства; для анализа поставленных задач привлечены неопубликованные архивные материалы. Научный руководитель: профессор Ольга Юрьевна Васильева.

Часть 1. Иркутская епархия в революционные период (1917-1920) и в первые годы Советской власти (1920-1929)

Архиепископ Иркутский Иоанн (Смирнов), 1918 г.

Величайшей святыней епархии были покоившиеся в Вознесенском монастыре нетленные мощи ее первого правящего архиерея святителя Иннокентия Иркутского (преставился в 1731 г., канонизирован в 1805 г.). Готовилась и канонизация чтимого сибиряками епископа Софрония Иркутского (+1778).

В 1917 г. правящим архиереем Иркутской епархии являлся архиепископ Иоанн (Смирнов) (1857-1918, на кафедре 1916-1918). Он родился в 1857 г. в с. Полом Симбирской губернии в семье бедного псаломщика. Окончил Симбирскую Духовную Семинарию (1880) и Московскую Духовную Академию (1884). В 1901 г. принял постриг и рукоположение во иеромонаха. 1903-1908 гг. – настоятель Иркутского Князе-Владимирского монастыря. В 1908 г. – хиротонисан во епископа Киренского, викария Иркутской епархии. 1912-1916 гг. – епископ Забайкальский и Нерчинский. В январе 1916 г. возведен в сан архиепископа и назначен на Иркутскую кафедру.

Известие об октябрьском перевороте было получено в Иркутске 26 октября 1917 г., но установление советской власти в регионе произошло лишь после ожесточенных боев красных с юнкерами, офицерами и казаками в декабре 1917 г., после чего вянваре 1918 г. началось претворение в жизнь декретов и постановлений нового правительства, в т.ч. и декрета СНК «Об отделении церкви от государства» от 23.01.1918. В марте начались первые попытки национализации в Иркутском Вознесенском монастыре, хотя ипомимо «законных мер» антицерковной направленности священнослужители и православные миряне подвергались ограблениям и убийствам. Конкретные документальные данные об этом пока не обнаружены, но есть устные свидетельства – воспоминания о рассказах бывшего насельника Вознесенского монастыря игумена Евгения (Красноперова) (1884-1973): «Во время революции на территории храма расстреливали 30 монахов, а меня три раза выводили на расстрел, но пули летели мимо, тогда меня оставили: «Пусть монашенок остается»[2].

Но в 1918 году «власть Советов» просуществовала недолго: после боев с белочехами в июле 1918 г., непосредственно накануне торжества прославления свт. Софрония Иркутского, большевики оставили Иркутск. Еще 11 июля в городе, по свидетельству летописца Н.С. Романова, повсеместно происходили грабежи, насилия, убийства и поджоги (при отступлении большевиков анархисты освободили уголовников). «Звон в церквах на всенощной плавно у нас в Тихвинской сливается с треском пулеметов, винтовочным выстрелами и жужжанием пуль»[3]. Но 13-го июля, когда состоялось запланированное прославление, по заступничеству святого в городе не прозвучало ни одного выстрела.

С этого же дня власть в Иркутске перешла Сибирскому Временному Правительству, которое сделало серьезную политическую ставку на Церковь в борьбе с большевиками: с аннулированием советских декретов Церкви были возвращены конфискованные земли и имущество, в школах возобновилось обязательное преподавание Закона Божия[4]. В свою очередь Иркутская епархия выразила новому правительству полную поддержку – например, 21 июля состоялся «крестный ход со всех городских церквей на Тихвинскую площадь, где отслужено молебствие по случаю избавления от советской власти»[5]. 31 июля архиепископ Иоанн отслужил панихиду по убиенному императору Николаю II.

Казалось бы, церковная жизнь постепенно возвращалась в обычное русло, 6 октября был заложен новый храм, был возобновлен выпуск «Иркутских епархиальных ведомостей». В ноябре 1918 г. архиеп. Иоанн участвует на проходившем в г. Томске Сибирском церковном совещании, избравшем Временное Высшее церковное управление Сибири и Приуралья во главе с архиепископом Омским Сильвестром (Ольшанским)[6]. Колчаковское правительство ассигновало 32 350 р. на деятельность сибирского ВВЦУ. Вскоре после совещания, 16 декабря 1918г., архиеп. Иоанн скончался (по версии родственников, был убит)[7]. Его преемником по решению ВВЦУ стал епископ Зосима (Сидоровский) (на кафедре 1918-1920), в прошлом ректор Иркутской духовной семинарии, в 1914-1918 гг. – епископ Киренский, викарий Иркутской епархии[8].

В Иркутске, который ненадолго стал колчаковским тылом, проживало огромное количество беженцев среди гражданского населения (постоянно – не менее 50 тыс. человек), в т.ч. духовенство, несколько епископов, существовал даже церковный «хор беженцев»[9].

Постепенно фронт стал приближаться к Иркутску, и антибольшевистские настроения клириков епархии и активных мирян стали все более заметно проявляться. 4 сентября 1919 г. в Преображенской церкви состоялось собрание членов Союза православных христиан, «обсудившее вопрос о помощи колчаковским воинам на фронте и в тылу». Председателем союза был избран еп. Зосима, активно вел себя на этом собрании кафедральный протоиерей М. Фивейский. 16 октября в Михайло-Архангельской церкви под председательством последнего состоялось «общее собрание членов Союза приходов, обсудившее вопросы формирования добровольческих отрядов Св. Креста для борьбы с большевиками и создания пунктов для больных солдатов колчаковской армии»[10].

14 ноября 1919 г. большевики взяли Омск. В Иркутске все чаще проходили митинги, а также различные церковные и общественные мероприятия антибольшевистского характера. Особенно показателен декабрь 1919 г., когда при ощутимой угрозе проигрыша в гражданской войне 4 и 18 декабря 1919 г. в Общественном собрании прошли общие собрания общественных организаций города. В числе участников были члены приходских советов Союза православных христиан, Братства свт. Иннокентия Иркутского. Председательствовал на собрании епископ Зосима. «Собрание открыл председатель Союза приходов М.М.Стразов, призвавший объединиться в Союз защиты веры и спасения Отечества против большевиков. С большой речью выступил священник Н. Троицкий, зачитавший в конце обращение к союзным странам…»[11]

Но уже 24 декабря 1919 г. эсеровский «Политический центр» в Иркутске инициировал вооруженное восстание против режима Колчака (он будет расстрелян в Иркутске 9 февраля 1920 г.), полностью захватил город к 5 января 1920 г., а 24 января власть в Иркутске перешла к большевистскому ревкому. Одним из первых его распоряжений в городе с военным положением стало закрытие 28 января 1920 г. всех домовых церквей и роспуск церковных советов[12]. Готовясь к обороне, большевики превратили храмы и монастыри в боевые укрепления: «Знаменский девий монастырь занят советскими войсками, в числе которых есть монголы, китайцы. Монашек переместили в какое-то одно из помещений, беженцев перевели в другое место. Ограда монастыря – военный лагерь с пушками, пулеметами, аэропланами. Тихое течение монастырской жизни нарушено»[13].

13 февраля 1920 г. в Иркутске, когда угроза реванша белых миновала, военное положение было снято. Вновь началось методичное претворение в жизнь декрета об отделении Церкви от государства: в этот же день упразднены все иркутские духовные школы. В училищах и гражданских школах отменено преподавание Закона Божия, чтение молитв и т.д. 26 марта состоялась первая реквизиция имущества Вознесенского монастыря. Начались первые репрессии против духовенства: 22 марта еп. Зосима («за контрреволюционную деятельность в прошлом и настоящем»), о. Михаил Концевич, М. М. Стразов («за содействие созданию добровольческой дружины Св. Креста в 1919 г. для борьбы с советской властью») были арестованы губернской ЧК. О. Михаил и М. М. Стразов были осуждены 30.11.1920 г. на 5 лет пребывания в концлагере (вместо концлагеря о. Михаил 3,5 года пробыл в иркутской тюрьме), а неожиданным итогом ареста владыки стало публичное отречение епископа Зосимы от сана и монашества (15 мая 1920 г.), что однако «не искупило вины» за «преступления» против советской власти, и освобожден он не был[14].

Епископ Анатолий (Каменский)

В июле 1920 г. национализированное «народное имущество» приходов было поставлено на учет (для этого при губревкоме был создан «стол по отделению церкви от государства»), а затем губревком приступил к заключению договоров с общинами верующих. Полномочиями по взаимодействию прихода с властью наделялся «исполнительный орган религиозного культа» (позже именовался «распорядительным комитетом»). Монастыри продолжили свое существование под видом трудовых артелей.

Следующим шагом в государственно-церковной политике стала кампания по борьбе с нетленными мощами. Главной святыней Иркутской епархии были нетленные мощи ее первого епископа – свт. Иннокентия Иркутского (+1731), почивавшие в Вознесенском монастыре. Решением губернского Съезда Советов 24 января 1921 г. мощи свт. Иннокентия были кощунственно вскрыты. Но, как свидетельствует протокол вскрытия, абсолютная нетленность произвела обратный эффект: предубежденное настроение многих присутствовавших, ожидавших увидеть ватную или восковую куклу, сменилось удивлением и глубоким интересом к мощам, а «изобличители векового обмана» были заметно сконфужены и растерянны[15]. Вскоре мощи были тайно отправлены в Москву, и почти на 70 лет православные иркутяне лишились святыни. 26 января 1921 г. трое священников (В. Флоренсов, Н. Успенский, И. Тихомиров) открыто выступили против поругания, но 4 февраля были арестованы и освобождены лишь в апреле[16].

Следующее испытание, с которым столкнулась Русская Православная Церковь, – кампания насильственного изъятия церковных ценностей, начавшаяся после опубликования 23 февраля 1922 г. декрета Президиума ВЦИК. В Иркутске она началась в марте 1922 г.и прошла без кровавых столкновений.В то же время кампания не обошлась без арестов духовенства и верующих. Наиболее известным судебным процессом в Иркутской губернии явился процесс по делу архиепископа Анатолия (Каменского).

При изъятии ценностей в Кафедральном соборе в апреле 1922 г. были обнаружены предметы, не перечисленные в описях церковного имущества. В сокрытии ценностей был обвинен архиепископ Анатолий, который, однако, в составлении описей не участвовал (они были сделаны Губюстом 20 мая 1920 г., когда он даже не был епархиальным архиереем). Также он был обвинен в связях с бандформированиями Иркутской губернии, в подготовке вооруженного восстания против советской власти. В состав преступления включили и то, что ранее он являлся товарищем председателя главного совета Союза Русского Народа. 28 апреля 1922 г. архиепископа арестовали.По истечении недели следствие было завершено и передано в Ревтрибунал. Судебный процесс широко освещался в прессе: “В газете «Красный пахарь» высшее духовенство – «князья церкви» – и «верха верующих» обвинялись в том, что, «забыв великие заветы Христа о бескорыстии и любви к ближним, не пошли навстречу рабоче-крестьянской власти», внушали населению, что «ценности идут не на голодающих»”[17]. 15 июля владыка был приговорен к расстрелу. Постановлением ВЦИК от 12 января 1923 г. расстрел был заменен десятью годами лишения свободы[18].

Вместе с этими событиями в Иркутске началось становление обновленческого раскола, который был официально оформлен созданием 15 сентября 1922 года неканонического Иркутского Епархиального Управления. Инициатором создания местной «живистской» организации стал кафедральный прот. Михаил Фивейский, а первый живоцерковный архиерей («архиепископ» Василий Виноградов) прибыл в Иркутск 26 мая 1923 г.

Активную помощь обновленцам оказывала и гражданская власть, будучи заинтересованной в развитии раскола. Часть храмов была насильно отнята у канонической Церкви и передана обновленцам. Так в 1924 г. произошло с иркутскими Троицкой, Входо-Иерусалимской, Чудотворской церквами. В июле 1923 г. в пользу «живистского» архиепископа Василия Виноградова была реквизирована архиерейская ризница Знаменского женского монастыря, в 1924 г. – архиерейская ризница Вознесенского монастыря. Также в руки обновленцев попали и многие святыни: честные останки свт. Софрония; чудотворная икона Казанской Божией Матери из кафедрального собора, с которой живоцерковники устраивали крестные ходы[19].

Несмотря на содействие властей, общины и количество прихожан в храмах иркутских обновленцев была немногочисленны, приход денежных средств – небольшим. Денег не хватало даже на налоги и пени, не говоря уже о ремонте и надлежащем содержании храмов. В плачевном состоянии находился кафедральный храм Казанской Божией Матери, с 1922 г. там были разморожены батареи центрального отопления и не проводились зимние службы. В 1929 г. в штате собора были лишь 1 священник, 1 диакон и 1 псаломщик. 17 декабря 1929 г. община передала здание собора в ведение коммунального отдела, в 1930 г. он был взорван.

К 1925 г. по губернии на сторону обновленцев перешло около половины приходов, но в г. Иркутске их приходы были существенно слабее и малочисленнее православных. Наиболее прочные позиции у живоцерковников были в периферийном Киренском уезде (все приходы перешли на их сторону), а также в Зиминском и Тулуновском уездах, где количество обновленческих приходов превышало количество православных. Из духовенства г. Иркутска изначально в число раскольников вошли лишь клирики обоих кафедральных соборов и Спасского храма.

Соотношение обновленческих и тихоновских приходов в Иркутской губернии в 1925 г.

(по данным отчета живоцерковного «архиепископа» Василия Виноградова[20])

Примечательно, что в данный период власти невольно приходилось считаться с религиозностью населения. Например, на заседании Черемховского райкома ВКП(б) 10 апреля 1925 г. было отменено постановление о переносе нерабочих дней Пасхи на празднование Первого мая: железнодорожники в праздничные пасхальные дни не соглашались подавать вагоны для погрузки угля. «Райком вынужден был принять решение «не производить на Пасху работы по добыче угля»[21].

Архиепископ Гурий (Степанов)

Иркутский губернский адм. отдел отказал архиепископу Анатолию в регистрации как «опороченному по суду», и владыка покинул Иркутск. Скончался он в Омске 20.09.1925 г. в алтаре во время великого славословия на всенощной под воскресенье (по другим сведениям – в ноябре 1924 г.).

В сентябре 1924 г. был восстановлен архиепископом Иркутским владыка Гурий. Но в Иркутск он не приехал и проживал в Москве. Вместо него 11.09.1924 временно управляющим епархией был назначен уже находившийся с августа 1924 г. в Иркутске епископ Кирилл (Соколов) (1883-1937), с 1924 г. – епископ Нижнеудинский, второй викарий Иркутской епархии. Будучи также непризнанным гражданской властью, епископ Кирилл 9 октября 1925 г. выехал из Иркутска.

Новым временно управляющим стал епископ Ираклий (Попов) (1875-1937, управляющий в 1925-26 гг.). Он родился в 1875 г. в Ярославской губернии. В сентябре 1925 г. был хиротонисан в епископа Киренского, викария Иркутской епархии и с октября этого же года назначен архиепископом Гурием вместо еп. Кирилла временно управлять епархией. Местные гражданские власти также оказывали на еп. Ираклия давление, чтобы он отказался от управления.

Тем временем 22 декабря 1925 г. в Москве ГПУ инспирировало новый раскол – Временный высший церковный совет под председательством архиепископа Григория (Яцковского). Случаи перехода общин Иркутской епархии в этот раскол неизвестны, существует циркулярное письмо еп. Ираклия от 03.10.26 о полной неканоничности ВВЦС и необходимости административного подчинения митрополитам Петру и Сергию. Однако в 1926 г. в епархии возникла местная церковная смута, позже почти оформившаяся как раскол, связанная с именами еп. Евсевия (Рождественского) (1886-1937), высланного в 1923 г. в Иркутскую губернию, и иркутского протоиерея Николая Пономарева[22].

О. Николай сыграл большую и неоднозначную роль в истории епархии XX в. Уроженец Иркутской губернии (1876), выпускник Иркутской семинарии (1898), он отказался от направления в Казанскую Духовную Академию «за престарелостью отца» и уже с 1898 г. начал вести пастырскую и преподавательскую, а позже – церковно-административную деятельность в Иркутской епархии. С 1908 г. он жил в Иркутске, являлся благочинным, затем – епархиальным ревизором. По некоторым данным, является автором тропаря и кондака свт. Софронию Иркутскому. В 1917 году, на небольшое время отсутствия епархиального архиерея (архиеп. Иоанн выехал для участия на Поместном Соборе), он становится первым лицом в епархии – председателем присутствия Иркутской духовной консистории. Отказывается продолжать служение в кафедральном соборе после передачи его обновленцам, после чего ненадолго арестовывается. Активно и убедительно проповедует против «Живой Церкви».

Епископ Даниил (Шерстенников)

В 1927 г. православный Иркутск постигла первая волна организованных репрессий по сфабрикованным ОГПУ делам: 12 апреля 1927 г. еп. Ираклий с группой активного духовенства (в частности, настоятель Благовещенской церкви в г. Иркутске Я. Я. Галахов, протоиереи В. Н. Флоренсов, И. М. Косцюкевич, С. М. Телятьев)были арестованы. Им инкриминировалась организация «нелегального Комитета взаимопомощи сосланному духовенству» и «распускание разных провокационных слухов, направленных на подрыв советской власти», а также «нелегальные собрания»[25]. 1 июля 1927 г. за антисоветскую агитацию по ст. 58-13 (в редакции 1926 г.) все они были подвергнуты высылке из Иркутской губернии сроком на три года[26]. Владыка Ираклий в 1930-37 гг. занимал различные кафедры, арестован и расстрелян в Пензе 14.02.1937.

Спустя шесть дней, 18 апреля 1927 г., после отказа выполнить требование ОГПУ о переводе Иркутской епархии на сторону ВВЦС или автокефалии, был арестован и еп. Даниил. Для следствия он был отправлен в Москву, где был осужден на 5 лет ИТЛ, отправлен в Соловецкий лагерь[27]. В течение полугода Иркутская епархия оставалась без правящего архиерея.

Тем временем, 25 мая 1927 г., после официального заседания новоучрежденного Синода при митр. Сергии, по епархиям было разослано постановление, в котором правящим архиереям предлагалось организовать при себе временные епархиальные советы и зарегистрировать их в местных органах власти. Далее, 29 июля, митр. Сергием было выпущено «Послание к пастырям и пастве». И в октябре, еще в отсутствие архиерея, после 5-летнего отсутствия межцерковных собраний канонической Церкви (с 1922 г.), Иркутский административный отдел разрешает провести собрание представителей 14-ти иркутских православных церквей с обсуждением отношения к советской власти и «Декларации» для выбора нового состава епархиального совета. Собрание одобрило «Декларацию», признало полномочность митр. Сергия и Временного Патриаршего Синода, выразило благодарность власти за возможность проведения собрания и полное признание лояльности советской власти[28].

Тем временем заштатный протоиерей Николай Пономарев, став активным членом Николо-Иннокентьевского прихода и инициатором различных решений общины, продолжил свою деятельность по поддержке все еще проживавшего в Иркутске еп. Евсевия, фактически уже принявшую характер церковного раскола. В октябре в этом приходе проходит ряд собраний, на одном из которых, судя по сомнительному протоколу, подписанному якобы «общим собранием верующих г. Иркутска» в числе «более 1000 человек» (церковь не вмещала более 400-500 человек), еп. Евсевий избирается управляющим епархией. «От приезда в Иркутск воздержитесь. Общим собранием верующих управляющим епархией избран епископ Евсевий,» – такую телеграмму, находясь во Владивостоке, получил от о. Николая новый временно управляющий Иркутской епархией[29].

Архиепископ Киприан (Комаровский)

13 ноября отрицательно настроенное к архиеп. Киприану собрание верующих Николо-Иннокентьевского храма «дает наказ» о. Николаю ехать в Москву по вопросу о восстановлении еп. Евсевия. Взяв благословение у архиепископа Киприана на поездку в столицу «по делам», он едет в Москву, причем о восстановлении еп. Евсевия он обращается не только в Синод, где терпит полную неудачу (вскоре о. Николай будет заявлять о необходимости митр. Сергию прекратить исполнять обязанности зам. Местоблюстителя, требовать самороспуска Синода, как не всенародно избранного), но и в органы Советской власти: Центральное Административное Управление, а также в верховную прокуратуру, где тоже получает отказ.

По возвращении в Иркутск неадекватные действия не прекратились, например, архиепископ Киприан был признан управляющим «условно» (вместе с еп. Евсевием). В итоге 1 марта 1928 г. архиепископ Киприан «прервал общение и администрирование» (формулировка самого владыки – он не хотел налагать явные прещения) Николо-Иннокентьевской общины. К сожалению, отсутствие источников затрудняет выяснение, как состоялось «воссоединение» Николо-Иннокентьевского прихода, но известно, что следующим управляющим – еп. Варсонофием – в 1929 г. о. Николай был назначен настоятелем Михаило-Архангельской церкви Иркутска. В 1930 г. он, опасаясь репрессий, уехал в Поволжье (впрочем, заключения и ссылок не избежал).

19 февраля 1929 г. архиеп. Киприан арестовывается по обвинению в антисоветской деятельности, освобождается 24 мая 1929 г. с запрещением выезда из Иркутска. После июля он был уволен на покой, в 1932-1937 гг. архиеп. Киприан занимал несколько кафедр, 11 декабря 1937 расстрелян в г. Кирове.

Часть 2. Епархия в годы репрессий (1929-1940)

Епископ Варсонофий (Лузин)

Преследованию подвергались также сами священнослужители: мерами «воздействия», помимо тюремного заключения и ссылок, было усиленное (часто непосильное) налогообложение; лишение избирательных прав, что влекло за собой соц. ограничения, например, лишение продовольственных карточек, возможности покупать продукты по льготному тарифу; психологическое воздействие на семьи священников; невыполнимые сельхоззадания; вообще, оскорбления и издевательства со стороны властей. Верующие также подвергались преследованию: введение пяти– и шестидневной рабочей недели, выдуманные срочные сельхозработы накануне праздников, угроза снижения нормы выдачи продуктов в случае посещения церкви. Часто на селе запрещалось хождение в церковь на праздник (наказание – списывание 10 трудодней или штраф с единоличника 100 руб. в 1933 г.). Имелись случаи жесткого преследования треб по домам (в частности, причащение больного или крещение слабого ребенка), за это угрожали также существенным денежным штрафом (200 руб. в ценах 1932 г.) или исключением из колхоза. Имелись случаи, когда под страхом ареста запрещался сбор на нужды прихода и священника, категорически запрещалось оказание помощи священнику (арендой жилья, продуктами, деньгами, помощью в сельхоззаданиях, например вырубке леса)[30].

Апогеем вышеперечисленных репрессий стал 1937 г., когда подавляющая часть духовенства была арестована и репрессирована, были закрыты практически все оставшиеся приходы (последние два функционирующих храма находились в Иркутске и были закрыты в 1940 г.). Печальным итогом в 1940 г. стала физическая ликвидация Иркутской епархии, от которой не осталась ни одного действующего храма.

Формально механизм закрытия храмов в 30-х гг. был следующий. В случае неуплаты общиной налога или невыполнения ремонта здания церкви (как правило, истощенная налогами и сборами община физически не могла произвести такой ремонт) РИК или горсовет возбуждал ходатайство о расторжении договора с общиной перед Восточно-Сибирским Краевым Исполкомом (ВСКИКом)[31]. Если в течение 15 дней со дня объявления верующим постановления о закрытии во ВСКИК не поступало жалобы от верующих, то решение ВСКИК вступало в силу, в противном случае дело должно было быть передано во ВЦИК. До окончательного решения вопроса о расторжении договора здание церкви должно было оставаться в пользовании верующих, его нельзя было закрывать и опечатывать. Но на практике весьма часто РИКи и сельсоветы закрывали церкви, изымали культовое имущество, превращали храмы в склады, по свидетельству самих сов. органов, «без всяких законных мотивов»[32]. Рассмотрение вопросов, связанных с открытием и закрытием храмов, рассмотрение материалов из райисполкомов и горсоветов было функцией Краевой Культовой Комиссии, главными регламентирующими документами для которой являлось постановление ВЦИКа от 8 апреля 1929 г. и инструкция Постоянной комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИКа от 16 января 1931 г.

Закрыть церковь можно было и на основании решения общего собрания жителей населенного пункта. Как проходили подобные собрания, можно видеть из заявления от 03.04.35 г. верующих граждан села Введенщина Иркутского района в Иркутский горсовет (пунктуация частично изменена):

«1/IV-35 года нашим сельским активом от граждан села Введенщина было созвано общее собрание граждан села, на котором стоял вопрос о закрытии местной церкви. Собрание протекало в извращенном виде, т.е. молящимся не давали выступить, а которые выступали, были всяко осмеяны сельским активом. Собрание умышленно было затянуто до 12 часов ночи, когда большинство граждан разошлись по домам, тогда они поставили вопрос на голосование. Голосование проходило также в явно извращенном виде, т.е. при подсчете голосов голоса верующих умышленно пропускали, и в результате такого голосования они постановили закрыть церковь. Мы, молящиеся граждане села, считаем, что собрание проходило в извращенном виде, просим Вас назначить вторичное собрание и прислать своего представителя. Или разрешить, чтобы открыть церковь. Просим не отказать нашей просьбе»[33].

Впрочем, встречаются редкие свидетельства, когда местное руководство не желало действовать в русле репрессивной политики по указанию центра. Например, 9 июля 1935 г. инспектор по культовым делам при Иркутском горсовете И. Вешников и инспектор Госфондов Иркутского горфо Русинов прибыли в Михалевский сельсовет для проверки и учета культового церковного имущества. Председатель сельсовета вместо того, чтобы предоставить представителя власти, вызвал церковного старосту, чтобы она присутствовала при проверке церковного имущества. У храма сразу собрались члены общины (пожилые женщины). На предложение Вешникова открыть церковь члены общины «загалдели, что мы вас не знаем, кто вы есть, и без общего собрания закрывать церковь не дадим, я [Вешников] был принужден бежать в сельсовет за председателем, председатель пришел и разъяснил им, но присутствовать не стал и никого не послал из представителей власти. На вопрос председателю, почему не предъявите ремонт церкви общине? председатель ответил, что это не мое дело, а общины, задал вопрос: «почему не ходатайствуете о закрытии церкви?» Ответ: «она мне не мешает и здание мне не нужно, пускай себе молятся, а чтобы закрыть, нужно спросить общину; вам хорошо разговаривать здесь, вы побудете здесь и уедете, а после вас как на меня верующие будут смотреть, да и ходить по селу опасно – могут убить» [34]. В итоге Вешникова и Русинова в церковь так и не пустили, но они все-таки составили акт о внешнем состоянии здания и ограды. Копию акта вручили председателю сельсовета на предмет предъявления общине требования необходимости произвести ремонт.

Анализ заседаний культкомиссии (например, заседание от 09.4.1936) содержит различные формулировки обоснований закрытия ею церквей. Наиболее часто встречаемый аргумент – церковь «не функционирует», «пустует» или является «бесхозяйственной» (в большинстве случаев по причине отсутствия арестованного священника). Вторая основная причина: «не делается требуемый капитальный ремонт». В качестве дополнительных иногда указываются «настойчивые требования колхозников и единоличников» или неких «различных учреждений», «настойчивые требования под хоз. нужды». Изредка встречается и такая формулировка: «В виду того, что в делах нет материала, дающего основание для закрытия вышеупомянутых церквей, постановление Иркутского Гор. Совета отменить»[35].

Динамику закрытий по епархии проследить довольно сложно ввиду отсутствия конкретных данных в источниках администрации (довоенный архив епархии утрачен полностью). Косвенно некоторое представление можно получить из данных обновленцев (архив их церковных администраций – ВСКМЦУ и ИЕЦУ – сохранился весьма хорошо). До 1930 г. изъятий приходов у них не было (на 01.01.30 г. у обновленцев 85 храмов, у канонической Церкви по оценке ИЕЦУ – около 120). За период с января по июнь 1930 г. у обновленцев было изъято 22 храма и до 50 приписных церквей (о судьбе последних умалчивается)[36]. На начало 1933 г. обновленцы располагали 10 приходами, на конец – 4[37]. В православной Иркутской епархии на 26.04.37. было 29 церквей и 6 общин[38].

В г. Иркутске на 1929 г. действовало 14 храмов канонической церкви. Начиная с 1929 г. ежегодно власти закрывали 1-2 храма, а в 1934 г., помимо закрытия 2 церквей, передали обновленцам Владимирский собор. К 1937 г. в городе и пос. Ленино осталось 4 храма[39]. Последней в городе Иркутске и епархии вообще была закрыта Преображенская церковь (на основании постановления исполкома Иркутского горсовета от 4 сентября 1940 г.).

Помимо этого, в 1930-1931 гг. иркутским отделом НКВД совместно с горсоветом была проведена тщательно спланированная варварская акция по снятию колоколов. Многие храмы уничтожались и взрывались. От прославленного Вознесенского монастыря осталась лишь надвратная церковь. Также огромной и невосполнимой потерей для города стал взрыв в 1934 г. одного из его православных символов – изъятого у обновленцев кафедрального собора.

Огромным был культовый сбор со священника, который, насколько можно судить, назначался исходя из завышенной суммы вмененного государством («исчисленного райфо»), а не фактического дохода. Например, при реальном доходе ок. 1000-1200 рублей в год (в середине 30-х гг.) и исчисленном райфо 2000 рублей, культовый сбор составлял около 650 рублей, т.о. священнику оставалось менее половины средств[40]. Причем денежными отчислениями налог не ограничивался. В качестве иллюстрации крайне жесткого давления на духовенство можно использовать историю с обязательными поставками мяса в 1934-1935 гг., жалобы на которые очень часто встречаются в архивах административных органов. 24 февраля 1934 г. ЦИК СССР принимает секретное решение, чтобы «при реализации постановлений СНК Союза ССР и ЦК ВКП(б) об обязательных поставках мяса, молочных продуктов, картофеля и других продуктов хозяйства служителей культов, не являющиеся кулацкими, привлекались к поставкам на тех же основаниях, по тем же нормам и в те же сроки, какие установлены для хозяйств крестьян-единоличников каждого данного района». Но данное постановление было практически невыполнимо для священнослужителей, которые, во-первых, практически не вели существенного хозяйства, во-вторых, были людьми пожилыми. Например, 24.10.1935 прот. Павел Постников пишет следующую жалобу в культкомиссию:

«Согласно прилагаемого при сем обязательства по поставке мяса государству в 1936 г. за №70324 мне поставляется в обязанность сдать в означенном году 98 килограмм мяса, как бы обладающему кулацким хозяйством. Но так как мне уже 68 лет и хозяйства у меня не только кулацкого, но даже и никакого нет, не имею я ни скота, ни птицы, ни хлеба не сею, ни сена не кошу, то, считая такой налог несправедливым и совершенно непосильным, прошу Культ-Комиссию ходатайствовать, чтобы таковой налог с меня был отменен»[41]. К прошению он приложил справку, подписанную председателем Усть-Удинского сельсовета, что у него нет ни дома, ни скота, ни сельского хозяйства и что он не облагается сельхозналогом.

Теоретически можно было заменить мясопоставку денежным эквивалентом (8 рублей за кг), что в случае с прот. Постниковым составило бы около 800 рублей – сумма, превышающая остатки средств у многих священников после уплаты культсбора (и то без учета каких-либо трат на свои нужды). Более того, при взимании и без того грабительного мясоналога упоминаются и вопиющие случаи, например, священник М.Н. Индриксон 08.02.36 сообщает, что ему вменяется в суточный срок (!) погасить мясопоставки за 1935 и 1936 гг.

Ответы на жалобы были весьма бескомпромиссны:

«К обязательной поставке мяса государству привлекаются все коллективные дворы и единоличные хозяйства независимо от их имущественного положения и наличия в этих хозяйствах скота и птицы…[далее идет отсылка в цитированному Выше указанию ЦИКа СССР о мясопоставках] Зам. Уполногрпомпищепром»[42].

Первым епархиальным архиереем данного периода с 24 апреля 1929 г. до 25 июня 1930 г. являлся освободившийся из заключения еп. Варсонофий (Лузин) (1884-1937). 25 июня 1930 г. он был назначен на Владивостокскую кафедру, а очередным управляющим был назначен архиепископ Дионисий Прозоровский (1871-1937, на кафедре 1930-1933 гг.).

В 1933 г. против иркутского духовенства секретно-политическим отделом Полномочного представительства ОГПУ Восточно-Сибирского края в феврале 1933 г. было «возбуждено» новое сфабрикованное дело, а в июне 1933 г. по обвинению в «проведении на протяжении многих лет организованной борьбы с Сов. властью и ее мероприятиями» были подвергнуты аресту 12 священнослужителей. В их числе – архиеп. Дионисий, заслуженные, перешагнувшие 70-летний рубеж иркутские протоиереи Симеон Телятьев и Феодор Верномудров.

В обвинительном акте по данному делу говорилось: «В феврале 1933 г. СПО ПП ВСК была ликвидирована контрреволюционная группа православного духовенства, проводившая организованную контрреволюционную деятельность среди верующих масс, используя религиозные предрассудки верующих. Указанная группа через организованные при церквях нелегальные группы «сестричеств» и «кликух-мироносиц» распространяла по городу разные провокационные слухи, возбуждая верующих против мероприятий Сов. власти и подрывая авторитет последней... Группа производила организованную помощь высланному за контрреволюционную деятельность духовенству, собирая для этого денежные средства среди верующих во время богослужения в церквях и среди служителей культа. Данная помощь высланному духовенству имела целью сохранить кадры для борьбы с советской властью» [43].

В качестве подтверждения «проводившейся контрреволюционной деятельности» в обвинительном заключении приведен фрагмент из протокола допроса прот. Ф.Ф.Верномудрова от апреля 1933 г.: «Воспитан я был в религиозном духе, в любви к отечеству, государю и русскому народу, и в своей общественно-политической деятельности я до последних дней внушал эту любовь к отечеству, государю и всему русскому народу. Я до последнего времени считаю, что виновниками гибели Великой Руси, упадка нравственности, междоусобной вражды является революция и те люди, которым чужды 1000-вековые устои Великой Руси и русского народа. Советская власть, как власть антихристианская, чужда запросам русского народа. Насилие с ее стороны в отношении коллективизации, преследование религии, разрушение церквей, ликвидации кулачества ведет не к величию страны, а к ее обнищанию и гибели. Русский народ привык к свободному труду. Трудился для себя и давал пользу государству. Советская власть этих тружеников раскулачила, принудительно их сослала, в их дома вселила людей, которые всю свою жизнь были лодырями. Загнали насильно этих людей в колхозы, от которых в конечном итоге, как мы видим, никакой пользы государству нет. Свои убеждения я выражал на общественных собраниях, в церквях, во время произношения проповедей»[44].

Но несмотря на такие откровенные слова, особое совещание при Коллегии ОГПУ, которое рассмотрело следственное дело во внесудебном порядке, 22 августа 1933 г. вынесло решение об освобождении арестованных, зачтя в наказание предварительное заключение. Освобожденный архиепископ Дионисий был назначен архиепископом Минусинским. После этого он занимал еще несколько кафедр, был расстрелян в Томске 25.10.1937.

В то время, как архиепископ Дионисий был в заключении, 11 июня 1933 г. на Иркутскую кафедру был назначен последний довоенный управляющий архиепископ Павел (Павловский) (1865-1937; на кафедре 1933-37 гг.). Он родился в 1865 г. в Архангельске, окончил Архангельскую духовную семинарию (1885), был приходским священником, епархиальным миссионером. Принял монашество (1915), был хиротонисан во епископа Пинежского, викария Архангельской епархии (1917), в 1920-1925 гг. отбывал заключение, в 1926-1933 гг. занимал различные кафедры.

Наступил 1937 год. В документах чувствуется возникшая решимость властей как можно скорее «разобраться» со все еще функционирующими храмами и приходами. 26 января 1937 г. секретарь облисполкома Вербицкий направил во все райсоветы телеграмму с требованием немедленно выслать сведения о количестве закрытых и действующих церквей в районах[45]. Большинство райсоветов сообщает, что действующих церквей практически нет (местами есть незакрытые юридически, но де-факто не функционирующие). В то же время в списке приходов и клириков от 26.04.1937, предоставленном архиепископом Павлом в областную администрацию, перечислены 29 церквей и 6 общин (в г. Иркутске – только 3 храма). Помимо этого, в документах ГАИО есть просьба архиеп. Павла от 22.02.1937 г. о регистрации его как правящего архиерея районов, относящихся к оставшейся без архипастыря Читинской епархии (реакция неизвестна).

Но государство уже начало процесс полного уничтожения епархии и её клириков. В документах ГАИО за 1937 г. немало доносов на православное духовенство. Примечательно, что и последние обновленцы, которые сами вскоре будут арестованы и расстреляны, в частности «епископ» Константин Знаменский, видимо, почти до самого ареста продолжали писать в прокуратуру кляузы на православных. Муниципальная власть также проявляла несколько повышенную инициативу по возбуждению уголовных дел. Так, например, в письме прокурору гор. Иркутска тов. Макарчук председатель горсовета Таюрский описывает целый ряд отпеваний (жены прот. Верномудрова, прот. Иннокентия Писарева, Дурновой Анны и некоего Стефана) с проведением без разрешения Горсовета «религиозных шествий» от дома в церковь и на кладбище, в которых якобы имело место массовое участие верующих и которые «нарушили уличное движение». Как следствие, горсовет просил привлечь 6 священников к уголовной ответственности. Подобные «похоронные» жалобы ранее не встречаются, непонятно, то ли иркутское духовенство в 1937 г. вело себя более безбоязненно, то ли это преувеличение чиновников, продиктованное требованием «сложившихся обстоятельств».

Остававшиеся функционировать последние приходы (особенно Преображенский храм г. Иркутска) учащенно посещались и проверялись различными советскими чиновниками на предмет контрреволюционных действий и нарушения законодательства. Например, своеобразным издевательством выглядит сделанное 15.10.37 по итогам санпроверки Преображенского храма предписание перед каждым Крещением обрабатывать купель 2% хлорной водой.

Но куда более серьезными являлись действия НКВД, которым было начато формирование ряда дел. Уже в феврале 1937 г. начинаются аресты, принявшие с октября массовый характер. Основное обвинение – организация и участие в несуществовавшей антисоветской (например «церковной контрреволюционно-монархической» или «контрреволюционной, белогвардейской, шпионско-повстанческой») организации, основной задачей которой якобы было «свержение Советской власти путем организации вооруженного восстания при помощи интервентов и восстановления монархии во главе с Кириллом Романовым». На основе вышеупомянутого списка архиеп. Павла, а также ряда источников, посвященных жертвам репрессий, была составлена поименная таблица духовенства епархии на февраль-апрель 1937 г. (приложение 1) со списком действовавших храмов и приходов, отображающая ситуацию непосредственно накануне репрессий и по возможности описывающая последующую судьбу каждого священнослужителя.

Ее анализ выявляет следующее: средний возраст клирика составлял около 57 лет. Возрастные группы распределялись так: 70 лет и старше – 18,5%, 60-69 лет – 18,5%, 50-59 лет (подавляющее большинство) – 42,5%, 40-49 лет – 13%, младше 40 лет – 7,5%. Наиболее пожилыми священнослужителями являлись бывший настоятель Крестовоздвиженского храма протоиерей Симеон Телятьев (82 года, из них 57 лет – в священном сане), видимо, скончавшийся непосредственно накануне репрессий, и заштатный 81-летний священник Иннокентий Могилев, расстрелянный в 1938 г. Единственным священнослужителем моложе 35 лет являлся 27-летний иеродиакон Анатолий (Корнильев) (1910 г.р.).

Накануне ареста клир епархии насчитывал 77 человек. Дальнейшая судьба примерно трети из них (22 человек) неизвестна. Участь оставшихся 54 весьма печальна: 39 (более 70%) человек расстреляно или погибло в тюрьме (как сам архиеп. Павел и прот. Иннокентий Образцов), 7 (ок. 13%) были осуждены на 10 лет ИТЛ или различные сроки лишения свободы, причем дальнейшая судьба всех их, за исключением иером. Евгения (Красноперова), неизвестна. О. Евгений, видимо, как инвалид, был освобожден досрочно 28.02.43, в марте 1945 г. вернулся к священнослужению. Своей смертью, не будучи арестованными, скончались в 1937-38 гг. трое клириков епархии (6%). Только 5 пережили 37-38 гг., не будучи осуждены (9%): прот. Стефан Попов, свящ. Феофил Сизой, свящ. Василий Византийский, диак. Михаил Шляпкин, иерод. Анатолий (Корнильев). В годы ВОВ прот. Стефан Попов, свящ. Феофил Сизой и диакон Михаил Шляпкин стали первыми клириками вновь открытой Крестовоздвиженской церкви. Иеродиакон Анатолий и священник Василий Византийский были участниками ВОВ, но непосредственно в боях, видимо, не участвовали[46].

О том, что ждало осужденных в лагере, можно сделать выводы из свидетельств об иером. Евгении (Красноперове), которого «посадили в тюрьму к рецидивистам, там ему порезали нос, избивая, ударили в голову сапогом и в результате этого он оглох»[47]. Известно также, что его подвергали пыткам, например накручивали волосы на руку и били лицом об стол, все зубы у батюшки были выбиты.

Расстрел стал мученическим венцом, итогом долгой жизни пожилых священников, хиротония большей части которых состоялась до революции. Почти 20 лет они переносили всю неописуемую тяжесть служения при безбожной власти, многие не раз арестовывались и осуждались (например, для 73-летнего прот. Феодора Верномудрова арест 28.10.37 стал седьмым), и вот теперь многие из них сподобились мученического венца.

Бездушность и формальность внесудебного и незаконного органа – тройки НКВД – наглядно показывает тот факт, что умерший в тюрьме 28.01.38 от паралича сердца прот. Иннокентий Образцов был «посмертно» приговорен к расстрелу 10.02.38. Поистине черными днями стали 14 и 27 февраля, когда одних только православных священнослужителей было расстреляно не менее 14 и 10 соответственно. Вместе с ними погибли также и многие миряне. Четверо обновленцев во главе с «епископом» Константином также были расстреляны 27 февраля.

Согласно докладу И.И.Терновой, «в архиве Управления ФСБ по Иркутской области в справке, датированной 1938 г., об итогах выполнения приказа № 0047 от 30 июля 1937 г. указывается, что всего по делу так называемой «контрреволюционной церковно-монархической» организации было осуждено 115 человек. Из них по первой категории (расстрел) – 98 человек, по второй категории (ИТЛ) – 17 человек… В 1958 г. вследствие пересмотра дела «контрреволюционной церковно-монархической организации» было установлено, что все лица, проходившие по данному делу, были репрессированы необоснованно»[48].

Таким образом, итогом первых 20 лет советской власти стало физическое уничтожение наиболее значимых храмов и монастырей, похищение и исчезновения святынь (в первую очередь, мощей свт. Иннокентия Иркутского), расправа над практически всеми оставшимися священнослужителями в 1937-38 гг. И хотя в 1939-40 гг. в Иркутске еще теплился последний уголек православия – функционировали Преображенская и Никольская нагорная церкви[49], но в любом случае это была капля в море: к 1939 г. уничтоженная Иркутская епархия практически перестала существовать.

Следствием прекращения существования храмов стало возникновение неофициальных, тайных форм религиозной жизни. По свидетельству архиепископа Керченского Анатолия (Кузнецова), изредка на домах немногочисленными священниками, в частности протоиереем Стефаном Поповым, при большой конспирации совершалась Божественная Литургия[50]. Также задокументированы случаи организации и возглавления мирянами богослужебных собраний, а порой даже и совершение треб, причем часто при снисходительном отношении местных (сельских) властей.

Необходимо отметить подвиг мирян, тайно сохранивших святыни из закрытых и разоренных храмов. Например, «некая прихожанка Агриппина Жданова, жительница Иркутска, хранила у себя три антиминса, переданные ей протоиереем Михаилом Концевичем. В 1940-е годы она отдала один антиминс в Михайло-Архангельскую церковь, а два остальных – в Знаменскую»[51]. Одна из святынь Знаменского монастыря – Евангелие, подписанное и подаренное монастырю Петром I, до возвращения в Знаменскую церковь хранилось в куче угля.

Приложение 1. Сведения о клириках Иркутской епархии на апрель 1937 г. и их судьбе

Часть 3. Восстановление церковной жизни на территории Иркутской области (1943-1948)

Иркутск. Храм Преображения Господня. Фото: Олег Берлов

Специального органа по взаимодействию Церкви и государства еще не существовало, и справки прот. Стефану Попову (17 июня 1943 г.), священнику Феофилу Сизому и диакону Михаилу Шляпкину (20 июля) о праве служения в церкви подписал уполномоченный Иркутского горсовета, завгоркомхоз И.М.Брикман. 56-летний о. Стефан служил в Томской епархии, после ссылки (1927-1934) в Красноярский край проживал в Иркутске на иждивении детей. О. Феофил и о. Михаил – довоенные клирики г. Иркутска, избежавшие репрессий 1937 г. (видимо, причина в том, что в 1937 г. они уже находились за штатом на гражданской работе).

8 июля 1943 г. Иркутский облисполком принял решение «О передаче культового имущества», по которому группе верующих разрешалось получить церковное имущество из числа дублетных экземпляров, хранящихся в областном краеведческом музее и не имеющих художественной или исторической ценности (в частности, 3 антиминса, 3 дарохранительницы, 10 священнических, 5 диаконских облачений и 1 архиерейское облачение и др.)[56].

После образования в октябре 1943 г. Совета по делам РПЦ, в конце февраля 1944 года начал свою деятельность первый уполномоченный Совета по Иркутской области И.Ф.Голубев (1888-1958), занимавший свою должность по октябрь 1952 года. О нем известно, что он был педагогом по образованию, поздно (в сентябре 1941 г.) вступил в партию. Голубев в целом занимал достаточно нейтральную позицию и содействовал верующим в решении их проблем и нужд, стараясь при этом придерживаться задаваемой Советом линии по взаимоотношению с Церковью. Впрочем, ряд фактов вызывал недоумение и недовольство Совета, например попытка Голубева получить для епархии из музея «не представляющие художественной ценности» 500 антиминсов. Также несколько раз имели место «утечки» служебной информации, например слишком заблаговременное (за 7 мес.) предупреждение в 1949 г. архиерея о запрете впредь каких-либо крестных ходов, которое необходимо было сделать непосредственно накануне праздника Богоявления 1950 г. Трудно сказать, делал ли И.Ф.Голубев «утечки» сознательно или нет, но они приносили определенную пользу руководству епархии, давая понимать текущее положение дел в церковно-государственных отношениях.

2 ноября 1943 г. в Иркутск к больной парализованной жене и дочери из ссылки вернулся протоиерей Николай Пономарев. Через полтора месяца ему отказали в проживании в Иркутске как режимном городе, о чем он 24 января 1944 г. письменно доложил патр. Сергию. Но вскоре по особому ходатайству о. Николая перед Верховным Советом СССР (возможно, поданному через патр. Сергия) он получил право прописки и проживания в Иркутске, в который окончательно переехал 26 февраля 1944 г. В тот же день он был зарегистрирован И.Ф.Голубевым как только что приступивший к своим обязанностям.

В июле 1944 года архиепископ Варфоломей посетил Иркутск, служил в Крестовоздвиженской церкви. У пожилого владыки, управлявшего огромной епархией, в которую входило несколько областей, физически не хватало времени и сил заниматься взаимодействием с уполномоченными на местах, в частности в Иркутской епархии. Поэтому 25 сентября 1944 г. он назначает о. Николая благочинным с широкими полномочиями. В тот же день он пишет И.Ф. Голубеву: «Извещаю Вас, что моей резолюцией от сего числа протоиерей Пономарев Николай назначен благочинным церквей Иркутской епархии и ему мною дается уполномочие давать свое заключение (вместо меня) о целесообразности открытия той или иной церкви в области для представления Вам. Варфоломей, А. Н-Сибирский и Барнаульский»[57]. Также о. Николай занимался формированием штата духовенства, характеристику на подходящего кандидата направлял в Новосибирск архиепископу Варфоломею, который выносил резолюцию о соответствующем назначении клирика.

Отсутствие архиерея в Иркутске (в следующий раз он посетил Иркутск, судя по некоторым документам, только в декабре 1946 г.) негативно влияло на процесс открытия приходов, т.к. активная позиция архиерея могла бы ускорить принятие положительного решения относительно того или иного ходатайства. Верующие понимали ущербность ситуации и ходатайствовали перед патриархом Алексием о назначении в Иркутскую епархию епископа, предлагая в качестве кандидата в епископы благочинного протоиерея Николая Пономарева[58]. Но до 1948 г. Иркутская кафедра оставалась незанятой.

Число поданных в Совет по делам РПЦ (далее – СДРПЦ) ходатайств по Иркутской области было очень незначительным (1943 – 1, 1944 – 18, 1945 – 21, 1946 – 18, 1947 – 10, 1948 г. – 3; всего в 1943-1948 гг. – 71). С 1943 г. по 1948 г. в Иркутской области решением СДРПЦ было учреждено лишь 17 приходов, а фактически открылось еще меньше – 15 (13 церквей и 2 молитвенных дома). При этом в конце 1948 г. И. Голубев отмечал, что из 23-х районов области (всего их было 44) за 1944-1948 гг. не было подано ни одного ходатайства, причем в 14 из них были церковные здания (общим числом 60), 5 церковных зданий были свободны (по 2 – в Жигаловском и Усть-Кутском, 1 – в Аларском районе).

Отсутствие ходатайств И. Голубев объяснял: a.) нехваткой на местах инициативных людей (которыми обычно были священно– и церковнослужители, старосты, активные прихожане); б.) согласием местных жителей, несмотря на определенную религиозность, на эпизодичный приезд командированных священников с главными требами, с отсутствием заинтересованности в интенсивной церковной жизни; в.) нежеланием духовенства открывать малопосещаемые приходы в периферийной местности. При этом особо он отмечал, что в районах, откуда ходатайства не поступали, «нет совершений обрядов незарегистрированным духовенством или собраний групп верующих для совершения треб лицами – бывшими и активными церковниками»[59].

По свидетельству И. Голубева, отношение местных районных властей к любым ходатайствам об открытии храмов было отрицательным. Особенно выделялись руководители Куйтунского и Тайшетского районов, которые лично заявили уполномоченному, что они не допустят открытия церквей в своих районах. «Соответственно своему отношению к ходатайствам руководители этих районов дают установки и сельсоветам. А последние, выполняя указания района, допускают грубое обращение с верующими.»

Например, когда верующими было подано в сентябре 1945 г. первое ходатайство об открытии церкви в г. Тайшете, то каждого из подписавшихся персонально вызывали в горсовет, «применяли всяческие меры, запуги, страсти, обещали дать неподсильные налоги, а…гражданку Ильину Е.Ф., мало того, что стращали в Горсовете, направили в НКВД…Начальник милиции тов. Крюков стал ругать [Ильину] старой дурой, стучать об стол наганом, ругаться богохульными матерными словами»[60].

Список и даты регистрации приходов в Иркутской области[61].

1. Крестовоздвиженская церковь в г. Иркутске – 31.05.1943 г.

2. Церковь Казанской иконы Божией Матери в пос. Тельма – 25.12.1944 г.

3. Церковь Святителя Николая Чудотворца в г. Зима – 26.03.1945 г.

4. Церковь Святителя Николая Чудотворца на ст. Тулун – 23.05.1945 г.

5. Церковь Воскресения Христова в с. Верхоленск – 1945 г.

6. Церковь Архангела Михаила в Иркутске – 14.06.1945 г.

7. Церковь Святителя Николая Чудотворца в пос. Лиственничное – 01.10.1945 г.

8. Церковь Знамения Пресвятой Богородицы в Иркутске – 03.10.1945 г.

9. Церковь Св. Апостолов Петра и Павла в с. Буря – 13.03.1946 г.

10. Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в г. Тулун – 03.06.1946 г.

11. Молитвен. дом свт. Николая Чудотворца в г. Черемхово – июль-август1946 г.

12. Церковь Рождества Христова в г. Бодайбо – 29.10.1946 г.

13. Церковь Святителя Николая Чудотворца в г. Нижнеудинск – 19.06.1946 г.

14. Церковь Святителя Николая Чудотворца в пос. Слюдянка – 13.12.1946 г.

15. Молитвенный дом Святителя Иннокентия в пос. Суетиха – до 21.06.1947 г.

Помимо вышеназванных приходов, СДРПЦ были приняты решения об открытии Успенской церкви в с. Барлук и Троицкой церкви в г. Иркутске, но в итоге они так и не были переданы верующим (причем решение об открытии Троицкой церкви (в числе 28 церквей) было отменено СовМином СССР 28.10.1948 г.).

По договору о передаче церковного здания в пользование верующим приходская община обязалась произвести ремонт на свои средства, что было, как указывает И.В.Смолина, на данном этапе самой острой проблемой, требующей решения практически с первых дней открытия приходов. Почтивсе церкви требовали капитального ремонта. Например, Покровская церковь в г. Тулуне находилась в весьма плачевном состоянии: здание храма было варварски «приспособлено» под мастерские Тулунской машинно-тракторной станции: был пробит и поврежден цоколь, разобраны верхняя часть колокольни, здания свод и боковые стены в центральной части. Стекла везде выбиты и вынуты. Входные двери и каменные крыльца повреждены и требовали капитального ремонта. Вокруг здания было навалено до 150 м³ кирпичного боя и прочего мусора. Такая картина была характерна для многих храмов области[62].

В январе 1945 г. состоялся Поместный Собор РПЦ, избравший новым патриархом митрополита Алексия (Симанского). СДРПЦ выслал И. Голубеву телеграмму:«Согласно решению состоявшегося в ноябре совещания епископов, созывается 31 января 1945 года в Москве поместный собор православной церкви. Вместе с епископом на собор выедут: один представитель духовенства и один представитель мирян, а от епархий, где нет епископа, только один представитель духовенства. Съезды епархиями не проводятся. Указанные представители выделяются усмотрению епископа. Окажите содействие своевременному выезду их Москву»[63]. Делегатом Поместного Собора от Иркутской епархии стал настоятель Крестовоздвиженского храма прот. Стефан Попов, которому уполномоченный оказал помощь в обеспечении билетов на поезд.

Сохранилось сообщение прот. Н. Пономарева, как 5/6 мая 1945 г. в г. Иркутске прошел праздник Пасхи в единственно действовавшей в Иркутске Крестовоздвиженской церкви. Накануне Вербного воскресенья и в Страстной четверг вечером (на чтении 12 Евангелий) и в сам праздник Пасхи служба проводилась одновременно в летнем и зимнем храме. Обе половины храма вместили максимум 1500-1800 человек, а в церковной ограде и за оградой на улице «жаждущих попасть в церковь было от 3200 до 3500 человек». «9 мая – в радостный день нашей Победы, когда в храме совершалось торжественное благодарственное молебствие, храм далеко не мог вместить всех, поспешивших в этот день сюда в порыве благодарного чувства». 13 мая, когда совершалось поминовение погибших на поле брани, панихида совершалась в ограде церкви, т.к. церковь не смогла вместить всех пришедших[64].

С лета 1946 г. и прот. Н. Пономарев, и архиеп. Варфоломей и сами православные иркутяне ходатайствовали перед Святейшим Патриархом о возвращении мощей свт. Иннокентия. В СДРПЦ поступило 8 ходатайств Святейшего о возвращении св. мощей, в числе которых было и ходатайство о мощах свт. Иннокентия. К сожалению, мощи свт. Иннокентия так и не были возвращены верующим.

Наконец, 3 июня 1948 г. управляющим вновь восстановленной Иркутской и Читинской епархией (включающей Иркутскую, Читинскую области, Якутскую АССР, а с ноября 1948 г. и Бурятскую АССР[65]) был назначен архиепископ Ювеналий (Килин) (1875-1958, на кафедре 1948-1949). 16.02.35 г. он был рукоположен в епископа Синьцзянского (РПЦЗ), в октябре 1945 г. воссоединился с Московской Патриархией. Перед назначением в Иркутск около года занимал Челябинскую кафедру. «Все те, кто знал лично Владыку Ювеналия, всегда вспоминали его с особенным чувством. Это был, если можно так выразиться, Христианин с большой буквы: такой глубокой веры, простоты в общении, в быту, такой искренности, чистоты, высокого аскетизма и, прежде всего, какого-то потрясающего смирения»[66]. Владыка ходатайствовал о возвращении мощей свт. Иннокентия, произвел некоторые административные перестановки. В частности, прот. Н. Пономарев в ноябре-декабре 1948 г. был последовательно освобожден от обязанностей благочинного, а потом и вовсе отправлен за штат (судя по всему, владыку Ювеналия о. Николай не устраивал с нравственной стороны).

Вскоре архиеп. Ювеналий столкнулся с проблемой открытия Троицкого храма. Еще 11.04.1947 г. уполномоченный И. Голубев отправил в СДРПЦ все необходимые для открытия церкви документы. Но в связи с начавшимися переменами в церковно-государственной политике вопрос надолго «повис в воздухе». Не дождавшись ответа, 01.05.1948 г. верующие решились написать письмо И.В.Сталину, подробно изложив суть дела и испросив содействия, итогом которого явилось указание члена СДРПЦ И. И. Иванова «дополнительно проверить реальность восстановления здания силами верующих»[67]. Но и в иркутском облисполкоме, и в отделе по делам архитектуры, и сам уполномоченный единодушно видели единственное решение проблемы в передаче храма общине верующих. Наконец, после очередных проволочек, 02.09.48 г. было получено разрешение об открытии прихода. В тот же день владыкой был назначен настоятель (свящ. Василий Репин) с немедленным предписанием начать ремонт, а И. Голубев зарегистрировал настоятеля и общину. Первоначальный ремонт был сделан очень быстро, в конце ноября уже было запланировано освящение, но неожиданно уполномоченный получил секретную телеграмму с указанием «приостановить открытие прихода», что и было сделано 1-2 ноября, аргументацией послужила необеспеченность объекта материалами.

Примечательно, что в этих условиях 7 декабря 1948 г. даже зам. начальника Управления по делам архитектуры при СМ РСФСР В. Голли пишет И. Голубеву, что «по данным Иркутского Облотдела по делам архитектуры община верующих может обеспечить приобретение необходимых материалов для окончания начатых работ. Управление, исходя из интересов сохранности памятника архитектуры, просит Вас не оказывать препятствий в деле восстановления Троицкой церкви»[68].

Почему-то И.Ф. Голубев не был своевременно проинформирован о причине приостановления восстановительных работ и об его окончательном характере, и еще в течение года ситуация «висела в воздухе», пока приход не был окончательно закрыт. 28.09.1949 г. здание храма и дома при храме было окончательно отдано для оборудования планетария[69].

Показательны и бытовые условия, в каких пришлось жить архиепископу. 19 ноября 1948 г. настоятель Знаменской церкви прот. С. Попов пишет И. Голубеву о том, что в июне 1948 г. в Иркутск назначен архиепископ Ювеналий, который поселился в доме на ул. Ангарской, 14. «Но соседство с посторонними нецерковными жильцами для архиепископа нежелательно: по ночам у них играло радио, они поют песни, жарят мясо, запах которого мешает архиепископу, молодые люди и девушки пишут в коридоре нецензурные слова. Сами жильцы переехать не возражают, если им предоставят квартиры от жилуправления»[70].

Подводя итог особенностям открытия храмов в Иркутской области, с сожалением необходимо отметить, что столь малое количество открытых храмов по сравнению с другими, особенно центральными регионами, было вызвано низким уровнем религиозности населения, недостатком инициативных и грамотных руководителей религиозных групп, отсутствием в области архиерея в 1944-1947 гг. Достаточно реальным (при наличии ходатайств) в этот период могло быть открытие еще как минимум 3-5 приходов в добавление к имеющимся 15. С 1948 г. же года, как показало «закрытие» практически восстановленного и готового к освящению Троицкого храма г. Иркутска, открытие новых приходов стало практически абсолютно невозможным на несколько десятилетий.

Часть 4. Иркутская епархия под управлением архиеп. Палладия (Шерстенникова) (1949-1958)

Архиепископ Палладий (Шерстенников)

Будущий архиепископ Палладий родился в 1896 году в Вятской губернии в семье священника. Окончил Вятскую духовную семинарию (1916) и Казанскую духовную академию (1923, полный курс без написания выпускной работы), 2 курса медицинского факультета Казанского университета (был отчислен в 1922 г. как «служитель культа»). В Казани рукоположен в диакона (1921), во священника, пострижен в монашество (1922), возведен в сан архимандрита (1924), был настоятелем в нескольких Казанских монастырях. Хиротонисан во епископа Елабужского, викария Казанской епархии (1930). В 1930-1939 гг. занимал ряд викарных и самостоятельных кафедр, возведен в сан архиепископа (1938). Будучи архиепископом Калининским, 15.08.1939 арестован и 04.03.1940 г. осужден на 8 лет ИТЛ. Отбывал срок на Колыме[72]. Архиеп. Анатолий (Кузнецов) вспоминал: «Я помню, каким Владыка Палладий приехал после лагеря: кожа да кости! Это страшно, что он пережил, не дай Бог попасть туда!»[73]. 15 августа 1947 года он был освобожден, перед назначением в Иркутск некоторое время управлял Семипалатинской (1947-1948) и Омской (IX.1948-II.1949) епархиями.

9 июня 1949 г. ему было поручено управление Хабаровской епархией (Амурская область, Хабаровский и Приморский края, Якутская АССР), в состав которой входило всего лишь 11 приходов (другие регионы Дальнего Востока: Камчатская, Магаданская и Сахалинская области – до 1985 г. вообще не имели приходов РПЦ). В 1949 г. владыка Палладий был назначен только «временно управляющим», но в действительности с этого момента вплоть до 1988 г. все Иркутские архиереи управляли приходами Хабаровской епархии, являясь, таким образом епархиальными архиереями огромной территории (ок. 4 млн. км²) с весьма малым количеством и неравномерным распределением приходов (большинство их было сконцентрировано на территории Иркутской области).

Владыка Палладий совсем недавно освободился из лагерей, имел неснятую судимость и последовательно стремился к нормализации отношений с гражданской властью путем строгого выполнения предъявлявшихся требований. Еще при первом знакомстве Голубев отметил: «По отзывам духовенства, Палладий более, чем Ювеналий, требователен к духовенству, пользуется авторитетом. Среди верующих имеются недовольные, называя его «советским» епископом. Не в пример Ювеналию, выезды в район совершает без особой торжественности, на приеме у меня бывает без сопровождающих. Бюллетень своей деятельности не печатает. Нарушений закона о церкви не допускает и по многим своим мероприятиям предварительно обращается к уполномоченному»[74].

Естественно, владыка не был каким-то безвольным и бездеятельным «послушником» властей, он был скорее «дипломатом» в сложных условиях. «С приездом епископа жизнь епархии закипела. Он был молодой, очень деятельный. Быстро налаживал духовную жизнь. Ремонтировал, реставрировал, строил, делал росписи, к большой радости Иркутской общины верующих…»[75]. Но все же порой «дипломатические принципы» владыки вызывали несогласие духовенства. Интерес представляет следующая характеристика, данная владыке священником Анатолием Зубовичем (беседа с уполномоченным СДРПЦ И.Т. Житовым, 1955 г.):

«Здесь мы расходимся во взглядах с владыкой. Нам все же надо вести миссионерскую службу среди населения, общаться с верующими, беседовать с ними, бывать у них. А владыко против этого, он утверждает, что наше дело иметь с верующими только в церкви, с амвона проповедовать и исполнять требы по просьбам верующих на дому. Мы между собой судим, почему мало ходит верующих в церковь. Ведь в церкви все прекрасно оборудовано, светло, тепло, чисто, два хора певчих поют, часто архиерейская служба бывает, священники на вид подобраны. Очевидно, спад начался, мы мало ведем работы среди населения.

Мы, священники произносим проповеди на духовные темы, из Евангелия и Библии берем содержание для проповедей. А владыко произносит проповеди на патриотические и светские темы. Он много говорит о мире, о международном положении, о достижениях и событиях в Советском Союзе. Честное слово, если закрыть глаза и слушать владыку, то можно подумать, что это лектор, присланный из ЦК партии»[76].

Весьма характерным был и эпизод с посещением в 1957 г. иркутским духовенством планетария, который был устроен в здании бывшей Троицкой церкви (об открытии которой так остро стоял вопрос в 1947-49 гг.), описанный И.Т.Житовым:

«Архиерей попросил меня оказать содействие духовенству в посещении планетария. Я договорился с директором планетария на 29 октября 12 часов дня на внеплановый сеанс. Тему лекции выбрали архиерей и протоиерей Гребинский. К назначенному времени явились архиерей, 15 священников и 2 церковных старосты. Лекцию на тему «Было ли начало, будет ли конец мира» читал лектор преподаватель математики средней школы тов. Люшин, продемонстрировано целый ряд картин, звездное небо, путешествие по Иркутскому меридиану, рассвет, восход солнца и луны. По предложению директора планетария архиерей сделал запись в книге посетителей: «29/Х-1957 года. Сегодня впервые я и мои сослуживцы побывали в планетарии, предупредительный прием администрации и дирекции нас пленили, а данные науки нас не смутили. Спасибо. Архиепископ Палладий». Устно заявил: «Где Библия поставила точку, там наука идет вперед». После этого, по приглашению архиерея, все духовенство приехало в собор, где, я думал, будет обмен впечатлениями, но только сфотографировались перед иконостасом и разъехались по своим местам. Все остались благодарны лектору и довольны содержанием сеанса. Не приехали из г. Черемхово священники Георгиевский и Зубарский, которые сочли для себя оскорбительным и кощунством бывать в планетарии»[77].

Является достаточно примечательным, что владыка практически сразу восстановил в правах настоятеля и благочинного заштатного прот. Николая Пономарева. Видимо, он закрыл глаза на его нравственность и нечистоплотность, ценя его как удачного администратора.

Одним из следствий неснятой судимости был запрет на въезд владыки в ряд городов и в погранполосу. Он не мог «официально» находиться в Москве (поселиться в гостинице), возникали трудности с посещением храмов епархии вне Иркутской области (даже в соседнем Улан-Удэ) – необходимый пропуск выдавался владыке не всегда. Тем не менее весной 1953 г. архиепископ Палладий был вызван в Москву в качестве временного члена Священного Синода. После смерти 8 марта И.В. Сталина архиереи, присутствовавшие в тот момент в Москве, были включены в немногочисленную (5 человек) делегацию РПЦ, которая приняла участие в похоронах вождя и возложении венков. Одним из них и оказался Владыка: «Он сам потом этому случаю удивлялся и считал его промыслительным, ведь он 10 лет был на Колыме, а потом стоял у гроба человека, именем которого все это совершалось»[78].

В сентябре 1952 года должность уполномоченного по делам РПЦ по Иркутской области была упразднена. Дела, бывшие в ведении И.Ф.Голубева, были переданы уполномоченному по делам религиозных культов И.Т. Житову (и.о. уполномоченного по делам РПЦ в 1952-1959 гг.). Как метко отметила Т.Г. Берхина, «Житов, судя по записям и комментариям в его «Дневнике», чувствовал себя как бы вторым (а может, и первым) архиереем, и относился к священству начальственно... В его записях постоянно встречаются выражения: «Архиепископ Палладий сообщил…настоятель собора Гребинский доложил…»[79]

Но владыка нашел общий язык и с И. Житовым, который даже ходатайствовал в 1955 г. о снятии с архиепископа Палладия судимости.

При архиепископе Палладии количество ходатайств об открытии храмов уменьшилось, однако попытки добиться положительных решений продолжались и в 1950-ее. Уполномоченный И.Т. Житов всячески противодействовал этому, требуя сотрудников райкомов КПСС соответствующим образом воздействовать на определенных людей, проводя «разъяснительные беседы». Ни одного нового прихода в Иркутской области в 1950-е открыто не было, зато в 1956 г. была закрыта Петропавловская церковь с. Буря. Из-за противодействия уполномоченного СДРПЦ по Хабаровскому краю в сентябре 1955 г. потерпела неудачу попытка отправить иркутское духовенство на Камчатку и Сахалин (там не было ни одного храма) для изучения возможностей открытия приходов и совершения треб – иркутские священники не были пропущены дальше Хабаровска.

Статистические данные по Иркутской и Хабаровской епархиям на 01.01.1954[80]

Основную долю в составе духовенства в 40-е – 50-е гг. занимали клирики довоенного посвящения (в 1954 г. в среднем по епархии около 60% священнослужителей были старше 55 лет). Порядка половины приходов и клириков находилось на территории Иркутской области, причем иркутян из них было меньшинство, большей же частью это стали люди, оказавшиеся в Иркутской области из-за репрессий, переселившиеся добровольно. При этом весь послевоенный период (1940–1950-ые гг.) удельный вес репрессированного духовенства в области составлял 40-45%.

Например, в составе клира были бывшие служители Псковской духовной миссии прот. Петр Кудринский (1877-1964, в 1951 г. осужден на 25 лет ИТЛ, освобожден в 1954 г.) и прот. Николай Миронович (1899-1979, в 1945 г. осужден на 20 лет ИТЛ, освобожден в 1956 г.). За службу священниками на оккупированных Украине и Белоруссии во время ВОВ провели 10 и 7 лет в ИТЛ прот. Павел Травка (1896 – после 1974) и прот. Анатолий Зубович (1890-1957). Здоровье значительной части из них, и без того уже немолодых, было сильно подорвано, об этом говорит и тот факт, что большинство арестованных в конце 30-х гг. клириков были актированы как инвалиды или нетрудоспособные (прот. Михаил Мещеряков, иером. Евгений Красноперов, иер. Валериан Георгиевский). Многие из них сталкивались с проблемами с передвижением и проживанием в отдельных городах, что затрудняло назначение и служение (например, вышеупомянутый пример с прот. Николаем Пономаревым, которому в 1943 г. отказали в проживании в Иркутске как городе «режимном»).

В 1955 г. по указу Святейшего Патриарха Алексия в Иркутск было назначено трое клириков, отозванных из КНР: архимандрит Климент (Перестюк, 1904-1975), прот. Борис Сакин (1891-1962) и престарелый прот. Николай Орлов (1879 – после 1956). О. Николай уже в июле 1956 г. был по своему прошению уволен и снят с регистрации.

Протоиерей Борис, бывший офицер царской армии, начальник милиции в одном из дальневосточных городов при военном режиме атамана Семенова, в 1920 г. оказался в Китае, где окончил богословские курсы и богословский факультет института св. Владимира в Харбине, был рукоположен в священники в 1938 г. В 1956-1962 гг. он был настоятелем Никольского храма г. Зимы, при этом плохо воспринимался иркутскими уполномоченными, в одном из отчетов в СДРПЦ про прот. Сакина сказано, что «это наиболее откровенный чужак»[81].

Архимандрит Климент пользовался в епархии большим уважением. В 1957-1966 гг. он являлся настоятелем Покровской церкви г. Уссурийска Приморского края. После епископской хиротонии в 1966-1979 гг. он управлял Свердловской епархией. Был вынужден уйти на покой после случившегося в 1979 г. инсульта и полной парализации. Преставился архиепископ Климент 14 мая 1986 года.

Другим источником епархиальных кадров стало вновь рукоположенное духовенство, но хиротонии в 1940-е – 1950-е гг. были единичными (по данным инспектора Совета А.П. Исаева, за все время пребывания на кафедре архиеп. Палладий рукоположил всего 5 человек)[82]. После войны на хиротонию чаще решались люди, закаленные серьезным жизненным опытом. Например, глубоко верующим был Василий Репин (1902-1954), в 1918-1945 г. работавший в советских учреждениях (финансовых и судебно-следственных), до 1941 г. проживавший в Калининской области. Он начал болеть, стал инвалидом, когда врачи сказали, что жить уже недолго, решить остаток жизни посвятить Богу. В 1945 г. был рукоположен в сан священника.

«Отец Василий был секретарем в епархии, всегда ходил только в рясе (а тогда многие священники ходили в гражданском). Он располнел от болезни... «Отъел пузо-то!» – ему кричали вслед... В него и камни бросали... «Поп!» – кричала... молодежь. Он ходил, как стена! Он недолго прожил, но послужил, лет пять-семь послужил (9 — С.Б.). Говорил:»Господь много мне отпустил. Врачи мне давали только год»«[83].

В числе других замечательных примеров можно упомянуть протоиерея Владимира Георгиевского (1898-1971), представителя священнической династии (его дед, отец и брат тоже были священниками). Родился о. Владимир в г. Каменец-Подольске, имел два высших светских образования (в 1922 г. окончил историко-филологический факультет Каменец-Подольского университета; в 1937 г. – институт иностранных языков г. Москвы). В 1941-45 гг. жил в оккупации, в 1945 г. осужден по ст. 58-10 на 10 лет, в 1945-1954 гг. – отбывал заключение в Акмолинских лагерях Казахстана. Сам побывавший в лагерях, он из собственного опыта знал о крестном пути духовенства в условиях откровенно безбожного государства, а также слышал от своего младшего брата-священника о. Валериана Георгиевского (1900-1969). Последний в лагерях подвергался страшным пыткам: ему поливали голову кислотой, становились на грудь и вырывали бороду, раздевали догола и обливали водой на морозе. «Как только я остался жив!» – говорил о. Валериан. Тем не менее, в декабре 1956 г., в возрасте 58 лет Владимир Георгиевский был посвящен архиепископом Палладием во священника и назначен настоятелем Никольской церкви пос. Лиственичное, в которой служил до своей кончины в 1971 г.

Надолго запомнится в памяти старшего поколения верующих и бывший черемховский шахтер, прот. Исидор Зубарский (1910-1999), который, будучи уволен с работы в шахтах в 1951 г. по состоянию здоровья, решил посвятить оставшуюся жизнь служению Богу в священном сане. После рукоположения в августе 1951 г. о. Исидор служил на различных приходах Иркутской епархии вплоть до своей кончины в 1999 г.

Наконец, к третьей, так же достаточно редкой группе, следует отнести перешедших в Православную Церковь бывших обновленцев или возвращение оставивших служение еще до революции (диакон Владимир Конопацкий; 1876 –1959).

При владыке Палладии несколько человек из Иркутской области поступили в Московскую Духовную Семинарию, в числе которых были архиепископ Керченский Анатолий (Кузнецов; р. 1930 г.), прот. Николай Соколов (1938 – 2003). Более того, архиепископ долго не оставлял идею открытия в Иркутске семинарии, что в условиях отсутствия согласия СДРПЦ было неосуществимо[84].

Клирики с честью и ревностью несли свое служение на ниве Христовой, как правило, всегда заслуживая негативные отзывы в служебных дневниках уполномоченного. Нельзя не признать благословением и знамением Божиим смерть прот. Александра Доброхотова (1882-1963), который накануне дня кончины отслужил всенощное бдение, сказал проповедь, исповедовал всех желающих и, совершив на следующий день литургию, произнес слова отпуста, положил на св. престол Крест и предал Богу свою праведную многострадальную душу. Но при этом, к сожалению, среди духовенства и церковнослужителей Иркутской епархии все же было несколько секретных осведомителей уполномоченного (прот. Л. Г., бывший казначей Черемховской церкви З. Н.).

Число прихожан в эти годы было достаточно большим. Например, на Пасху 1950 г. уполномоченный указывает более 4 тыс. человек в Крестовоздвиженской церкви (2 службы шли в разных приделах одновременно), 2 тыс. – в Знаменском Соборе. 1 тыс. – в Михайло-Архангельской церкви, причем во всех трех церквах снаружи находилось 500-1000 человек в каждой.

В 1949 г. каждое воскресенье в общей сложности до 2,5 тыс. человек посещали Иркутские храмы (половина – Крестовоздвиженскую церковь), до 1 тыс. – храм в Черемхово[85], в Нижнеудинске – до 400 человек. В поселках И. Голубев оценивал посещаемость в 50-100 человек. В церквах Иркутска и Черемхово служба совершалась ежедневно.

Весьма внушительные цифры фигурируют и в отношении треб. В 1949-1957 гг., по данным уполномоченных, регистрировалось в среднем 12 тыс. крещений в год (1951-52 гг. – 13 тыс.). Число венчаний достигло максимума в 1947-49 гг. (190-200 в год), в 1950-1956 гг. держалось на значительном уровне (160 в год), но с 1957 г. начало неуклонно снижаться. Число отпеваний составляло в 1949-1957 гг. 2400 в год и было достаточно стабильным.

В отчетах за 1949 г. И. Голубев уделяет место и доходам духовенства. В это время налогооблагаемые суммы составляли от приблизительно 3000 руб. в мес. (38000 руб. – сумма, заявленная прот. Н. Пономаревым к налогообложению на 1949 г.) до 300 руб. в мес. у настоятеля молитвенного дома в пос. Суетиха свящ. Александра Богданова. Данные доходы облагались налогом от 16 до 40%.

В первые послевоенные годы круг разрешенных действий для Церкви был достаточно широким. Например, в 1949 году был последний разрешенный крестный ход на Иордань в Иркутской области. Он прошел, как отмечал И. Голубев, «при значительном количестве верующих…во время шествий соблюдался порядок и никаких происшествий не случилось»[86]. Но уже на Преполовение Пятидесятницы 1949 г. традиционный крестный ход разрешен не был. Как только И.Ф.Голубев получил из СДРПЦ письмо с указанием, заблаговременно (летом 1949 г.) информировал архиеп. Палладия, что впредь никакие крестные ходы, кроме пасхального, разрешаться не будут. Этим действием он вызвал неудовольствие руководства Совета: «При приеме архиепископа Вам не следовало сейчас специально поднимать вопрос о крестных ходах. Об этом надо было сказать за несколько недель до праздника «крещения»[87].

Часть 5. Иркутская епархия под управлением архиеп. Вениамина (Новицкого) (1958-1973)

Архиепископ Вениамин (Новицкий)

Будущий владыка Вениамин, в миру Новицкий Сергей Васильевич, родился в сентябре 1900 года в многодетной (6 детей) семье сельского протоиерея Минской губернии. Старший брат владыки, расстрелянный протоиерей Валериан Новицкий, прославлен в лике святых.

Сергей Васильевич окончил Слуцкое духовное училище (1914), Минскую духовную семинарию (общеобразовательные классы, 1919), Виленскую духовную семинарию (богословские классы, 1924). Был сельским учителем (1920), но работа в светской школе его не удовлетворяла, поэтому Сергей Васильевич стал псаломщиком в Даревском приходе Минской (позже Пинской) епархии (1921-1928).

В 1925-1929 гг. он учился на Православном Богословском факультете Варшавского университета.

После тщательной проверки своих сил Сергей Васильевич пришел к выводу, что сердце его всецело расположено не к семейной, а монашеской жизни. В августе 1928 года он вступил в число братии Почаевской Лавры, вскоре был пострижен в монашество, рукоположен во иеродиакона и иеромонаха (декабрь 1928 г.)

С первых же дней своего служения в Лавре о. Вениамин показал свои незаурядные способности и сердечное прилежание к духовной жизни, так что 15 июля 1929 года он уже был назначен правителем дел и членом Духовного собора Почаевской лавры.

В 1931 года он исполнял должность настоятеля Острожского собора Волынской епархии, затем вернулся в Лавру. 17 мая 1934 года возведен в сан архимандрита. 15 июля 1936 года был назначен настоятелем прихода в г. Львове и благочинным православных приходов в Галиции. Во всех местах служения о. Вениамин сумел организовать великолепные церковные хоры, во Львове создал миссионерское училище и вел активную работу среди униатов.

В июне 1937 г. он снова был отозван в Почаевскую лавру, где нес послушание преподавателя иноческой 6-классной богословской школы. В декабре 1937 г. в Варшавском университете защитил магистерскую диссертацию «Об изменяемости канонов Православной Церкви».

15 апреля 1941 года в кафедральном соборе г. Луцка он был хиротонисан во епископа Пинского, викария Волынской епархии с местожительством в Почаевской лавре. После оккупации Украины немецкими властями вошел в состав Автономной Украинской Церкви. Назначен епископ Полтавским и Лубенским (1942). В сентябре 1943 года был принудительно эвакуирован в Германию, но бежал, спрыгнув с поезда, и добрался до Почаевской лавры. 18 мая 1944 года был арестован «за сотрудничество с оккупантами», военным трибуналом УНКГБ был приговорен к 15 годам ИТЛ. В 1955 г. новым решением трибунала срок был сокращен до 10 лет, 15.08.1955 г. владыка был освобожден из Севлага (Магаданская обл.) и направлен на проживание в поселок Верхний Ат-Урях Магаданской области, работал в качестве бухгалтера. Через год он получил предварительное разрешение «отбыть в распоряжение Московской Патриархии» и с 15.09.1956 г. пребывал на покое в Троице-Сергиевой лавре. 22 ноября 1956 г. был назначен епископом Омским и Тюменским, сумел воспрепятствовать разрушению собора и ансамбля архиерейского дома в Тобольске.

20.02.1958 г. владыка Вениамин возведен в сан архиепископа, а на следующий день был переведен на Иркутскую и Читинскую кафедру. Его предшественник архиепископ Палладий был перемещен на Саратовскую кафедру, в 1963-1976 гг. был архиепископом (с 1968 г. – митрополитом) Орловским и Брянским, скончался 23 апреля 1976 г. в Великую Пятницу.

И.Т.Житов сразу понял принципиально иной характер нового архиерея. Уже в отчете за I полугодие 1958 г. он отмечает:

«Архиепископ Вениамин ежедневно молится в церкви с 9 часов до 12 часов, завтракает и с 1 часу дня работает в кабинете. Иногда сам служит в качестве священника с диаконом. Много справляет архиерейских церковных служб. Глядя на него, служащие епархиального управления и собора стали посещать церковную службу ежедневно.

В соборе установлен микрофон и усилители, возгласы, чтение и пение слышны всюду во всех уголках собора[88]. Сам молится усердно, любит пение хора, укрепляет хор, подбирает протодиаконов, обставляет службу торжественно. [...]

Ликвидировал киносеансы в архиерейском доме, заявляя, что у него здесь не клуб[89]. Редко слушает радио, мало читает газет и журналов, избегает суждений на темы внутренней и международной жизни Советского Союза»[90].

Также И. Житов обратил внимание на частоту исповеди: если архиеп. Палладий ездил к духовнику епархии иером. Евгению (Красноперову) раз в год, то архиеп. Вениамин за полтора года исповедовался 30 раз.

В октябре 1958 г. началось ухудшение церковно-государственных отношений. Особенностью «хрущевских гонений» для Иркутской области и владыки Вениамина было то, что атеист И. Житов стал горячим сторонником настолько решительных мер, что даже в эпоху «хрущевских гонений» часто получал неодобрения и порицания из Совета.

Первый удар пришелся непосредственно на церковные финансы. Налог на доходы свечного завода Иркутского епархиального управления после постановления СовМина СССР от 16.10.1958 г. увеличился более чем в 5 раз (расчетные данные: 3 200 тыс. в рублей в год вместо старой суммы в 600 тыс. рублей).

Следующей инициативой Житова стала попытка перевести духовенство на оклады: «В апреле месяце 1959 г. зав. налоговым отделом Иркутского облфо тов. Цибин В.И. настаивал перед тов. Житовым И.Т., чтобы последний поставил вопрос перед епископом о переводе духовенства на твердый оклад в связи с тем, что много обращений духовенства в Облфо о пересмотре налога»[91] .

В связи с этим Житов пишет в Совет: «Для того, чтобы избежать в дальнейшем потока жалоб и установить более или менее правильное исчисление налога, я 23 апреля пригласил к себе архиепископа Вениамина и предложил ему перевод духовенства с доходов от прихожан на зарплату от церкви»[92]. Житов пригласил для совместного диспута представителей духовенства из пяти городов области. Переговоры и обсуждения продолжались около 2 месяцев, но священники не желали переходить на оклады. На данном этапе и в Совете считали нецелесообразным такой переход, ревизор И. Житова А. П. Исаев даже высказался: «известно, что это помогает духовенству», поэтому к инициативам иркутского уполномоченного в Совете отнеслись негативно. Все же с 1 января 1960 г. часть приходов была вынуждена перейти на твердые оклады.

В сентябре 1959 г. в целях проверки И. Житова приехал инспектор Исаев. После совместной беседы с ними архиепископ Вениамин был вынужден дать обещание прекратить дотации слабым приходам (что Совет в то время особо стал преследовать): «обещал, что он с октября не будет давать дотацию приходам в п.п. Лиственичное, Суетиха и с. Верхоленск»[93]. Церковь в с. Верхоленск не смогла существовать без финансовой помощи и была закрыта решением Иркутского облисполкома в 1961 г.

Следующим шагом был запрет материальной помощи священно– и церковнослужителям. «Архиерей и на местах настоятели церквей оказывают из церковных средств материальную помощь духовенству, церковным служащим и даже верующим в форме денежных ссуд и пособий. Таких денег за 1959 год выдано 159 тыс. рублей»[94]. Было предложено такую практику прекратить, впрочем, безуспешно. Спустя несколько лет, новый уполномоченный А. А. Веселков напишет в Совет: «Большинство ссуд [из епархиальной кассы] не погашаются годами, есть ссуды, полученные в 1957-61 гг. Люди, их получившие, давно уже выехали»[95].

Постановлением ЦК КПСС от 13 января 1960 г. «О мерах по ликвидации нарушений духовенством советского законодательства о культах» антирелигиозная война поднималась на новую ступень. В частности, после всесоюзного совещания уполномоченных Совета в апреле 1960 г., И. Житов известил Совет о своих первоочередных задачах:

1.     Сократить объем производства свечей в мастерской епархиального Управления до размером потребности в свечах для Иркутской епархии на 1960 год, т.е. до 5 тонн.

2.     Изъять у церковных организаций все семь автомобилей и одну лошадь, приобретенных в обход советских законов.

3.     Взять на учет райгорисполкомов все имущество в церквах, старые строения и все приобретенные строения после 1945 года оценить.

4.     Снизить продажные цены в церквах на культовые товары.

5.     Уменьшить штаты и хора в церквах и снизить зарплату им, не допускать участия молодежи.

6.     Решительно пресекать дотации церквам, ссуды и пособия духовенству, церковникам, верующим и др. лицам, запретить благотворительность среди населения.

7.     Затухающую Воскресенскую церковь в селе Верхоленске продолжать держать без священника до полной ликвидации ее.

8.     Прекратить незаконное присвоение духовенством прав управления религиозными объединениями верующих.

9.     Поднять ответственность Совета депутатов трудящихся в решении вопросов относительно религиозных объединений.

10. Создать при райкомах и горкомах КПСС группы содействия по ликвидации нарушений[96].

Теперь особое раздражение уполномоченного вызывал иркутский свечной завод при Епархиальном управлении, которое «продавало свечи церквам шести епархий: Иркутской, Новосибирской, Омской, Свердловской, Челябинской и Петропавловской, словом, обслуживало церкви всей Сибири, Урала и даже части Казахстана». Под давлением И. Житова был установлен вышеуказанный в п. 1 лимит производства: не более 5 т свечей в год[97], и только для нужд Иркутской епархии.

Но неожиданно для уполномоченного поданные в Москву епархиальные ходатайства о восстановлении производства в прежних размерах нашли поддержку не только в патриархии, но и в СДРПЦ, и хотя И. Житов продолжал настаивать на своем, не соглашаясь с Советом, в октябре свечной завод приступил к производству свечей с учетом потребностей разных епархий.

Видимо, своеобразным ответом И. Житова было начавшееся 19 января 1961 г. публикацией в иркутской газете «Советская Молодежь» «вазелиновое дело», сутью которого было обвинение архиепископа Вениамина и работников свечного завода в покупке «краденого» вазелинового масла. Итогом следствия стало судебное привлечение 4 человек к уголовной ответственности, на суде в июне архиепископ Вениамин был подвергнут штрафу в 100 р., прот. Хршановский лишен регистрации и осужден на 3 года условно.

Отчет инспектора Исаева содержит данные, свидетельствующие о намерениях властей уничтожить Крестовоздвиженскую церковь. Когда он был на приеме у Председателя Иркутского облсовета Гриценко, последний поднял вопрос о сносе «Крестовки» в связи с реконструкцией города: «Эта церковь неудобна тем, что стоит на возвышенном месте в центре города Иркутска и при въезде в город туристов буквально все ее посещают». А. Исаев ответил, что для постановки вопроса о сносе необходимо исключение церкви из списка памятников архитектуры, охраняемых государством. Гриценко «тут же по телефону от Отдела архитектуры и строительства получил ответ, что они попытаются обосновать исключение церкви из списков памятников архитектуры»[98].

По милости Божией, Крестовоздвиженская церковь не была закрыта, но в 1959-1963 гг. властями было насильно закрыты 5 приходов из 31 (по одному приходу в Амурской, Иркутской, Читинской областях, Приморском крае и Бурятской АССР).

В какой атмосфере проходили закрытия церквей, хорошо видно на примере храма на ст. Лазо Приморского края. 14.10.1959 г. Калининским райисполкомом без всякого согласования с верующими или церковным советом было принято решение о передаче железнодорожной школе №3 здания церкви для использования в учебных целях. Это решение было предъявлено священнику Нагорному для немедленного выполнения. 19 октября представители райисполкома сообщили о расторжении договора с верующими и потребовали ключи от церкви. Верующие, окружив храм, два дня охраняли его от поругания, но поздним вечером 20 октября, когда люди разошлись, представители властей стали выносить церковную утварь, «начали все ломать и громить, и все церковные ценности погубили и поломали на щепки», сняли кресты и водрузили флаг. При этом действия представителей властей сопровождались угрозами («посадим», «будем рубить руки и ставить на престол»), оскорблениями в адрес священника Нагорного, у которого в крайисполкоме была отобрана справка о регистрации, и членов церковного совета. Начальник местной электростанции нанес священнику оскорбления не только словесно, но и действиями[99].

Архиепископ Вениамин в докладе Патриарху Алексию просил ходатайства Святейшего о возвращении храма общине, но итогом этой истории через 3 месяца стало разрешение СДРПЦ изъятия церковного здания и снятия с регистрации религиозной общины, как не имеющей помещения.

После закрытия в 1962 г. церкви в Кяхте (БАССР), в здании храма был устроен спортзал, окружающее церковь кладбище приспособили под стадион, а часть каменных надгробий передали в воинскую часть, где ими выложили плац[100]. Впрочем, иногда попытки насильно закрыть церкви оканчивались неудачей, как это случилось в 1958 г. в Приморском крае, в котором «Сучанский горисполком пытался насильственным путем, с арестом священника закрыть кладбищенскую церковь, чем вызвал открытую вспышку недовольства населения»[101].

В 1961 г. вместо И.Т.Житова новым уполномоченным Совета по Иркутской области назначается А.А. Веселков. «По воспоминаниям, Веселков был груб со священством, с архиепископом Вениамином, доставил Церкви много неприятностей»[102]. При нем в 1961-62 гг. провалились все попытки закрытия какой-нибудь одной из двух Тулунских церквей. Согласно отчету А. Веселкова, Совет не согласился на явное закрытие одной из церквей в Тулуне, рекомендовав сделать это «на добровольных началах». В 1961 г. «Горсовет и горком КПСС организовали эту работу неумело и провалили. Мотивируя плохим городским транспортом, верующие на собрании отказались объединяться»[103].

В 1962 г. борьба продолжилась. «В июле 1962 г. Тулунская городская газета в 11 номерах напечатала выступления знатных людей города о том, «нужно ли в Тулуне иметь две церкви». Все без исключения авторы и даже коллективы высказались за то, чтобы в Тулуне оставить одну церковь.» Это обеспокоило как тулунское духовенство, так и архиепископа и верующих города. Для укрепления веры в Тулуне и поднятия духа верующих и духовенства, архиепископ Вениамин (перенесший в 1962 г. инфаркт) на праздник Покрова выезжал в Тулун. Обе тулунские церкви удалось сохранить[104].

Говоря о составе духовенства при архиепископе Вениамине, необходимо отметить, что владыка сразу же стал уделять большое внимание кадровой политике. В первую очередь он обратил внимание на запущенное состояние одной из главной церквей епархии – Крестовоздвиженской, а также на сомнительную деятельность ее настоятеля прот. Николая Пономарева, которого 01.09.1958 г. освободил от обязанностей благочинного. «Опытный» о. Николай начал активную работу по сопротивлению: в частности, в Патриархию поступила жалоба сторонников о. Николая на архиеп. Вениамина[105]. В Патриархии решили разобраться, в чем дело, началась своего рода «информационная война». В это время общественности неожиданно стал известен один из случаев аморального поведения о. Николая. И. Т. Житов решил воспользоваться ситуацией, осуществив в январе 1959 г. публикацию в местной газете своей версии событий в форме «грязного» фельетона об о. Николае. После серии внутрицерковных разбирательств, на основании решения патриарха Алексия («все материалы по делу протоиерея Пономарева настолько ясно доказывают порочность его личности…, что является неизбежным…, по меньшей мене отстранение его от должности настоятеля» [106]) в феврале архиеп. Вениамин освобождает о. Николая от настоятельства и отправляет за штат (с назначением, согласно указанию патриарха Алексия, в апреле 1959 г. пенсии в половинном размере). Скончался прот. Николай Пономарев 1.04.1964 г. в г. Иркутске в возрасте 87 лет[107].

Владыка сразу же начал расширение штата за счет приема клириков из других епархий, которое сопровождалось сильным процентным увеличением клириков из областей Западной Украины[108] в Иркутской области (в дальневосточных регионах их отказывались регистрировать, аргументируя, помимо прочего, режимностью территории). Если на 8 марта 1958 г. в Иркутской епархии было 63 клирика (51 священник и 12 диаконов) и среди них – ни одного «западного», то спустя год с небольшим общее количество священнослужителей составило 73 (57 священников и 16 диаконов). В Иркутской области из 31 клирика 17 (более 50%) были «западными» (и это при том, что еще как минимум восьми «западным» в 1959 г. было под разными предлогами отказано в регистрации), а «местными» (уроженцами области) было только двое.

Как комментировал И. Житов: «Если раньше епископ Палладий сам 8 лет не был в отпуске и редко кому из священников давал отпуск и разрешение выехать за пределы епархии, то архиепископ Вениамин часто практикует отпуска духовенству с выездом, чтобы они завербовали грамотного служителя церкви, оплата проезда и место в церкви которому будут полностью обеспечены. Наряду с этим идет вербовка путем переписки архиерея и его приближенных со священниками западных областей»[109].

Архиепископ Вениамин активно приглашал кандидатов в священство не только из Западной Украины, но и из других областей страны, в которых в это время очень сложно было рукоположить молодого ставленника. Но вскоре он столкнулся с проблемами при регистрации, а также с тем, что молодых ставленников и молодое духовенство И. Житов пытался склонить к тому, чтобы они отказались от служения в церкви. Так, в октябре 1959 г. на приеме у уполномоченного был 22-летний Богомолов Иван, окончивший в 1959 г. Ленинградскую духовную семинарию и посвященный архиеп. Вениамином сан в диакона. «В беседе [И. Житов] внушил ему сомнения в целесообразности такого поступка: идти по духовной линии в жизнь, рекомендовал обдумать свои действия и, пока не поздно, решить иначе». Вероятно, о. Иоанн Богомолов остался тверд в своем намерении служить диаконом, потому что спустя несколько дней он пришел к И. Житову за регистрацией: архиепископ Вениамин назначил его сверхштатным диаконом в Знаменский собор. Но И. Житов отказал диакону в регистрации[110].

В июле 1961 г. Архиерейский Собор принял навязанные Советом решения, отстранившие священнослужителей от руководства приходами. Через год А. Веселков рапортовал в Совет о том, что лишь в нескольких церквях он не может заменить церковный актив нужными людьми и, как следствие, фактически всем продолжают руководить настоятели (помимо периферийных приходов, такая ситуация сложилась и в весьма крупном приходе п. Тельмы). Но при этом «в большинстве церквей, в частности во всех Иркутских городских, в Черемховской, Зиминской, Тулунской, Суетихинской, хозяйственно-финансовыми делами полностью управляют церковные советы», отмечая при этом и случаи вмешательства старост даже в богослужебную жизнь. «Изменение не прошло везде гладко, некоторые священники-настоятели … не хотели уступить бразды правления. Все они были уволены за штат. Это помогло. Остальные уже не сопротивлялись»[111].

Увольнение за штат происходило по «предложению» А. Веселкова, его «жертвами» в июне-сентябре 1961 г. стали священники Георгиевский (настоятель Черемховского храма), Травка (3-й священник Черемховского храма), Шангин и Устименко. На наш взгляд, со стороны архиепископа Вениамина это было тактическое отступление – произволу уполномоченного в данном случае противопоставить было нечего. Священники увольнялись «согласно поданному прошению», при этом 65-летнему свящ. Травке и 69-летнему прот. Шангину была назначена пенсия (свящ. Травка и прот. Георгиевский снова были назначены на приходы в 1963-64 гг., Шангин в середине 60-х скончался, судьба Устименко неизвестна).

Назначенный после прот. Георгиевского временным настоятелем в г. Черемхово прот. Доброхотов за произнесенную в сентябре 1961 г. «недостойную проповедь» был лишен регистрации. В ней он призывал к любви к врагам, что, по характеристике находившегося в этот момент в храме члена Общества по распространению полит. и научных знаний Скудаева, «с учетом современной внутренней и международной обстановки, когда империалисты бряцают оружием и открыто заявляют о войне с Советским Союзом…идет в разрез с интересами нашего народа, усыпляет верующих»[112].

Такое пристальное внимание к черемховской церкви неслучайно. В области этот приход занимал достаточно видное положение (3-е место по денежным поступлениям среди храмов Иркутской области), к тому же немаленькое население Черемхово (преимущественно шахтерское) и окрестностей было по советским меркам весьма религиозно: в 1962 г. показатель крещения новорожденных составлял 59%[113]. В справке, составленной 19.06.1963 для иркутских обкома и облисполкома, уполномоченный сообщал: «Высокие доходы церкви, большой процент совершаемых религиозных обрядов свидетельствует о большой религиозности жителей этого города. Черемховский молитвенный дом вмещает около 400 человек, во все религиозные праздники полон, а в Троицын день в ограде церкви было богомольцев не менее, чем в церкви, и это несмотря на то, что в Черемховской церкви служба совершается утром и вечером во все дни недели, кроме понедельника».

Более того, А.А. Веселков с досадой отмечал: «в отличие от других городов и рабочих поселков, где функционируют церкви, в Черемхово в числе верующих не менее 25-30% мужчин. Характерно, что у горнила руководства церковью в Черемхово преобладают мужчины. Из 23 членов двадцатки только 3 женщины, когда в других церквях мужчины в двадцатках составляют 2-3 чел»[114].

Для сравнения приведем данные А. Веселкова по соседним районам: «В 1962 г. было крещено в церкви по г. Иркутску, Шелехово, Иркутскому району 32% родившихся детей, в п. Листвяничное и окружающих селах – 57%»[115].

Что касается ситуации в целом по епархии, то уровень религиозности был весьма низким: по данным уполномоченных в 1961 г. в Иркутской области в среднем было 7% крещений детей до года, 4,5% – в Хабаровском крае. Обусловлено это было, в первую очередь, недостаточностью и удаленностью церквей от многих населенных пунктов и, как следствие, «очаговым» характером религиозной жизни. Порой добраться до отдаленного храма было весьма проблематично, а вызовы священника с требами на дом были запрещены, этот запрет тщательно контролировался. Если в окрестностях была церковь, то показатели религиозности в несколько превышали раз средние по региону.

Играл роль и фактор постепенной смены поколений, а также усилившиеся административные меры по преследованию религии в сочетании с научно-атеистической пропагандой, впрочем, эффект последней оценить достаточно трудно.

В 1962 г. епархия встретилась с новым приемом гонений со стороны властей – использованием вероотступников из среды духовенства. 19 апреля 1962 г. в газете «Забайкальский рабочий» (г. Чита) «разоблачительной» статьей «Хочу говорить правду» начались антицерковные выступления бывшего протоиерея, благочинного второго Иркутского округа Егорова, лишенного в том же году архиепископом Вениамином сана за вероотступничество. Его стали использовать для различных антирелигиозных выступлений в Читинской области и соседних регионах, выделили квартиру в многоэтажном доме.

В данный период даже обычная подготовка и направление человека в семинарию могло быть расценено как незаконная «вербовка», как произошло это с хабаровским свящ. Кобля, подготовившем для поступления в семинарию Бронникова Михаила. Михаил был «отправлен в техникум связи», а направивший священник лишен регистрации.

Архиепископ Вениамин не смирился с решением Собора 1961 г. Летом 1965 г. он подписал составленное архиепископом Ермогеном (Голубевым) совместное заявление группы архиереев на имя Святейшего Патриарха Алексия о негативных последствиях реформы приходского управления. В 1970 г., накануне нового Поместного Собора, он направил в адрес предсоборной комиссии ряд документов, в которых вновь предлагал пересмотреть порядок приходского управления, наделив приходское духовенство хотя бы правом входить в двадцатку, подписывать соглашения и избираться в духовный совет[116]. И, хотя владыка решил не высказывать свои взгляды на Соборе, внутренне он от них не отступил. Уже в 1972 г. новый иркутский уполномоченный В.Ф.Коростелев отмечает:

«В период подготовки к Поместному собору с архиереем состоялся обстоятельный разговор. Я информировал Совет по делам религий о его отношении к решению собора 1961 года. На словах он вроде и не против этого решения. Но в нем он критикует существо решения. Вениамин озабочен бесправием священников. Он говорил, что теперь священники бесправны, исполнительные органы церквей с ними не считаются, всякий добрый совет священника истолковывают как вмешательство в дела исполоргана. Далее он продолжал, что над церковным советом безвластен даже архиерей, поэтому исполорганы что хотят, то и делают, поправить их ошибки некому. Его ошибочная позиция разъяснена, но, видимо, он остается при своем мнении.

Архиерей недоволен тем, что священники облагаются высоким подоходным налогом. Он считает, что следует охватить больший круг рабочих и служащих членством профсоюза с тем, чтобы за ними сохранялся производственный стаж». Следствием этого стало заключительное предложение В. Коростелева, помимо прочего, «решить вопрос о замене архиепископа Вениамина»[117].

В конце 1960-х гг., с окончанием хрущевских гонений, сильно увеличивается количество хиротоний: с 1967 по 1972 г. владыка ежегодно рукополагал по 10-14 человек, значительной частью достаточно молодых. К сожалению к этому времени наметились две отрицательные тенденции: во-первых, большинство иркутских клириков и значительная часть ставленников теперь были из Западной Украины, «засилье» которых закладывало определенную почву для конфликтов между будущими архиереями и духовенством. Во-вторых, весьма существенная часть ставленников не собиралась оставаться в епархии надолго, используя рукоположение в Иркутске (где требования к рукополагаемым были ниже) лишь как этап, планируя при удобной возможности перебраться в более выгодное место. Но, несмотря на недостатки, другого выхода у архиерея в данной ситуации не было. Все это не могло остаться незамеченным со стороны уполномоченных:

«Архиепископ Вениамин прилагает большие усилия к полному укомплектованию, но почему-то ему это не удается. В 1967 году он сам выезжал в Москву для отбора из семинарии и Лавры священников и диаконов, но никого не привез. Дважды посылал своих представителей – и тоже почти безрезультатно»[118].

«Сейчас [1969-70 гг.] происходит процесс обновления, точнее, омоложения служителей культа в православной церкви. Старики уходят на покой, их место занимают молодые. За последний месяц из 19 священников в Иркутской области уехало 4. Что же касается молодых, то все они без духовного образования, не более 7-8 классов школы. Большинство из них не внушает доверия. По-моему, просто проходимцы, тунеядцы, люди не желающие работать, и ищут легкие заработки. Как правило, это люди из западных областей УССР и БССР. В январе 1970 года в Иркутск прибыло из Закарпатской области 4 молодых человека, все с образованием 6-7 классов, члены колхозов, возраст от 25 до 30 лет. Что думает из них сделать архиепископ Вениамин, не знаю. Я, пожалуй, ни одного из них не зарегистрирую. Правильно это или нет? Возможно, пойдет к Вам жалоба на Уполномоченного. Но, возможно, эти молодые попики и диаконы будут назначены в другие области»[119].

Причем от А. Веселкова в отчете доставалось не только архиеп. Вениамину, но и одному из поставщиков кадров – архиеп. Новосибирскому Павлу (Голышеву):

«Наблюдая деятельность архиепископов Вениамина (Иркутского) и Павла (Новосибирского) в вопросах подбора кандидатур на всякие священнические должности, я сделал вывод, что они очень неразборчивы в людях. Им достаточно того, что они верующие, но большинство из них верующие только на словах […] Архиепископ Павел, Новосибирский, проявляет излишнюю активность в подборе и подготовке «кадров». Причем он проявляет заботу не только о своей епархии, но и об Иркутской, поставляя сюда людей, подобранных и обученных в Новосибирске. Я писал об этом уполномоченному Николаеву, но результатов никаких»[120].

Надо отметить, что рукоположение в Иркутске часто становилось единственной возможностью для тех, кому в центральных епархиях страны активно препятствовали «органы». Так, несмотря на все свои усилия, по причине активного противодействия КГБ не смог поступить в Ленинградскую семинарию родившийся в 1934 г. в Ленинграде Евгений Касаткин. Переживший ребенком блокаду, во время которой скончалась мать, он в 1959 г. закончил юридический факультет Ленинградского университета, что оказалось почти непреодолимым препятствием, когда он решил посвятить жизнь служению Церкви[121]. Но в 1967 г. архиепископ Вениамин рукоположил его во священника, ныне прот. Евгений является штатным клириком Крестовоздвиженского храма г. Иркутска.

С окончанием хрущевских гонений в Иркутской области в 1966-1967 годах наблюдался существенный рост (+14% крещений и заочных отпеваний, +12% рост доходов) и высокий уровень обрядности (4100-4300 крещений, 6400-6500 отпеваний), денежных доходов (410-450 тыс. рублей).

«За 1968 г. крестили детей 3975 чел., что составляет 10,5% к числу родившихся. Это по области. А если взять отдельные районы, где есть церкви, то % крещений будет значительно выше – например, г. Нижнеудинск и Нижнеудинский район 25%, г. Черемхово и Черемховский район – свыше 30%, а если взять в отдельно Тельминском поссовет(е), то % крещений будет за 50»[122].

По объяснению А. Веселкова, «главная причина некоторого роста религиозности населения состоит в том, что духовенство и его актив, и с амвона и не с амвона, ведут религиозную пропаганду среди населения, и она не остается неуслышанной некоторой отсталой частью населения, особенно людей пожилого возраста, пенсионеров, домохозяек, – это во-первых; во-вторых, не везде на должной высоте поставлена политическая работа среди населения, в частности атеистическая пропаганда. Примером может служить г. Иркутск. В Иркутске слабо поставлена атеистическая работа, Иркутск и дает большой рост религиозной обрядности населения, Иркутские церкви дают наибольший рост денежных доходов; и в-третьих, Иркутская область по-прежнему является областью больших строек, значит, и притоком новой рабочей силы из других областей…»

По свидетельству отчетов А. Веселкова, крестили детей не только беспартийные граждане, но также комсомольцы и коммунисты, причем без особых последствий для себя: «Старший лаборант госуниверситета, а жена бухгалтер сберкассы, оба комсомольцы, крестили своего первенца. Спрашиваем: почему? А что в этом особенного, отвечают они. Бабушка попросила, и мы уважили ее. Об этом знают и комсомольская и партийная организации университета и сберкассы. Побеседовали с родителями, сказали, «это не хорошо», вы ведь комсомольцы, и на этом покончено».

Уполномоченный был вынужден сталкиваться с тем, что активной борьбой с религией парторганы на местах уже не хотели заниматься:»Я много посылаю писем в РК и ГК КПСС, в которых сообщаю, кто из граждан их города или района крестил своих детей. В лучшем случае с некоторыми из них побеседуют, а в большинстве и этого не делают»[123].

Более того, репрессивная политика А. Веселкова совершенно не разделялась его коллегами – уполномоченными других регионов, входящих в епархию. Это давало архиепископу Вениамину большие дополнительные возможности по использованию кадров, лишенных А. Веселковым регистрации:

«Мне кажется не совсем правильно, когда уполномоченные других областей и краев: Приморского и Хабаровского, Амурской и Читинской областей и Бурятской АССР – не контактируют свою работу между собой. Речь идет о том, что если я в Иркутске не зарегистрирую попа или диакона или сниму с регистрации, его охотно зарегистрируют в этих областях, краях и республиках. Так, во Владивостоке служит настоятелем Янцевич, снятый мною с регистрации. Там же служит протодиаконом Стецюк, тоже снятый мною с регистрации. В Чите служит священником Швед, ранее мною снят с регистрации. В Улан-Удэ – священник отец Исидор, тоже мною снят с регистрации.

Мне кажется, что такая практика неверна. Дело в том, что Уполномоченные тех областей снятие мною с регистрации считают неправильным, они даже не запрашивают меня, почему такой-то священник или диакон уехал из Вашей области, как он характеризуется и т.д.»[124].

Итак, во многом благодаря светлой личности архиепископа Вениамина и его позиции во время «хрущевских гонений», епархия пережила время новых испытаний без существенных потерь, немало священников, рукоположенных владыкой в епархии в 1960-70-е гг., во многом именно ему были обязаны возможностью начать церковное служение. По воспоминаниям очевидцев, архиепископ Вениамин не хотел покидать Иркутскую кафедру, но 31 мая 1973 г. он был назначен архиепископом Чебоксарским и Чувашским. Преставился владыка 14 октября 1976 года на 77-ом году жизни.

Часть 6. Епархия в 1970-80-ее гг.

1970-80 гг. стали для Иркутской епархии временем своеобразного «застоя», все происходило как бы по инерции – развиваться церковь дальше при существующем укладе церковно-государственных отношений не могла. Отношения годами практически не менялись ни в худшую, ни в лучшую сторону, приняв при этом бюрократическо-формальный характер. Примечательно, что после перевода архиепископа Вениамина в епархии за 1973-1984 гг. сменилось 4 архиерея.

Новый иркутский уполномоченный Виктор Федорович Коростелев, назначенный на должность после смерти в 1970 г. А. Веселкова, в памяти людей остался человеком достаточно противоречивым. По некоторым воспоминаниям, он якобы «был тайно верующим человеком… При встрече просил некоторых священников помолиться, например, о благополучной поездке в отпуск». В любом случае, бесспорно, что к духовенству, особенно старшего возраста, он относился мягче и был легче в общении. Но порой новый уполномоченный занимал последовательно враждебную позицию. Например, прот. Евгений Касаткин в своих воспоминаниях указывает на весьма недобрую роль Коростелева в судьбе «неблагонадежного» тогда о. Евгения, сначала активно способствовав с помощью «соседей» из КГБ его выходу за штат в 1973 г. на светскую должность, а затем активно сопротивляясь возвращению о. Евгения к служению, в частности, когда в 1983 г. архиеп. Ювеналий попытался назначить заштатного священника сначала в Улан-Удэ, а затем в Иркутск.

Примечательно, что, когда на действия Коростелева о. Евгений написал в 1983 г. жалобу Председателю Совета министров СССР Н.А. Тихонову, его заявление из Совмина переслали на рассмотрение в Иркутск, т.е. жалобу отдали на рассмотрение тех, на кого она была написана. Ответ за подписью зам.председателя иркутского облисполкома Пынько гласил: «В нашей епархии свободных мест нет».

Вообще, по замечанию одного из исследователей, в этот период «должность уполномоченного превратилась в смесь бюрократии и оперативной работы сотрудника органов безопасности»[125]. Главной задачей уполномоченного стал контроль за сдерживанием церковного развития, аполитичностью духовенства и обстановки в приходах, а также финансовый контроль за деятельностью церквей, зарплатами духовенства и служащих и взносами в Фонд мира.

Тон отчетов нового уполномоченного в Совет по делам религий в 1971-1972 гг. заметно изменился, исчезли всякие эпитеты в адрес духовенства, вроде «проходимцы», «праздношатающиеся», «тунеядцы», «психически больной», «люди, не желающие работать» (доброжелательных эпитетов у А. Веселкова нет), В.Коростелев духовенство всегда именовал «священниками», а не «попами». В 1972 г. стала возможной фраза отчета «большинство священников настроено лояльно, доброжелательно». Даже негативные характеристики достаточно сдержанны по тону: «Но есть и ревностные служители церкви, раболепски преданные архиерею, во имя чего идут на интриги и шельмовство своих сослуживцев, чтобы прочно обосновать карьеру».

Тексты отчетов, характеристик во многом стали схожи, шаблонны, судя по всему, при их написании часто играли роль субъективные факторы (взаимоотношение уполномоченного с архиереями и отдельными священниками). Документы отображают не столько реальное положение дел, сколько отношение уполномоченного к тем или иным лицам.

31 мая 1973 года на Иркутскую кафедру из Воронежа был переведен архиепископ Владимир (Котляров) (род. 1929, на кафедре 1973-1975, ныне митрополит Санкт-Петербургский), управлявший епархией до 17 апреля 1975 года, когда он был переведен на Владимирскую кафедру.

Следующим управляющим епархией был назначен епископ Серапион (Фадеев) (1933-1999; на кафедре 1975-1980), хиротонисанный во епископа Подольского, викария Московской епархии в 1972 г. Его правой рукой стал 22-летний архимандрит Алексий (Кутепов), назначенный настоятелем Знаменского кафедрального собора и секретарем архиерея (ныне – митрополит Тульский). Об отношении к новому архиерею уполномоченного свидетельствует достаточно шаблонная характеристика 1977 г., в которой тем не менее проскальзывает умеренное недовольство: «недостатком в его деятельности является излишняя резкость во взаимоотношениях с кадрами духовенства, стремление иметь служителей культа во всех церковных приходах»[126].

27 апреля 1980 г. состоялась хиротония нового иркутского архиерея – епископа Мефодия (Немцова) (род. 1939, на кафедре 1980-1982, ныне митрополит Пермский). При нем удалось организовать и в 1980-1981 гг. зарегистрировать (впервые с конца 1940-х гг.) 4 новых прихода (г. Братск Иркутской области, гг. Комсомольск-на-Амуре и Совгавань Хабаровского края, г. Арсеньев Приморского края). Теперь в Иркутской епархии было 18 приходов, в Хабаровской – 12, штат клириков составлял 50 человек.

16 июля 1982 г. в связи с крайне напряженными отношениями архиепископа Воронежского Ювеналия (Тарасова) с местным уполномоченным Синодом была произведена перестановка архиереев: архиепископ Ювеналий (род. 1929, на кафедре 1982-1984; ныне схимитрополит на покое) был назначен на Иркутскую кафедру, а еп. Мефодий отправлен в Воронеж.

При архиепископе Ювеналии в 1983 г. был открыт новый приход в г. Находка Приморского края. В церковный хор Знаменского собора г. Иркутска был принят 23-летний выпускник истфака Иркутского государственного университета Сергей Попов (ныне архиепископ Белгородский Иоанн), в 1984 г. являвшийся директором свечного завода и иподиаконом владыки Ювеналия. В 1983 г. году иркутский уполномоченный В.Ф. Коростелев скончался. Новым уполномоченным стал Н.Я. Косымов, в целом продолживший политику своего предшественника.

Архиепископ Ювеналий управлял епархией чуть больше двух лет. 26 декабря 1984 г. он был переведен на Курскую кафедру, а в Иркутск был переведен архиепископ Хризостом (Мартишкин) (род. 1934 г., на кафедре 1984-1990, ныне митрополит Виленский и Литовский). Вскоре за ним в епархию прибыл его помощник и будущий преемник по кафедре игумен Вадим (Лазебный).

Начиная со второй половины 1970-х гг. отчеты уполномоченных и комиссий содействия по Иркутской области стали отмечать уменьшение посещаемости храмов (в т.ч. за счет смерти старшего поколения, отсутствия существенного количества молодежи). По наблюдениям членов комиссий содействия, посещаемость храмов в обычные дни в 1970 г. составляла 30-40 человек, а в большие праздники около 500-800 человек (т.е. еще достаточно существенная), причем в праздники в храмах отмечалась и заметная часть молодежи[127]. В сведениях о максимальном количестве верующих в действующих религиозных объединениях на 01.01.1973. В. Коростелев указывает следующие данные. Иркутск: Крестовоздвиженская церковь – 900 человек, Знаменская – 800, Михайло-Архангельская – 700. Иркутская область: пос. Тельма – 600, г. Черемхово – 500, остальные храмы – 200-400 человек. В отчете за 1971 г. указано, что в трех иркутских и черемховском храме служба совершалась 6 раз в неделю, в остальных церквях – по праздникам. Относительно возрастных категорий прихожан данные в отчетах разрозненны. Например, в Нижнеудинске молодежь до 30 лет составляла 4-5% от всех прихожан, в пос. Тельма – ок. 60% людей пожилого возраста[128].

Но уже во второй половине 70-х гг. максимальное количество прихожан на праздники в храмах Иркутска, Зимы, Тулуна, Бирюсинска оценивается всего лишь в 100-150 человек. Большие данные указаны лишь комиссиями Черемхово[129] (1980 г. – 300-350 чел.) и Слюдянки[130] (1976 г. – 200-250 чел., около 15 из них – мужчины).

В начале 80-х гг. в большие праздники максимальная посещаемость в только что открытой Падунской церкви (Братск) составляла 300 человек, в Черемхово, обеих церквах Тулуна – 200 человек (в данных отмечено, что в числе тулунских прихожан из «работающих на производстве» – около 5%, мужчин – 2-3%, молодежи – 1-2 человека), в пос. Тельма – 150 человек. Относительно кафедрального собора: по воскресным дням в 1980 г. в нем бывало лишь 70-100 человек, и даже в праздник Рождества Христова 1985 г. при архиерейском служении на бдении в кафедральном соборе было всего 150 человек, на литургии – всего 60.

К 1985 г. в хорах церквей Иркутской области участвовало 110 человек, из них 77% – лица пенсионного возраста, 44 человека – на платной основе. Существенное количество певчих (10 и более) было к началу 1980-х гг. лишь в 4 церквях: Иркутской Крестовоздвиженской (19), Иркутской Знаменской (10), Зиминской (15), Слюдянской (14), причем в двух последних почти не было платных певчих.

Члены комиссий содействия посещали все главные праздники, особенное внимание обращая на состав прихожан и содержание проповедей, впрочем, претензий к последним не имелось.

Количество зарегистрированных треб в Иркутской области[131]

Снизилось количество всех типов треб, подлежащих регистрации. В Иркутске по сравнению с 1970-ми гг. к 1981-1985 гг. количество зарегистрированных крещений снизилось в 2 раза и составляло в среднем 500 человек год; по области к началу 80-х наибольшее количество крещений было в Тельме (350) и Михайло-Архангельской Иркутской церкви (295), увеличилось количество крещений в Нижнеудинске (340), по среднему числу отпеваний за 1981-1985 гг. лидерами были Черемховская церковь – 587, Иркутская Знаменская и Михайло-Архангельская (511 и 514 соответственно). Необходимо отметить, что, по неизвестным причинам, за данный период в несколько раз снизилось количество треб (особенно отпеваний) в Крестовоздвиженской церкви Иркутска.

Более чем в 2 раза снизились и относительные показатели. В 1970 г. число крещений по области составляло 9,6% к числу родившихся, число отпеваний (очных и заочных) – 38% к числу умерших. К 1985 г. эти показатели составляли уже 4% и 16,5% соответственно, хотя Н.Я. Косымов все же счел необходимым отметить, что «имеет место совершение обряда крещения молодыми девушками».

Венчания всегда были большой редкостью, но и их количество, как видно из таблицы, неуклонно снижалось. Неудивительно, что в отчете за 1971 г. отдельно упомянут случай венчания в Знаменской церкви «студентки 4 курса института народного хозяйства комсомолки Малых Татьяны», ставший «большой сенсацией для многих студентов». Итогом стало ее исключение из ВЛКСМ комсомольским собранием, большие трудности со сдачей «научного коммунизма» и защитой дипломной работы, вынужденное увеличение срока обучения на год. «Многие студенты настаивали перед ректором об исключении ее из вуза. Им было разъяснено, что это требование противозаконное». В этом же отчете В. Коростелев отмечает, что «в прошлом году было своевременно упреждено путем бесед два факта, когда молодые супруги изъявили желание свершить венчание»[132].

Парадоксально, но денежные поступления церквей в отличие от треб, напротив, стабильно росли. В начале 70-х среднегодовой суммарный доход церквей составлял 600 тыс. руб., в начале 80-х – 830 тыс. руб. (больше на 40%).

Динамика денежных расходов церквей Иркутской области (в тыс. руб.)[133]

Как видно из таблицы, на 25% возросли расходы на содержание хоров и обслуживающего персонала, существенно увеличились расходы на ремонт зданий (на 65%), взносы в епархиальное управление (на 70%). В то же время несколько уменьшились (на 7%) расходы на содержание духовенства. Порядка 5-7,5% расходов составляли отчисления в Фонд мира.

Согласно данным иркутского уполномоченного из отчета за 1985 г., в Иркутской области в это время служили 18 священников, 5 дьяконов, 4 псаломщика. Из них клириков до 40 лет – 17 человек, 41-60 лет – 8 человек, старше 60 лет – 2 чел. По образованию священно– и церковнослужители распределялись так: высшее светское – 3, среднее – 18, н/среднее – 4, начальное – 2. Духовное высшее – 2, среднее – 7, начальное – 18. Заочно проходили учебу: в МДА – 2 человека, в МДС – 2 человека. За 1984 г. был рукоположен 1 человек. Вакантными было 5 мест. Более половины клириков – западные украинцы.

В церковных двадцатках, согласно этому же отчету, насчитывалось 284 человека, 90% – пенсионного возраста. Все члены церковных советов, 13 из 14 старост, 77% хористов (110 человек) являлись пенсионерами[134].

Отмечался острый дефицит религиозной литературы, единственным доступным изданием в храме являлся приходской экземпляр Журнала Московской Патриархии.

До празднования тысячелетия Крещения Руси оставалось уже 2-3 года, но ситуация практически не менялась, за исключением того, что удавалось зарегистрировать отдельные новые храмы (в Петропавловске-Камчатском и Дальнереченске Приморского края в 1985 г., в г. Кяхта БАССР – в 1987 г.). По–прежнему крещения с записью фамилий родителей регистрировались в журналах, которые время от времени проверялись. Колоссальные церковные средства продолжали уходить в Фонд мира. В прессе встречались враждебные статьи о церкви.

По воспоминаниям прот. Евгения Касаткина, по инициативе ОК КПСС в марте 1987 года была выпущена тиражом в 600 экземпляров методическая разработка, подготовленная неким кандидатом философских наук, доцентом института иностранных языков, в которой утверждалось, что «крещение Руси» на самом деле был крещением лишь одних киевлян. «Следовательно, … не может идти речи и о каком–то юбилее крещения Руси, в том числе и его тысячелетии». Более того, якобы событие «крещения киевлян» не имело никакого значения для становления Русской государственности и культуры. А заодно напоминалось, что утверждения о гонении на церковь в СССР — вымысел и сознательная клевета на социалистический строй[135].

Но к 1988 году отношение людей к религии начинает повсеместно меняться. Уже в этом году по Иркутской области прирост зарегистрированных крещений к 1987 году составил, по данным отчета уполномоченного (заниженным в несколько раз по сравнению с данными комиссий содействия), более 40%. Более того, в 1988 г. был назначен новый уполномоченный В. Г. Луковников, стиль работы которого существенно отличался от предшественников. По словам о. Евгения Касаткина, «функции давления на Церковь, внедрения в нее сексотов, как и поборы, уже отпали. Следовательно, отпала необходимость и в повышенных тонах в разговорах с духовенством. Сама последовательность беседы с уполномоченным по вопросам регистрации изменилась, стала иной. Перед собой я увидел человека вежливого, культурного и в какой–то степени даже симпатичного. Разделив наш разговор на две части, официальную и неофициальную, Луковников начал с того, что в первую очередь выписал мне справку о регистрации, хотя ранее это делалось в последнюю очередь, в конце беседы. Никаких коммунистических назиданий и предостережений с угрозами не было сказано. Затем, в неофициальной части, он задал мне несколько вопросов касательно меня лично с предварительной оговоркой, что я могу на эти вопросы и не отвечать. После этого мы расстались»[136].

19 июля 1988 года было принято Постановление Святейшего Патриарха и Свящ. Синода о назначении на Хабаровскую и Владивостокскую епархию епископа Гавриила (Стеблюченко) – Хабаровская епархия вновь стала самостоятельной. В Иркутской епархии теперь насчитывалось (на 01.01.1990) 20 приходов и 30 священнослужителей (из них: 27 священников и 3 диакона).

Довольно доброжелательным становится тон отчетов комиссий содействия. Во многих из них отмечается существенное изменение религиозной обстановки, резкий (более чем в 2 раза) рост количества крещений в 1988-1989 гг. Некоторые священники (например, священник Владимир Зайшлый из Братска) были выдвинуты кандидатами в народные депутаты горсоветов. «В округе альтернативы для Зайшлого нет» – свидетельствовал отчет комиссии содействия[137].

26 января 1990 г. архиепископ Хризостом был назначен в Виленскую и Литовскую епархию, а 4 февраля 1990 г. во епископа Иркутского был хиротонисан архим. Вадим (Лазебный) (р. 1954), по сей день в сане архиепископа занимающий Иркутскую кафедру. За один только 1990 г. к 20 существовавшим приходам Иркутской епархии прибавилось 13. Последним знаковым событием уходящего времени, свидетельствующим об окончании советской эпохи в жизни епархии стало возвращение мощей свт. Иннокентия, которые, после обнаружения в Ярославле, были на поезде перевезены в Иркутск и 3 сентября 1990 г. торжественно внесены в Знаменский кафедральный собор.

Заключение

Период господства советской власти стал для Русской Православной Церкви временем тяжелых испытаний, когда порой казалось, что ее существование вскоре прекратится. Судьба Иркутской епархии не стала исключением, и ее в полной мере затронули гонения, репрессии и притеснения. Хронологические рамки различных периодов церковно-государственных отношений в годы советской власти для истории Иркутской епархии в целом совпадают с общероссийскими и могут быть разделены на два основных этапа: довоенный (1917-1940) и послевоенный (1943-1990).

После революционных событий в 1917-1919 гг. на территории епархии окончательно установился советский режим. Уже в первые годы советской власти епархия столкнулась с систематическими антицерковными мероприятиями: вскрытием мощей свт. Иннокентия Иркутского, конфискацией церковных ценностей, несправедливым осуждением еп. Анатолия (Каменского), активной поддержкой обновленческого раскола со стороны гражданских властей, не получившего при этом широкого распространения в регионе. В 1929-1937 гг. Иркутская епархия существовала в условиях ужесточения церковно-государственной политики, систематического закрытия храмов, при активных преследованиях священнослужителей и церковно активных мирян. Апогеем довоенного периода стали 1937-1938 гг., когда подавляющая часть духовенства была арестована и репрессирована, были закрыты практически все оставшиеся приходы.

В 1943-1948 гг. вместе с возрождением Церкви в целом по стране стали открываться храмы и в Иркутской области. Особенностью возрождения приходов в области по сравнению с другими, особенно центральными регионами, являлось очень малое количество открытых храмов. Причинами этому были низкий уровень религиозности населения, недостаток инициативных и грамотных руководителей религиозных групп, отсутствие в области архиерея в 1944-1947 гг.

В 1948 г. самостоятельная Иркутская епархия была восстановлена, в 1949-1988 гг. иркутские архиереи являлись управляющими Хабаровской епархией. Количество приходов на обширной территории епархии (ок. 4 млн. км²) было явно недостаточным (около 30 в 1948-1959 гг.), что было причиной «очагового» характера религиозной жизни, низким уровнем религиозности в целом по епархии. Достаточно стабильный период 1948-1958 гг. сменился этапом «хрущевских гонений» 1959-1964 гг., во время которых было закрыто 5 из 31 прихода (16%).

1970-80 гг. стали для Иркутской епархии временем своеобразного «застоя», сопровождавшегося консервацией церковно-государственных отношений. Особенностью епархиальной жизни на данном этапе было увеличение числа приходов: с 26 на 1981 г. до 34 на 1988 г. В 1988 г. была восстановлена самостоятельность Хабаровской епархии, а в регионах Иркутской епархии продолжался рост приходов, увеличивалось число крещений, прихожан храмов. К окончанию советского периода в 1991 г. Церкви были возвращены мощи свт. Иннокентия Иркутского, епархия   насчитывала 33 прихода на территории 4 субъектов РСФСР: Иркутской (22 прихода) и Читинской (2) областей, Бурятской АССР (3) и Якутской АССР (5). Это стало началом масштабного церковного возрождения, основной этап которого пришелся на годы новейшей истории российского государства.

Источники и литература

Архивные материалы:

I. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ).

1. Фонд Р-6991. Совет по делам РПЦ. Опись 1. Дела 180, 268, 324, 483, 634, 836, 837, 894, 1100, 1207, 1208, 1315, 1422, 1530, 1629, 1734, 1830, 1831, 1930, 2029, 2126.

II. Государственный архив Иркутской области (ГАИО).

1. Фонд 485. Иркутское Епархиальное церковное управление. Опись 2. Дела 71, 177, 193, 232, 241, 253. Опись 3. Дело 11.

2. Фонд Р-504. Исполнительный комитет Иркутского городского совета депутатов трудящихся. Опись 5. Дела 291, 309, 323.

3. Фонд Р-600. Восточно-Сибирский краевой исполнительный комитет. Опись 1. Дела 327, 948, 1440, 1443, 1445, 1446, 1448, 1452, 1453, 1468, 1481.

4. Фонд Р-727. Административный отдел иркутского окружного исполнительного комитета. Опись 1. Дело 2.

5. Фонд Р-1933. Исполнительный комитет Иркутского областного совета депутатов трудящихся. Опись 2. Дело 191.

6. Фонд Р-2732. Личный фонд Пономарева Николая Александровича. Опись 1. Дела 4, 15, 17.

7. Фонд Р-2951. Уполномоченный по делам религий при Совете Министров СССР по Иркутской области. Опись 1. Дела 1, 2, 3, 4, 11, 12, 13, 15, 23, 27, 46, 47, 50, 94, 98, 109.

III. Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО).

1. Фонд 5397. Иркутский промышленный областной комитет КПСС. Опись 1, Дело 15. Опись 2, Дело 32.

IV. Архив администрации губернатора Иркутской области (ААГИО).

1. Безномерной фонд. Личные дела священнослужителей за 1940-1980-е гг. Переписка уполномоченных Совета по делам РПЦ (Совета по делам религий) с руководством, с районными организациями по вопросам деятельности религиозных общин.

V. Текущий архив отдела этноконфессиональных отношений Управления губернатора Иркутской области и правительства Иркутской области по связям с общественностью и национальным отношениям (АОЭОИО).

1. Опись 1. Дела 1-26. Опись 2. Дела 1-19.

VI. Текущий архив Иркутского епархиального управления.

1. Отчеты по Иркутской и Хабаровской епархиям за 1961-1990 гг.

Литература:

1. Акулич О. А., Крючкова Т. А., Полунина Н. М. Во имя Спаса Нерукотворного Образа. Документальное повествование о жизни первого каменного храма города Иркутска 1706-2006. – Иркутск: Иркутский кремль, 2008. – 487 С.

2. Берхина Т. Г. Сохранившие веру. – Иркутск: Издательский центр журнала «Сибирь», 2007. – 384 С.

3. Беседа с архиепископом Керченском Анатолием (Кузнецовым) [Электронный ресурс] // Иркутская епархия. Региональный православный портал. URL: http://irkutsk.orthodoxy.ru/interviju/detail.php?ID=1602 (дата обращения: 10.03.2010).

4. Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь и Второй Ватиканский Собор. – Москва: Лепта, 2004. – 381 С.

5. Ганженко Е. Тайна старого камня [Электронный ресурс] // Иркутская епархия. Региональный православный портал. URL: http://irkutsk.orthodoxy.ru/statiji/detail.php?ID=1767 (дата обращения: 16.03.2010).

6. Горбатов А. В. Государственно-церковные отношения в Сибири (1949-1952 гг.) // Известия Томского политехнического университета. – № 3 – т. 310. – Томск, 2007. – С. 166-170.

7. Горбатов А. В. Закрытие православных обществ в Сибири: основания, формы, методы. 1958-1964 гг. // Вестник Челябинского государственного университета. – Выпуск 4 (142). – История. Выпуск 29. – Челябинск, 2009. – С. 109-112.

8. Горбатов А. В. К вопросу о легализации структур РПЦ в Западной Сибири (1943-1948 гг.) // Сборник научных статей Первой Международной конференции «Макарьевские чтения». – Горно-Алтайск, 2002. – С. 125-129.

9. Горбатов А. В. Население, миграции и конфессиональная карта Сибири (1940-1960 гг.) // Вестник Тамбовского университета. – Серия Гуманитарные науки. – Выпуск 4(60). – Тамбов, 2008. – С. 56-61.

10. Иркутская летопись: 1661-1940. // Сост. Ю.П. Колмаков. – Иркутск : Оттиск, 2003. – 848 С.

11. Калинина И. В. Православные храмы Иркутской епархии XVII – начало XX века. Научно-справочное издание. – Москва: «Галарт», 2000. – 496 C.

12. Касаткин Е. В., прот. Возвращение в храм [Электронный ресурс] // Уроки демократии. Становление прав личности, свободы слова и гласности в Иркутской области URL: http://slovo.isu.ru/ud/hram.htm (дата обращения: 16.03.2010).

13. Касаткин Е. В., прот. Путь к священству. Воспоминание. – Иркутск, без в/д. – 32 С.

14. Колмаков Ю. П. Архиепископ Анатолий (штрихи к биографии) // Земля Иркутская. – Иркутск, 2000. – №14. С. 56-58.

15. Новикова Т. М. Взаимоотношения Русской православной церкви и государства в годы Гражданской войны в Восточной Сибири (на примере Иркутской епархии) [Электронный ресурс] // Церковь и государство: история и современность: материалы научной конференции. – Иркутск, 2005. URL: http://eparhia.irk.ru/index.php?sub=conf&id=novikova (дата обращения: 16.03.2010).

16. Паламарчук А. В. Религиозный подъем среди населения Иркутской губернии во второй половине 1920-х гг. и административные меры властей против церкви // Вестник Международного центра азиатских исследований. – Иркутск, 2002. № 10, С. 155.

17. Первосвятитель Иркутский, епископ Иннокентий I Кульчицкий. // Сост. В. В. Сидоренко – Иркутск: Иркутская епархия: Иркутский писатель, 2006. – 576 С.

18. Письма Патриарха Алексия I в Совет по делам Русской православной церкви при Совете народных комиссаров — Совете министров СССР. 1945-1970 гг. Т. I. 1945-1953 гг. // Под ред. Н.А. Кривовой; отв. сост. Ю.Г. Орлова; сост. О.В. Лавинская, К.Г. Ляшенко. Москва: Изд-во «РОССПЭН», 2009. — 848 с.

19. Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. – Иркутск: Восточно-Сибирское книжное изд-во, 1994. – 554 С.

20. Русская Православная Церковь. XX век / Беглов А. Л., Васильева О. Ю., Журавский А. В. и др. Москва: Изд-во Сретенского монастыря, 2007. — 792 С.

21. Смолина И. В. Архиереи Иркутско-Читинской епархии в 1948-1990 гг. // Земля Иркутская. – Иркутск, 2006. – №31. С. 36-39.

22. Смолина И. В. Возрождение православных приходов Иркутской области в 1940-50-е годы. [Электронный ресурс] // Иркутская епархия. Региональный православный портал. URL: http://irkutsk.orthodoxy.ru/statiji/detail.php?ID=1276 (дата обращения: 10.03.2010).

23. Смолина И. В. К вопросу об изъятии церковных ценностей в Иркутской губернии в 1922 г. [Электронный ресурс] // Иркутская епархия. Региональный православный портал. URL: http://irkutsk.orthodoxy.ru/statiji/detail.php?ID=1274 (дата обращения: 16.03.2010).

24. Тернова И. И. Иркутские священнослужители – жертвы массовых политических репрессий 1920-1930-х гг. [Электронный ресурс] // Церковь и государство: история и современность: материалы научной конференции. – Иркутск, 2005. URL: http://eparhia.irk.ru/index.php?sub=conf&id=ternova (дата обращения: 10.03.2010).

25. Цыремпилова И. С. Обновленческий раскол в РПЦ в Байкальской Сибири в 1920-е гг. // Гуманитарные науки в Сибири. Сер.: Отеч. история. – Новосибирск, 2008. – №2. – С. 69-73.

26. Цыремпилова И. С. Русская Православная Церковь и государственная власть в 1917-1930-е гг. (на материалах Байкальского региона). Автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора исторических наук. – Улан-Удэ, 2009.

27. Чернышова Н. К. Судьба епископа Киренского Зосимы (А. А. Сидоровского): (По документам Государственного архива Новосибирской области). 1919-1920 гг. Статья вторая // Вестник НГУ. Серия: История, филология. – Новосибирск, 2006. Том 5, выпуск 1. С. 47-51.

28. Чурилина Т. И. Советское государство и Русская Православная церковь на Дальнем Востоке России с середины 1950-х – начале 1960 гг. [Электронный ресурс] // Макарьевские чтения. 2006. № 5. URL: http://e-lib.gasu.ru/konf/mak/arhiv/2006/24.doc (дата обращения: 10.03.2010).

29. Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 годах). – Москва: Крутицкое Патриаршее Подворье. Общество любителей церковной истории, 2000. – 400 С.

Базы данных:

1. Жертвы политического террора в СССР [Электронный ресурс] // Международное общество «Мемориал». URL: http://lists.memo.ru/ (дата обращения: 10.03.2010).

2. Иркутская книга памяти жертв политических репрессий [Электронный ресурс] // Иркутское общество «Мемориал». URL: http://memorial.ru/first.html(дата обращения: 10.03.2010).

3. Новомученики, исповедники, за Христа пострадавшие в годы гонений на Русскую Православную Церковь в XX в. [Электронный ресурс] // Православный Свято-Тихоновский гуманитарный Университет. URL: http://213.171.53.29/bin/code.exe/frames/m/ind_oem.html/charset/ans (дата обращения: 10.03.2010).

[1] Тернова И. И. Иркутские священнослужители – жертвы массовых политических репрессий 1920-1930-х гг. [Электронный ресурс] // Церковь и государство: история и современность: материалы научной конференции. – Иркутск, 2005. URL: http://eparhia.irk.ru/index.php?sub=conf&id=ternova (дата обращения: 10.03.2010).

[2] Берхина Т. Г. Сохранившие веру. Иркутск, 2007. С. 299.

[3] Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. Иркутск, 1994. С. 325.

[4] Новикова Т. М. Взаимоотношения Русской православной церкви и государства в годы Гражданской войны в Восточной Сибири (на примере Иркутской епархии) [Электронный ресурс] // Церковь и государство: история и современность: материалы научной конференции. – Иркутск, 2005. URL: http://eparhia.irk.ru/index.php?sub=conf&id=novikova (дата обращения: 16.03.2010).

[5] Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. Иркутск, 1994. С. 325, 333.

[6] Иркутская летопись: 1661- 1940 / Сост. Ю. П. Колмаков. Иркутск, 2003. С. 368.

[7] Ганженко Е. Тайна старого камня [Электронный ресурс] // Иркутская епархия. Региональный православный портал. URL: http://irkutsk.orthodoxy.ru/statiji/detail.php?ID=1767 (дата обращения: 16.03.2010).

[8] Родился в 1876 г. Дата кончины неизвестна.

[9] Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. Иркутск, 1994. С. 365, 368.

[10] Иркутская летопись: 1661- 1940 / Сост. Ю. П. Колмаков. Иркутск, 2003. С. 381, 383.

[11] Там же. С. 385-386. С победой советской власти еп. Зосима, прот. М. Фивейский, о. Н. Троицкий стали активными обновленцами.

[12] Иркутская летопись: 1661- 1940 / Сост. Ю. П. Колмаков. Иркутск, 2003. С. 401.

[13] Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. С. 392.

[14] Иркутская летопись: 1661- 1940 / Сост. Ю. П. Колмаков. Иркутск, 2003. С. 410. Судьбе еп. Зосимы посвящено исследование Н. К. Чернышовой. См. Чернышова Н. К Судьба епископа Киренского Зосимы (А. А. Сидоровского): (По документам Государственного архива Новосибирской области). 1919-1920 гг. Статья вторая // Вестник НГУ. Серия: История, филология. – Новосибирск, 2006. Том 5, выпуск 1. С. 47-51.

[15] Первосвятитель Иркутский, епископ Иннокентий I Кульчицкий / Сост. В. В. Сидоренко. Иркутск, 2006. С. 456, 457.

[16] Иркутская летопись: 1661- 1940 / Сост. Ю. П. Колмаков. Иркутск, 2003. С. 423.

[17] Смолина И. В. К вопросу об изъятии церковных ценностей в Иркутской губернии в 1922 г. [Электронный ресурс] // Иркутская епархия. Региональный православный портал. URL: http://irkutsk.orthodoxy.ru/statiji/detail.php?ID=1274 (дата обращения: 16.03.2010).

[18] Колмаков Ю. П. Архиепископ Анатолий (штрихи к биографии) // Земля Иркутская. – Иркутск, 2000. – №14. С. 58.

[19] Акулич О. А., Крючкова Т. А., Полунина Н. М. Во имя Спаса Нерукотворного Образа. Документальное повествование о жизни первого каменного храма города Иркутска 1706-2006. Иркутск, 2008. С. 263.

[20] ГАИО. Ф. 485. Оп. 2. Д. 71. Л. 6об, 7.

[21] Паламарчук А. В. Религиозный подъем среди населения Иркутской губернии во второй половине 1920-х гг. и административные меры властей против церкви // Вестник Международного центра азиатских исследований. - Иркутск, 2002. № 10, С. 155.

[22] К сожалению, на момент написания недоступен принципиально важный источник по данной теме – неопубликованный «Дневник настоятеля Знаменской женского монастыря Петра Попова. 1922-1927 гг.». В ГАИО он попал в разряд запрещенных к выдаче по причине «выцветших чернил», поэтому здесь представлена попытка реконструкции событий без учета данных этого источника.

[23] ГАИО. Ф. Р-2732. Оп. 1. Д. 4. Л. 132-143.

[24] Указ митрополита Сергия от 2/15 июня 1926 г. // ГАИО. Ф. 485. Оп. 3. Д. 11.

[25] С позиции советского законодательства любые собрания без санкции ГАО были нелегальными.

[26] Тернова И. И. Иркутские священнослужители – жертвы массовых политических репрессий 1920-1930-х гг. …

[27] Скончался еп. Даниил, будучи в ссылке в Архангельской обл., 1 февраля 1932 г.

[28] Протокол общего Благочиннеческого собрания духовенства и мирян от 14-ти Градо-Иркутских православных церквей о выборе членов благочиннеческого Совета // ГАИО. Ф. Р-2732. Оп. 1. Д. 15.

[29] ГАИО. Ф. Р-2732. Оп. 1. Д. 17.

[30] ГАИО. Ф. Р-600. Оп.1. Д.327. Л. 179, 179об.; Ф. 485. Оп. 2. Д. 253. Л. 7.

[31] Восточно-Сибирский край с центром в Иркутске был организован 30.06.30 г., упразднен 05.12.36 г.

[32] ГАИО. Ф. Р-600. Оп. 1. Д. 948. Л. 89, 89а.

[33] ГАИО. Ф. Р-504. Оп. 5. Д. 323. Л. 19.

[34] ГАИО. Ф. Р-504. Оп. 5. Д. 291. Л. 46.

[35] ГАИО. Ф. Р-600. Оп. 1. Д. 1468. Л. 1-2.

[36] ГАИО. Ф. 485. Оп. 2. Д. 193. Л. 5-5об.

[37] ГАИО. Ф. 485. Оп. 2. Д. 241. Л. 2об.

[38] ГАИО. Ф. Р-1933. Оп. 2. Д. 191. Л. 1а-2об.

[39] Пос. Ленино в 1937 г. слился с г. Иркутском.

[40] ГАИО. Ф. Р-600. Оп. 1. Д. 1448. Л. 22.

[41] ГАИО. Ф. Р-600. Оп. 1. Д. 1448. Л. 83. Орфография источника сохранена.

[42] ГАИО. Ф. Р-600. Оп. 1. Д. 1448. Л. 5, 22, 25, 72, 83.

[43] Тернова И. И. Иркутские священнослужители – жертвы массовых политических репрессий 1920-1930-х гг. …

[44] Там же.

[45] Восточно-Сибирская обл. просуществовала с 06.12.36 до 26.09.37, когда была разделена на Иркутскую и Читинскую.

[46] О. Василий выполнял счетную работу, о. Анатолий накануне демобилизации был военным поваром.

[47] Берхина Т. Г. Сохранившие веру. Иркутск, 2007. С. 295.

[48] Тернова И. И. Иркутские священнослужители – жертвы массовых политических репрессий 1920-1930-х гг. …

[49] Правда, нет документальных свидетельств, что там регулярно совершались богослужения.

[50] Беседа с архиепископом Керченском Анатолием (Кузнецовым) [Электронный ресурс] // Иркутская епархия. Региональный православный портал. URL: http://irkutsk.orthodoxy.ru/interviju/detail.php?ID=1602 (дата обращения: 10.03.2010).

[51] Смолина И.В. Возрождение православных приходов Иркутской области в 1940-50-е годы. [Электронный ресурс] // Иркутская епархия. Региональный православный портал. URL: http://irkutsk.orthodoxy.ru/statiji/detail.php?ID=1276 (дата обращения: 10.03.2010).

[52] Упомянут в списке от 28.11.35 г.

[53] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 1. Л.37.

[54] Там же. Л. 31.

[55] Там же. Л. 29, 30.

[56] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп.1. Д. 2. Л. 6.

[57] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп.1. Д. 2. Л. 89.

[58] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп.1. Д. 12. Л. 26.

[59] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп.1. Д. 324. Л. 7, 8.

[60] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 180. Л. 10, 11.

[61] Смолина И. В. Возрождение православных приходов Иркутской области в 1940-50-е годы …

[62] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 15. Л. 27об.

[63] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп.1. Д. 2. Л. 116, 116об.

[64] Там же. Л. 137, 137об.

[65] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп.1. Д. 4. Л. 107.

[66] Ганженко. Е. Указ. соч.

[67] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 27. Л. 31.

[68] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 27. Л. 70.

[69] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 27. Л. 81.

[70] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 23. Л. 26, 26об.

[71] В 1958-59 гг., когда разбиралось дело о. Николая Пономарева, многие будут ссылаться на роль последнего в переводе владыки Ювеналия.

[72] Архив администрации губернатора Иркутской области (ААГИО). Личное дело архиепископа Палладия (Шерстенникова). Автобиография от 01.04.1949 г.

[73] Беседа с архиепископом Керченском Анатолием (Кузнецовым) ...

[74] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 483. Л. 41.

[75] Ганженко. Е. Указ. соч.

[76] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 46. Л. 4об-5об.

[77] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1629. Л. 19.

[78] Беседа с архиепископом Керченском Анатолием (Кузнецовым) …

[79] Берхина Т. Г. Сохранившие веру. Иркутск, 2007. С. 303.

[80] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1207. Л. 3, 38; Оп. 1. Д. 1530. Л. 5.

[81] ГАИО. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 2029. Л. 49.

[82] ГАИО. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1830. Л. 12.

[83] Берхина Т. Г. Сохранившие веру. Иркутск, 2007. С. 119.

[84] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп.1. Д. 47. Л. 35.

[85] По данным на 1939 г. в Черемхово проживало ок. 50 тыс. человек

[86] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 483. Л. 9.

[87] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 483. Л. 61.

[88] В это время у владыки был уже слабый голос. Через некоторое время по требованию Житова микрофоны пришлось убрать.

[89] Его предшественник архиеп. Палладий очень любил просмотры фильмов, на которые часто приглашалось духовенство.

[90] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1629. Л. 75.

[91] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1830. Л. 18.

[92] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1734. Л. 152.

[93] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп .1. Д. 1830. Л. 16.

[94] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп .1. Д. 1830. Л. 16.

[95] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 2126. Л. 101.

[96] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1830. Л. 201.

[97] За первые 5 месяцев 1960 г было изготовлено уже 17 т.

[98] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1830. Л. 18.

[99] Чурилина Т.И. Советское государство и Русская Православная церковь на Дальнем Востоке России с середины 1950-х – начале 1960 гг. [Электронный ресурс] // Макарьевские чтения. 2006. № 5. URL: http://e-lib.gasu.ru/konf/mak/arhiv/2006/24.doc (дата обращения: 10.03.2010).

[100] Г. Кяхта - Свято-Успенский приход [Электронный ресурс] // Информационно-аналитический портал «Православие на Дальнем Востоке». URL: http://www.pravostok.ru/ru/church/fareast/eparchy/buryatiya/parish/index.php?from=3&id=505 (дата обращения: 10.03.2010).

[101] Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. Москва, 2000. С. 366.

[102] Берхина Т .Г. Сохранившие веру. Иркутск, 2007. С. 119.

[103] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 2029. Л. 57.

[104] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 2126. Л. 99.

[105] Жалоба содержала, помимо прочего, и предложение направить новым управляющим епархией самого прот. Пономарева.

[106] ААГИО. Личное дело Пономарева Н. А. Л. 82.

[107] Текущий архив Иркутского епархиального управления. Отчет по Иркутской и Хабаровской епархиям за 1964 г. Приложение №3.

[108] Поначалу, главным образом, из Почаевской лавры.

[109] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1734. Л. 146.

[110] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 50. Л. 90об, 91.

[111] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 2029. Л. 54, 55.

[112] ААГИО. Личное дело архиепископа Палладия (Шерстенникова). Докладная члена Общества по распостранению политических и научных знаний Скудаева от 20.9.1961.

[113] Население г. Черемхово в 1962 г. составляло 119 тыс. чел., соседнего г. Свирска – ок. 20 тыс.

[114] ГАНИИО. Ф. 5397. Оп. 5. Д. 15. Л. 68-69.

[115] ГАНИИО. Ф. 5397. Оп. 1. Д. 32. Л. 32.

[116] Их публикация: Церковь Владыки Василия (Кривошеина). / Сост., комментарии А. Мусин. Нижний Новгород, 2004. С. 388-393.

[117] Текущий архив отдела этноконфессиональных отношений Управления губернатора Иркутской обл. и правительства Иркутской обл. по связям с общественностью и национальным отношениям (АОЭОИО). Оп. 2. Д. 5. Л. 41.

[118] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 2. Л. 1.

[119] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 3. Л. 3.

[120] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 3. Л. 4.

[121] Сделать это ранее ему помешало несогласие «ближайших родных», видимо, скончавшегося в 1960 г. отца.

[122] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 2. Л. 42.

[123] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 1. Л. 3-4.

[124] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 3. Л. 3.

[125] Берхина Т. Г. Сохранившие веру. Иркутск, 2007. С. 304.

[126] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 7. Л. 3.

[127] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 4. Л. 3.

[128] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 94. Л. 29, 62.

[129] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 109. Л. 36.

[130] ГАИО. Ф. Р-2951. Оп. 1. Д. 98. Л. 38.

[131] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 16. Л. 27.

[132] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 5. Л. 9.

[133] АОЭОИО. Оп. 2. Д. 16. Л. 31.

[134] Там же. Л.22, 25.

[135] Касаткин Е. В., прот. Возвращение в храм [Электронный ресурс] // Уроки демократии. Становление прав личности, свободы слова и гласности в Иркутской области URL: http://slovo.isu.ru/ud/hram.htm (дата обращения: 16.03.2010).

[136] Касаткин Е.В., прот. Указ. соч.

[137] АОЭОИО. Оп. 1. Д. 21. Л. 101.