Русская классическая литература и религиозная философия как стратегический ресурс развития общества в эпоху глобализации

Предотвратить катастрофический ход вещей возможно лишь на путях кардинальных духовных перемен, преображения внутреннего мира личности, коренного изменения существующих подходов к человеческой деятельности, очищения от материально-эгоцентрического жизнепонимания. Восстановление подлинной иерархии ценностей, подчинение политико-экономических вопросов духовно-нравственным задачам, этическое наполнение всех видов практической активности могут стать основой высшего реализма и прагматизма, оздоровления разных общественных сфер, в том числе политической и экономической, разрешения многих, кажущихся неразрешимыми, проблем.

И здесь духовно-нравственный и эстетический опыт русской классической литературы и религиозной философии, обретающий все большую актуальность, но тем не менее все более вымываемый и вытесняемый из современного сознания, из школьного и вузовского образования, может сыграть свою важную роль. Прежде всего в понимании того, что Достоевский называл «тайной человека», непосредственно связанной с тайной исторического движения.

Кто есть человек – продукт стихийной игры слепых сил природы, «свинья естественная», как утверждает, например, Ракитин в «Братьях Карамазовых», или образ и подобие Божие? Корневые противоречия человеческой природы подчеркивал Г.Р. Державин: «Я царь, я раб, я червь, я бог». От смутно ощущаемого или ясно осознаваемого ответа на главный вопрос о собственной сущности зависит вольное или невольное предпочтение «божественных» или «червивых» ценностей, направление воли и желаний по «царскому» или « рабскому» пути, построения своей и окружающей жизни на основе разрушительного эгоцентрического жизнепонимания или ее созидание по законам истины, добра и красоты.

Поэтому для уяснения стратегических перспектив развития современного общества и цивилизации важно понимать, что духовное начало играет в истории первостепенную роль, предопределяя направление, содержание и характер творческой, художественной или научной деятельности, цели и задачи использования тех или иных «внешних» достижений. Следовательно, от того, какой, «высший» или «низший», человек проявляется в этих достижениях, от «внутренних» установок сознания, своеобразия нравственных принципов и мотивов поведения, влияющих на духовное преображение личности или, напротив, укрепляющих эгоцентрическую основу его деятельности, зависит «восходящее» или «нисходящее» движение истории – вперед-вверх или вперед-вниз.

Христианское мировидение в традициях русской культуры, литературы и философии дает своеобразный ключ к пониманию возможных результатов, вытекающих из глубинного исследования тесной пульсирующей взаимосвязи между «психологией» и «историей». Говоря об искусстве Пушкина, Л.Н. Толстой писал: «Область поэзии бесконечна, как жизнь; но все предметы поэзии предвечно распределены по известной иерархии и смешение низших с высшими, или принятие низшего за высший есть один из главных камней преткновения. У великих поэтов, у Пушкина, эта гармоническая правильность распределения предметов доведена до совершенства».

Сказанное о художественном творчестве может быть методологически отнесено и ко всей жизни в целом. Сейчас, когда низшее не только смешивается с высшим, но первое агрессивно принимается за второе, было бы полезным задуматься над тем, что, например, Пушкин понимал под «неумолимым эгоизмом» и «нестерпимым тиранством» демократии, подавляющим «страстию к довольству» бескорыстные и возвышенные движения души; Гоголь – под «пустым призраком» цивилизации, скрывающей беспросветную пошлость и вселенскую скуку. Чаадаев – «под плачевной золотой посредственностью» мещанства, изничтожающего духовные дары человека. Все еще не западают в сознание современного интеллектуала размышления К.Н. Леонтьева о «либерально-эгалитарном прогрессе», приводящем самобытные культуры ко всемирному примитивному однообразию. Последний не устает подвергать критике такие результаты «либерально-эгалитарного прогресса», как понижение человеческих идеалов, опошление творчества, узаконение бескрылого существования. Леонтьев подчеркивает, что гигантские социальные, научные и технические усилия оказываются на поверку лишь исполинской толчеей, «всех и все толкущей в одной ступе псевдогуманной пошлости и прозы; все это сложный алгебраический прием, стремящийся привести всех и все к одному знаменателю. Приемы прогресса сложны, цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию и т.п.» – это среднестатистическая посредственность среди миллионов таких же посредственностей с плоскими материальными интересами и потребностями, «средний европеец» как «орудие всемирного разрушения».

Русские писатели и мыслители предсказывали подобные результаты, наблюдаемые нами ныне в эпоху господства глобализации, краха социалистической и глубинного кризиса капиталистической систем, поскольку иерархия высшего и низшего в обеих системах была перевернута, на что они обращали особое внимание. Философ В.С. Соловьев подчеркивал, выделяя экономическую, политическую и религиозную сферы общественного устройства: «Человек хочет не только материального существования, которое обеспечивается обществом экономическим, и не только правомерного существования, которое дается ему обществом политическим, он хочет еще абсолютного существования – полного и вечного. Только это последнее есть для него истинное верховное благо». И когда человеку, продолжает свою мысль философ, предлагают в качестве основных ценностей удовлетворение природных влечений, материальных потребностей и эгоистических влечений, все это не имеет смысла и чревато нигилистическими следствиями, ибо остаются неудовлетворенными духовные потребности и главная из них – вечного существования. Более того, «когда все люди будут пользоваться благами и удобствами цивилизованной жизни, с тем большей силой и неожиданностью встанут перед ними эти вечные вопросы о внутреннем содержании жизни, о высшей цели человеческой деятельности».

В системе глобализма вопросы абсолютных ценностей, внутреннего содержания жизни, духовной культуры, нравственных ориентиров человеческого существования не только уходят с иерархически главного места на периферию сознания и перестают играть конструктивную роль, но и вольно или невольно подавляются ею. Когда экономикоцентризм и рыночная идеология ставятся во главу угла, а деньги заменяют Бога, создается атмосфера, в которой высшее и низшее меняются местами, душа и дух начинают служить телу, а подлинная культура растворяется в массовой.

Для подлинного понимания происходящих при этом процессов необходимо иметь в виду принципиальное значение антропологического измерения, которое не учитывается в рациональных расчетах и прагматических планах неолибералов и глобалистов, технократов и прогрессистов, и которое было особо выделено В.С. Соловьевым: «Пока темная основа нашей природы, злая в своем исключительном эгоизме и безумная в своем стремлении осуществить этот эгоизм, все отнести к себе и все определить собою, – пока эта темная основа у нас налицо – не обращена – и этот первородный грех не сокрушен, до тех пор невозможно для нас никакое настоящее дело и вопрос что делать не имеет разумного смысла. Представьте себе толпу людей слепых, глухих, бесноватых, и вдруг из этой толпы раздается вопрос: что делать? Единственный разумный здесь ответ: ищите исцеления; пока вы не исцелитесь, для вас нет дела, а пока вы выдаете себя за здоровых, для вас нет исцеления… Истинное дело возможно, только если в человеке и в природе есть положительные силы добра и света; но без Бога ни человек, ни природа таких сил не имеют».

Именно темная основа нашей природы есть то, что А.И. Герцен называл демоническим началом истории, которое вносит расхождение между идейными теориями или революционными преобразованиями и их практическим осуществлением: «Мы были свидетелями, как все упования теоретических умов были осмеяны, как демоническое начало истории нахохоталось над их наукой, мыслью, теорией, как оно из республики сделало Наполеона. А из революции 1830 года – биржевой оборот».

Утопизм всякого рода благих реформаторских устремлений заключается в том, что они не учитывают во «внешних» проектах и практических действиях по преображению общественно-политической и государственной действительности «внутренней» темноты и главных страстей человеческой природы, на свой лад преломляющих их «математические» расчеты. Отсюда постоянное воспроизведение как бы вслед за Герценым недоуменных констатаций: «Хотели как лучше, а получается как всегда».

Но мы все еще продолжаем на свой лад повторять многократно разоблаченную в истории схему зависимости человека от среды, уповаем на «внешние» достижения технологических или информационных революций, на разум или науку, здравый смысл или хваткую хитрость, «шведскую» или «американскую» модель рынка. При этом игнорируется стратегическая зависимость не только общего хода жизни, но и наших собственных тактических планов от непосредственного содержания и «невидимого» влияния темной основы нашей природы, от всегдашнего развития страстей, от порядка (или беспорядка) в душе, от действия (или бездействия) нравственной пружины. «Под шумным вращением общественных колес, – заключал И.В. Киреевский, – таится неслышное движение нравственной пружины, от которой зависит все».

Эти фундаментальные выводы В.С. Соловьева, А.И. Герцена, И.В. Киреевского соответствующие традиционному для традиций отечественной культуры, философии и литературы вниманию к «тайне человека», чрезвычайно важны для обнаружения нигилистического историко-антропологического «внутреннего» содержания во «внешних» идеях социально-экономического, политического и культурного развития в эпоху глобализации. В.С. Соловьев отмечает как бы невидимую, но тем не менее непреложную иерархическую взаимосвязь религиозно-антропологических, духовно-нравственных и социально-исторических процессов, зависимость общего хода жизни от качества человеческого сознания, от перевеса в душах людей сил «темной основы нашей природы» (вслед за византийским богословием в трудах русских богословов они именуются «восемью главными страстями», или «духами зла» – гордыня, тщеславие, сребролюбие, чревоугодие, блуд, уныние, печаль, гнев) или сил «добра и света» (любовь, совесть, праведность, правдолюбие, смирение, благородство, честь, достоинство, справедливость, самоотверженность и т.п.).

К сожалению, за бортом общественного сознания оказываются те процессы, которые на свой лад формируют и обрабатывают душевно-духовный мир человека, укореняют его волю в низших этажах существования, упрочивают и разветвляют своекорыстие как темную основу нашей природы в рамках воинствующего экономизма и денежного абсолютизма. В системе глобализации господство материальных интересов, экономических мотивировок, логика личной или государственной выгоды, отношения спрос-предложение, вклад-прибыль и т.п., заинтересованный расчет и эгоцентрическое поведение распространяются на все сферы жизни. Политическая жизнь становится своеобразной биржей, где не мудрые люди, а наиболее хитрые, ловкие и правдоподобные демагоги покупают голоса зомбированных избирателей, семья – малым предприятием на основе брачного договора, ребенок –объектом долгосрочного инвестирования и т.д. и т.п. Все становится фактором потребления и обмена, купли – продажи, в том числе и человек, рассматриваемый с точки зрения рыночных ценностей как заменяемая вещь. В результате он и сам становится рабом вещей, когда постоянно сменяемые и совершенствуемые отели, виллы, банки, машины и т.п. успешно покоряют его, а возвышающие и облагораживающие начала притесняются и выветриваются. Человек превращается в марионетку «невидимой руки» Адама Смита и рыночной конъюнктуры, в куклу анонимных экономических сил, а все новые и новые мануфактурные игрушки и технические изобретения приобретают в его сознании уродливо-непомерное субъективное значение. Расширение и омассовление таких несоответствий, когда вещи пленяют человека, а усовершенствование средств материально-телесного существования людей заменяют им духовные цели жизни, стало в эпоху глобализации одним из самых существенных признаков так называемого общества потребления, оказавшегося в замкнутом гедонистическом кругу все более несовершенных, корыстных, капризных желаний власти, наслаждения, обладания и т.п. В таких условиях, когда умаляется все священно-духовное и возвышается все материально-утилитарное, человек естественно и незаметно начинает осознавать свою жизнь в категориях самосохранения и борьбы за существование – в тех социал-дарвинистских категориях, в которых собственно человеческие и действительно высшие свойства личности, резко выделяющие ее из природного мира, такие, например, как милосердие или сострадание, правдивость или праведность, совесть или справедливость, благородство или самоотверженность, утрачивают свою подлинную сущность и самостоятельную значимость, а реально действуют низшие (похотливость, жадность, зависть, озлобленность, мстительность и т.п.).

На путях воинствующего экономикоцентризма и рыночного социал-дарвинизма любая страна включается в «игру на понижение», попадает в планетарный кочевнический дом глобалистической утопии, в котором не находится места ничему, что выходит за пределы «экономической рациональности», прагматических расчетов, утилитарной выгоды, которому чужды духовные, исторические, национальные идеалы и традиции и в котором ради материального успеха устраняется все внеменовое, нетоварное и натуральное, высокое и глубокое, внутреннее и личностное с помощью языческого культа силы и массовой культуры. В результате происходит неизбежная деградация внутреннего мира современного человека, который отвыкает от духовных достижений, нравственных норм, высокой культуры и сознание которого растворяется в глобалистической потребительской нирване и в мареве «темной основы нашей природы». В такой антропосфере при сугубо технологическом отношении к действительности происходит усиление безудержного потребительского гедонизма, высвобождение зоологической чувственности и погружение в темную инстиктивную среду поиска все более изощренных удовольствий. Стремление передоверить нормотворческие функции экономическому и технологическому человеку, сотворить из него элиту, определяющую цели человечества, внешне парадоксально, а внутренне закономерно приводит к разрушительным тенденциям и в самой экономике: вместо продуктивной экономики на первый план выдвигается ростовщическая, паразитарная экономика спекуляций и перераспределений, самоотверженный вдохновенный труд заменяется игровым досугом с его гедонистическими понятиями и обращенностью к декадентской личности, а подлинное качество и функционирование с помощью блефующих имиджмейкеров, информационных и манипулятивных технологий заслоняется престижным имиджем и статусной символикой.

Понятно, что «прогресс» России, как и в других странах, в исключительно глобалистическом русле, без всяких поправок и корректив, чреват духовно-нравственным регрессом, утратой культурно-исторического кода и ментальности, эксцессами гедонизма, господством массовой культуры и другими подобными явлениями. В такой антропологической среде, когда народы вдобавок превращаются с помощью мощного информационного воздействия в манипулируемые массы, надеяться на какую-то потребительскую «нирвану» и экономическую «гармонию», (как это делает в нашумевшей статье «Конец истории?» американский профессор Ф. Фукуяма), было бы по меньшей мере непредусмотрительным. Более того, в условиях духовного кризиса и обезличивания разных культур, повышения завистливых накопительских ожиданий во всех группах и слоях при одновременной невосполнимости источников энергии, возможного изменения климатических зон, недостатка пресной воды и удобной земли и, соответственно, новых конфликтов и войн за выживание, увеличения населения при усилении бедности в странах «третьего мира», уже составляющих ⁴/₅ современного человечества и готовых предъявить ему свои требования, обедненная и больная рассудочным прагматизмом «душа», оказавшаяся в плену у своих низших сил, забывшая о своей «высшей половине», но владеющая все более мощными внешними средствами, является главным «внутренним» источником возможных мировых конфликтов. И никакие дружественные договоры, «новые порядки» или общечеловеческие ценности не способны их предотвратить, если сохраняется «низкое» состояние человеческих душ, видимое или невидимое соперничество которых порождает все новые материальные интересы и, соответственно, множит разнообразие тайных или явных захватов. В результате мирное время промышленных и иных бескровных революций, если оно не способствует преображению эгоцентрических начал человеческой деятельности, а, напротив, создает для них питательную среду, само скрыто накапливает враждебный потенциал и готовит грядущие катаклизмы.

В подобной атмосфере, когда зависть и соперничество, конкуренция и вражда не пресекают, а распаляют упомянутые выше страсти «темной основы нашей природы», было бы по меньшей мере крайней наивностью полагаться (как нередко делается) на юридические нормы и правовые отношения, которые по своей условной и релятивистской природе неизбежно деградируют, все чаще начинают играть роль своеобразной пудры или дымовой завесы для осуществления корыстных и гедонистических потребностей, открывая через демагогические и манипулятивные технологии путь праву сильного. А уж тот найдет немало способов, как упаковать беззаконие в оболочку закона и реализовать стяжательские мотивы и плутократические цели близких ему индивидов и групп. Именно в такой атмосфере ежесекундно создаются подспудные условия, в которых формальное равенство как бы невидимо оборачивается реальным неравенством, закон обрастает двойными стандартами, богатство порождает нищету, а мир готовит войну. И в этом отношении и процветающий терроризм, и активность тоталитарных сект, и коррупционный вал, и рост фашистских настроений, и войны в центре Европы, и многое подобное на Западе не является случайным и неожиданным, а оказывается закономерным результатом атрофии духовно-нравственной жизни, сплошной материализации и эгоизации человеческих желаний.

Исходя из вышеизложенного, можно предположить, какие «внутренние» результаты могут вытекать для русского и других народов из «внешней» подражательности социально-политической и культурно-исторической переориентации: потеря национального суверенитета и менталитета, стирание исторической памяти, утрата отстроенных временем и проверенных веками духовных моделей бытия, в рамках которых как раз только и возможно противостояние силам «темной основы нашей природы» и созидание достойной высокой самобытной культуры, превращение страны в источник дешевой рабочей силы и сырья, в обслугу безудержных гедонистических страстей «исключительного эгоизма», сокращение рождаемости и углубление демографического кризиса, вступление, используя терминологию К.Н. Леонтьева, в фазу вторичного смесительного упрощения и постепенное схождения с исторической арены.

 В данном контексте и в данной иерархической логике, когда религиозно-антропологические и духовно-нравственные факторы должны занять подобающее им главное и определяющее место, именно духовное состояние общества, усиление или, напротив, ослабление нравственной пружины, преображение или, наоборот, укрепление «темной основы нашей природы», конкретное наполнение человеческих душ и реальные мотивы поведения могут лежать в основании высшего реализма и подлинного прагматизма, служить критерием оценки как действительного положения дел в современности, так и возможных перспектив развития человека и творящейся им истории. Выход из неизбежного в рамках глобализации русла движения истории вперед-вниз возможен лишь при своеобразной духовной революции, восстановлении перевернутой иерархии, когда чисто экономические и социальные вопросы принципиально отступают на задний план перед культурно-этическими, а религиозно-антропологические и духовно-нравственные факторы, активизирующие высшие свойства личности и «положительные силы добра и света», займут подобающее им место.

Необходимо восстанавливать и соблюдать в бесконечном поле всего бытия «предвечную иерархию» и «гармоническую правильность распределения предметов»- духовного и материального, культуры и экономики, а также отвечать на первостепенный «достоевский» вопрос: кто есть человек – образ и подобие Божие или, как говорят его персонажи, – «усиленно сознающая мышь», «эпикурейская свинья»? В философско-художественной логике Достоевского именно то или иное решение вопроса о бессмертии души обусловливает на метафизическом, психологическом и практическом уровне вольное или невольное предпочтение разных ценностей, на­правляет волю и желание, формирует духовную доминанту, ко­торая в конечном итоге предустанавливает и активизирует идейный выбор или конкретный рисунок жизни, судьбу отдель­ной личности, целого народа, всего человечества. Достоевский утверждает, что «высшая идея на земле лишь одна», а все остальные, занимающие ум и сердце человека «выс­шие идеи жизни... лишь из нее одной вытекают». Более того, вера в бессмертие души есть «единственный источник живой жизни на земле — жизни, здоровья, здоровых идей и здоровых выводов и заключений», ибо только в этом единственном случае человек постигает всю разумную цель свою на земле, а надежда на вечную жизнь еще крепче и дружественнее связывает его с землей и другими людьми. Таким образом, по Достоевскому, если душа бессмертна, если человек есть образ и подобие Божие, а его жизнь освещается абсолютным идеалом, тогда человек удов­летворяет глубинную, более или менее осознанную потребность в не теряемом со смертью смысле своего существования, обрета­ет ту полноту сознания, успокоенность сердца и направленность воли, то психическое здоровье, которое позволяет ему выйти из под ига ненасытных устремлений и мучительных колебаний природного эгоцентризма, соразмерно-пропорционально относиться к земным делам, не преувеличивать ближайшие жизненные цели и не превращать их в источник явного или неявного соперничества и борьбы с другими людьми, а использовать для согласия и любви. Только в этом случае, не перестает подчеркивать Достоевский, человек не довольствуется собственной греховной природой, стремится к ее преображению и исключению из основания своей деятельности (разумеется, в разной степени и с неодинаковым успехом) разрушительного фермента капи­тальных страстей и корыстолюбивых побуждений. Благодаря чему, собственно говоря, еще сохраняются люди, не участвую­щие в соперничестве самолюбий, властолюбий и сластолюбий, в «шуме» и «ярости» общественного процесса и тем самым как бы удерживающие текущую действительность от окончательного падения.

            В том же русле находятся и размышления Л.Н. Толстого. В одной из последних дневниковых записей он заметил: «Вместо того, чтобы учиться жить любовной жизнью, люди учатся летать. Летают очень скверно, но перестают учиться жизни любовной, только бы выучиться кое-как летать. Это все равно, как если бы птицы перестали летать и учились бы бегать или строить велосипеды и ездить на них». Толстой подчеркивает, что по своей первозданной и истинной природе, связанной с образом и подобием Божиим, человек предназначен для любви, как птица для полета или рыба для плавания. Однако эта «внутренняя» духовная природа была искажена, «правильный источник» жизнедеятельности ослаблен и стал укрепляться ее «внешний», говоря словами А.С. Хомякова, «случайный центр». «Нужно задавать себе вопрос: чей прогресс, прогресс чего именно? – настаивал А.С. Хомяков. – Иначе выйдет, что вся жизнь Римской империи до последнего дня была прогрессом; может усовершенствоваться наука, а нравы могут упадать и страна гибнуть. Может скрепляться случайный центр, а все члены слабеть и болеть и страна опять-таки гибнуть. Где же тут прогресс страны? Прогресс есть слово, требующее субъекта. Без этого субъекта прогресс есть отвлеченность или, лучше сказать, чистая бессмыслица».

Восстановление перевернутой вертикали и примат духовных ценностей позволит идти по пути излечения искалеченного в глобализации субъекта прогресса и, соответственно, альтернативного социализму и капитализму государственного и общественного жизнеустройства. Преобладание в психоструктуре субъекта прогресса вопросов о бессмертии души, о высшем предназначении, смысле жизни человека и т. п. дает возможность более разумного использования природных, материальных, интеллектуальных ресурсов, поставить экономику на службу культуре, умерить безудержный гедонизм и безумную потребительскую гонку, результативно решать экономические и продовольственные проблемы, снижать конфликтность и усиливать сотрудничество между разными религиозными конфессиями и странами с неравномерным социальным развитием и т.д. и т.п. В забвении, удалении, искажении самого главного вопроса о «положительных силах добра и света», которых, вспомним В.С. Соловьева, нет «без Бога», И.А. Ильин находит подлинную причину исторических бед России и фатальных духовных заболеваний западного рационалистического и технократического общества. И напротив, как он был убежден, без восстановления и оживления завещанных России православных ценностей невозможно спасительное обновление современной «бессердечной культуры», которая должна преобразиться и облагородиться в самом корне своего душевного и творческого акта, на основе сердечного созерцания и христианской любви к возвышенным и достойным предметам. Ибо «кто ничего не любит и ничему на земле не служит, тот остается пустым, бесплодным и духовно мертвым существом», а «все вопросы человеческой судьбы решаются любовью». «Сердечное созерцание, совестная воля и верующая мысль суть три великие силы нашего будущего, которые справятся со всеми проблемами, неразрешимыми как для бессердечной свободы, так и для бессердечного тоталитаризма. Для разрешения их нужен цельный, целостный, исцеленный человек, заповеданный нам Евангелием. И тот, кто взглянет вдаль духовно отверстым оком и воззовет к нашему будущему с надеждою, тот прочтет над тесными вратами нашего будущего простой и мудрый призыв: “ищи исцеления”».