Служение российской истории

А. Ф. Смирнов

Мы попросили дочь профессора А.Ф. Смирнова, Елену Бондареву, тоже историка, поделиться своими воспоминаниями об отце.

***

– Судьбы семей во многом повторяют историю страны, трагические и счастливые страницы сменяют друг друга. Елена Анатольевна, расскажите, пожалуйста, историю вашей семьи.

– Согласно словам великого поэта, сердце обретает пищу в памяти о былом, в «любви к родному пепелищу, в любви к отеческим гробам». Самую важную роль в становлении человеческой личности играет семья, круг друзей, родина. Вы глубоко правы, начиная наш разговор именно с этой темы.

Родился Анатолий Филиппович в селе с прекрасным именем Родино, на Алтае. Его отец Филипп Никитич был учителем, директором местной школы; в семье было четверо сыновей.

Судьба Филиппа Никитича Смирнова сложилась трагично. Он воевал в Первую мировую, был простым солдатом, попал в плен, сначала в Германии, а потом оказался во Франции, батрачил там. Затем вернулся в Россию, выучился, окончил учительскую семинарию и преподавал. Село Родино было очень большим, в нем жили представители разных народов. Папа рассказывал, что половина села была населена украинцами-переселенцами, он с ними очень дружил, выучил хорошо украинский язык, любил его, пел украинские песни.

Филипп Никитич Смирнов среди учителей.Алтайский край. Крайний слева в певом ряду

Бабушке, конечно, очень тяжело было их растить. Звали ее Прасковья Емельяновна, ее мать была из семьи ссыльных поляков; может, отсюда и интерес Анатолия Филипповича к польской истории, которой он потом также занимался.

Арест отца оставил неизгладимый след в душах всех братьев. Папа говорил всегда, что самый большой его грех в жизни в том, что он, пионер, не осмелился подойти к месту, где держали отца: «Он мне рукой махал, но там были часовые с ружьями, и я побоялся к нему подойти…» Он с горечью вспоминал об этом незадолго до своего ухода из жизни. Конечно, в 1937-м никто в семье не понимал, за что именно арестовали Филиппа Никитича – его забрали без объяснений. Потом, уже работая в архивах, после 1953 года, отец узнал, что он был расстрелян в 1938-м, это и официально подтвердили при реабилитации.

Но, конечно, история нашей семьи начинается много раньше XX века. И нам повезло: мы знаем своих предков по отцовской линии с ХIХ века. Мой отец Анатолий Филиппович Смирнов происходит из крещеных татар – кряшен. Брат деда Анатолия Филипповича был священником. Долгое время мы о нем ничего не знали. Время было тогда, после революции, такое, что об этом не очень распространялись. Но недавно мы получили свидетельство о жизни брата деда Анатолия Филипповича и его портрет и узнали даже, где он похоронен. Звали его Степан Матвеевич Матвеев, родился в 1871 году. Был православным просветителем татар и башкир, написал несколько трудов, которые были опубликованы в Уфе в 1910 году, в Санкт-Петербурге в «Православном благовестнике» в 1909 году. В 1920-е годы он покинул свой приход и из Башкирии (понятно, что не по своей воле) переехал в Калужскую область, где проживал в Боровском районе, в деревне Машково, там он и похоронен. Ему, конечно, было запрещено служить, как и большинству священников. Мой дед жил и воспитывался в раннем детстве как раз у своего дяди – вот у этого священника.

– А что еще из своего детства вспоминал ваш отец?

– Папа был сыном «врага народа», но никогда не вспоминал свое тяжелое, по объективным меркам, детство мрачно, с обидой. Они с братьями, как и все сельские ребята, пахали и сеяли, знали, как лошадь обиходить, ходили в ночное, в голодное время охотились на сусликов, чтобы прокормиться. С 14 лет папа стал преподавать, и в общем-то его жизненный путь определился именно тогда – в ранние годы. С 16 лет он начал обучать школьников отечественной истории. Понятно, что в сельской школе он был отличником. Он часто вспоминал 100-летнюю годовщину гибели А.С. Пушкина. Это был 1937 год, еще до ареста его отца, моего дедушки. Тогда по всей стране проходили Пушкинские дни, очень широко в СССР отмечалась эта дата. Была объявлена масса конкурсов, проходило соревнование, кто выучит весь текст романа «Евгений Онегин». Папа знал роман наизусть, помнил до своего последнего дня, мог с любого места цитировать. Так что образование, несмотря на то, что это была сельская школа, он получил очень хорошее. Вопреки всем идеологическим и мировоззренческим установкам, оно все-таки было близко к классическому русскому образованию: хорошо преподавали историю, русскую литературу. И любовь к чтению, к классической словесности папа сохранил на всю жизнь; иногда даже было ощущение, что он скорее живет в XIX столетии, нежели в XX. Он блестяще знал общественную мысль XIX века во всех ее проявлениях: и консервативную, и социал-демократическую, и леволиберальную, и народническую, дискуссии между славянофилами и западниками, которые, начавшись тогда, не утихают до сих пор.

– Как отразилась на жизни Анатолия Филипповича Великая Отечественная война?

А.Ф. Смирнов. Минск, 1946 г.

В 1970-е годы Анатолий Филиппович собрал материал и выпустил небольшую книгу «Советский народ как новая историческая общность в годы Великой Отечественной войны». Она была очень дорога для папы, он обобщил и проанализировал свидетельства о том, как люди разных национальностей и вероисповеданий чувствовали себя единым народом и благодаря этому победили. И это не миф советской пропаганды, это действительно было так. Было ли это только заслугой советской власти? Думаю, что нет, поскольку и в Российской империи во время Первой мировой войны все подданные тоже чувствовали себя единым народом. Вот это чувство общности папе было очень дорого.

– Какое занятие Анатолий Филиппович считал главным в своей жизни?

– Он был учителем – с 16 лет, и это было его подлинное призвание. Ему мало было самому знать, для него было важно своими знаниями и размышлениями поделиться. И он блестяще читал лекции. Мне довелось знать его учеников в самые разные периоды его деятельности. К нему одинаково тянулись и будущие медики – он одно время был заведующим кафедрой истории партии в 1-м медицинском институте, и будущие художники и скульпторы – в то время, когда отец преподавал историю Отечества в Академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова в 1990-е годы.

В Белоруссии в 1950-е годы он читал лекции в педагогическом институте – по истории русской философии. В 1952-м его исключили из партии как сына «врага народа» и перевели в Витебск – это был тяжелейший период в его жизни. Он очень многое переосмыслил и передумал тогда, немало книг перечитал. Но после 1953 года папу восстановили в партии, и он вернулся к преподавательской деятельности без ограничений.

– Кого называл Анатолий Филиппович своими учителями, единомышленниками?

– Если говорить о том, кто были его учителями, то я опять скажу, что самыми главными его учителями были книги и архивные материалы.

Но, конечно, были и люди, которые очень сильно повлияли на него как на историка. Так, в докторантуру, в Москву, его пригласила академик Милица Васильевна Нечкина – в Институт истории СССР. Папа вошел в ее группу и всегда отзывался о ней с искренним уважением. Он считал Милицу Васильевну настоящим историком. Да, советским, но дореволюционной школы. Она очень много дала папе с точки зрения методологии, работы с источниками, библиографией. В это время, в 50-60-е годы XX века, в Институте истории трудились выдающиеся русские ученые, такие как академики Лев Владимирович Черепнин, Милица Васильевна Нечкина, Алексей Леонтьевич Нарочницкий. Это были и его учителя, и старшие коллеги.

Из раннего периода его деятельности мне бы хотелось вспомнить два имени: литовского историка Станислава Лазутку и белорусского – Константина Ивановича Шабуню. Это старшие товарищи отца. Я уже говорила, что первые его работы были связаны с Белоруссией и Литвой. Он написал биографии Кастуся Калиновского и Сигизмунда Сераковского – деятелей белорусского освободительного движения.

Более десяти лет отец проработал в Институте истории СССР АН, он был активным участником научных и общественных дискуссий об основных направлениях развития русской общественной жизни, русской историографии, национально-освободительного движения в России, Польше, Литве и Белоруссии.

Постепенно от исследования славянского мира в XIX веке отец в 1980-е годы перешел к немного другой тематике, и она его захватила полностью. Мы все помним, что такое 1980-е годы – время перед перестройкой, когда началось брожение умов, когда очень многое стало переоцениваться. Тогда увидели свет замечательные романы Валентина Пикуля, актуальные статьи Вадима Кожинова, Игоря Шафаревича. Наиболее активно проявляли себя два издательства – «Современник» и «Молодая гвардия». Там работали молодые люди, увлеченные идеей почвенничества. Папа принадлежал к этой группе, более того – был одним из идеологов. Он тогда много писал, готовил к публикации. И его талант учительства проявил себя здесь в полной мере. К сожалению, многих из тех, кто горячо и неравнодушно спорил тогда о судьбах России, в живых уже нет: ушли Александр Карелин, Леонид Асанов, Сергей Лыкошин, Юрий Селезнев, Эдуард Володин…

В те годы были изданы целые литературные серии – очень интересные – по русской общественной мысли XIX – начала ХХ веков. В серии «Жизнь замечательных людей» в издательстве «Молодая гвардия» замечательный литератор Юрий Селезнев, который скончался очень рано, выпустил биографию Ф.М. Достоевского. Юрий Селезнев был очень близок папе. Часто приходил к нам домой и историк Сергей Семанов, тогда еще совсем молодой. С Сергеем Лыкошиным, ныне покойным соратником Валерия Ганичева – общественного деятеля, председателя Союза писателей России, отца связывала настоящая интеллектуальная дружба. Это круг людей, которые были друзьями и единомышленниками отца, они соединяли разорванную нить времен, возвращали историческую память, национальное русское самосознание.

И именно тогда отец задумал, говоря современным языком, один проект, которым он очень гордился. В 1980-е годы остро ощущалась потребность в неподцензурной, несоветской версии отечественной истории. Поэтому-то так был востребован Валентин Пикуль – он показывал читателям другую историю, с живыми людьми, яркими характерами. И папа, прекрасно зная русскую историографию, понял, что возникла насущная необходимость дать массовому читателю целостное, классическое представление о русской истории. По его предложению тогда было принято решение в журнале «Москва» начать публикацию «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Это был колоссальный проект, так как данный труд не переиздавался с XIX века. Конечно, «История» издавалась без «нотиц» (примечаний Карамзина). У Карамзина текст делился на две части. Собственно повествование доступно абсолютно каждому читателю – с любым уровнем образования. Оно написано прекрасным, легким русским языком. Там нет научной полемики, нет каких-то примечаний. Все они как раз ушли в нотицы. Понятно, что печатать их в журнале было нецелесообразно. Но чтобы не утратить совсем эту часть карамзинского труда, отец писал большие вводные статьи к каждому циклу публикаций. Когда начались публикации, на отца обрушилась невероятная хула! Многие считали ненужным переиздание трудов «придворного историографа ХIХ века – монархиста и православного романтика», но читатель считал иначе – до сих пор, хотя Карамзин в последнее время переиздавался множество раз, я встречаю сохраненный журнальный вариант! Тираж «Москвы» вырос тогда многократно!

Отец дал путевку в жизнь и роману Валентина Пикуля «У последней черты». Это произведение о последних днях семьи Романовых, о том, что происходило накануне Октябрьского переворота. Нельзя сказать, что этот роман отец считал шедевром, но он был убежден, что читающая аудитория должна иметь право с ним познакомиться и получить представление об этом предреволюционном времени, в котором обнаруживались известные параллели с периодом 1980-х годов накануне перестройки. Вот после этого отца вынудили уйти из Академии общественных наук. Но он не жалел о своем поступке ни одной секунды, хотя в академии у него остались ученики. В наш дом часто приходили партийные работники, причем не только советские, но и из Польши, Чехословакии. Велись оживленные дискуссии. Спорили о партстроительстве, философии и истории ХХ века.

После Академии общественных наук папа сначала перешел в Институт славяноведения, потом стал преподавать курс русской истории в Академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова. А в самые последние годы он трудился в Сретенской духовной семинарии.

– А какая тема была наиболее важной для Анатолия Филипповича в последнее время?

– Последние двадцать лет его жизни были посвящены великим русским историографам. Начал он с Карамзина, которого знал блестяще. Его монография «Н.М. Карамзин» получила высокую оценку читателей и общественности. За эту книгу отец получил Всероссийскую историко-литературную премию Александра Невского первой степени за 2007 год. Затем он обратился к Н.И. Костомарову, которого очень любил. Этот историк не создал такого цельного полотна, как Карамзин. Ему принадлежат очень яркие портреты деятелей российской истории и отдельные циклы лекций. Но именно за образность, за воображение папа очень любил Костомарова. Очень много занимался отец и В.О. Ключевским. С ним у отца были, если можно так выразиться, сложные отношения. Если Карамзин был православным монархистом и романтическим певцом русской истории, то Ключевский был полон скепсиса и рационализма в своих взглядах. Несмотря на то, что Василий Осипович даже читал в духовной академии в лавре курс лекций, он не был верующим человеком. Папа много об этом размышлял в работе «Летописец России В.О. Ключевский – ученый, педагог, публицист». У него есть набросок об отношении Ключевского к религии – очень сложная и очень принципиальная работа, которая вошла в книгу, изданную уже после ухода отца из жизни, – «Великие историографы России. Правители и мыслители».

Через изучение, проникновение в наследие величайших историографов России отец совершенно по-другому взглянул на всю русскую историю. Именно тогда он сформулировал мысль о русской православной цивилизации.

Одним из последних его трудов стала книга «История Государственной Думы Российской империи». Это фундаментальное и единственное в своем роде исследование. В него он вложил очень много своих размышлений о судьбах русской государственности. Ему дорога была мысль о народовластии. Он считал: либеральная концепция русской истории сильно искажает и игнорирует ту сторону государственного устройства, которая восходит к Киевской Руси, к вечевым традициям, земским соборам, народному ополчению. Ведь все это никогда не исчезало из русской жизни полностью. Папа был убежден: без инициативы народа не было бы и государства, не было бы освоения новых земель вплоть до Тихого океана. Одной только бюрократической машине, произволению правящего сословия это было не под силу. Поэтому нельзя сбрасывать со счетов государствообразующую волю простого русского народа. Об этом папа много думал.

И самой последней его темой, которую он почти оформил в книгу – мы сейчас готовим ее к публикации, стала научно-аналитическая биография М.М. Сперанского. Он, как известно, подготовил реформу государственной власти, управленческого аппарата. Уверена, что данная работа чрезвычайно востребована сейчас. Многие из взглядов Сперанского кажутся в настоящее время злободневными и не нашедшими достойного применения. Например, вертикаль власти. Это ведь термин Сперанского. Очень интересны размышления Михаила Михайловича о разделении властей в России на исполнительную, законодательную, судебную. В общем, если бы реформа Сперанского была воплощена в жизнь, может быть, многих завихрений русской истории удалось бы избежать.

– Вы упомянули о том, что Анатолий Филиппович ввел в отечественную историографию понятие русской православной цивилизации…

– Понятие «русская православная цивилизация» он сформулировал в 1990 – начале 2000-х годов. Именно тогда, когда преподавал в Сретенской семинарии. Он додумал какие-то вещи для себя, додумал до конца и ввел в научно-общественный обиход этот термин. Но искал он его всю свою жизнь.

Самым главным для него, как для историка, была работа в архивах. У него докторская диссертация посвящена революционным связям народов России и Польши в 30-60-е годы XIX века. Вроде бы совсем идеологизированная тема, которая неплохо вставляется в марксистско-ленинская схему. Но папа ее понимал не так, как было принято в советское время. Как известно, научная работа, в том числе диссертация, состоит из основного текста и ссылок. Так вот ссылок у него иногда больше. Он обильно цитировал архивные документы, он проработал тщательнейшим образом архивы Минска, Вильнюса, Варшавы, Москвы. Он хорошо владел польским языком, знал польскую литературу. Он буквально вросся в XIX век, в ту атмосферу.

Именно это и давало ему возможность, как он говорил, идти путем эмпирических обобщений. Он отталкивался от огромного объема фактов, что позволяло ему делать достоверные итоговые выводы. Отец, разумеется, постоянно соприкасался с культурой, верой, чаяниями, горестями славянских народов. Много раз бывал в Польше, у него было много друзей в Белоруссии.

Иными словами, к понятию русской православной цивилизации он шел всю жизнь, оно выкристаллизовалось из его любви и понимания истории Отечества и незримого ощущения ее православных основ, из его знания истории славянских народов, триединого великорусского народа, в состав которого входят русские, украинцы и белорусы, объединенные общностью исторической судьбы, хозяйственного уклада, близостью языка и – главное – единой православной верой.

– А как Анатолий Филиппович пришел к православной вере?

– «Душа наша созревает в поиске истины…» – такими словами начинается папина книга о Карамзине. Согласно семейному преданию, крестила папу, как это часто бывало тогда, бабушка – по-видимому, в селе Родино. Он точно знал, что был крещен, и никогда не был атеистом.

В 1980-е годы, перед тысячелетием Крещения Руси, папа стал носить крест. Почвенник не мог не стать православным в полной мере – как и предвидел Достоевский. И для папы это было абсолютно органично. Он, переосмыслив всю русскую историю, чувствовал, что он часть русского мира. Исторический процесс для него всегда был непрерывным. Он не делил его на какие-то формации, как это делали марксисты. Для него история была рекой времен, которая текла из прошлого в будущее, а мы вместе с этим течением только перемещаемся во времени.

– Как оценивал ваш отец советский период истории?

– Папа настаивал: нельзя зачеркивать советский период, нельзя его полностью отрицать. Это очень важно. Ведь получилось так, что мы в одночасье стали идеализировать Российскую империю, самодержавие, с тем же пафосом, как ранее все это очерняли. Да, в истории Российской империи было много хорошего, правильного, но было и плохое, ведь оно кроется в самой греховной человеческой природе. Папа, несмотря на то, что его семья пострадала в советское время, призывал советский период не очернять. В это время было столько жертвенной любви, столько героических свершений, столько праведного труда, сколько не было, возможно, в предыдущие века русской истории.

Он неизменно говорил, что именно в советские годы были совершены такие подвиги, какие невозможно себе представить в другое время. Жизнь определяется не столько директивами партсъездов, сколько человеческими отношениями. В каждый исторический период совершается величайший подвиг материнской любви. А бабушки, которые ревниво хранили веру в своих домочадцах, – это ли не исповедничество?.. А отцы, которые шли на смерть, в лагеря, отстаивая свое право на Православие, на служение Господу? А подвиг народа во время войны? Все это никак не укладывается в прокрустово ложе «десталинизации». Да и как, скажите на милость, можно осуществить «десталинизацию», действуя сталинскими методами? Только воцерковление дает подлинное прозрение и осмысление всего пережитого нами в ХХ веке, потому что только этот глубоко внутренний духовный процесс открывает перед нами подлинный смысл событий в России.

Что мы возьмем из советского времени, зависит от нас самих. Вот это папа очень чувствовал. И он говорил: эпохи благоденствия расслабляют людей, а испытания закаляют русский дух, который пророс – вопреки всем сложностям и даже опасностям – через советский асфальт. Русский дух прошел через кризис в XX веке, а ведь в XIX-м был нарастающий неуклонный отрыв интеллигенции от народа и Церкви. В XX столетии прозрела не только эмиграция, прозрели все русские – причем от крестьянства, с низов. Пройдя через страшные испытания, мы выстояли.

И вот наступили 1980–1990-е годы – началось брожение умов, очередное расшатывание устоев. И люди рванулись. Но куда? Кто-то, конечно, к либеральному Западу, а кто-то – к национальным истокам. Именно поэтому почвенничество как форма национального русского мировоззрения пошло по всей России.

Да, когда пришла перестройка, одни хотели пепси, джинсы, а другие желали вернуться к истокам своей собственной цивилизации. И драма заключается в том, что мы не преодолели до конца эту развилку. Папа это чрезвычайно остро ощущал.

При этом вера имманентно присутствовала у многих людей, она не исчезла в советское время полностью. И отец не был исключением. Неслучайно он всегда подчеркивал, как это делал в свое время Карамзин, что русский народ во все времена – это «мы». Папа, когда это осмыслил для себя, как бы воссоединился со многими поколениями своих предков. Так он начал носить крест и ходить в храм, и одновременно с этим крестились и мы – наша мама, я со своими детьми. Таким образом, у нас вся семья стала единой, и для папы это было крайне важно.

Папино полное воцерковление состоялось в те годы, когда он стал преподавать в Сретенской семинарии. Хотя уже и до этого мы часто ходили в храм Большого Вознесения у Никитских ворот.

Но именно в Сретенском монастыре произошло полное вхождение в Церковь, в духовную жизнь. Когда папа приходил домой после лекций у семинаристов, он говорил: «Я десять лет оставил позади». Он повторял каждый раз, насколько важно для него общение со студентами-сретенцами. Он стал прихожанином Сретенского монастыря, здесь и исповедался и причащался, молился на службах. Это, как и его беседы с архимандритом Тихоном (Шевкуновым), наместником обители, много значило для него. О каждом разговоре с батюшкой он рассказывал по многу раз.

– А что он рассказывал?

– Папа говорил так: «Он молодой человек, но очень мудрый. Когда я с ним беседую, мне открываются какие-то вещи, которые для меня были спорными, не до конца устоявшимися. И вот я с ним говорю, а он просто молчит. Но у меня вдруг все складывается в какую-то окончательную формулу. Потому что отец Тихон умеет слушать. И обладает даром очень точного, образного слова».

Последние годы папа провел как настоящий православный человек. Трудно об этом говорить, но его очень угнетал недуг. Ему было тяжело, он переносил нестерпимые муки, но никогда не жаловался. Я только сейчас начинаю понимать сполна, каких ему это трудов стоило: быть бодрым, веселым, заряжать всех своей энергией. Он вообще любил шутить.

Но больше всего он любил жизнь. Может быть, поэтому – и в этом нет никакого парадокса – он так часто вспоминал войну. После его ухода мы нашли у него среди книг листок с такими словами: «Молись, смиряйся, и всякая болезнь тебе во спасение. Не обременяй недугами ближних». Папа так и жил…

– Как оценивал Анатолий Филиппович социально-политическую ситуацию в современной России?

– Для него было очевидно: когда целили в Советский Союз, хотели попасть в Россию – и попали. Именно так – очень тяжело – папа воспринимал процессы, которые связывают с эпохой Ельцина. Он трудно переживал 1993 год. Он создал тогда цикл статей о традиции народовластия в России. Считал, что настоящие Советы – не в большевистском их понимании, а как форма народовластия, народосоветования, коллегиального представительства – очень эффективны. И, по его мнению, именно такие Советы могли бы возникнуть при преодолении кризиса 1993 года. Но этого не произошло. Все кончилось расстрелом парламента, вооруженными столкновениями, мятежом, походом на «Останкино». В общем смысле это была провокация, которая позволила грубо изменить то направление в политической мысли и жизни, которое как раз и вело к традиционным формам русской государственности. Ельцинская команда сделала окончательный выбор в пользу Запада и либерализации экономики. Все это папа переживал, я бы сказала, трагически. И вообще в октябре 1993 года он не оказался в Белом доме только из-за случайности.

Поэтому укрепление государственной власти в России 2000-х годов папа воспринимал как положительное явление, хотя знал о злоупотреблениях, коррупции, нечистоплотности чиновников, но верил в созидательные силы русского народа, которые должны возобладать, если будет восстановлена духовная скрепа России – православное мировосприятие и православное жительство, когда каждый на своем месте, в своей повседневной деятельности руководствуется православными мерками и ориентирами.

– Что, по-вашему, стремился увидеть Анатолий Филиппович в истории?

– Знаете, когда я, окончив школу, собралась поступать в университет, папа мне сказал: «Поступай на истфак». Из чувства противоречия я спросила: «Почему именно на истфак, а не на филфак?» Он ответил мне: «Потому что у человечества есть одна наука – всемирная история». Это цитата из Энгельса. И в ней много правды: вся жизнь человечества, политическая история и экономика – это всемирная история. История в процессе, которая объемлет все стороны человеческой жизни. Ведь, например, точные науки тоже имеют свою историю. Тогда папа буквально заинтриговал меня этой фразой. И я нисколько не жалею, что, послушавшись его, стала историком, поскольку историческое образование дает самые широкие гуманитарные знания.

Именно к пониманию этой широты, объемности и стремился отец всю свою жизнь.

Разумеется, он разделял и тезис о том, что история народа – это разворачивающийся во времени замысел Божий о нем. Мы же вольны помочь этому замыслу раскрыться или, к несчастью, помешать ему.

Повторю вновь, история России, с точки зрения моего отца, это история русской православной цивилизации. И вот именно в этом ключе папа рассматривал все события. Особенно в последние годы он колоссальное значение придавал так называемому Фотиеву крещению Руси. Православие на Руси – от апостола Андрея Первозванного и первых византийских патриархов. И это своеобразное первородство очень много значило для истории русского народа. Хотя по данной тематике мало достоверных источников.

Большую роль он отводил проблемам национальной идентичности, историческому самосознанию нации. Для исторической памяти народа (и это научно доказано) миф не менее показателен, чем факт. Они формируют историческое сознание, а оно вмещает в себя и былины, и сказки, и образы – например князя Владимира Красное Солнышко. Ведь этот образ сформирован не на основе летописных свидетельств, а на основе предания, фольклора. Ведь и образ Карла Великого в Западной Европе тоже идеализирован, но это не мешает французам именно на основе данного мифа выстраивать свое национальное самосознание. Думается, что и русские могут изучать свои национальные мифы, свидетельствующие о народном идеале.

Таких опорных точек в этом немного романтическом образе русской истории, по мысли отца, было несколько. Это, безусловно, Киевская Русь, Крещение, принятие христианства. Неслучайно у нас слова «крестьянин» и «христианин» имеют один корень.

Вторая точка – это борьба с Золотой Ордой. А точнее, ее пик – Куликовская битва. У папы об этом есть несколько лекций. Он считал, что Куликовский миф – это все, что связано с Сергием Радонежским и Дмитрием Донским. Это, с его точки зрения, краеугольный камень русского национального духа.

Важнейший пункт нашей истории – Смутное время и выход из него. Русский народ сумел преодолеть этот период, значительно повзрослев. Пройдя через горнило Смуты, семибоярщину, предательство элиты, интервенцию шведов и поляков, восстание черни, наши предки консолидировались, выбрали князя Пожарского – не потому, что он был самым талантливым, а потому, что был самым честным. И когда ему люди доверили свою судьбу, он проявил и свой талант, разделив руководство с Кузьмой Мининым, выдвинутым из толщи народной. Русские освободились от иноплеменников, сформировали новую элиту, созвали Земский Собор, выбрали себе царя – юного Михаила Романова, которого опекал митрополит Филарет, имевший огромное уважение в народе за стойкость в вере и мудрость.

– В чем видел ваш отец задачи обучения истории в школе, вузе?

– Каждый ребенок хочет знать, кто его предки. Дети подрастают, смотрят фамильные фотоальбомы и таким образом изучают на первых порах историю своей собственной семьи, приобщаются к своему роду. Если, взрослея, индивид не получит правильного представления о том, что было с предыдущими поколениями, с его страной, государством, он и себя правильно не сориентирует, поскольку история, так же как и родной язык, – это основа патриотического, гражданского воспитания. И это актуально не только для России, но и для других стран. Правильное отношение к современному государству невозможно без знания его истории, без представления о его ценностных ориентирах, морально-этических скрепах. Если человек сызмальства их усваивает, то они формируют его нравственный облик. Потому что если знать о подвижничестве Сергия Радонежского, геройстве Осляби и Пересвета, подвиге князя Михаила Константиновича Волконского, которого растерзали поляки в Пафнутьево-Боровском монастыре, прямо у алтаря, и многое другое, то будет трудно совершить предательство.

Задача историков сегодня заключается в том, чтобы подрастающее поколение увидело отечественную историю во всей ее красоте, полноте, образности и величии. Для моего отца более важной и прекрасной задачи, чем прочертить эту историческую вертикаль, просто не было.