Воспоминания протоиерея Владимира Правдолюбова.
Часть 4: Отец Иоанн (Крестьянкин)

Воспоминания, части 1, 2, 3

Отец Иоанн (Крестьянкин)

Отцу Иоанну в Рязанской епархии больше года не давали служить ни на одном приходе, постоянно переводили – боялись, что он обрастет духовными детьми. А получилось наоборот – все эти приходы собрали ему духовных детей. И когда он в Печорах был, вся эта гурьба туда ездила. Однажды ему запретили служить во время полевых работ. То есть служить надо было в пять утра, чтобы людей, отправляющихся в поле, не задерживать.

В нашем храме отец Иоанн был настоятелем. Сначала он не очень хотел сюда идти, потому что приход этот мощный, много дела. Он боялся, что силенок не хватит. Но когда узнал что, если он не пойдет, закроется штат священников, то пошел. Ведь я, когда поступил на службу сюда, был четвертым священником, последним. Потом стал третьим-последним, потом вторым-последним. Грозило, что я останусь первым и последним. От такой беды и избавил отец Иоанн наш храм своим согласием у нас служить.

Не много отец Иоанн рассказывал о годах своего заключения. Но кое-что можно вспомнить.

Был у нас такой батюшка, отец Евгений Климентовский. Его, как и всех священников, вызывали в органы, стращали всячески. И вот однажды пригласили его в определенное учреждение и, чтобы он передрожал, так сказать, посадили на деревянный диван с ручками и спинкой и долго не вызывали в кабинет. Он сидел-сидел, потом снял с себя верхнюю одежку, положил под голову, улегся и заснул. Выходят: «Старик, ты чего спишь?» – «А что, разве нельзя?» – «Неужели ты не боишься?» – «А чего мне вас бояться, вы ребята хорошие, я к вам привык». – «Иди отсюда, старик!»

Когда я отцу Иоанну это рассказал, он говорит: «У меня подобная была история: когда меня взяли в тюрьму, там оформление было очень долгое – туда, сюда, в разные стороны… Я совершенно измучился. И вот меня завели в какую-то камеру: голые стены и какое-то бетонное возвышение, и куда-то ушли. Я лег на это бетонное возвышение и совершенно измученный заснул».

Еще рассказывал про первый свой банный день в тюрьме. Там два бака было, в одном из них сидит вор в законе, прямо внутри, и моется. А всем остальным выдавали по кусочку мыла и по шайке воды. «Мне-то, – говорит, – шевелюру мою оставили. Я это мыло и шайку воды использовал для того, чтобы намылить голову. Говорю: “Дайте мне водички еще”. – “Не положено”. – “А что же я буду делать?” – “А что хочешь”. «Батя, ты чего там? Иди сюда!» – это вор в законе голос подал. Иду. “Давай шайку”. Черпает ему, дает: “Используешь, приходи еще”. Так я первый раз помылся».

Да, много тягот было, но часто и забавные случаи вспоминаются. Было у нас с отцом Иоанном такое происшествие. Когда он от нас уезжал в монастырь, мы с ним летели в Рязань на самолете одиннадцатиместном, типа «кукурузника». Там очень болтало, и я съел таблеточку пипольфена, чтобы меня не укачивало. Он спрашивает: «Ты чего съел-то?» – «Я, – говорю, – чтобы не укачивало». – «И мне давай». И он тоже съел таблеточку пипольфена. А укачивает здорово. Он говорит: «Давай еще по одной съедим». Дальше разговариваем. Он очень быстро говорит, энергия в нем такая, и вдруг я гляжу, его головка мне на плечо ложится, батюшка засыпает. Пипольфен, он, кроме того что помогает переносить качку, еще и как снотворное действует. И вот мы в Рязани. Выходим мы, там его встречают, под руки берут, а он еле ноги волочит. Его под руки ведут, а за ним рязанские, его духовные дети. А мы, касимовцы, сзади. И слышим: «До чего же отца Ивана в Касимове довели! Как же он одряхлел бедный».

Отцы Иоанн (Крестьянкин) и Виктор Шиповальников

Позже у нас в Касимове поднялась «буря», что я удалил отсюда отца Иоанна, что я его «съел». Вот я весной поехал в Печоры, говорю ему: «Батюшка, там говорят, что я вас съел». Он меня потрепал по плечу и говорит: «А сюда доедать приехал».

Во время всенощной отец Иоанн мне что-то стал говорить, как настоятелю, что мне надо сделать. В алтаре Михайловского собора мы стоим, у жертвенника. А с той стороны стоит отец Александр, благочинный, покойный ныне, и глядит на нас осуждающе. Потом подошел поближе, видимо, решил остановить. Прислушался: говорят батюшки дело – и отошел. А потом касимовские люди стали часто ездить в Печоры. Монахи печорские стали говорить: «Что это за Касимов такой? Может, перенести нам его к нам сюда на Горку?»

Отец Иоанн и сам много историй рассказывал, добрых и забавных. Очень он любил вспоминать про владыку Онисифора Калужского^[26]. Владыка Онисифор был магистром богословия старой школы. После ссылки его назначили на Калужскую кафедру. Так он и прибыл на место своего служения: в порыжевшем пальтишке и со сверточком, в котором были собраны рипиды, жезл и архиерейское облачение. Пришел он в собор, встал среди молящихся. Пробегает матушка алтарница в апостольнике, ленточки такие разглаженные развеваются за ней. Он говорит: «Мать, передай записочку отцу настоятелю». – «Да ну вас», – побежала. Возвращается обратно. «Мать, очень важно, передай». – «У нас настоятель строгий, проходимцев не любит», – убежала в алтарь. Бежит опять. «Матушка, очень важно, передай». – «Ну надоели, давайте!» Пошла к настоятелю… Возвращается: «Владыка, благословите… простите… я не знала…» – «Бог благословит, Бог простит. Забирай облачения, готовь! Вечером будет архиерейская служба». Так он вступил на кафедру. Готовил он себе сам. И в магазины, и за продуктами тоже ходил сам. В овощной пришел, стоит за картошкой в очереди. Женщины его узнают: «Владыка, возьмите без очереди». – «Да нет, у вас дети, семья, вы заняты, а я постою».

А эту историю я тоже очень люблю рассказывать, за отцом Иоанном (Крестьянкиным) следуя.

Священник Иоанн Крестьянкин в день рукоположения во иерея 25 октября 1945 г.

Эту историю рассказывал отец Иоанн. А владыка Питирим к этому добавил еще две истории.

В хрущевские времена владыки друг другу жалуются на произвол старост, а владыка Онисифор молчит. Его спрашивают: «Владыка, а у вас-то как?» – «Как всюду: старосты смотрят на священника гордым оком, а на ящик – несытым сердцем». Это одна. А вот вторая.

Владыки, которые ездят за границу, хвалятся: «Вот я себе очки в Берлине купил», «А я в Копенгагене». А он тоже вынимает свои: «А я на толкучке, в Калуге, за три рубля – хорошие, надежно служат», – такие старинные, в железной оправе, круглые.

Как-то отца Иоанна (Крестьянкина) сфотографировали в Сынтуле, в гостях у отца Анатолия, моего брата, стопку хлеба перед ним большую поставили. Отец Иоанн, когда увидел эту фотографию, сказал: «Вот видите – это образ современных подвижников».

Отец Анатолий, угощая его ягодами, убеждал: «Смородина – очень полезная ягода. Чтобы суточную норму витамина С получить, достаточно 12 ягод съесть». – «Ой, – говорит отец Иоанн,– а я больше съел!»

Доброе отношение отца Иоанна к людям и его искренняя вера были той живой проповедью, которая красноречивее всяких слов. Он многих привлек в Церковь, в частности, отца Анатолия Культинова (теперь это архимандрит Афанасий в Кадоме). Отец Анатолий тоже был нашим прихожанином. Он стал ходить в церковь, как раз когда у нас отец Иоанн служил. Сильный импульс дал ему отец Иоанн.

Насколько я помню, Анатолий был вторым штурманом на речном флоте. Это предел карьеры для беспартийного, потому что первый штурман – это парторг. Если ты не член партии, то первым штурманом не будешь, а капитаном тем более. А вот он до второго штурмана дослужился. Он был верующим человеком, да у них в деревне церкви не было. Но он женился на касимовской девушке, Зое, которая стала водить его в храм. Потом он мне рассказывал: «Я стоял в церкви, и народ мне по плечо… высокий я. Мне казалось, что все на меня смотрят. Я ничего не понимал в службе, и у меня задача была – выстоять. Но когда я приходил домой, то у меня была такая радость на душе… Вот теперь я священник, окончил семинарию, я разбираюсь в службе и радостно служу. Но той радости, которую имел тогда, уже не ощущаю». Призывающая благодать, знаете ли, тогда была.

Архимандрит Афанасий (Культинов)

Однажды он сказал отцу Иоанну (Крестьянкину): «Жалею, что женился, надо было мне в монахи идти». Отец Иоанн засмеялся и говорит: «Никто не хочет своего подвига нести. Мирские люди в монастырь рвутся, а монахи жениться рвутся».

Отец Анатолий был истопником довольно долго, потому что никак не могли пробить его рукоположение. Решили так: семинария для него закрыта, пока он не в сане, – надо, чтобы он был диаконом, осваивал службу и дальше уже мог поступить заочно. А диаконом он стал, можно сказать, благодаря матушке Варваре.

Тогда были уполномоченные Совета по делам религий при Совете Министров СССР. Это были коммунисты, которые наблюдали за Церковью и старались ее деятельность свернуть. Отношения с уполномоченными в советское время – это, конечно, целая история, очень интересная история. На моей памяти уполномоченных в Рязани было три: некий Ножкин, затем Малиев и Борисов. Ножкин и Борисов – это были ласковые люди, причем эта ласковость была весьма зловредная. Очень интересно, как их Церковь перевоспитывала. Если кого из священников вызывали в епархию, обязательно сначала к уполномоченному. Например, Борисов, последний уполномоченный, помню, со мной разговаривал таким тоном, что создавалось ощущение такое, будто мы с ним «культурные» люди и отлично понимаем, что вера – это чушь. И я почувствовал, что я словно паутиной опутан. Пришлось мне говорить, что я – верующий человек и таких вещей не принимаю. Я даже и не понял, как это получилось, как ему удалось соткать такую атмосферу. Ведь это своеобразное «искусство». Что было дальше с Борисовым, я не знаю, он у нас был совсем недолго – уполномоченных упразднили. А Ножкин, первый уполномоченный, с которым я был знаком, тоже начинал так же. Потом стал в храм ходить, стал всячески помогать Церкви преодолевать разные сложности. Он так подвел итог своей деятельности: «Слава Богу, по моей вине ни одна церковь не закрыта, ни один священник не уволен». Очень ярким типом был второй уполномоченный моего времени – Малиев. Это был чекист, которого трясло при виде священника и при одном упоминании о священнослужителе.

Так вот, мы с Анатолием поехали в очередной раз в Рязань. Владыка Борис говорит ему: «Тебе надо идти к уполномоченному. Не получается у меня тебя протолкнуть». Пришел Анатолий к уполномоченному, рассказал, кто он такой. Уполномоченный с ним очень мило поговорил, потом открыл средний ящик письменного стола и ушел. Анатолий недоумевает: зачем это нужно? Через некоторое время тот пришел, поглядел в стол, закрыл ящик, стал его ругать и выгнал. Совершенно ясно стало, что уполномоченный требует денежного поступления, чтобы Анатолий стал диаконом. И мы стали с ним думать: что делать, как быть? И дошел до нас слух, что тумская староста, матушка Варвара, имеет такой доступ к уполномоченному. Она говорила: «Они у меня все в кармане сидят». Эта матушка Варвара рассказывала такой случай. Пришла она к нему, к уполномоченному, на пасхальное сорокодневие и говорит: «Христос воскресе!» – «Ты что, – отвечает, – бабка, с ума сошла? Сейчас милиционера вызову. Посадят!» Она ему показывает кукиш: «Вот получишь!» – «Ну, тогда, – говорит, – воистину воскрес». Эта матушка Варвара и «пропихнула» отца Анатолия в диаконы. И еще нескольких.

Кстати, при владыке Борисе была установка властей – не рукополагать новых священников. Диакона – еще можно, а священника не велели. А у нас священники умирают – скоро служить будет некому. И вот в Рязани скончалась мама владыки Никодима^[27]. Владыка Никодим приезжает в Рязань на похороны и говорит владыке Борису: «У вас есть кого рукополагать? Мне двоих нужно. Я служить буду в Борисоглебском соборе литургию и отпевание, а потом на другой день в Скорбященском храме отслужу литургию, а после пойду на могилу матери». – «Да, – отвечает владыка Борис, – диаконы есть, но рукополагать не дают». Он взял их дела – и к уполномоченному. И потом секретарша уполномоченного, которая нам иногда потихонечку рассказывала, что там делается, говорила, что они два часа друг на друга кричали. И в конце концов владыка Никодим добился рукоположения. В день похорон своей матери он рукоположил диакона Анатолия Культинова во иерея. От этой же самой секретарши мы знали, что у них обязанность была ходить в церковь, чтобы вылавливать, анализировать, чем можно ужать, притеснить священника или кого из прихожан. Уполномоченный ей говорил: «Вы пореже ходите в церковь, по себе знаю – засасывает». А мне он говорил: «Вы, знаете, имейте в виду, что в церкви находятся люди, которые проверяют ваши проповеди на предмет того, чтобы вас на чем-то поймать. И люди некомпетентные. Поэтому будьте предельно четким и ясным в вашей проповеди и не задевайте запретных тем. Чтобы не было двусмысленности, не было к чему прицепиться». Вот такая интересная вещь: центральные установки на местах исполнялись с послаблениями, потому что люди сочувствовали Церкви. Это уже, конечно, в переходный период. Раньше были ревностные борцы с Православием. А потом это все стало размываться, начали понимать, что не туда заехали. Но это об уполномоченных. По-моему, о них хватит.

С отцом Анатолием, теперешним Афанасием, такая еще была история. Отец Виктор Шиповальников жил в центре Рязани, но в довольно глухом месте: сзади овраг – Лыбедь-река, а впереди пустынный переулок. Дом стоял в глубине сада. Так что он опасался всякого рода бандитов. Поэтому он держал ужасного пса, помесь овчарки с волком. Высокий был, как теленок. Эта собака его берегла. Отец Виктор выпускал его из вольера на ночь. И вот два батюшки, отец Иоанн Косов и отец Анатолий, сидели на лавочке у крыльца дома отца Виктора. Отец Виктор не увидел их, думал, что они в доме, и собаку спустил. Собака бежит, отец Иоанн увидел – и юрк в дверь, а Анатолий-то не успел. «Я, – говорит, – чувствую, что не успеваю, встал как вкопанный и молюсь: “Твори, Боже, волю Свою”». У отца Виктора волосы дыбом от ужаса, ведь эта собака всех рвала… Собака подбежала к Анатолию, понюхала его руки и побежала дальше.

Епископ Мелхиседек (Лебедев)

Вот владыка Мелхиседек^[28]: был мирским батюшкой, имел детей. И однажды ему жена сказала: «Я ухожу от тебя». Это было так неожиданно и так его потрясло, что могло просто плохо кончиться для него. Слава Богу, что он имел ход к отцу Петру Чельцову, который его очень поддержал. Позже, когда мы с моей Ниной Ивановной к отцу Петру приезжали, его матушка, Марья Ивановна, говорила: «Смотри, Нина, своего батюшку не бросай». Потом он решил, что его больше ничего не вяжет: детей у него забрали. Он пошел доучиваться в академию, принял постриг, и уже на четвертом курсе его рукоположили в архиереи. И в это время жена приезжает к нему и говорит: «Это я зря так тебе сказала. Уж прости меня. Прими меня обратно». А он ей говорит: «Матушка, теперь уже поздно – я архиерей». И вот это «поздно, я уже архиерей», ему пришлось повторить матушке Варваре, старосте тумской. Он поехал к отцу Петру. Отец Петр служил в 15 километрах от Тумы. И по дороге он зашел в Туме в церковь. А в то время в Туме священника не было. Прошел он в алтарь, помолился, приложился к престолу. Матушка это увидела и говорит: «Батюшка, идите к нам служить, у нас священника нету». – «Я, – говорит, – не священник». – «Ничего, мы рукоположим». – «Поздно, – говорит, – матушка – я архиерей».

Так что история Церкви наполнена скорбями, но в то же время случаются и такие веселящие

Записано монахом Павлом (Щербачёвым)

(Окончание следует.)