Нужно, можно, не стоит…

Прп. Иустин Попович

Обычно проповеди произносятся после прочтения Евангелия, на запричастном стихе и перед целованием Креста в конце службы. Четвертое место придумать трудно. И вот, как это видно из заглавия, видится мне неодинаковой польза и уместность благовествования в этих трех временных моментах служения.

Писание, говорит нам древняя мудрость Церкви, это не то, что читают, а то, что понимают. Писание предполагает толкование. Прочел – объясни. Поэтому органическое, родное, естественное место проповеди, это – время сразу после прочтения Слова.

Поскольку вся служба еще впереди, эта проповедь не должна быть долгой, напыщенной, растекающейся по множеству тем. Она – стрела. Она – огонь. Она – вспышка евангельского разума в потемках человеческого сознания. Проповедь эта способна превратить некоторое количество людей «пришедших помолиться» в тело и в церковь.

К такой проповеди нужно готовиться. На авось и как-нибудь не надо. Эта проповедь должна быть столь же четкой, выверенной, как чин Богослужения. И стоит иногда отложить каноник, чтобы посидеть час – другой над книгами с карандашом ради завтрашней проповеди, ибо читающий каноны спасает только себя, а назидающий собрание спасает многих.

Проповедь после Евангелия должна реально помочь всем молящимся сосредоточиться на продолжение молитвы, на отложение всякого житейского попечения, на поднятие сердца горе. Совсем иная по складу, по протяженности, по накалу уже может быть проповедь перед целованием Креста. Это уже не столько благовествование, сколько беседа. Ее тон спокойней и доверительней, ее протяженность может быть большей.

Она важна, эта беседа в конце, поскольку люди лучше запоминают последнее из того, что услышали. И можно потому напомнить смысл прочитанного Евангелия, можно, пользуясь случаем, еще раз, но уже по-русски, прочесть дневной Апостол. Можно затронуть в слове проблемы прихода или события в обществе и Церкви, которые у всех на слуху. Конечно, будет сказано о предстоящих ближайших службах, но не только это должно быть сказано. Если после Евангелия пастырь обращается к пастве в духе и силе прозвучавшего Господнего слова, то в конце отец говорит с семьей.

Можно смело сказать, что и та, и другая проповедь необходимы. Можно смело сказать, что слово только после Евангелия и слово только в конце, это – мало. Наша паства перекормлена информацией, только не Божественной. Ее уши напичканы и глаза замылены безвкусной трескотней или откровенным ядом. Десяти минут проповеди в неделю для нее мало. Потому, рассчитывая время, не усиливаясь замучить народ «напрасными словами», готовясь к каждой проповеди, как к экзамену, священник обязан очищать и напитывать сердца людей, подобно земледельцу, пропалывающему и поливающему огород.

Эти два вида обращения к пастве, после Слова и в конце службы, соответствуют словам «нужно» и «можно» в заглавии статьи. А вот частая практика проповедования перед вынесением Чаши, соответствует, как мне видится, имени «не стоит».

Это очень неудобное время. В это время люди настроены на принятие Божественной пищи. Они совершают тщательное собирание мыслей, они каются, они молятся с напряжением. Их очень легко сбить в это время с толку. Проповедь в это время может не назидать, а мешать готовиться к Причастию. Особенно, если проповедь не особо удачна, длинна, вяла, без огонька. Тогда самые смиренные прихожане склонны думать: «Когда ж ты закончишь, батюшка?»

Кроме того, в это время в храм приносят детей к причастию. Собранные вместе во взрослом многолюдстве. Дети могут плакать, капризничать, вертеться на руках родителей. Это не добавляет моменту благоговения. Это сбивает проповедника, нервирует и взвинчивает молящихся. Шипением и ворчанием взрослых, плачем детей наполняется в это время храм, и редко кто из нас не чувствовал натянутость и двусмысленность подобных ситуаций.

Кроме того, не удержусь, чтобы не сказать еще одно. А именно, священство, причастившись в алтаре, далеко не всегда торопится выйти к людям с Чашей Небесного хлеба. Священство может запить, почитать благодарственные, побродить вальяжно по алтарю, перекинуться парой-тройкой фраз с пономарями или дьяконами. Тянущиеся минуты, во время которых потеют и мучаются, нервничают и ждут в храме люди, священство не всегда склонно переживать и чувствовать. Добавьте сюда нудную проповедь и детский плач. Добавьте сюда летнюю жару или толчею переполненного помещения, и вы согласитесь, что минуты эти не назидают, а искушают.

Все, что предназначено к спасению, можно превратить в причину бесполезного мучения. Все! Мы должны понимать эту жестокую истину. Это не одной только проповеди касается. Но сейчас проповедь в поле нашего зрения.

«Нужно, можно и не стоит», - называется это краткое слово. С формальной точки зрения это слово касается времени произнесения проповеди. На деле же оно касается вопроса: любим ли мы – священники – Бога и людей? Боимся ли проклятия за творение дел Божиих с нерадением? Добре ли управляем вверенным в наши руки имением и достоянием во временном отшествии Господина, чтобы, когда Он вернется, без стыда и запоздалого страха отчитаться о проделанной работе?

Нам вверены словесные овцы. Их нужно кормить не сеном и не силосом. Им нужна словесная пища, от которой можно укрепиться и возрасти во спасение. И пищу эту нужно давать «во благовремении», как говорит Евангелие. Овцам – тучное пастбище, младенцам – чистое словесное молоко, возросшим и укрепившимся – ароматное вино веселия о догматах и вещах сокровенных.

«Стоит» обеспокоиться этой задачей, покуда еще «можно», то бишь есть время обеспокоиться. Ведь это – «единственное на потребу», единственное, о чем «нужно» беспокоиться.