«Пентархия» – исторический прецедент, а не экклезиологическая истина

Часть первая

Четкого консенсуса относительного того, что такое пентархия и каковы прерогативы «пентархов», нельзя найти ни среди современных, ни среди средневековых последователей этой концепции. Ведь не существует соборного решения Вселенской Церкви, которое ввело бы подобный институт и дало его определение. В нынешнем виде теория пентархии довольно радикально противоречит тому представлению о данном термине, которое имели наиболее древние авторы, употреблявшие его, о чем будет аргументированно сказано ниже. Исходя из трудов современных апологетов реанимированной теории пентархии, постараемся сделать некоторые выводы, более или менее обобщающие представления ее сторонников в наши дни.

Прежде всего, теория пентархии – это учение об особой власти, полномочиях, прерогативах в рамках всей Вселенской Церкви пяти древних Патриархов: Римского, Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского. С одной стороны – это некий орган, с другой – скорее, некая совокупность носителей особых прав, потому что в полном составе идеальный собор «пентархов», включая римского папу, никогда не собирался. Что касается полномочий и прав этого органа, то тут существует спектр мнений – от относительно осторожных заявлений о том, что пентархи лишь сформируют «предварительные и основополагающие принципы общеправославной позиции», до тезиса о том, что пентархия «является институтом, обеспечивающим управление Церковью и решение встающих перед нею вопросов»[1], и высшим органом общецерковной власти в период между Вселенскими Соборами. Сам Патриарх Константинопольский Варфоломей, оповещая четырех Восточных Патриархов о созыве вышеупомянутого сентябрьского собора, употребил следующее определение: «Старейшие Патриархаты Православной Церкви вместе со Святейшей Церковью Кипра… являются словно стержнем всего здания и состава Православной Церкви».

Согласно точке зрения сторонников теории пентархии, особая власть пяти перечисленных выше Патриархов в Церкви зиждется на «особом статусе», якобы утвержденном за ними Вселенскими Соборами, т. е. на факте упоминания этих кафедр Соборами, закрепления за ними места в диптихе и определения их власти над конкретными церковными областями.

Следующий пассаж ярко демонстрирует дерзновение канонического мышления «пентархистов»: «Всякий Собор представителей пяти патриархатов фактически имеет ранг Вселенского. Другие Церкви, даже если он обладают той или иной самостоятельностью (автокефалией), входят в орбиту одного из патриархатов и некоторым образом подчинены одному из восточных патриархатов. Поэтому для принятия решения по какому-нибудь общеправославному делу нет необходимости опрашивать все автокефальные Церкви, а достаточно только знать мнения восточных Патриархов, т.к. все остальные автокефальные Церкви автоматически являются представленными в собрании четырех Патриархов Востока… до нового Вселенского Собора преимущественное церковное положение восточных патриархатов является абсолютно неизменным вне зависимости от их величины или внешнего положения. Все же прочие патриархаты (Московский, Грузинский, Сербский, Румынский, Болгарский) являются патриархатами только по имени. "Патриаршество" для "новых патриархатов" – это простая честь, которой в то или иное время были удостоены главы отдельных самоуправляющихся Церквей. "Новые патриархаты" не имеют никакой власти в системе православных Церквей, их статус зависит от решения древних Патриархов. "Новые патриархаты" могут упраздняться или создаваться заново, тогда как древние патриархаты, учрежденные Вселенскими Соборами, всегда пребывают незыблемыми. То, что относится к "новым патриархатам", в еще большей степени относится к Автокефальным Церквам, не имеющим статуса патриархатов»[2].

Но как же быть с Римом, отпавшим от Вселенской Церкви? Место папы считается с момента его отпадения вакантным, однако пентархия непоследовательно продолжает называться именно пентархией, а не тетрархией (ведь осталось только четыре «особых» Патриарха) для того, чтобы поддержать искусственную конструкцию: пять Патриархов – это пять чувств Тела Христова. И в обратном порядке (от Тела к чувствам): поскольку Церковь – Тело Христово, постольку чувств у него может быть только пять. Вообще, надо сказать, что если по поводу возможностей возвращения папы в число православных Патриархов в 12 веке можно было иметь какие-то иллюзии и в этом смысле надежды сторонников пентархии на сохранение схемы еще имели какое-то основание, то ныне быть поборником пентархии при явном тысячелетнем отсутствии ее первого номера – полный абсурд. Осознание окончательности отпадения пап от Церкви должно было всем продемонстрировать несостоятельность теории пентархии, несоответствие искусственно созданной схемы реальности церковного бытия.

Но буквально в самое последнее время, в обоснование приглашения Патриархом Варфоломеем на сентябрьский собор пентархов Кипрского архиепископа (очевидно, для восполнения пятичисленной полноты) возникло утверждение, что статус Кипрской Церкви в рамках теории пентархии всегда выделялся, поскольку ее автокефалия была установлена Вселенским (III) Собором[3]. Кем именно из идеологов теории пентархии положение Кипрской Церкви в рамках пентархической системы выделялось, не уточняется.

Любопытна схема построения аргументов в защиту рассматриваемого учения, предложенная в статье одного солидного российского православного интернет-издания, недавно удалившего данный материал со своей страницы. Сначала излагается сама теория, потом упоминается о том, что первое место в пентархии после отпадения Рима остается вакантным, и пентархия продолжает существовать в урезанном виде. Вместо ответа на явно возникающее недоумение читателя: какая же пентархия, если главного пентарха нет, и осталось их всего четыре? – сразу же говорится, что такова теория пентархии, и что ее разделяли такие отцы Церкви, как св. Максим Исповедник, Феодор Студит, патриархи Фотий и Игнатий. Таким образом, у неискушенного читателя возникает вывод, что указанные отцы разделяли и сомнительные рассуждения о сохранении авторитета и статуса пентархии даже после того, как она перестала быть собственно «пента», властью именно пяти патриархов. Не всякий сразу обратит внимание, что все указанные отцы жили до отделения Рима от Вселенской Церкви, а потому и высказываться по поводу того, что же делать с пентархией, лишившейся своего первого члена, физически не могли…

Апелляция современных сторонников пентархии к церковной истории и святоотеческим авторитетам грешит одной общей погрешностью. Упоминая о том, что тот или иной отец Церкви, церковный деятель говорил о пентархии, они обходят вопрос, в каком историческом контексте те высказывались по поводу пентархии и в каких именно выражениях. Между тем главной причиной упоминания древними отцами пяти Патриархов и их власти в Церкви являлось то, что в Древней Церкви в эпоху св. Императора Юстиниана сформировалось именно пять Патриархатов. Это число возникло в результате исторического процесса формирования административно-территориальной структуры Вселенской Церкви, на который сильное влияние оказывали как церковные, так и гражданские факторы (административно-территориальное деление Империи, значение в ней того или иного города). И всякий раз, когда в эпоху Вселенских Соборов речь шла о пяти Патриархатах, о важности консенсуса всех пяти Патриархов, имелся в виду собственно всеправославный консенсус, важность участия в общецерковных решениях всех основных составляющих частей Единой Церкви Христовой.

Почему в последнем предложении употреблен термин «основных» составляющих частей? Потому что в эпоху св. Юстиниана, которого сторонники пентархии считают первым провозвестником своей теории, и в последующие за ней столетия, хотя и существовали иные Поместные Церкви, но их значение в процессе принятия общецерковных решений не всегда могло учитываться в силу объективных, подчеркиваю, не богословских и не канонических причин. Некогда славная и большая Карфагенская Церковь после сокрушительного вандальского разорения V века теряет свое величие и статус, сначала фактически, а затем и юридически войдя в орбиту Римской Церкви. После арабского завоевания христианство постепенно исчезает в пределах Карфагенской Церкви, а назначаемые Римом карфагенские епископы превращаются в титулярных. Кипрская же Церковь как в силу весьма небольшого размера (один остров) и серьезной по тем временам (с учетом тогдашних транспортных возможностей) географической удаленности и изолированности, так и в силу тяжелейших ударов, ставивших под сомнение само существование этой Церкви (арабское завоевание и связанное с ним бегство части народа и всей иерархии с острова, затем многовековая латинская оккупация), не воспринималась в качестве участника всеправославного процесса, равного по значению Патриархатам. И ставить всеправославный процесс в зависимость от позиции Кипрской Церкви, которая по объективным причинам далеко не всегда могла эту позицию даже сформулировать, в те времена не представлялось возможным. Да и самой этой Церкви подчас было не до богословских диспутов…

Сказанное не значит, однако, что и сегодня только Патриархаты и крупные Церкви должны формировать общецерковную повестку дня. Благодаря современным коммуникационным возможностям в наше время можно в любой момент по любому важному вопросу услышать мнение каждой Церкви, а если понадобится, то и без особых технических проблем провести всеправославное совещание. Никаких же богословских обоснований, еще раз следует подчеркнуть, для учета мнения только определенной группы Церквей в ущерб остальным ни в православной догматике, ни в церковном праве нет и никогда не было.

Каноны Вселенских Соборов упоминают пять Патриархатов Древней Церкви. В правилах, касающихся статуса этих Церквей, устанавливаются порядковые места пяти первых кафедр Вселенской Церкви и области их канонической территории. При этом не во всех вышеуказанных канонах упоминаются все престолы. Нигде не говорится, что именно эти престолы имеют особые властные привилегии в сравнении с предстоятелями иных Поместных Церквей, что они составляют высший орган власти в Церкви между Вселенскими Соборами, что в этот орган должны входить именно пять престолов и в будущем не возможно создание новых равноправных Патриархатов. Не говорится во вселенских канонах и о том, что для создания Патриархата, аналогичного пяти древним, необходима санкция Вселенского Собора.

Ревностный апологет теории пентархии антиохийский богослов о. Илия Мелиа пишет, что «идея пентархии была вполне нормально принята церковным сознанием, выразителями которого стали Вселенские соборы и Отцы Церкви»[4]. Но ни о термине «пентархия», ни о его содержании в понимании «пентархистов» (по о. Мелиа, пентархия «является институтом, обеспечивающим управление Церковью и решение встающих перед нею вопросов») в канонах Вселенских Соборов нет и намека. В 3 правиле II Вселенского Собора говорится о преимуществе чести Константинополя после Рима; 28 правило IV Вселенского Собора подтверждает это и устанавливает каноническую юрисдикцию Константинополя над некоторыми областями; 36 правило Трулльского Собора просто вновь подтверждает решения II и IV Вселенских Соборов о первенстве чести Константинополя вслед за Римом и перечисляет порядок следования первых пяти престолов Церкви:

«Возобновляя законоположенное сто пятидесятью Святыми отцами, собравшимися в сем Богохранимом и царствующем граде, и шестьсот тридцатью собравшимися в Халкидоне, определяем, да имеет престол Константинопольский равныя преимущества с престолом древняго Рима, и якоже сей, да возвеличивается в делах церковных, будучи вторым по нем; после же онаго да числится престол великаго града Александрии, потом престол Антиохийский, а за сим престол града Иерусалима».

Где здесь Вселенский Собор выступает выразителем идеи пентархии в том виде, в котором ее излагают современные последователи? Где здесь сказано о том, что именно пять перечисленных Патриархов имеют право формировать «предварительные и основополагающие принципы общеправославной позиции» или представляют собою «институт, обеспечивающий управление Церковью и решение встающих перед нею вопросов»? Где здесь хоть слово об особой власти пяти первых престолов во Вселенской Церкви и их праве решать какие-либо общецерковные вопросы без участия предстоятелей иных автокефальных Церквей? А ведь определения Вселенских Соборов – это основополагающие правила, лежащие в основе канонического устройства Церкви Христовой. Именно эти определения (разумеется, как и остальные правила канонического сборника Вселенской Церкви), а не отдельные высказывания богословов, пусть и весьма авторитетных, являются тем мерилом, на которое должны ориентироваться все Поместные Церкви и их Предстоятели при определении канонической истины.

Небезынтересно в контексте рассматриваемой нами темы процитировать и 39 правило Трулльского Собора: «Понеже брат и сослужитель наш Иоанн, предстоятель острова Кипра, купно со своим народом, по причине варварских нашествий, и дабы освободиться от языческаго рабства, и верно покорствовать скипетру Христианской державы, из упомянутаго острова переселился в Геллеспонтскую область, промышлением человеколюбиваго Бога, и тщанием Христолюбиваго и благочестиваго царя нашего, то мы постановляем: да будут сохранены неизменными преимущества, данныя престолу выше наименованнаго мужа, от Богоносных отец, во Эфесе некогда собравшихся, да имеет новый Иустинианополь права Костантинополя, и учреждаемый в оном Боголюбезнейший епископ да начальствует над всеми епископами Геллеспонския области, и да будет поставляем от своих епископов по древнему обычаю. Ибо и Богоносные отцы наши рассудили, да будут соблюдаемы обычаи каждыя Церкви, и епископ града Кизическаго подчиняется предстоятелю реченнаго Иустинианополя, по примеру всех прочих епископов, подвластных вышереченному Боголюбезнейшему предстоятелю Иоанну; от котораго, когда потребно будет, и самаго Кизика града епископ да поставляется».

Существуют разные мнения среди канонистов относительно того, что же имели в виду отцы Собора, говоря: «...да имеет новый Иустинианополь права Константинополя». Не совсем ясно, идет здесь речь о равенстве статуса предстоятеля находящейся в изгнании автокефальной Кипрской Церкви со статусом Константинопольского Патриарха или о том, что переехавший в Иустинианополь Кипрский архиепископ получает права Константинопольского Патриарха конкретно над Геллеспонтской областью[5]. Для нас же крайне важно упомянуть, что два авторитетных толкователя канонов, Зонара и Вальсамон (причем последний был одним из идеологов теории пентархии), указывают, что Кипрскому архиепископу даны права Константинополя как таковые, и четко отличают наделение этими правами от присвоения Предстоятелю Кипрской Церкви власти над епархиями Геллеспонта[6]. Как видим, идея равенства в правах Предстоятеля Автокефальной Церкви члену «пентархии», независимо от того, велась об этом речь в 39 правиле Трулльского Собора или нет, не представлялась толкователям канонов чем-то диким или противоречащим православной экклезиологии.

Часть вторая

Нет никаких оснований считать святого Императора Юстиниана ни основоположником, ни сторонником теории пентархии, ни произносить такие безапелляционные утверждения, как о. Мелиа: «Первым, кто юридически ввел систему пентархии, был Юстиниан I»[7]. Да, Юстиниан говорит о пяти Патриархах, но как о факте современной ему церковной жизни, утверждая этот факт законом и для Империи. При этом Император нигде не отрицает возможность появления новых Патриархатов – это не была его компетенция. Он говорит о том, что в Церкви есть пять Патриархатов, между которыми распределена территория Империи и которые находятся во взаимном общении, только они законны и только на них, в отличие от еретических и раскольнических структур (также зачастую претендовавших на патриаршее достоинство – имеются в виду монофизиты), следует ориентироваться тем, кто принадлежит к Церкви Христовой. В этом суть упоминания Юстиниановым законодательством пяти Патриарших престолов, а не в желании сакрализовать и законсервировать до второго пришествия «священное» патриаршее пяточислие.

Обратимся к тексту новелл Юстиниана, свидетельствующих, по мысли некоторых исследователей, о признании Императором теории «пентархии»[8]. Мы не случайно взяли термин «пентархия» в кавычки – ни сам св. Юстиниан, ни отцы Церкви, на которых обычно ссылаются в обоснование рассматриваемой теории, его не употребляли.

В новелле 109 после перечня еретиков и схизматиков пишется: «… их всех, не принадлежащих к Святой и Апостольской Церкви Божией, в которой все святые Патриархи всей вселенной, включая Римского на Западе, (Патриарха) сего имперского города (Константинополя), Александрийского, и Феопольского (Антиохийского), и Иерусалимского, и все подчиненные им святые епископы единодушно возвещают апостольскую веру и предание». Как видим, здесь перечисляются существующие Патриархаты, разделяющие одну апостольскую веру и принадлежащие к единой истинной Церкви, в отличие от еретиков к Церкви не принадлежащих.

В новелле 123, гл. 22 речь идет о том, что Патриарх в пределах своей области является высшей апелляционной судебной инстанцией при спорах между епископами и в случае жалоб в отношении епископа или митрополита. Причем здесь пентархия – непонятно.

Новелла 131, гл. 2 фактически повторяет каноны II и IV Вселенских Соборов о первенстве кафедры древнего Рима и втором месте по чести после нее кафедры Константинопольской, придавая этим канонам статус государственного закона: «Далее мы постановляем, в соответствии с их (Вселенских Соборов) решениями, что Святейший папа древнего Рима является первым среди всех священников, и архиепископ Константинополя, нового Рима, занимает следующее место после святого престола древнего Рима, и имеет первенство перед другими». Каким образом данная новелла может служить подтверждением каких-то особых прав в Церкви пяти Патриархов (речь идет вообще только о двух) по сравнению с иными Патриархами, также является загадкой.

Точно так же никакого отношения к проблеме пентархии не имеет и 137 новелла Юстиниана, в которой речь идет об участии Патриарха в судебном процессе в границах своего Патриархата.

Преподобного Максима Исповедника причисляют к идеологам теории пентархии на том основании, что в «Диспуте с Пирром»[9] на восклицание Пирра (бывшего Константинопольского патриарха с 638 по 641 гг.) по поводу монофелитского Константинопольского собора 639 года: «Но если это произойдет, окажется, что вместе с ними (монофелитскими догматами – А. Н.) извержены и Сергий, и состоявшийся при мне собор», - преподобный Максим ответил: «Удивляюсь я, как ты именуешь собором то, что состоялось не по законам и соборным канонам или правилам, ведь не было ни окружного послания с согласия патриархов, ни определенного места или дня встречи. Не было ни обвиняемого, ни обвинителя. У собравшихся не было сопроводительных писем, ни у епископов от митрополитов, ни у митрополитов от патриархов. Ни посланий, ни местоблюстителей не было послано от других патриархов. Так кто же, кто еще в своем уме, позволит называть собором то, что наполнило всю землю соблазнами и раздорами?» Совершенно очевидно, что здесь проблема пентархии не рассматривается вообще. Преподобный Максим выдвинул к незаконному собору 639 г. претензию, которую и сегодня повторил бы любой здравомыслящий член Церкви, не придерживающийся теории пентархии: каким образом на статус собора, тем более вселенского, может претендовать собрание, проведенное без оповещения всех Патриархов, независимо от того, каково их число; без участия не только Патриарших, но и официальных представителей даже от Митрополий самой Константинопольской Церкви; собрание, участники которого не имели документов, подтверждающих их статус и право принимать участие в соборе и подавать голос от лица своих Церквей?

Позиция преподобного Максима Исповедника, скорее, вредит, чем помогает теории пентархии. В письме преп. Максима к монаху Анастасию описывается такой примечательный эпизод: «Вчера, в восемнадцатый день месяца, который был преполовением Святой Пятидесятницы, патриарх объявил мне, говоря: "Какой Церкви ты? Византийской, Римской, Антиохийской, Александрийской, Иерусалимской? Вот, все они с подвластными им епархиями объединились между собой. Итак, если ты, как говоришь, принадлежишь к Кафолической Церкви, то соединись, чтобы, вводя в жизнь новый и странный путь, не подвергся тому, чего не ожидаешь". Я сказал им: "Бог всяческих объявил Кафолической Церковью правое и спасительное исповедание веры в Него, назвав блаженным Петра за то, что Он исповедал Его (Мф 16, 18). Впрочем, я хочу узнать условие, на котором состоялось единение всех Церквей, и если это сделано хорошо, я не стану отчуждаться"»[10].

Итак, преподобный Максим Исповедник признавал, что не согласие Патриархов является критерием Истины, а правое исповедание веры, что все Патриархи (а по теории пентархии это не возможно) могут заблуждаться и их позиция должна поверяться тем же правым исповеданием веры. Обстоятельства жизненной борьбы преп. Максима за Православие менее всего располагали его к юридически-схоластическим рассуждениям об особой власти в Церкви некоего органа всех Патриархов или же группы «избранных» Патриархов – ему приходилось действовать в ситуации, когда сначала большинство, а затем и все Предстоятели пяти Патриархатов либо открыто исповедали ересь, либо молчаливо вступили с еретиками в общение. По мысли В. Н. Лосского[11], у преп. Максима прослеживается даже противопоставление «вселенской» (экуменической) экклезиологии, характерной для господствовавших монофелитов, выражавшейся в признании факта общения с ними подавляющего большинства епископата и Предстоятелей Церквей в качестве доказательства истинности монофелитского учения, «соборной» (кафолической) экклезиологии, разделяемой самим святым отцом, согласно которой «соборность есть некое качество богооткровенной истины, дарованной Церкви… и для Церкви в целом, и для каждой из ее малейших частиц», и охранять эту Истину призван каждый, даже мирянин, если универсальная доктрина, предписываемая иерархией, отходит от верности Преданию.

О пяти Патриархах и их значении в Церкви, действительно, пишет преподобный Феодор Студит. В своих письмах он употребляет такие выражения как «пятиглавая власть Церкви»[12] и «пятиглавое церковное Тело»[13]. Для того, чтобы понять эти высказывания, необходимо рассмотреть церковно-исторический контекст, в котором протекала деятельность св. Феодора.

Во-первых, он жил во времена существования в Церкви именно пяти Патриархатов и никогда не высказывался в том смысле, что их может быть только пять и что никакой новый Патриарх не будет равен этим пяти. Поэтому «пятиглавие» следует понимать как поэтическое отражение существовавшей церковно-административной ситуации, а не как указание на онтологическое свойство церковного организма. В последнем случае следовало бы признать св. Феодора суперпапистом, отрицавшим возглавление Церкви одной Главой – Христом; между тем в иных трудах преподобный прямо называет Спасителя Главой Церкви[14].

Во-вторых, следует обратить внимание на ту церковно-государственную и внутрицерковную обстановку, в которой протекала деятельность преподобного Феодора Студита. Сначала он оказался главным обличителем Императора Константина по делу так называемой «прелюбодейной» ереси. По соображениям икономии и под давлением императорской власти Патриарх и высшая иерархия Константинопольской Церкви выступили против нравственного ригоризма св. Феодора. Затем во время второй волны иконоборчества Император и официальная Константинопольская Церковь снова выступают против преп. Феодора. В полемике с ними и в переписке со своими единомышленниками, в том числе и римскими папами, Студийский отец выдвигает аргумент, которого от него и следовало ожидать: Император не вправе решать духовные и богословские вопросы, навязывать их Церкви, для этого есть священство, Патриаршая власть. А поскольку и Патриарх был на стороне Императора, то св. Феодор указывает, что не один Патриарх, а все Патриархи совокупно, как представители своих Поместных Церквей, составляющих Церковь Вселенскую, являются хранителями и выразителями церковной Истины, и если один Патриарх отпадает от Истины, то он должен обратиться за исправлением к остальным. То есть акцент был не на числе пять, а на всеправославной полноте (которая в наше время, заметим, этим числом не выражается, а, наоборот, ущемляется).

В письме к Льву-Сакелларию преподобный Феодор Студит пишет: «Прежде царствовавший Лев заботился о том, чтобы мы вступили в состязание с иноверными, а он сам, по его замыслу, произнес бы суд против нас. И у ныне царствующего Императора было такое же намерение… Но ни мы, лично присутствовавшие, ни знаменитый наш архиерей не допустили этого, как незаконного и чуждого. Это и справедливо…, ибо здесь речь идет не о предметах мирских и плотских, судить о которых имеет власть царь и мирской суд, но о божественных и небесных догматах, что вверено не кому-нибудь, а лишь тем, которым сказал Сам Бог Слово: “Что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах” (Мф. 16, 19). Кто же те, которым это вверено? Апостолы и их преемники. Кто эти преемники? Нынешние патриархи: Римский, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский. Это – пятиглавая власть Церкви; им принадлежит право судить о божественных догматах. А дело царей и правителей – помогать и подтверждать определяемое, и примирять плотские разногласия. Ничего другого относительно божественных догматов не вверено им от Бога… Поэтому и отвергнуто все, сделанное и сказанное некогда царской властью и дерзновением Константина и Льва относительно догмата о божественных иконах, вследствие чего и отделилась здешняя Церковь от других четырех, подвергшись вечному проклятию, запечатленному Духом Святым… Итак, господин, невозможно смешивать божественный суд с мирским, также невозможно здешней Церкви созвать Собор без согласия пяти патриархов. Если же кто спросит о том, каким образом это может произойти, то скажу: необходимо, чтобы иноверные удалились из церквей Божьих и священный Патриарх Никифор получил свой престол. Тогда бы он составил Собор с теми, с кем вместе он подвизался, в присутствии представителей прочих патриархов, и главное – западного, которому принадлежит высшая власть на Вселенском Соборе, что возможно, если захочет император, завершил бы примирение и устроил бы воссоединение Церквей посредством своих соборных посланий к Римскому престолу. Если же это не угодно императору, и если, как он говорит, предстоятель Никифор вместе с нами уклонился от истины, то следует послать к Римскому Патриарху с той и другой стороны, и пусть оттуда будет принято утверждение веры. Ибо таково положение: если уклонится один из патриархов, то он должен принимать исправление от равных ему, как говорит божественный Дионисий, а не судиться Императорами»[15].

Оставив в стороне рассуждения преп. Феодора Студита о римском престоле, чему следует посвятить отдельное исследование, обратим внимание на основные мысли святого отца: светская власть не имеет права диктовать Церкви догматы веры и судить Патриархов; все Патриархи равны между собой, а потому равный должен судиться от равных; одна Церковь не может проводить Вселенских Соборов без согласия всех Патриархов; одна Церковь, отделившись от остальных, отделяется и от Святого Духа. Преп. Феодор говорит здесь о кафоличности Церкви и ее независимости от светской власти. К современной теории пентархии это не имеет ни малейшего отношения.

При этом, возвеличивая Патриаршую власть, св. Феодор Студит не мыслил ее в отрыве от соборного единства всего епископата Вселенской Церкви. Именно Собор он почитал той инстанцией, которая уполномочена провозглашать православное учение и без которой даже главы Поместных Церквей, включая первого из них, не могут обойтись. Об этом преподобный пишет в первом письме к папе Льву (касательно «прелюбодейной» ереси): «… тем более справедливо и необходимо было бы божественному пастыреначальству твоему… составить законный Собор, чтобы православным учением Церкви отразить еретическое»[16]. Да, Лев – выдающийся иерарх, первый пастыреначальник и т. п., но и он не может обойтись без законного Собора, одного его слова – не достаточно.

У современного св. Феодору Константинопольского Патриарха святого Никифора, как и у других известных отцов Церкви IX века – Константинопольских патриархов святых Фотия и Игнатия, а также иных авторов этого периода, в трудах которых некоторые видят свидетельства в пользу теории пентархии, все упоминания о роли современных им Патриархов сводятся к необходимости согласия Патриархов, важности их совместного свидетельства, того, что все они должны хранить правую веру и т. п. Так, в «Защитительном слове» свт. Никифор Константинопольский пишет о том, почему невозможно считать Вселенским иконоборческий Константинопольский собор: «…нечестивый Константин (Копроним – А. Н.)… без архиерея царствующего града… и не пригласив архиерея ни старого Рима, ни другого какого престола, согласно церковному канону,… пользуясь наглостью тирана… через бесстыдно созванных им нечестивых епископов, сделал все, что зависело от него, чтобы устроить их (икон) низвержение»[17]. Что ж, для признания справедливости того заключения, что «вселенский собор», собранный без участия и даже приглашения предстоятеля хотя бы одной Поместной Церкви, является нелегитимным, вовсе не требуется теория пентархии.

Или вот еще характерное высказывание константинопольского сановника Вааниса, произнесенное на «игнатианском» и собранном против патриарха Фотия соборе 869 г., признаваемом католиками «восьмым вселенским» и отвергнутом Церковью Православной: «Бог основал Свою Церковь на пяти патриархах, и в Евангелии определено, что она никогда не сможет впасть в заблуждение, ибо они суть главы Церкви. Поистине, Христос сказал: "Если /брат твой/ не послушает /тебя/, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово" (Мф 18: 16), что означает: если двое впадут в заблуждение, можно будет обратиться к трем другим. Если вдруг впадут в заблуждение четверо, то последний останется пребывать во Христе, Боге нашем, Главе всех тех, кто восстановит остаток Тела церковного»[18]. Несмотря на то, что утверждение об основании Церкви на пяти патриархах демонстрирует некоторое дерзновение богословской мысли высокопоставленного византийского чиновника, мы видим, что речь идет все о том же – согласие всех Патриархов составляет полноту Церкви. Отпадение одних, по мнению Вааниса, компенсируется твердостью других, что поможет и заблудшим возвратиться к Истине, неизменно сохраняемой в Церкви Христовой.

На соборе 869 г. вообще много говорилось о важности всех патриарших престолов в Церкви, об их особых полномочиях как возглавляющих и представляющих Поместные Церкви и вместе являющих полноту власти и обладающих правом учительства во Вселенской Церкви. Митрополит Смирнский Митрофан, используя поэтические образы первой главы книги Бытия, уподоблял Патриархов светилам великим (таковых, кстати, два), «которых Бог поставил на тверди церковной для излияния света на всю землю, для отделения дня от ночи, для разграничения света от тьмы»[19]. Представлявший на соборе Иерусалим Илия заявлял, что все пять Патриархов «от Духа Святого поставлены в Церкви, дабы устранять возникающие в ней соблазны», а Император Василий Македонянин утверждал, «что никто не может уничтожить действий или суждений, происшедших от патриархов, что решения таковых имеют общую обязательность, и что никто не может противиться власти, сообщенной патриархам от Бога»[20]. Возможно, во всех этих высказываниях несколько гипертрофированно представлена роль Патриархов, слишком оторвана от епископата и свойственных Церкви Христовой представлений о соборности, но нас сейчас интересует не это, а то, что всё, говорившееся в этом плане на соборе 869 г., говорилось о власти и правах всех Патриархов, без указания того, что обладателей этой власти должно быть всегда непременно пять.

Также вполне понятен и тот факт, что поочередно сменявшие друг друга святые Фотий и Игнатий на утверждавших то одного, то другого в патриаршем сане соборах нуждались в ссылке на авторитет остальных патриарших кафедр, признававших их в качестве законных Патриархов Константинопольских.

Но и им, и вообще отцам эпохи Вселенских Соборов было чуждо благоговение к какому-то просто пифагорейскому магизму числа пять в вопросе о статусе Патриарших кафедр, что проявило себя в эпоху позднего Средневековья, в процессе Великого раскола. Завершая обзор данной эпохи (к которой, безусловно, относится и IX век, буквально дышавший той же соборной атмосферой, что и предыдущие века), следует еще раз подчеркнуть общую погрешность всех апологетов священности и неприкосновенности пентархической системы. Святоотеческие отсылки к данности – существованию именно пяти Патриархатов, они распространяют на сакрализацию числа, и то, что говорилось тогда о всех Патриархах, относят ныне к избранному кругу. Чтобы системность ошибки подобного восприятия стала более понятной, можно привести такой пример. Сегодня на Украине, доказывая неканоничность структуры «киевский патриархат», мы часто используем следующий аргумент: в диптихах Вселенской Церкви есть только девять Патриархатов (перечисляем их) и среди них нет никакого «киевского патриархата». Представим себе, что лет через двести появятся несколько новых Патриархатов. И тут некоторые ревнители «старых» Патриархатов начнут доказывать, что все эти новые Патриархаты неполноценны, что вот, мол, смотрите, еще в начале 21 века православные на Украине считали, что в Церкви может быть только девять Патриархатов…

Теория пентархии в ее классическом понимании была сформулирована Антиохийским Патриархом Петром (1052-1056) в послании латинскому Аквилейскому Патриарху Доминику[21]. Концепция, изложенная Петром, состоит в следующем: «Божественная благодать поставила в мире пять патриархов, и это число нельзя превзойти. У Церкви, Тела Христова, один Глава - Сам Христос; что же касается пяти патриархов, то они соответствуют пяти чувствам. Исходя из этого, Петр Антиохийский пишет Доминику, что не может признать его истинным патриархом. Патриархи равны между собой; епископ Римский - предстоятель одной, а не всех церквей». Эта теория разительно отличается от того, что мы видели, рассматривая труды отцов эпохи Вселенских Соборов. Эта странная непременность – Телу Христову обязательно положено иметь пять чувств, несколько позже повторяется греческим церковным писателем Нилом Доксопатрисом в «Notitia thronorum patriarchalium»[22], на что уже в 17 веке следует блистательный по логике и остроумию ответ Алляция в форме риторического вопроса: являлась ли Церковь несовершенным Телом Христовым в то время, когда в ней еще не было пяти Патриархов?[23] Совершенно справедливо о. Владислав Цыпин именует концепцию пентархии-пятичувствия «курьезным учением», являющимся «аберрацией канонического сознания, характерной для средневековья, и чуждой ответственного и трезвого стиля канонической мысли эпохи патристики»[24].

Однако это «курьезное учение» с самого момента своего зарождения успело нанести серьезный вред делу Православия. Вышеупомянутое послание Антиохийского Патриарха Петра явилось ответом на послание Аквилейского Патриарха Доминика. Патриаршее достоинство Аквилейских Патриархов признавалось Римом в качестве исключительно титулярного. В послании Петру Антиохийскому Доминик Аквилейский делает упор на свой Патриарший титул и высказывает сожаление, что не получает, как прочие Патриархи, окружные послания от других Предстоятелей Восточных Церквей. Казалось бы, какая уникальная возможность для православного Восточного Патриарха в поворотный момент мировой истории, во время начала Великой схизмы сделать Аквилейскую Церковь, находящуюся на территории Италии, союзницей Восточной Церкви и вырвать ее из влияния папства! Тем более что в противостоянии западных императоров и пап Аквилейские патриархи занимали сторону первых, а значит, через них можно было бы влиять и на западных государей, показать им альтернативу еретической папской системе. Но вместо возможности совершить эту уникальную церковную, историческую и цивилизационную миссию, вместо шанса не дать папам утвердить свою безраздельную власть над всем христианским Западом и Центром Европы «пентарх» Петр Антиохийский выбрал надуманную, мертвую и искусственную схему, обеспечивавшую ему самодовольное осознание членства в элитном и никому не досягаемом «клубе пяти». Антиохийский Патриарх грубо осадил и оттолкнул Патриарха Аквилейского, оказав неоценимую услугу средневековому папству…

Другим знаменитым теоретиком пентархии стал избранный Патриархом Антиохийским, но в силу объективных обстоятельств проживавший в Константинополе видный канонист Феодор Вальсамон (XII век). В сочинении, которое было адресовано Александрийскому Патриарху Марку, «Meditatio sive responsa de patriarcharum privilegiis»[25], Феодор Вальсамон говорит о совершенно особенном и неповторимом статусе именно пяти Патриарших кафедр, что измена Рима Православию ничего не меняет в пентархии. Нужно молиться, пишет Феодор Вальсамон, чтобы папа обратился и Тело Христово не осталось лишенным одного из своих пяти чувств (!)[26], и заменять папу в пентархии новым патриархом ни в коем случае нельзя, нужно ждать его обращения. Таким образом, теория пентархии делает новый виток – ставит Церковь, ее природу, ее полноценность в зависимость от отпавшей от нее кафедры. Крайне важно здесь отметить, что в своих рассуждениях о достоинстве пяти патриарших кафедр Вальсамон без всякого критического анализа пользуется таким скандальным и подложным сборником, как Лжеисидоровы декреталии – как видим, они оказались полезны не только средневековым апологетам папства. Это является свидетельством того самого наличия у истоков теории пентархии непроверенных и канонически сомнительных источников, о котором упоминалось в начале данной работы.

В поздней Византии, необходимо признать, теория пентархии получила большое распространение, и набирала она популярность пропорционально умалению Империи ромеев. Подлинное величие заменялось «величием» в рамках надуманной схемы. Именно в этот период возникают первые попытки унизить новые Патриархаты (например, Болгарский) по сравнению с Патриархатами старыми, «первого сорта». В этом смысле наиболее откровенным документом является послание Константинопольского Патриарха св. Каллиста I двум болгарским клирикам, в котором Патриарх протестовал против отсутствия поминовения его имени за богослужением в Болгарской Церкви.

«Изначально, - гласит послание, - Тырновский Патриарх звался епископом, и лишь по усердному ходатайству и просьбе болгарского царя, ради чести царя и народа, который, как казалось, подчинялся Великой Церкви, «в виде снисхождения» было даровано Тырновскому владыке именоваться Патриархом Болгарским «однако же без причисления его к остальным святейшим патриархам», которых, после отделения Рима, остается четыре»[27]. В том же послании тема пентархии переплетается уже и с заявляющим о себе в полный голос восточным папизмом: Святое миро Болгарская Церковь должна получать от Вселенского Патриарха, да и в иных отношениях быть ему покорной. «Если Константинопольский престол даже суждения других патриархов: Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского пересматривает, и исправляет, и утверждает, как предписывают божественные каноны и как засвидетельствовано самой практикой, то тем более этот престол будет господином Болгарской Церкви»[28]. Очевидно, что теория пентархии в этот период становится лишь сопутствующим элементом в развитии главного экклезиологического новшества – притязаний Константинополя на верховную власть над всей Церковью[29].

Теория пентархии пережила Византию. К ней периодически прибегали отдельные восточные иерархи и богословы. Некоторые из них понимали абсурдность термина «пентархия» в условиях отпадения Рима от Церкви и, не желая по разным причинам признавать равноправия других Поместных Церквей (например, Кипрской или Московского Патриархата), пытались сакрализовать уже число четыре, сравнивая четырех восточных Патриархов с четырьмя столпами, на которых стоит Церковь. Т. е. «пятичувствие» в умах отдельных греческих богословов переросло в «четырехстолпие»…

Но при этом, вопреки утверждениям своих апологетов, теория пентархии не стала официальным учением Восточной Церкви, не будучи утвержденной на авторитетных церковных Соборах. Писания же отдельных авторов, пусть даже Патриархов, всегда остаются лишь их частным мнением, вовсе не обязательным для церковной полноты.

С основанием Московского Патриаршества теория пентархии поначалу обретает новое измерение – многие, особенно в России, пытаются указать на учреждение Московского Патриархата как на промыслительное восполнение пентархии. Но постепенно эта потерявшая актуальность концепция сходит со сцены церковной жизни и переходит на страницы учебников церковной истории.

Единственным значительным документом периода 18-19 столетий (по русской классификации «Синодального»), как кажется, вновь заявляющем об особенном статусе восточных Патриархатов в сравнении с остальными Автокефальными Церквами является «Ответ англиканам» от 18 апреля 1718 г., составленный от имении Константинопольского, Александрийского и Иерусалимского Патриархов: «Наша святая Христова Церковь укрепляется ныне четырьмя столпами, то есть четырьмя патриархами, и остается неподвижной и незыблемой. Первым по порядку она имеет Патриарха Константинопольского, вторым – папу Александрийского, третьим – [Патриарха] Антиохийского, четвертым – [Патриарха] Иерусалимского. Вместе с этими [патриархами] ее составляют и наполняют автокефальные архиепископы, а именно: архиепископ Московский, он же и Патриарх всей России, и два архиепископа азиатской Иверии... кроме того, [архиепископ] Охридский, называемый также [архиепископом] Старой Юстинианы, и архиепископ Кипрский, называемый архиепископом Новой Юстинианы, а также подчиненные им бесчисленные епископы и митрополиты». Здесь Московский Патриарх поставлен в один ряд не с Патриархами, но с автокефальными архиепископами. Это не было общей тенденцией или официальным определением статуса Московских Патриархов, который соборными постановлениями об учреждении Московского Патриаршества определен как полностью равный по власти, достоинству и положению в Церкви статусу Восточных Патриархов[30].

Чтобы понять причины подобных высказываний трех Патриархов в 1718 г. надо снова обратиться к историческому контексту. «Ответ» Патриархов был адресован англиканам. Находящиеся в перманентном притеснении от властей Порты Восточные Патриархи традиционно пытались прибегнуть к покровительству европейских протестантских правительств, для чего с их странами необходимо было поддерживать постоянный диалог. Этот диалог велся церковным Константинополем. И именно на Фанаре, как на единственном спикере Восточной Церкви, было сосредоточено внимание ведущих протестантских теологов, интересовавшихся Православием. Но тут, благодаря реформам Петра Великого, Россия, а с ней и Русская Церковь, самостоятельно выходит на европейскую сцену. Первые попытки церковных переговоров напрямую с русскими англикане предпринимают уже во время приезда молодого Петра в Лондон. Это не могло не встревожить греческих иерархов, кровно заинтересованных, чтобы именно на них было сосредоточено внимание англиканских богословов, а следовательно, и британской короны. Поэтому можно предположить с очень большой долей вероятности в «Ответе англиканам», появляющемся как раз в 1718 г., в период расцвета деятельности Петра I, и возникают пассажи, явно преследующие цель принизить статус (переговорный?) Русской Церкви и особо подчеркнуть значение Восточных Патриархатов.

Но этот прецедент можно назвать, пожалуй, исключением из правила в данный исторический период. Лишь в XX веке к теории пентархии проснулся интерес, появились богословские и церковно-исторические эссе, пытающиеся обосновать пентархию как восходящий к святоотеческой древности институт управления Вселенской Церковью, якобы «формально не отмененный до сих пор», по выражению одного из ревностных приверженцев данного воззрения. И вот, наконец, сейчас теорию пентархии снова извлекли на свет Божий, пытаясь встроить ее в нынешнюю систему межправославных отношений, организованную совершенно по иным принципам. При всех сложностях и случающихся иногда недоразумениях и конфликтах, сегодня на межправославном уровне сохраняется принцип равенства и взаимного уважения Поместных Церквей в едином Теле Церкви с единой Главой – Господом Иисусом Христом. Уже отмечалась, что, будучи впервые публично озвученной (переписка Петра Антиохийского и Доминика Аквилейского), теория пентархии оказала Церкви «медвежью услугу». Не приходится сомневаться, что и сегодня она вызовет неприятие, а попытка навязать ее Поместным Церквам породит новые раздоры и нестроения.