Иерусалимский Патриархат и святыни Палестины в фокусе внешней политики России накануне Крымской войны.
Часть 1

Крымская война. Инкерманская битва

Зарубежная историография всегда пыталась изображать Россию как агрессора и зачинщика Крымской войны, а западные державы в роли справедливых защитников ослабевшей Османской империи. Вместе с тем западные историки предпочитают особо не акцентировать внимание на том, что в очередном русско-турецком конфликте именно Турция (октябрь 1853 г.), потом Франция, Великобритания (март 1854 г.) и примкнувшая к ним Сардиния (январь 1855 г.) первыми объявили войну России.

Огромная роль в раздувании мифа о нарушении прав католического духовенства в Иерусалиме и искусственном нагнетании религиозного ажиотажа вокруг христианских святынь Палестины принадлежала католическо-протестантской пропаганде в Европе. В результате поднятой шумихи в 1850 г. западноевропейская общественность живо обсуждала эту тему, сочувствуя «бедным латинским монахам», якобы ущемленным в правах на Святые места, «узурпированные» греческими (т. е. православными – М. Я.) священниками.

В отечественной историографии XIX и XX вв. темой Крымской войны предметно занимались К. М. Базили [2], А. Г. Жомини (2-я половина XIX в.), А. М. Зайончковский (начало XX в.), Е. В. Тарле, В. Н. Виноградов (советский период) и др. Первые три исследователя, будучи представителями дореволюционной исторической школы, являлись для их коллег, работавших в более поздний период, «необъективными и не вызывающими доверия». Единственное, что объединяло российских и советских историков, это критика одностороннего и во многом предвзятого подхода западной исторической науки к затрагиваемому вопросу. Советский ученый академик Е. В. Тарле проводил идею равной ответственности всех вовлеченных в конфликт сторон. Вместе с тем, его оценки роли России в этом споре и лично Николая I как главного виновника войны представляются слишком уж категоричными. В частности он писал, что «царизм … начал и проиграл эту войну. Инициативная роль Николая I … не подлежит никакому сомнению, так же как не подлежит оспариванию несправедливый, захватнический характер войны против Турции, которую начал царь, отдав приказ о занятии русскими войсками Молдавии и Валахии в июне 1853 г.» [3]. Западные коллеги охотно использовали эту оценку в своих работах.

Однако было и другое мнение, разделяемое в основном в кругах американской общественности, а также незначительным меньшинством в Западной Европе накануне, в ходе и после Крымской войны. К нему относились представители консервативно-аристократических кругов Австрии, Пруссии, Нидерландов, Испании и всех государств Италии, кроме Сардинии. «Сочувствующих» царской России можно было найти даже в парламентских (член палаты общин Р. Кобден) и в общественно-политических кругах Великобритании. До и в ходе Крымской войны они публично высказывали антифранцузские и антитурецкие взгляды, подчеркивая, что Россия, занявшая с точки зрения этих кругов достойную и справедливую позицию в споре о Святых местах, ответственности за него не несет [4].

До недавнего времени можно было с уверенностью утверждать, что вся событийная часть Крымской войны, как ее подготовки, так и ход военных действий достаточно хорошо изучена, и что здесь едва ли могут оставаться какие-либо «белые пятна». Тем не менее, при исследовании темы взаимоотношений Российской империи с Антиохийским и Иерусалимским патриархатами в Архиве Внешней Политики Российской Империи (АВП РИ МИД России) была обнаружена объемная подборка «нетронутых» ранее документов, проливающих свет на конфликт вокруг Святых мест в Иерусалиме и Вифлееме, вспыхнувший в 1850 г. между папой Пием IX (1846-1878) и Францией, с одной стороны, и православным духовенством Иерусалимской церкви и Россией, с другой. Именно этот церковный конфликт послужил поводом к Крымской войне. Примечательно, что в России она была известна еще как Севастопольская война, что делало ее малопонятной для русского общественного мнения, которое восприняло ее как очередную русско-турецкую баталию. А между тем, в Западной Европе и на Востоке конфликт называли также Восточной, Великой, Русской войной, а также войной за Святые места или Палестинские святыни. Знакомство с архивами, касающимися ее пролога, дают основание утверждать, что когда речь идет о подготовительном этапе к ней, то тогда ко всем этим названиям можно было бы также прибавить и слово «неизвестная». В изданной на французском языке анонимной книге (А. Г. Жомини) «отставного дипломата» под названием «Дипломатические исследования на тему Крымской войны» [5] автор в самом заглавии своего сочинения отнюдь не случайно обозначил ее более широкие временные рамки – с 1852 г. по 1856 г., подчеркивая тем самым, что для России баталия на дипломатическом фронте началась гораздо раньше, чем на Крымском. В подтверждение тезиса о том, что для дипломатов война давно началась, можно привести письмо графа Нессельроде [6] поверенному в делах русской Миссии в Константинополе А. П. Озерову [7]. Пытаясь приободрить своего подчиненного, «дерзнувшего» указать в своей предыдущей депеше на факт задержки получения инструкций из Петербурга, граф Нессельроде писал: «Прежде всего, мой дорогой Озеров, позвольте сделать Вам комплимент, с которым бы я обратился к молодому и отважному военному, догоняющему свой полк в день или накануне баталии (le jour ou la veille d’une bataille). В дипломатии также есть свои сражения (ses combats), и Вашей счастливой звезде так было угодно, чтобы Вы их давали при ведении дел нашей миссии.

Не теряйте же ни присутствия духа, ни профессионализма (Ne perdez donc ni courage, ni competence), и продолжайте говорить твердо, а действовать спокойно. С нашей стороны, как Вы понимаете, мы не оставим Вас в плане подпитки инструкциями» [8]. Здесь же он дает поручение, чтобы «Великий визирь получил из Ваших рук точный перевод на турецкий нашей недвусмысленной (ostensible) депеши, с помощью которого он смог бы зачитать Султану все, что содержится в секретной депеше и чтобы он мог бы также зачитать по-турецки главные отрывки, в особенности, в которых мы говорим им: «вопрос о Святых местах и только этот вопрос (et uniquement cette question) (подчеркнуто рукой графа – М. Я.), становящийся казусом белли (un casus belli) [9] между альянсом Франции с Турцией и Россией, не причинит ему вреда (ne leur fera defaut)» [10].

Именно вопрос о Святых местах (Святоместное или Святогробское дело, вопрос об Иерусалимских или Палестинских святынях, как по-разному его называли на Дворцовой площади) как повод к Восточной войне является предметом настоящего исследования. Примечательно, что западные исследователи предпочитали не акцентировать на нем свое внимание, делая упор лишь на политико-экономических аспектах восточного кризиса. Причина подобной индифферентности к истории первопричины спора лежит, как представляется, скорее в нежелании напоминать о неблаговидной роли Латинской, или Римско-католической церкви в инициировании конфликта с Православной церковью в Палестине, что могло бы как-то повлиять на расстановку «общепризнанных» знаков полярности конфликтующих сторон. Следует также указать на то, что во вспыхнувшей затем информационной войне в греко-латинском споре протестантская Европа, как и османо-мусульманское общественное мнение (в частности после восстания в Черногории в конце 1852 г.), заняли в основном сторону Ватикана и Франции.

С другой стороны, советская историография в условиях религиозного нигилизма либо попросту игнорировала «духовный» аспект проблемы, либо характеризовала его как вздорный, искусственный, надуманный, второстепенный и неактуальный. Доставалось не только царизму, но и «силам реакции» в России, которые поддержали курс Николая I на защиту греческого духовенства. Для этого был использован тезис о том, что «православные иерархи в Турции не только не просили царя о защите, но больше всего боялись такого защитника» [11] в этом конфликте. При этом ссылки на конкретные греческие источники не делались.

Приводимые в данной статье архивные материалы свидетельствуют об обратном: убедившись в намерении султана пожертвовать в пользу иностранных подданных католического вероисповедания преимущественными правами своих православных райа (подданных. – М. Я.), многократно подтвержденными предыдущими султанами, греческие иерархи, естественно, могли апеллировать в этом случае только к России [12]. Европейские державы сразу усмотрели в российском участии в этом вопросе вмешательство во внутренние дела Османской империи с опасными для нее последствиями.

Принимая во внимание отношение советского государства к институту церкви, не удивительно, что идеологическая целесообразность брала верх над исторической правдой, чем нередко пользовались западные историографы для подтверждения своих выводов об агрессивном характере политики Петербурга в отношении Константинополя.

В то же время, объективное изучение любого исторического события предполагает исследование его первопричины, поэтому задача настоящей статьи состоит в попытке рассмотреть генезис вопроса о святынях Палестины, динамику его развития. Это позволит читателю по-новому и, как представляется, с разных сторон взглянуть на причины Крымской войны, а также лучше представить, как они воспринимались русскими дипломатами и политическими деятелями начала 50-х гг. XIX столетия, руководствовавшимися во внешней политике теми же принципами, что и во внутренней, когда триада «православие, самодержавие и народность» была закреплена в качестве официальной идеологии правления Николая I.

В рамки данной статьи освещается группа тем, так или иначе связанных между собой: вопрос о Святых местах; взаимоотношения России с Константинопольским и Иерусалимским патриархатами и усилия Петербурга по защите прав Иерусалимской православной церкви; формирование и определение векторов политики Лондона, Парижа, Петербурга и Константинополя в споре о христианских святынях.

Большая часть документальной составляющей статьи построена на ранее не использованных и впервые вводимых в научный оборот материалах АВП РИ (МИД РФ) по исследуемому предмету – спорам христианских церквей Иерусалима вокруг святынь Палестины, обострившихся с 30-х гг. XIX в. К этим материалам относятся соответствующие депеши, донесения, письма и записки русских дипломатов-«ориенталистов», остававшиеся более полутора веков невостребованными. Особую группу документов составляет дипломатическая корреспонденция Канцелярии МИД, хранившаяся под грифом «весьма секретно», «секретно», «доверительно» или «конфиденциально». Эта информация предназначалась для весьма ограниченного круга лиц: царя, государственного канцлера, посланников и послов в Константинополе, Лондоне, Париже, Вене и Берлине. В силу данных обстоятельств источники эти не могли быть использованы отечественными историками в царское время даже при написании работ, призванных оправдать действия царского правительства.

Незавидная судьба сложилась у этих материалов и после падения монархии. Поскольку царский и советский режимы в политическом, идеологическом и религиозном отношениях носили диаметрально противоположный характер, то в условиях торжества идеологии воинствующего атеизма эти документы стали просто неактуальными. Этим во многом и объяснялся тот факт, что оценки западных и советских ученых в отношении виновников спора о Святых местах как прелюдии к Крымской войне во многом совпадали.

Для наглядности предмета спора вокруг святынь Палестины в приложении приводится рисунок Вифлеемского храма (Приложение, документ № 1, публикуется впервые. – М. Я.), выполненный российским генеральным консулом в Сирии и Палестине К. М. Базили, перевод послания Вселенского Патриарха Германа IV (1852-1853) к Святейшему Правительствующему Синоду от 29 ноября 1852 г. (Приложение, документ № 2, публикуется впервые. – М. Я.), фирман, дарованный грекам султаном Абдул Меджидом в 1852 г. (Приложение, документ № 4. – М. Я.), проект ноты, предложенный князем Меншиковым Порте и два фирмана, полученные им от нее (Приложение, документы № 3, 5, 6. – М. Я.). Три последних документа были опубликованы главным идеологически органом России – первым политическим отделом МИД в специальном двенадцатитомнике «Сборнике известий, относящихся до настоящей войны» в 1855 г. Все эти материалы напрямую затрагивают исследуемый вопрос о Святых местах.

Кроме того, в статье приводятся материалы британской дипломатии по данному вопросу с 1850 по 1853 гг. Несмотря на их конфиденциальный характер, по указанию королевы Виктории материалы были изданы в 1854 г. отдельным двухтомным сборником документов «Переписка касательно прав и привилегий Латинской и Греческой Церквей в Турции» [13], который был затем срочно представлен на рассмотрение британского парламента, с тем чтобы заручиться необходимой поддержкой своих шагов накануне формирования европейско-турецкого альянса против России. В отечественной историографии (за исключением бесед между царем и английским послом в начале 1853 г.) эти документы ранее не использовались.

Приступая к освещению вопроса о Святых местах, следует иметь в виду, что он сохраняет актуальность и по сей день. Во-первых, нынешний «существующий порядок вещей» (status quo) Святых мест в Иерусалиме и Вифлееме является прямым результатом политико-дипломатических шагов России, c конца XV в. покровительствовавшей Православной церкви на Востоке. По сути, за этот статус-кво, регламентирующий отношение христианских церквей к Святым местам и поныне, Россия заплатила дорогую цену. Примечательно, что история вопроса о Палестинских святынях (1847-1853 гг.) не становилась предметом объективного исследования западной историографии: слишком уж очевидны силы, инициировавшие и спровоцировавшие конфликт; кто руководствовался в нем принципом исторической справедливости и сохранения издревле (ab antiquo) существовавшего положения дел, а кто был носителем революционных идей и сторонником нового «крестового» передела в Святой земле.

Вопрос о Святых местах продолжал сохранять свою значимость и в конце XIX в., когда (по аналогии с «Русской Аляской») на Арабском Востоке возникло новое понятие «Русская Палестина». Он также связан с неурегулированностью (1947-1949 гг.) палестинского вопроса и проблемы оккупированного Восточного Иерусалима (с 1967 г.). Так, принятая в ноябре 1947 г. Генеральной Ассамблеей ООН резолюция 181/II о создании на территории исторической Палестины двух государств – арабского и еврейского – предусматривала не только выделение Иерусалима в особую отдельную единицу (corpus separatum) под контролем ООН, но и свободный доступ верующим к Святым местам. Этот принцип был нарушен из-за начала арабо-израильской войны 1948-1949 гг. (когда еврейские вооруженные формирования захватили Западный Иерусалим, а Трансиордания аннексировала Восточный), а также в июне 1967 г. после оккупации Израилем Восточного Иерусалима и закрытия доступа арабскому населению Западного берега и сектора Газа к Святым местам.

Игнорирование историко-религиозного аспекта проблемы, несмотря на совместное обращение трех иерусалимских патриархов – Греческого Диодора I (1982-2000), Армянского Т. Манукяна (1990- ) и Латинского патриарха (палестинского происхождения. – М. Я.) М. Саббаха (1987- ), стало одной из причин неудачного завершения встречи в верхах между президентом США Б. Клинтоном, премьер-министром Э. Бараком и главой Палестинской национальной администрации Я. Арафатом в Кэмп-Дэвиде в августе 2000 г. Вот почему при решении окончательного статуса Иерусалима вопрос о его святынях потребует большей готовности переговаривающихся сторон к учету мнений религиозных общин на основе издревле существовавшего порядка вещей, закрепленного османскими властями накануне Восточной войны из-за решительного вмешательства в этот вопрос России.

Наконец, вопрос о Святых местах затрагивает и Россию, чьи имущественные права на государственную и церковную собственность в Иерусалиме после Октябрьской революции были нарушены в период деятельности британских властей в подмандатной Палестине (1920 – 1948 гг.). Затем в 1948 г. проблема перешла «по наследству» к новым властям – Израилю и Трансиордании, установившими свой контроль над западной и восточной частями Иерусалима в ходе первой арабо-израильской войны. В 1967 г. в результате оккупации Восточного Иерусалима имущественная проблема для нашей страны еще больше усугубилась. В результате вопрос возвращения России русской собственности, расположенной в районе Святых мест Иерусалима, сохраняет свою актуальность и во многом зависит от окончательного определения статуса Святого города.

Со второй половины 30-х годов XIX в. вопрос о Святых местах стал одной из постоянных темой в депешах российских посланников в Константинополе на имя вице-канцлера графа Нессельроде, подробно докладывавшего об их содержании императору Николаю I. Петербург стал проявлять заметный интерес к положению Православной церкви на Арабском Востоке, в частности в Антиохийском и Иерусалимском патриархатах в Османской империи. Именно тогда в Азиатском департаменте МИД были заведены особые материалы, многие из которых получили весьма редкий гриф секретности – «дело, подлежащее хранению на вечныя времена». В них сообщалось не только о ситуации в этих патриархатах и взаимоотношениях с Россией, но и об участившихся случаях споров между православным духовенством Греческой и Армянской церквами Иерусалима за право владения различными местами в Иерусалиме и Вифлееме, на что сразу же было обращено пристальное внимание Петербурга и лично императора Николая I. В 1839 г. по высочайшему указу в Сирию и Палестину был направлен консулом К.М.Базили (прослуживший там неполных пятнадцать лет до разрыва дипломатических отношений накануне Крымской войны), хорошо известный в литературных кругах Петербурга своими увлекательными историческими и публицистическими сочинениями [14].

Грек по происхождению, российский консул (с 1843 г. – генеральный консул) стал «своим человеком» при Антиохийском и Иерусалимском патриархатах, установил доверительные и даже дружеские отношения с греческими патриархами Антиохии и Иерусалима Мефодием (1823-1850) и Афанасием V (1827-1845), а также иерархами Армянской церкви в Иерусалиме. Консул детально информировал Петербург через посланника в Константинополе о развитии греко-армянского конфликта в Иерусалиме, одновременно выдвигая конкретные предложения по его урегулированию. Предупреждая об опасности этих распрей, он писал в русскую Миссию в Константинополе: «…если успеют когда-нибудь Армяне в своем домогательстве (на совместное владение Рождественским собором. – М. Я.), то естественным образом рано или поздно те же права будут предоставлены Латинам, и тогда в Вифлеемском Храме повторится печальное зрелище публичных раздоров, волнующих Храм Святогробский, и ради общего мира останется пожелать, чтобы, как в Иерусалиме, ключи были в руках Мусульман, и Мусульмане станут и в Вифлеемском Храме, ныне им недоступном, курить свои трубки. <…> Если ныне допустить права, основанные на положении дел до пожара (Воскресенского собора в 1808 г. – М. Я.), то тяжбам не будет конца, и все будет клониться к пользе не Армян и не Греков – но собственно Латин. <…> Подробности эти и докучливы, и наводят грустное чувство; по несчастию в них-то заключаются распри между двумя нациями, и именно потому, что все эти распри так мелочны и недостойны внимания, не предвидится им конца; людские страсти Духовенства сделали святыню Иерусалимскую источником фанатизма и раздоров между Христианами разных исповеданий» [15].

В целях содействия прекращению споров за обладание христианскими святынями между православными общинами в 1844 г. по инициативе К. М. Базили император Николай I направил в качестве подарков две бриллиантовые панагии: Иерусалимскому армянскому патриарху Захарии Тер-Григорьяну (1841-1846) и наместнику патриарха Иерусалимского и всея Палестины архиепископу Лиддскому Кириллу (будущему патриарху Иерусалимскому Кириллу II (1845-1872). Подарок императора несколько поубавил претензии армян, однако, как и предсказывал К. М. Базили, в спор за святыни Палестины включились католики.

В конце 30-х – начале 40-х гг. XIX столетия западные державы стали проявлять повышенное внимание к Палестине. Они пытались распространить свое влияние путем учреждения там консульств, строительства церквей, школ и больниц. В 1839 г. Англия учредила вице-консульство в Иерусалиме, а в 1841 г. совместно с Пруссией назначила туда первого англиканского епископа-протестанта М.Соломона (еврейского происхождения. – М. Я.), дабы «привести иудеев Святого города ко Христу» [16]. Уже через год в Старом городе (близ Яффских ворот. – М. Я.) была построена первая на Арабском Востоке протестантская церковь. В 1841 г. Франция также учредила свое консульство в Иерусалиме «с исключительной целью защиты латинян» [17]. Несмотря на неоднократные предложения К. М. Базили об учреждении поста русского агента в Иерусалиме для постоянного надзора за существенно возросшим числом паломников, до Крымской войны Россия так и не решилась создать там своего консульского представительства.

В 1843 г. Святейший Синод направил в восьмимесячное паломничество в Палестину архимандрита Порфирия (Успенского). Четыре года спустя с разрешения Порты из России в Иерусалим прибыла первая официальная христианская делегация во главе с архимандритом Порфирием, положившая начало учреждению Русской духовной миссии в Палестине.

В 1847 г. Папа Пий IX (1846–1878) назначил одного из своих епископов Джозефа Валергу (Joseph Valerga) (1847-1882) «Латинским патриархом Иерусалимским», направив его из Ватикана через Константинополь в Иерусалим, куда не ступала нога латинских иерархов после окончания крестовых походов. В инструкциях графа Нессельроде архимандриту Порфирию было рекомендовано внимательным образом наблюдать за действиями католического прелата в Святой земле. С приездом Латинского патриарха в Иерусалим в межрелигиозные распри начало активно вмешиваться католическое духовенство. При этом в своих спорах оно объединялось то с греческим духовенством против армян, то с армянским против греков.