Иерусалимский Патриархат и святыни Палестины в фокусе внешней политики Российской Империи накануне Крымской войны. Часть 3

В Иерусалиме К. М. Базили настойчиво добивался от Афиф-бея исполнения фирмана с хатт-и шарифом, однако комиссар каждый раз давал уклончивые ответы, ссылаясь на ожидаемое прибытие из Константинополя турецкого инженера–архитектора Эсад-эфенди с новыми инструкциями на этот счет. Когда же инженер, посланный Портой со специальным заданием снять план обветшалого купола ротонды Воскресенского храма для последующего его ремонта, прибыл в Иерусалим, выяснилось, что никаких новых указаний для Афиф-бея он не привез, а каждое новое заседание городского совета свидетельствовало о заранее спланированном сговоре турок и французов в пользу все новых уступок католикам. На прямой вопрос К. М. Базили о том, когда же будет оглашен фирман, комиссар в присутствии губернатора Хафиз-паши и патриарха Кирилла заявил, что не имеет о нем никакого представления. Не дали никаких положительных результатов и совместные протесты русской делегации и греческого духовенства.

Все полагали, что оглашение фирмана произойдет на специальном заседании меджлиса в Воскресенском храме, которое проходило следующим образом. Комиссар Афиф-бей в сопровождении местных османских эфенди (чиновников – М. Я.) встретился в Воскресенском соборе напротив Кувуклии под большим куполом ротонды с тремя Патриархами: Греческим, Армянским и Латинским, где присутствовавшим были предложены шербет, сладости и трубки за счет трех патриархатов. Из иностранного дипломатического корпуса присутствовал лишь французский консул Ботта с сотрудниками вверенного ему учреждения, которые уселись по одну сторону с Латинским патриархом Валергой. Два часа длилось угощение присутствующих, сопровождавшееся коллективным курением трубок турецкими чиновниками во главе с Афиф-беем. Затем комиссар, стоя перед Кувуклией, произнес пятиминутную речь, в которой объявил о повелении султана отремонтировать купол за свой счет. При этом было подчеркнуто, что в ходе работы инженера ему будут помогать представители от трех патриархатов: Греческого, Армянского и Латинского, а на подготовленном для Порты плане купола должны будут также поставить свои подписи представители сиро-яковитской и абиссинской религиозных общин города. В донесении на имя А.П.Озерова К. М. Базили (получившего эту информацию из уст патриарха Кирилла и не присутствовавшего со своими коллегами на этом заседании городского совета. – М. Я.) особо заострил внимание на факте осквернения главной христианской святыни султанским эмиссаром при молчаливом участии французского консула и трех патриархов, предложив управляющему русской Миссией выступить перед Портой с требованием запретить мусульманам курение в христианских Святых местах.

По свидетельству К. М. Базили, на другом заседании в «пещере Гробницы Богородицы в Гефсимании все прошло так же, как и в Храме Воскресения Христова, с той лишь разницей, что на нем обошлось уже без курения трубок. Долго подавались кофе и шербет. Когда же Турецкая прислуга занесла в Святую Пещеру трубки, то Паша заметил, что место сие является святым и для Мусульман и не позволил там курить» ^[3].

В точности исполняя инструкции, К. М. Базили, все еще надеявшийся как-то поправить дело, настойчиво пытался убедить комиссара и губернатора в необходимости огласить хатт-и шариф. При этом он делал особый упор на необходимости исполнения султанского указа, поскольку документ напрямую затрагивал отношения между двумя монархами – османским и российским, и касался данного Абдул Меджидом Николаю I обещания сохранить статус-кво. Реакция Петербурга на игнорирование султанскими чиновниками высочайшего фирмана последует неизбежно, поставив под угрозу двусторонние отношения между Россией и Портой. Нельзя было исключать, продолжал русский генеральный консул, что Константинополь, все же «одумавшись», решит списать этот неприятный инцидент на нерадивость своих чиновников, которые в этом случае могли бы быть легко обвинены в саботировании исполнения указа «Его Величества Султана» со всеми вытекающими для них последствиями. Таков был общий смысл слов русского дипломата комиссару Афиф-бею и губернатору Хафиз-паше, изложенных им на русском (через переводчика), а в приватных беседах на турецком языке. Правда, в своем детальном донесении на французском языке К. М. Базили сделал специальную оговорку, что на самом деле его выражения в беседах с османами были значительно жестче. На бумаге же, предназначавшейся для «Высшего Начальства» – канцлера и царя, язык донесения был, разумеется, несколько смягчен. То, что русский генеральный консул счел нужным не сообщать в донесении, он передал князю Гагарину на словах для устной передачи лично А. П. Озерову.

Поняв, что сценарий этих заседаний был подготовлен заранее, еще в Константинополе и что ждать оглашения хатт-и шарифа практически бесполезно, К.М.Базили отправил в Константинополь с князем Гагариным срочное донесение обо всем произошедшем в Иерусалиме, а затем через несколько дней и сам покинул Святой город вместе с Н. С. Марабути, глубоко переживая оскорбление, нанесенное российскому монарху, а также неудачу своей миссии в Иерусалиме.

В ответ на депешу А. П. Озерова с приложенным к ней донесением К. М. Базили граф Нессельроде направил в Константинополь высочайше утвержденную депешу, начинавшуюся так: «Я не нахожу подходящих слов, чтобы описать вам то неприятное удивление (la penible surprise) ИМПЕРАТОРА при чтении Вашей депеши от 4 ноября и то негодование (l’indignation), с которым ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО воспринял из донесений (посланных К. М. Базили – М. Я.) из Иерусалима тамошний образ действий Оттоманского Комиссара» ^[4]. Тем не менее, государственный канцлер одобрил действия К. М. Базили и рекомендовал А. П. Озерову прекратить сношения с Фуад-эфенди как министром, утратившим доверие Петербурга. С этого момента официальные контакты с Портой на высоком уровне по данному делу надлежало осуществлять через великого визиря Мехмета Али-пашу ^[5], поскольку остальные министры Порты к тому времени уже открыто встали на сторону Франции.

После нового демарша российского поверенного в делах перед великим визирем Порта, несмотря на протесты французского посла, все же дала указания Афиф-бею исполнить хатт-и шариф, однако со значительными отступлениями от заведенного порядка. Церемония оглашения высочайшей воли султана предполагала присутствие уполномоченного эмиссара, зачитывавшего высочайший указ на торжественном пленарном заседании городского совета с участием губернатора, судьи, муфтия, представителей городской знати и глав христианских церквей: Православной, Армянской и Католической. Затем фирман вносился в регистры иерусалимского суда и сдавался на хранение в архивы той церкви, которой он был дарован.

На состоявшейся 29 ноября 1852 г. церемонии публичного оглашения хатт-и шарифа все происходило несколько иначе. Накануне заседания меджлиса комиссар Афиф-бей сказался тяжело больным, делегировав право прочтения документа губернатору Хафиз-паше. Губернатор созвал обычное (вместо требовавшегося по протоколу торжественного – М. Я.) заседание, на которое не был приглашен Латинский патриарх Валерга под тем предлогом, что он, мол, не являлся подданным султана. Однако султанский подданный Армянский патриарх тоже не присутствовал на церемонии. Тем не менее, хатт-и шариф с фирманом был оглашен губернатором-визирем Хафиз-пашой, зарегистрирован в суде, а затем вручен патриарху Кириллу на хранение в патриарших архивах. Посланный российским генеральным консулом в Иерусалим со специальными инструкциями для наблюдения за церемонией оглашения фирмана яффский вице-консул Н. С. Марабути, несмотря на решительные протесты перед губернатором и «прикованным к постели» Афиф-беем, так и не смог добиться соблюдения требуемого по протоколу церемониала ^[6].

Оказавшись перед трудной дилеммой, султан размышлял над тем, чью сторону занять, и какое из «двух зол» для него является меньшим – Россия или Франция. Его визири, уставшие от двухлетней неурегулированности спора вокруг Святых мест и колеблющейся позиции своего монарха, стали настойчивее советовать ему сделать выбор в пользу Парижа. В сложившейся ситуации многое зависело теперь от позиции Великобритании, которая демонстративно подчеркивала свой нейтралитет в этом вопросе, одновременно усиливая свое влияние на Сераль. С конца 1852 г. Порта (по примеру Парижа и Петербурга, плотно работавшими с послами Лондона) стала активно привлекать английских дипломатов к двусторонним доверительным беседам по этому вопросу. Так, в ходе серии встреч с британским поверенным в делах полковником Роузом Фуад-эфенди настойчиво пытался добиться от собеседника высказать соответствующую позицию британского кабинета. Визирь заметил англичанину, что затянувшаяся кризисная ситуация стала результатом «противоречивых обещаний предыдущего кабинета» по Иерусалимскому вопросу, что «притязания Франции на обладание ключом от больших дверей Вифлеемской церкви справедливы, и что она могла бы претендовать на гораздо большее, чем две святыни, отданные ей в соответствии с нотой от 9 февраля 1852 г.» ^[7]. В аналогичном ключе высказался в беседах с полковником пользовавшийся доверием Петербурга великий визирь Али-паша.

В ноябре 1852 г. еще накануне прочтения фирмана в Иерусалиме Фуад-эфенди заметил полковнику Роузу, что «дело о Святых местах приняло весьма серьезный оборот» ^[8]. Точно такую же оценку сложившейся ситуации дал А. П. Озеров генеральному консулу в Бейруте К. М. Базили: «Вопрос о Святых местах вступил в весьма серьезную фазу, последствия которой невозможно предугадать» ^[9].

Информация в Европу из Иерусалима и Константинополя доходила нередко искаженной да еще с большим (12 – 14-ти дневным) опозданием. Вот что написал в своем донесении (которое, кстати, шло почти три недели) британский консул в Иерусалиме Джеймс Финн графу Малмсбери: «…публичное оглашение фирмана состоялось 29 ноября на пленарном заседании Дивана, в присутствии трех Патриархов и Французского Консула» ^[10]. Такую (не совсем точную) информацию получили в Форин-офисе (британском МИД – М. Я.).

В Бейруте же и в Константинополе французы упорно распространяли слух о том, что фирман вообще не был исполнен. Католическое духовенство выражало французским дипломатам неудовольствие по поводу того, что хатт-и шариф все-таки был оглашен и зарегистрирован. И хотя посол Франции в Константинополе Лавалетт пытался убедить своего британского коллегу в том, что удовлетворен тем, как османские власти исполнили султанский указ, чувствовалось, что на самом деле французы были задеты этим фактом ^[11]. Об этом, в частности, сообщил Фуад-эфенди в беседе с первым драгоманом (переводчиком – М. Я.) российской Миссии Аргиропуло, сославшись на получение от Лавалетта депеши французского кабинета, в которой выражалось недовольство Парижа по поводу оглашения фирмана в Иерусалиме ^[12].

Когда же достоверные вести об исполнении фирмана дошли из Иерусалима до Константинополя, то в конце ноября – начале декабря 1852 г. французские агенты в Сирии стали энергично распространять информацию (которая вскоре подтвердилась) о надвигающейся французской эскадре обновленного парового флота к берегам Леванта. При этом особо подчеркивалось, что причиной визита французских кораблей являлась неурегулированность вопроса о Святых местах. Посол Лавалетт по-прежнему угрожал военным флотом, если спор решится не в пользу католиков ^[13].

Османские визири пребывали в тревожном ожидании, а при первых сообщениях о приближении французского флота в Средиземном море в Константинополе сразу заговорили о возможности удовлетворения притязаний французов. Для определения своей тактической и стратегической линии Порта провела серию заседаний кабинета министров, в ходе которых глава внешнеполитического ведомства Фуад-эфенди ратовал за альянс с Францией в интересах решения многочисленных внутриполитических проблем страны в Дунайских княжествах, в Черногории и Леванте. Призывая своих коллег к новым уступкам в пользу французского императора Наполеона III, реис-эфенди пытался доказать, что только таким образом можно будет избежать угрозы вторжения Франции в охваченную смутами Сирию. Создание подобного альянса, по мнению Константинополя, нанесло бы значительный урон отношениям между греками и Россией, а также раз и навсегда подорвало бы влияние «Великой Северной Империи» ^[14] на десятимиллионное местное православное население османских провинций ^[15]. Даже великий визирь использовал события в Черногории и слухи о причастности Петербурга к антитурецкому восстанию черногорцев, чтобы побудить султана Абдул Меджида сделать окончательный выбор в пользу Франции против России.

На этом политическом фоне султану был представлен отчет о заседаниях его кабинета министров, которые прошли в откровенно антироссийском духе. Поддавшись нажиму руководителей «антирусской лиги» (как назвал ее А. П. Озеров) в правительстве (многие из членов которого получили высшее образование во Франции и Великобритании), султан Меджид решился подписать положенные ему на стол визириальные письма (письменные решения Порты, утверждаемые султаном. – М. Я.), с новыми уступками французам.

В начале декабря 1852 г. Порта объявила о высочайшем повелении султана – ираде – согласно которому ключ от больших дверей Вифлеемского храма должен был быть изъят у греков и передан католикам, а «его подарок», новая Серебряная звезда, «восстановлена на прежнем месте». Для исполнения ираде и в помощь все еще находившемуся в Иерусалиме Афиф-бею (которого Лавалетт с подачи консула Ботты к тому времени уже успел обвинить в «прогреческих настроениях» и потребовал его отзыва из Иерусалима ^[16]) был назначен еще один комиссар, никому не известный чиновник – Асфир-эфенди. Снабженный визириальные письмами, надлежащими к ним инструкциями и коробкой со звездой 7/19 декабря 1852 г. он прибыл в Иерусалим.

Высочайшее повеление было поддержано всей мощью идеологической машины Порты. Еще накануне издания ираде в османских газетах появилось множество материалов антирусской направленности. Россию обвиняли в противодействии укреплению добрососедских отношений с вновь провозглашенной Французской империей, во вмешательстве во внутренние межконфессиональные дела Османской империи, а также в провоцировании и поддержке антитурецкого восстания в Черногории. В один голос с турецкой прессой заговорили французские, а затем и другие западноевропейские газеты, при этом закрывавшие глаза на жестокое подавление антиосманских восстаний и выступлений христиан в провинциях Османской империи.

По совету поверенного в делах А. П. Озерова Вселенскому патриарху Герману и генерального консула К. М. Базили Иерусалимскому патриарху Кириллу уже на следующий день после прибытия Асфир-эфенди дом Афиф-бея посетила представительная делегация греческого духовенства во главе с патриархом Кириллом. Греки выразили двум комиссарам решительный протест по поводу решения Порты, идущего вразрез со смыслом хатт-и шарифа. К. М. Базили, со своей стороны, также направил от своего имени официальный протест губернатору Иерусалима Хафиз-паше и мулле города ^[17].

По сообщению К. М. Базили, несмотря на решительные возражения православной общины губернатор Хафиз-паша созвал у себя заседание меджлиса для публичного оглашения визириальных писем с ираде Абдул Меджида. По высочайшему повелению, Латинскому патриарху передавались три ключа от Вифлеемского храма; греки и армяне получили разрешение совершать богослужение поочередно в погребальной пещере Пресвятой Богородицы (Гробнице Богоматери) в Гефсимании в один и тот же день, в то время как католики получали право совершать свою мессу на следующий день без присутствия других конфессий. Кроме того, было сообщено о предстоящей церемонии возложения «султанского подарка» своим райа – Серебряной звезды ^[18]. На церемонии оглашения, помимо католиков, присутствовали также представители православного и армянского духовенства, которые не скрывали своего возмущения по поводу данного решения. В знак протеста Греческий патриарх бойкотировал это мероприятие.

По завершении заседания Совета губернатор, мулла, два комиссара, местные чиновники – эфенди – и члены меджлиса, не сказав ничего патриарху Кириллу, тотчас же отправились в Вифлеем. Из прилегающего к Рождественскому собору латинского монастыря через внутреннюю дверь турки в сопровождении лишь французского консула проникли в пещеру придела Воплощения (или Вертепа) под православным алтарем собора. Попав в грот, уполномоченный из Константинополя достал из коробки (опечатанной печатью турецкого МИД) звезду и возложил ее на место похищенной. К большому удивлению турецких чиновников, на дубликате, имевшем ту же самую форму и размер, была выгравирована лишь надпись на латинском языке “Hic De Virgine Maria Jesus Christus Natus est” (лат. – «Здесь находится место Рождества Иисуса Христа от Девы Марии») и непонятно откуда взявшийся год «1717». Все эфенди расхохотались от подобной неожиданности. Хафиз-паше даже не надо было изображать на лице досаду. Все, что смог произнести губернатор, была лишь наивная, но справедливая фраза: «Нам должно быть стыдно» ^[19].

Затем, поднявшись из пещеры к греческому алтарю, паша приказал привести к нему тамошнего греческого епископа, чтобы забрать у него ключи. Но напрасно его кавасы (стража – М. Я.) барабанили из храма в дверь примыкавшего к нему греческого монастыря: грек был известен своим упрямым характером и не вышел на стук. Тогда было решено с помощью воска снять слепки с замков как с двух внутренних дверей (северных и южных) пещеры Рождества, которые обычно были всегда открыты, так и с внешних больших дверей собора, открывавшихся только по случаю больших торжеств в храме. На другой день дубликаты ключей были изготовлены и вручены Латинскому патриарху Валерге, вознамерившемуся по этому случаю с подобающей помпой войти со своими священниками в Вифлеемский собор через большие ворота. Возмущенный патриарх Кирилл вручил через доверенное лицо (одного из влиятельных членов меджлиса) официальную ноту протеста Хафиз-паше и Афиф-бею, указав на недопустимость изменения смысла исполняемых визириальных писем. Патриарх также продолжал устные протесты, заявляя, что не допустит совместного с католиками владения Вифлеемским храмом. Кроме того, он потребовал соблюдения принципа, согласно которому церковную службу в Воскресенском соборе, в Вертепе Рождества, а также в Гефсиманской пещере Гробницы Богородицы продолжали совершать сначала православные, а затем уже армяне, католики и другие конфессии.

Тем временем, комиссар Афиф-бей провел также заседание меджлиса у часовни Вознесения ^[20] на Елеонской горе, где публично объявил, что греки могут совершать свое богослужение «под куполом Вознесения после латинян, а армяне могут входить внутрь только после греков, но без права совершения внутри литургий» ^[21].

После этой последней процедуры, предписанной ему визириальными письмами Порты, комиссар счел свою четырехмесячную миссию в Иерусалиме полностью выполненной, но это заключение – илам – должно было быть вынесено мехкеме, а затем выдано комиссару для отчета перед Портой. Было известно, что часть мусульманского духовенства Иерусалима выражало недовольство надменным поведением католиков и французских консулов, открыто заявлявших о своих претензиях на все Святые места Палестины. Чтобы «подстраховать» получение нужного илама Афиф-бей собрал у себя дома местных эфенди, чья продажность, по словам К. М. Базили, «могла сравниться лишь со страхом перед именем турецким» ^[22]. На этой закрытой встрече он заявил иерусалимскому чиновничеству, что «Греческий Патриарх был полностью удовлетворен всем, что было исполнено в Иерусалиме» ^[23]. Именно такая формулировка и появилась в выданном городским судом иламе. С другой стороны, комиссар имел весьма неприятный разговор с губернатором, сделав ему выговор за то, что тот принял и дал ход письменному протесту патриарха Кирилла ^[24].

Вместе с тем, перед поспешным убытием из Иерусалима Афиф-бей попросил Хафиз-пашу принять надлежащие меры по недопущению католических нововведений в Вифлеемском храме. Когда же на католическое Рождество 25 декабря 1852 г. патриарх Валерга, несмотря на недовольство французского консула, попытался было осуществить свой торжественный вход в базилику Рождества через главные ворота с молитвами на латыни, песнопениями и развешиванием католического убранства на внутренней колоннаде собора, на его пути встали специально прибывшие туда губернатор Иерусалима и начальник городской полиции ^[25]. Недовольная католическая процессия была вынуждена молча проследовать через боковую дверь православного храма в свой католический монастырь (Приложение, документ № 1. – М. Я.).

Патриарх Кирилл пригрозил, что не оставит так это вопиющее нарушение высочайшего повеления султана, а затем отплыл из Яффы в Константинополь протестовать перед Портой ^[26]. Несмотря на опасность быть скомпрометированным османскими властями ^[27], по пути в столицу в Бейруте Предстоятель Иерусалимской церкви (которого К. М. Базили в донесении А. П. Озерову даже назвал «своим духовником») решил сделать краткую остановку в доме российского генерального консула. Делясь неутешительными вестями из Иерусалима, патриарх также подтвердил подозрения К. М. Базили относительно двойной игры в Святоместном деле армянского духовенства, «с удовольствием взиравшего на попрание прав Греков» ^[28].

Порта всячески старалась представить дело о Святых местах успешно разрешенным. Правда, реакция Парижа и Петербурга изменилась с точностью до наоборот. Ватикан преподносил это как победу Католицизма над Православием, а Париж как победу своего «христианнейшего» императора Наполеона III над российским императором. Николай I расценил уступки Константинополя как «противные смыслу» хатт-и шарифа и данного ему лично султаном торжественного обещания, а значит – оскорбительными для Православной Церкви и для России. Аналогичное мнение разделяли предстоятели Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского патриархатов. Только что избранный Константинопольский патриарх Герман обратился к Святейшему Правительствующему Синоду с настоятельной просьбой о помощи российского императора Николая I своим единоверцам ^[29] (Приложение, документ № 2. – М. Я.).

^[1] Население Иерусалима:

Таблица 1. Записка об Иерусалиме (на фр. яз.), АВП РИ, ф. СПб Главный Архив П.О., оп. 233, д. 8, л. 5

Таблица 2 . (Jomini A.) Etude diplomatique... Р. 127.

Таблица 3. Armstrong K. A History of Jerusalem… Р. 352.

^[2] Марабути Николай Степанович, бывший греческий вице-консул. С 1839 г. – на русской службе. По рекомендации посланника в Константинополе тайного советника А. П. Бутенева был назначен российским агентом, а затем вице-консулом в Яффе; в 1844 г. принят в российское подданство. Кавалер ордена Св. Анны 3 степени, награжден медалью в память войны 1853–1856 гг.

^[3] Копия с донесения К. М. Базили А. П. Озерову из Иерусалима от 7/19 октября 1852 г. за № 93 (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161/I Канцелярия МИД, ГА V-А2, оп. 181, 1852, д. 522, л. 477-498 об.

^[4] Копия с депеши графа Нессельроде А. П. Озерову из С.-П. в Константинополь от 22 ноября 1852 г. за № 36. «На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою написано: “Быть по сему”», (на фр. яз.). АВП РИ, ф. СПб Га I-1, оп. 781, 1852, д. 462, л. 135-138.

^[5] Там же.

^[6] Копия с донесения К. М. Базили А. П. Озерову от 25 ноября/7 декабря 1852 г. (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161 (1), ГА V–А2, оп. 181, 1852, д. 522, л. 715-721 об.

^[7] (№ 55) Полковник Роуз графу Малмсбери из Пера, 5 декабря 1852 г. (зарег. 19 дек.) Correspondence... P. 51.

^[8] (№ 51) Выписка из депеши полковника Роуза графу Малмсбери из Тарабиа, 20 ноября 1852 г. (зарег. 11 дек.) Correspondence... Р. 44.

^[9] «La question de S-ts Lieux vient d’entrer dans une phase bien grave et dont il m’est impossible de calculer les concequences» АВП РИ, ф. 161 (1), СПб ГА V – А2, оп. 181, 1852, д. 522, л. 651.

^[10] (№ 58) Консул Финн графу Малмсбери из Иерусалима, 9 декабря 1852. (зарег. 29 дек.) Correspondence... P. 52.

^[11] (№ 55) Полковник Роуз графу Малмсбери из Пера, 5 декабря 1852 г. (зарег. 19 дек.) Correspondence… P. 51.

^[12] Депеша А.П.Озерова графу Нессельроде из Пера в Петербург (№ 178), 24декабря 1852 г./5 января 1853 г. (зарег. 9 января 1853 г.) (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА V- А2, оп. 181, 1852, д. 522, л. 743-745 об.

^[13] (№ 51) Выписка из депеши полковника Роуза графу Малмсбери из Тарабиа, 20 ноября 1852 г. (зарег. 11 дек.) Correspondence... Р. 44.

^[14] Весьма секретная депеша А. П. Озерова графу Нессельроде из Пера в Петербург, 4/16 декабря 1852 г. (зарег. 5 января 1853 г.) (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА V- А2, оп. 181, 1852, д. 522, л. 695 об.

^[15] [Jomini A.] Etude diplomatique… Р. 148.

^[16] Копия с доверительного отношения А. П. Озерова К. М. Базили из Пера, 29 ноября/11 декабря 1852 г. (Прил. к № 168) (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА V- А2, оп. 181, 1852, д. 522, л. 651 об.

^[17] Копия с донесения К. М. Базили А. П. Озерову из Бейрута, 29 декабря/5 января 1853 г. (Прил. к № 121) (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА V- А2, оп. 181, 1852, д. 100, л. 3-8 об.

^[18] Звезда была привезена Асфир-эфенди на корабле из Константинополя в Яффу.

^[19] «C’est honteux cependant pour nous (рукою К. М. Базили рядом с текстом на французском написано им по-турецки « resil. », что в переводе означает «стыдно»)». Донесение К. М. Базили А.П.Озерову (на фр. яз.) из Бейрута, 24 декабря 1852 г./5 января 1853 г. АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА V – А2, оп. 181, 1852, д. 100, л. 7.

^[20] Часовня Вознесения, где находится Святой Камень, на котором отпечаталась стопа возносящегося Спасителя. Одновременно является мечетью для мусульман.

^[21] Согласно оглашенному Афиф-беем статус-кво часовни Вознесения, католики, получившие видимое преимущество перед прочими вероисповеданиями, служат там один раз в год, в свой день Вознесения. Только они имеют право служить в этот день одну или несколько литургий внутри мечети, украсив ее внутри тканями и принеся свой алтарь. Прочие служат ее вне мечети в своих шатрах. В случае совпадения их дня Вознесения с таким же праздником у православных, армян, коптов и сириян они совершают несколько литургий подряд прежде прочих. Православные служат здесь дважды в год. Один раз – вместе с остальными в день Вознесения, а другой раз служат одни, в Субботу Св. Лазаря. Армяне совершают здесь церковную службу также 2 раза в году: вместе с прочими в день Вознесения, и одни – в Воскресенье 3-й недели (крестопоклонной) Великого Поста. Копты и сирияне совершают богослужение только раз в году, в день Вознесения (Из донесения генконсула в Иерусалиме А. Г.Я ковлева послу в Константинополе И. А. Зиновьеву. Иерусалим, 22 июня 1901 г. Россия в Святой Земле. Т. I. С. 112-113.

^[22] Копия с донесения К. М. Базили А. П. Озерову за № 121 из Бейрута, 24 декабря 1852 г./5 января 1853 г. (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА V- А2, оп. 181, 1852, д. 100, л. 7.

^[23] Там же.

^[24] Там же.

^[25] Вифлеем расположен в 9-10 км от Иерусалима и до оккупации Восточного Иерусалима в 1967 г. входил в его административно-территориальный округ.

^[26] Копия с донесения К. М. Базили А. П. Озерову за № 121… л. 3-8 об.

^[27] В Константинополе патриарху Кириллу был сделан «выговор» от Порты за попытки оспорить и опротестовать решения Порты, да еще в присутствии консула иностранной державы. Более дипломатичные, но аналогичные по содержанию намеки делались в османской столице и А. П. Озерову по поводу «советов» К. М. Базили патриарху Кириллу в Иерусалиме.

^[28] Копия с письма К. М. Базили А. П. Озерову из Бейрута, 25 декабря1852 г./6 января 1853 г. (Прил. к № 1) (на фр. яз.) АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА V- А2, оп. 181, 1852, д. 100, л. 15-17 об.

^[29] Послание Вселенского Патриарха Германа к Святейшему Правительствующему Синоду от 29 ноября 1852 г. (в «точном» переводе с греч. на рус. яз.) АВП РИ, Ф.161(1), СПб ГА V-А2, оп. 181, 1852, д. 522, л. 686-690.