Энгельс – Геннадий – Евгений

Часто у священника спрашивают: «Что такое страх Божий?» Ответов существует множество великое и разнообразное. Кто только об этом не рассуждал, но почему-то самый простой пример не приводится. Его ведь увидеть воочию можно, этот «страх Божий». Он на лицах тех отчетливо проявляется, кто в первый раз, может быть, лишь ради любопытства в храм заглянул. Каким бы образованным, разносторонним и современным человеком ты не был, как бы умно о вере и религии не рассуждал, какими бы эпитетами православных не определял, но почему-то, входя в храм, будь то большой собор или маленькая деревенская церквушка, сразу заметен становишься. И не потому, что необычно все и незнакомо, а оттого, что страшновато…

Вот и эта женщина – впервые пришла. Неловко в руке три свечи держит, куда их поставить не знает, платье свое и платочек раз за разом поправляет, а в глазах страх да беспокойство, как бы чего «не такого» не сделать.

Пока на клиросе хор в составе двух человек тропари поет, да Апостол читается, перебираю записки с именами и сразу нахожу ту, которую эта женщина написала. Да и как не найти, если под словами «за здравие» все имена с отчествами написаны. Подобное только у новичков может быть, когда они стесняются за консультацией к нашим всезнающим старушкам обратиться. Иногда для верности, наверное, чтобы Бог не ошибся, еще и фамилию добавляют, но это редко случается.

Смотрю в записку и тут же спотыкаюсь на имени: после Владимира Константиновича идет Энгельс Константинович

Перечитываю еще раз. Нет, не ошибся. Именно «Энгельс» и никак иначе.

На ектеньи (так прошения, священником возглашаемые называются), естественно, Энгельса пропускаю, хотя уже знаю, вернее, понимаю, что своим игнорированием в смущение эту женщину введу. Ведь стоит, крестом себя осенять пытается и, наверняка, очень внимательно слушает, когда я имена перечисляю.

После молебна сразу к ней подошел, вернее, уже остановил, когда она уходить собралась.

Лишь вблизи увидел, что годков ей намного больше, чем изначально показалось. Подумалось, что старушка эта, по всей видимости, из рода учительского, медицинского или юридического. Они обычно к себе строго относятся, что непосредственно и на внешнем виде сказывается. Не ошибся, когда познакомились. Всю жизнь наша новая неискушенная молитвенница иностранные языки по школам, техникумам и училищам преподавала.

Разговорились. Она тоже Константиновной оказалась и объяснила, что за братьев своих старших помолиться пришла. Болеют они в последнее время. Все – вдовцы, и она – вдова. Подружек одногодок осталось мало, дети разъехались, и поплакаться некому, вот и решила к Богу сходить. Прийти-то пришла, да толком и не знает, как к Нему обращаться и что делать для Него надобно…

Провожу я краткий православный ликбез Константиновне, а сам все думаю, когда же она меня спросит, чего это я Энгельса о здравии не помянул. Вижу, что вопрос этот она задать хочет, но стесняется. Пришлось самому:

— Скажите, а что это за имя такое «Энгельс»?
— Так родители младшего брата назвали.
— Что такие рьяные марксисты-ленинцы были? – поинтересовался я.
Да нет, батюшка, – смутилась Константиновна, – иная причина приключилась. Бытовая. Как то и рассказывать неудобно. Приспособленцами назовете.

Я все же настоял, тем более что мне еще выяснить надобно было: крещенный данный «Энгельс» или нет.

Поведала мне старушка следующее

В конце 30-х годов, как раз перед войной ее младший брат родился. Семья большая была, учительская. В то время к учителям, особенно к тем, кто иностранные языки знал и в больших городах жил и работал, у власти предубежденное отношение было. Сказалась всеобщая шпиономания и поиски врагов народа. Знали носители «разумного, доброго, вечного», что многих их коллег нашла знаменитая 58-ая «контрреволюционная» статья, по которой миллионы в лагеря сибирские ушли, да там и пропали. Страх за собственную жизнь, за судьбу детей, всех сковывал, заставлял лицемерить, придумывать «средства» защиты от доносов и клеветы.

Когда младший в семье родился, а отец прослышал, что его персоной в органах заинтересовались и характеристику в школе затребовали, решил он патриотизм проявить и свою «любовь» и лояльность к власти показать. На очередном учительском собрании в городском отделе образования громогласно объявил, что назовет своего новорожденного сына именем Энгельс – в честь великого классика марксизма-ленинизма, чтобы оно всегда напоминало ребенку о партии Ленина-Сталина.

Мальчишка же со звучным именем Энгельс благополучно годы военные пережил и до старости дожил.

— Крещеный он? – спросил я у старушки после ее рассказа.

— Да кто же его крестил? – ответила она вопросом на вопрос, и добавила: — Тогда и церквей то рядом уже не было, да и не принято было в учительских семьях крестить.

Объяснил я Константиновне, что нельзя в храме Божьем на богослужении имя ее некрещенного брата зачитывать, хоть и не по своей воле он его получил.

— Вы спросите у брата, – сказал я в завершении нашего разговора, – может быть, желает он святое Крещение принять? Тогда и молиться о нем мы вместе сможем.

По горестному и скептическому выражению ее лица стало мне ясно, что вряд ли Энгельс наш к купели придет, слишком далеко его жизнь от Бога проходила.

Ошиблась старушка, и я, вместе с ней, ошибся.

Через пару дней раздался звонок, и плачущая Константиновна сообщила мне, что брат умирать собрался, совсем плох стал.

— Он просит, чтобы священник пришел и окрестил его, вы не сможете приехать?

Собрал я все необходимое и поехал в старый двухэтажный дом в бывшем городском центре. Этот дом в городе «учительским» до дня нынешнего зовут, в нем еще в сталинские времена квартиры учителям распределяли.

Старенький, худой и болезненный Энгельс встретил меня, сидя в большом, старомодном кресле у такого же старинного круглого стола, покрытого скатертью. Перед ним, на красной салфетке, лежало Евангелие. Я это сразу понял, так как два столбца увидел на пожелтевших листах книги. С левой стороны на русском с ятями и ерами, с правой – на церковнославянском. Так только Евангелия во времена оные издавали.

Долгий у нас разговор с Энгельсом был

Разделил он свою жизнь на этапы и о каждом подробно поведал. Видно, что готовился. Когда же я его спросил, почему он только сейчас принять крещение решил, то он, не задумываясь, ответил:

— Вы знаете, я ведь физику преподавал, сплошная материя и силы. Бог кажется и не причем. Да вот нестыковки две определились: первая та, что физики великие, чьи законы я детям рассказывал, почем-то в Творца верили, а вторая, вообще странная на вид – я за всю жизнь так и не сумел научно обосновать, почему вот эта вишня под окном, когда расцветет, меня радует, а когда солнце заходит, мне грустно. Оказывается, нельзя все законами обосновать…

— А вот, – добавил Энгельс, указывая на Евангелие – книжку эту у сестры взял, читать ее начал и понимание пришло. Само пришло. Без формул, расчетов и выводов. Да и до тех слов дочитал, где говорится, что жизнь вечная лишь для тех, кто крещен будет.

Вот такая у меня с Энгельсом огласительная беседа получилась.

— Энгельс Константинович, а имя то какое возьмете? Нет у нас в святцах Энгельсов…

— Меня, батюшка, во дворе для краткости и русскости все Генкой звали, а жена-покойница, когда еще встречались до свадьбы, Женечкой величала. Уж не знаю, отчего ей так нравилось. Может быть, и окрестите меня Евгением?

Так и порешили. Стал наш Энгельс рабом Божьим Евгением.

Нет уже Евгения Константиновича в мире этом, но как-то спокойна душа о его будущности в вечности, а в синодике поминальном так и записано: Евгений – Геннадий – Энгельс.