Русский навигатор. Часть 10

Части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9

Св. прав. Феодор Ушаков. Автор: Евгений Карасев / iconsv.ru

О русских моряках в Италии слагали легенды. Стремительным марш-броском капитан-лейтенант Белли провел отряд вдоль подножья сапогообразного полуострова, давая бой в разы превосходящему противнику, и 29 мая 1800 года взял Неаполь. Павел I пожаловал капитану фрегата «Счастливый» очень высокую награду, никогда ранее не присуждаемую лейтенантам, – орден Анны 1-й степени. «Белли думал меня удивить; так и я удивлю его», – объяснял свое решение император. Неаполитанский министр Мишеру, сопровождавший русских морпехов, писал Ушакову: «В промежуток 20 дней небольшой отряд возвратил моему королевству две трети королевства. Это еще не все: войска заставили население обожать их… Вы могли бы их видеть осыпанными ласками и благословениями посреди тысяч жителей, которые называли их своими благодетелями и братьями… Конечно, не было другого примера подобного события: одни лишь русские войска могли совершить такое чудо. Какая храбрость! Какая дисциплина! Какие кроткие, любезные нравы! Здесь боготворят их, и память о русских останется в нашем отечестве на вечные времена». В подтверждение своих слов Мишеру приводит эпизод похода: «Колонна из тысячи патриотов (то есть французов и неаполитанских республиканцев) приближалась к Портичи от Торе-дель-Аннунциата; против них было выставлено лишь 120 русских солдат, и русские бросились в штыки на превосходящего их в десять раз неприятеля. 300 французов были перебиты, 60 взято в плен, остальные разбежались и были истреблены окрестными крестьянами. Русские забрали при этом пять пушек и два знамени. Я не могу не заметить, до какой степени это дело покрыло ваших русских славой. С этого момента весь народ (то есть неаполитанский) возложил все свои надежды и упования на присутствие таких храбрых людей».

30 сентября Андреевский флаг развевался над «вечным городом»: русские войска вступили в Рим. «Восторг, с каким нас встретили жители, делает величайшую честь и славу россиянам, – доносит Ушакову лейтенант Балабин. – От самых ворот святого Иоанна до солдатских квартир обе стороны улиц были усеяны обывателями обоего пола. Даже с трудом могли проходить наши войска. “Виват, Павло примо! Виват, московито!” – было провозглашено всюду с рукоплесканиями. “Вот, – говорили жители, – вот те, кои бьют французов и коих они боятся! Вот наши избавители! Недаром французы спешили отсюда удалиться!” Вообразите себе, Ваше превосходительство, какое мнение имеет о нас большая и самая важная часть римлян и сколько радости произвела в них столь малая наша команда! Я приметил, что на лицах было написано искреннее удовольствие».

Проблемы пришли, как всегда, с нежданной стороны. Еще в начале сентября турецкий флот экстренно снялся с якоря и на полных парусах ушел в Константинополь. Причина – матросский бунт: недовольная жалованием и скудным рационом, лишенная возможности восполнить недостатки военным грабежом команда взялась за ятаганы. Командующий эскадрой вице-адмирал Кадыр-бей поспешил в родные края.

Св. прав. Феодор Ушаков

В ход пошли «интриги, происки и неблагоприятные поступки». «Под его вежливой наружностью скрывается медведь…» – отзывается об Ушакове в личной переписке Горацио Нельсон. Морально тяжко было британскому адмиралу играть в одной команде с Ушаковым. И потому, что, на порядок слабее Корфу, крепость острова Мальты вот уже больше года безуспешно осаждал английский флот. И потому, что милосердие Федора Федоровича к сложившему оружие неприятелю раздражало Горацио, распорядившегося казнить тысячи плененных якобинцев в Неаполе. И, наконец, потому, что победа в грандиозном сражении при Абукире (1798), прославившая имя Нельсона, стала возможной благодаря дерзкому маневру, интригующе похожему на маневр ушаковской эскадры в битве при Калиакрии семью годами ранее. «Я ненавижу русских!..» – откровенничал флотоводец «Владычицы морей» в одном из писем.

Словесной неприязнью дело не ограничивалось. Не желая, чтобы русские овладели Римом, Нельсон инициировал тайные переговоры с французским гарнизоном. Присутствующие на встрече английский капитан линейного корабля Траубридж и австрийский генерал Фрелих сделали командующему французским гарнизоном генералу Гарнье предложение: пусть гарнизон покинет город с оружием в руках, а они обязуются доставить французов туда, куда они пожелают. Это давало французам полную возможность отправиться в Северную Италию воевать против суворовской армии. Гарнье, зная, что русский отряд на подходе к стенам Рима и что, судя по опыту своих коллег, встреча не сулит успеха, принял, естественно, предложенные условия «капитуляции».

«Ответствую: по всем общественным законам, никто не имеет права брать на себя освобождать общих неприятелей из мест блокированных, не производя противу их никаких военных действий и не взяв их пленными… – возмущался Ушаков в посланиях союзным военачальникам, – не должно приступить к капитуляции и освобождать французов из Рима, тем паче со всяким оружием и со всеми награбленными ими вещами и богатствами». Но слова русского адмирала игнорировались. Замалчивание успехов русского оружия, присвоение его славы, отстранение от переговоров русских командиров, перебои со снабжением… – все только начиналось. Поистине, «у России есть только два союзника – ее армия и флот!»

Имперского терпения хватит на несколько месяцев – весной 1800 года Павел I выходит из второй коалиции. Еще раньше Ушаков получает предписание покинуть Италию. В Севастополь Федор Федорович возвращался в чине полного адмирала, кавалером ордена святого Иоанна Иерусалимского и с алмазными знаками отличия, украсившими орден святого Александра Невского.

Невеселый период

Император Александр I. Портрет Царя Освободителя (автор: Джордж Дэйв)

Англоман и ловкий царедворец, Александр Воронцов возглавил так называемый «Комитет образования флота». Отношение графа к военному флоту было предельно ясным: «По многим причинам, физическим и локальным, быть нельзя в числе первенствующих морских держав, да в том ни надобности, ни пользы не предвидится. Прямое могущество и сила наша должны быть в сухопутных войсках…» Прекратились дальние плавания, замерла постройка новых кораблей. Лишь солдатская строевая муштра да излишняя заорганизованность и «канцелярщина» набирали обороты.

Знаменитый русский мореплаватель и ученый, исследователь Камчатки и Курил, тихоокеанского побережья России и Русской Америки вице-адмирал В.М. Головин так выразился о тогдашнем морском министре Павле Чичагове: «Человек в лучших летах мужества, балованное дитя счастья, все знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и никогда ни у кого не был под началом. Во всех делах верил самому себе более всех, для острого слова не щадил ни Бога, ни царя, ни ближнего. Самого себя считал способным ко всему, а других ни к чему. Вот истинный характер того министра, который, соря деньгами, воображал, что делает морские силы наши непобедимыми. Подражая слепо англичанам и вводя нелепые новизны, мечтал, что кладет основной камень величию русского флота. Наконец, испортив все, что осталось еще доброго в нем (во флоте), и наскучив наглостью и расточением казны верховной власти, удалился, поселив презрение к флоту в оной и чувство глубокого огорчения в моряках».

В отличие от Головина, английские дипломаты не упускали случая превозносить «мудрость» и «прогрессивность» Чичагова: принцип «хвали недруга слабого и придурковатого – выиграешь» никто не отменял.

В этот невеселый для русских моряков период отечественной истории Ушакова переводят в столицу с назначением главным командиром Балтийского гребного флота и начальником Петербургских флотских команд. Попутно он председательствует в квалификационной комиссии «по производству в классные чины шкиперов, подшкиперов, унтер-офицеров и клерков Балтийских и Черноморских портов» при своей же альма-матер – Морском кадетском корпусе.

Прославленный боевой флотоводец, основоположник маневренной тактики парусного флота командует отживающими свой век морскими силами на гребной тяге! Многие историки пишут об опале.

Конечно, наблюдая упадок флота, Ушаков не мог остаться в стороне. А если вспомнить прямолинейность его характера и привычку называть вещи своими именами, то уже не удивляешься тому, что недоброжелателей у Федора Федоровича в чиновных кругах было немало. Но на причины такого «не соответствующего заслугам» назначения можно посмотреть и иначе.

«Ноне же при старости лет моих отягощен душевной и телесной болезнью, – пишет Ушаков в прошении об отставке уже в 1806 году, – и опасаюсь слабости моего здоровья быть в тягость службе и посему всеподданнейше прошу, дабы высочайшим Вашего императорского величества указом повелено было за болезнью от службы меня уволить».

Морской бой в Керченском проливе

«Балтийского флота адмирал Ушаков по прошению за болезнью увольняется от службы с ношением мундира и с полным жалованием», – Александр I подписал указ 19 января 1807 года.

Вовремя уйти – большое искусство. Ушаков им владел. Придет время, и по проторенному им пути пойдут Сенявин, Лазарев, Корнилов, Нахимов, Макаров – великие адмиралы России. И память о непобедимом и благоверном Федоре Федоровиче будет им ярким, никогда не угасающим маяком.

Дождался

«Храни незлобие и всех люби нелицемерно… Хранись сребролюбия и всякого лихоимства, гордости и гнева и злопамятства, скупости и немилосердия… Никогда же празден буди, но что-нибудь сделай, кроме ночного покоя, да и в сон не вдавайся…» – Федор Федорович читал и перечитывал.

Он стоял в монастырской келье и медленно перелистывал записную тетрадь с поучениями святого человека:

Санаксарский монастырь весной

Ушаков понимал: молитва родного дяди – преподобного Феодора Санаксарского – сопутствовала ему всю жизнь. И теперь привела его сюда – к стенам Санаксарского Рождество-Богородичного монастыря.

«Для пребывания моего купил я в Тамбовской губернии в Темниковском округе землю в сельце Алексеевке – 160 десятин, на ней поселены семь дворов крестьян, между которыми построил я себе хижину, где желаю провести последние дни моей жизни», – писал Ушаков. Огород и фруктовый сад, погреб с ледником, деревянный каретный сарай, кирпичная конюшня. И сама «хижина» – небольшой каменный дом южной архитектуры. Дом стоял на холме, и с веранды, протянувшейся на весь второй этаж, открывался далекий вид на леса и поля и восходящие над ними маковки монастырских церквей. А когда по весне до горизонта разливалась река Мокша, монастырь казался стоящим на рейде линейным кораблем – флагманом Феодора Санаксарского. И подняться на его борт Ушакову предстоит совсем скоро.

Прп. Феодор Санаксарский. Афонская икона

Иеромонах Нафанаил делится своими наблюдениями:

«Оный адмирал Ушаков… и знаменитый благотворитель Санаксарской обители по прибытии своем из Санкт-Петербурга около восьми лет вел жизнь уединенную… по воскресным дням и праздничным приезжал для богомоления в монастыре в келье для своего посещения… по целой седмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выстаивал неукоснительно, слушая благоговейно. В послушаниях же в монастырских ни в каких не обращался, но по временам жертвовал от усердия своего значительным благотворением, тем же бедным и нищим творил всегдашние милостивые подаяния в всепомощи. В честь и память благодетельного имени своего сделал в обитель, в соборную церковь, дорогие сосуды, важное Евангелие и дорогой парчи одежды на престол и жертвенник…»

Размеренная и тихая жизнь отставного адмирала резко изменилась, когда 1812 году через Неман на Россию хлынула полумиллионная «армия двунадесяти языков» Европы. На дворянском собрании Тамбовской губернии единогласно решили, кому быть командиром местного ополчения.

Но силы Федора Федоровича были уже не те. Дворянскому предводителю он ответит: «За избрание меня губернским начальником над новым внутренним ополчением по Тамбовской губернии, за благосклонное обо мне мнение и за честь сделанную приношу всепокорнейшую мою благодарность. С отличным усердием и ревностью желал бы я принять на себя сию должность и служить Отечеству, но с крайним сожалением за болезнью и великой слабостью здоровья принять ее на себя и использовать никак не в состоянии и не могу».

Но Ушаков не опустил руки. Вместе с темниковским соборным протоиереем Асинкритом Ивановым он устроил госпиталь для раненых и обеспечивал его финансирование. Пожертвовал 2000 рублей на формирование 1-го Тамбовского пехотного полка. А затем и огромную сумму – 31 тысячу рублей, хранимую им в Опекунском совете Санкт-Петербурга, – в помощь разоренным войной: «Я давно имел желание все сии деньги без изъятия раздать бедствующим и странствующим, не имеющим жилищ, одежды и пропитания».

Не меньше Федор Федорович сделал добрым словом. Он посылает наставления своим племянникам, которые доблестно гнали французов до самого Парижа. Он встречается с уездными дворянами, воодушевляет ополченцев. Именно тогда Федор Федорович произносит свои знаменитые слова: «Не отчаивайтесь: сии грозные бури обратятся к славе России. Вера, любовь к Отечеству и приверженность престолу восторжествуют. Мне немного остается жить – не страшусь смерти, желаю только увидеть новую славу любезного Отечества!» И он дождался.

Высокий, статный старик не пропускал богослужений. Он неспешно ставил свечи у икон и тихо становился в правой стороне храма. Крестился, кланялся, шептал слова многих известных ему молитв и песнопений. В кротких глазах его легким туманом окутывалась долгая, настоящая, великая жизнь. И сквозь светлую дымку нечто несоизмеримо более великое грезилось впереди.

Торжество прославления адмирала Феодора Ушакова. Санаксарский монастырь, 2001 год