Лики Афона

Часть 1

Отец Стефан

Это серб отец Стефан, который тоже жил на Карулях. Отец Стефан провел там около сорока лет в келье, где во время Второй мировой войны жил старец Софроний (Сахаров). И где, скорее всего, он начал писать книгу о старце Силуане. Там позади есть пещера. В этой пещере Стефан устроил маленькое искусственное озеро, и зимой собирал дождевую воду, а летом поливал ей свои цветы. У него был прямо-таки райский сад!

Отец Стефан

Отец Стефан был человеком чудовищной физической силы! Он мог затаскивать по извилистой тропинке к себе с моря брёвна по сто пятьдесят килограмм каждое. Он служил литургию ежедневно и, как правило, один (что, как вы знаете, по канонам не положено, его осуждали за это). Вынимая частицы на проскомидии, он поминал людей. Я приносил ему имена, и потом через год или два он меня переспрашивал: «А как тот, а как этот?» Я уже забыл, кого я ему написал, а он все молился о них. Тысячу имён поминал ежедневно! И мне говорил: «Божественная литургия – это такое великое дело! Если бы я знал, что последняя литургия на земле будет отслужена в Южной Америке тогда-то, я бы сейчас же отправился туда пешком, чтобы присутствовать на ней. Потому что литургия – это всё. Она держит мир».

Он сетовал на то, что наш мир пал, и даже на Афоне не стало благодати: «Ночью встал, читаю правило перед литургией. А там, за хребтом, луна – приблизительно как сейчас. Вижу, благодать поднялась, – и руками показывает, – и ушла. Лишь немножко ее здесь, на Карулях, осталось». Однажды ему в маленьком храме святого Саввы Сербского (который он сам соорудил) явился святой Савва, похвалил его и говорит: «Стефан, мы ждём тебя. Ты придешь к нам раньше, чем ты думаешь». Стефан вспоминал: «Мне так хорошо было. А потом проснулся и стал размышлять: «Что значит: раньше, чем я думал? Я рассчитывал, что буду жить ещё тридцать лет. А что значит раньше? Пятнадцать? Ну, это так много, так много! Целых пятнадцать лет ещё жить!»

Отец Стефан кормит птиц. Фото: о. Вениамин (Гомартели)

Отец Нестор

Это отец Нестор, бывший охотник. На Афоне он ходил по лесам и собирал лечебные травы. Он жил высоко, в заброшенной келье над Керасья, где сейчас обитает русский монах из Сибири, тоже бывший охотник. Видимо, такое «охотничье место». Зимой там довольно долго держится снег. У Нестора всегда имелся запас лечебных трав, и вот от его «охотника» осталось то, что он своими травами охотно делился.

О молитве на Афоне

Иеромонахов на Афоне не так уж много. Даже если два или три человека живут вместе, у них часто нет своего иеромонаха. Как же служить? По книгам беспоповским чином. Очень многое читают наизусть, особенно неграмотные. Как-то с моим другом Мелхиседеком мы пошли погулять и нашли возле Крио Неро, чуть выше Палеокастрицы, над оврагом языческий жертвенник. А за ним пропасть – метров двести. И вот мы там сидели и глядели вниз на море. Вдруг от Керасья идут по тропинке в сторону Кавсокаливии монахи с гружеными лошадьми и читают вечерню. Вечерню прочли, принялись за повечерие. Всё наизусть. И так удалились крутой тропинке вниз.

Карульский аскет. Фото: Александр Осокин / Православие.Ru

Когда я был послушником, то однажды его встретил на тропинке, и он меня спросил, сколько мы читаем молитв, я ответил. Он говорит: «О! Это слишком много. Лучше тебе молиться не по чёткам (в смысле количества), а по часам. И всё равно, сколько молитв ты успеешь прочесть, главное, чтобы ты молился искренне. А то представь себе охотника, который взял ружьё и стал стрелять – «бум! бум! бум! бум!» – ну и что? Так ничего у него не получится. Надо тщательно прицелиться, а уже потом нажимать на курок».

У меня есть знакомые, которые читают молитву по ночам по четыре часа подряд. Если устаёшь, то просишь словами, идущими из самого сердца: «Господи, ты видишь какой я? Я хочу стать лучше, но не получается. Помоги мне научиться любить». И после нескольких минут такой молитвы продолжаешь творить Иисусову молитву. Именно такое настроение самое важное, а не спорить о несущественных вещах: кто-то читает двадцать тысяч Иисусовых молитв в день, а кто-то замедляет дыхание настолько, что едва успевает прочесть двести-триста. Но если так медленно дышать, это само по себе большой труд, и опять ускользает смысл. Меня учили замедлять дыхание, но так, чтобы я не затруднял сам процесс дыхания и не отвлекался на это, но лучше время от времени задумывался: «А зачем я это делаю? Что хочу постичь?» И тогда внимание сосредотачивается на том, что я хочу изменить себя, стать лучше, преобразиться, научиться любить окружающих. А если этого не происходит, то к чему моя молитва? Для гордыни? Чтобы сказать, что читаю по двадцать пять тысяч молитв в день?!

Отец Арсений

Здесь келья отца Арсения. Над самым морем. К ней ведут две тропинки – обе труднопроходимые, больше на руках, чем ногами идёшь. А отцу Арсению уже за семьдесят! Он занимается рукоделием – делает обложки для книг (от русских, живших в девятнадцатом веке в этой келье, осталось специальное оборудование, прессы разные). На твёрдых обложках он искусно ставит печати в виде креста.

Никодим и Иона Русские

А это русский Никодим. Один из последних дореволюционных русских монахов, которые жили на Карулях. Он умер в 1984 году. Перед смертью, уже больной, он большей частью лежал, но принимал гостей. Как-то он нам сказал: «Вот видите, я лежу перед вами такой немощной. Когда-то я был крепким человеком, всё мог, много читал, много знал. А сейчас ничего не знаю, Господь всё взял, все слова, кроме одной маленькой молитовки: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя”. Только её и помню».

Отец Никодим

К отцу Никодиму приходил бывший псково-печёрский монах Иона. Два-три раза я видел его на престольных праздниках в разных монастырях. Особенно запомнилось, как в Ивероне после литургии все шли с иконой на место её обретения. Это в трёхста-четырёхста метрах от обители, на берегу моря. Люди несли икону, сменяя друг друга. А отец Иона умудрялся держать ее всё время. Он мог кому-то уступить место, но через несколько секунд снова нёс образ сам.

Однажды я шёл от Старого Руссика в сторону Пантелеимонова монастыря, гляжу, – влево уходиттропинка. Мне стало любопытно, я повернул. Через километр увидел келью, ульи и монаха, который в маске занимался пчёлами. Когда он поднял маску, я понял, что это отец Иона. Он обрадовался: «Как хорошо, что ты пришёл». Я стал извиняться: «Простите, наверное, вам здесь привычнее быть одному» А он: «Да нет, заходят люди. Вот, год тому назад полицейский приходил. Грибы тут искал, что ли. И зашёл». Отец Иона оставил меня переночевать в келье: «Вдвоём лучше. Можем акафист почитать антифонно». Утром предложил: «Подожди, пообедаем, а потом пойдёшь дальше». Он сварил в кастрюле чечевицу и почему-то замялся. Ходит туда-сюда в смущении. Потом говорит мне: «Знаешь, у меня тарелок нет. Но мы, когда жили в деревне, ели все из одной кастрюли. Если ты можешь, будем кушать так. А если нет, то сперва ты поешь, а потом я». Для меня не было никаких проблем: там, где я жил, в Каракальском монастыре, из тарелок собирали всю оставшуюся пищу и потом подавали вновь. Мы привыкли и не гнушались друг друга. Услышав это, отец Иона обрадовался, поставил на стол кастрюлю, и мы поели.

Келья подвижника на Карулях

Румын Мелхиседек

Про него я очень люблю рассказывать случай, которому сам был свидетелем. Однажды я гостил у него во время Великого поста. Его домик двухэтажный, на каждом этаже по комнатке. Между собой они не связаны, на этаж поднимаешься по наружной лестнице. Он жил в своей комнате, я в своей. Кушали мы раз в день, собирали травы и их ели. А после еды вновь расходились по комнатам. Спустя три недели великопостной тишины во время трапезы раздался стук (в ста метрах от кельи была железяка с надписью на нескольких языках: «Постучите здесь»). Я видел, как изменилось лицо отца Мелхиседека от того, что он понял: сейчас кто-то придёт и нарушит наше безмолвие. Это был первый посетитель за три недели. Входит молодой человек, греческий офицер, приносит полный рюкзак постных продуктов и благодарит отца Мелхиседека. За что? Несколько месяцев тому назад этот офицер приезжал на Афон помолиться о матери, которая при смерти находилась в одной из клиник Фессалоник. Офицер походил по Афону, был он и у старца Паисия. На корабле к офицеру подошёл, видя его отчаяние, монах (им оказался Мелхиседек). Он тогда раз в год выходил с Горы, чтобы продать свое рукоделие. Между ними завязался разговор, офицер попросил его молитв. Через два дня он вернулся в Фессалоники, и в клинике врачи ему сказали: «Это чудо! Вашей матери лучше!» А мама рассказала: «Мне полегчало среди ночи. Я проснулась, а возле постели – два монаха. Один старенький, один молодой» (тогда Мелхиседек был ещё относительно молод, лет тридцати пяти). «Они исчезли, а это хорошее состояние осталось». Мелхиседек засмущался, посмотрел в мою сторону и говорит: «Ну, видишь, что значит молитва. Прокрутил пару раз чётки, и всё Господь дал».

После этого случая на следующий день я ушел из его домика, спустился на шестьсот метров ниже, в пещеру, потому что понял: он – настоящий отшельник и просто безропотно жертвует ради меня своим уединением. Как-то он говорил мне, что «большинство монахов не выдерживают полного одиночества, и сами спустя какое-то время желают посетителей. Но это значит, что-то неладно: раз ты чувствуешь дискомфорт от того, что одинок, ты не отшельник».

Работать, чтобы заработать на пищу, достаточно на Афоне две-три недели в год. Мелхиседек вязал чётки, крестики, и свое рукоделие продавал монастырским или церковным лавкам. Выходил раз-два в год. Закупал на вырученные деньги муку, оливковое масло, чечевицу, фасоль, – и эти продукты привозил к себе, закрывался наглухо и жил в один. Если он зарабатывал чуть больше, чем требовалось на пропитание, он покупал святоотеческие и богословские книги. Так что вот: отшельник – это монах, который освободил себя для настоящего в жизни.

Продолжение