Когда золотник мал

В начале этого года на нашем сайте была опубликована статья «Отголоски советского декрета». Главной ее задачей стало разъяснение по поводу приставки бес-, которая, как оказалось, не имеет никакого отношения к врагу рода человеческого, а потому непременно должна использоваться на письме.

С этого момента началось заинтересованное наблюдение за устной и письменной речью православных верующих, где обнаружилось немало фактов, нуждающихся и в одобрительном осмыслении, и в беспощадной критике.

Итак, можно с уверенностью говорить, что в новейшее время активно формируется особый православный социолект – конфессиональная и социально-культурная разновидность национального русского языка, которая активно культивируется у православных христиан.

Сам по себе этот факт не вызывает никакого удивления – он объективен. у разных общностей людей, связанных одним занятием, интересом и проч., рано или поздно складывается некая совокупность языковых средств, которая призвана обособить их от остальных групп. Так возникли многие жаргоны (арго, сленги): студенческий, медицинский, юридический и т.п.

Настораживает только безудержное желание во что бы то стало архаизировать («подстарить») свою речь и письмо, чтобы приблизить их к церковнославянскому языку и старой орфографии, и отмежеваться от всего светского, «гражданского». По этой причине православные отказывается, например, писать приставку бес-, не замечая, однако, что все равно произносят ее.

Подобные психолингвистические аномалии можно было бы отнести к ведению культуры речи, которая в конечном счете является личным делом и личным вкусом каждого. Можно, конечно. но только если делается это грамотно и корректно: не искажаются нормы богослужебного языка, не поворачивается вспять и не фальсифицируется история русского языка, не нарушаются его главные закономерности, слова пишутся в соответствии с орфографическими правилами, которые действительно (!) существовали до 1917 года. А здесь-то как раз не все в порядке.

Поэтому была задумана серия заметок, которые бы рассказали об отдельных тревожных тенденциях в православном социолекте и по возможности предостерегли бы от неправильного употребления слов и форм.

В речи некоторых людей, постоянно посещающих храм, наблюдается лавиноообразное, бесконтрольное использование кратких прилагательных, причем образованных не только от качественных, но и от относительных адъективов и не только в застывшей форме И.п., но и в косвенных падежах. Например: мы находимся у красива храма; Он деревянен.

К сожалению, такие конструкции становятся возможными из-за элементарного незнания истории кратких прилагательных, которые на протяжении веков изменились почти до неузнаваемости.

В современном русском языке по две формы – полную и краткую – имеют только качественные прилагательные, называющие те признаки, которые могут проявляться в большей или меньшей степени: бел, ленив, молод. Если же заглянуть в старославянские, древнерусские и церковнославянские тексты, последняя обнаружится и у относительных прилагательных: апостольскъ, златъ, простоволосъ.

Более того, краткие прилагательные изменялись не только по родам, числам, но и по и падежам. Склонялись они по образцу существительных современных 1 и 2 склонения, различаясь в твердом и мягком вариантах (в зависимости от конечного согласного основы): плод-ъ зелен-ъ, трав-а зелен-а, покрывал-о зелен-о – корабл-ь син-ь, капл-я син-я, мор-е син-е. Поэтому краткие прилагательные называют именными.

род, число, падеж выступают у адъективов как единая согласовательная категория, которая целиком зависит от главного слова (характер формы – краткая или полная – при этом не важен). Т.е. прилагательное имело (и имеет) точно такие же морфологические характеристики, как и существительное: Д.п. ед.ч. м.р. зелен-у как плод-у; в.п. мн.ч. ж.р. зелен-ы как трав-ы; Р.п. ед.ч. ср.р. зелен-а как покрывал-а.

Наличие у кратких адъективов категории падежа, а следовательно, и абсолютно совпадение их признаков со свойствами субстантивов, объясняется тем, что изначально, в праиндоевропейском языке, который считается языком-источником всех индоевропейских языков (русского и болгарского, финского и венгерского, немецкого и датского и т.д.), они входили в один нерасчлененный грамматический класс – имя.

В старославянском, древнерусском и церковнославянском языках его остатки наиболее явно представлены на морфологическом уровне – склонением кратких прилагательных. Кроме того, в старейших памятниках и даже в синхроническом употреблении отслеживаются омоформы (одинаково звучащие формы) кратких прилагательных и существительных типа молодъ ‘юноша’ – молодъ ‘молодой’, мало ‘человек небольшого роста, ребенок’ – мало ‘небольшое’, добро ‘доброта’ – добро ‘доброе’, тепло ‘теплота’ – тепло ‘теплое’.

Имена прилагательные всегда выполняли в предложениях две функции – согласованного определения и именной части составного сказуемого. И все же здесь надо говорить о значительной разнице между исконным и нынешним положением.

В русском языке в предикативной роли выступают в основном краткие формы: будь же ты вовек благословенно (с. Есенин). примеры основной части сказуемого, выраженной полными прилагательными, редки: Кошка была старая, глухая (с. Есенин). на их долю выпадает атрибутивная роль: пойду в скуфье смиренным иноком (с. Есенин).

Церковнославянский язык сохраняет изначальное употребление разных адъективных форм, которые используются равноправно и как сказуемые, и как определения.

И поэтому одной из самых ярких черт архаичного синтаксиса по праву считается бытование кратких прилагательных в функции согласованных атрибутов: аче ли будетъ русинъ, любо гридъ, любо купець, любо тивунъ боярескъ. Такого в современном языке нет вообще.

Причем старославянские, древнерусские и церковнославянские определения в любой форме стоят, как правило, после определяемых слов: тивунъ (какой?) боярескъ. Такой порядок компонентов объясняется спецификой классического синтаксиса, по законам которого компонент главный с коммуникативной точки зрения должен стоять в высказывании на первом месте. Эта структурная особенность наблюдается во всех древних языках (латинском, древнегреческом и др.).

Указанное расположение слов в согласованных сочетаниях можно сравнить со схемой грамматической основы. В ней на первом месте стоит подлежащее, которое с точки зрения актуального членения высказывания выступает как старое, уже известное, тогда как сказуемое занимает вторую позицию – как новое, неизвестное.

Данные обстоятельства наталкивают на мысль о том, что при архаичном порядке определяемого и определения возникает очевидный потенциал для дополнительной предикативности, т.е. для разворачивания согласованного компонента в сказуемое, для «превращения» прилагательного (в любой форме) в глагол. Например: Сынове чуждии солгaша мu (Пс. 17, 45) – здесь с известной долей условности, конечно, из определения чуждии можно «сделать» предикат были чужими, отчуждались. А значит, чуждии, строго говоря, – не обычный атрибут, а атрибутивно-предикативный член предложения.

Но важнее всего другое – в подобных ситуациях будет происходить наращение синтаксических и лексических значений, их обогащение. И следовательно, возникнет еще одна грамматическая основа, хотя и затекстовая, которая в перспективе сможет оформить отдельное предложение.

Все перечисленные исторические факты принципиальны для дальнейшего бытования кратких адъективов в частности и синтаксиса вообще.

Кроме того, постпозиция главного слова по отношению к атрибуту, выраженному кратким прилагательным, имеет морфологическое объяснение. Установлено, что краткие адъективные формы генетически характеризовались грамматическим признаком неопределенности.

Данную категорию нужно трактовать расширительно, говоря о неопределенности предметной, признаковой и хронологической. Так, если взять конструкцию гора высока и расставить ее компоненты в прямом порядке, более привычном для нынешнего языкового носителя, т.е. начать со слова высока, будет не прояснен признака, а также время, в течение которого этот признак действителен: что именно значит высока, когда высока – в настоящем, будущем или прошедшем времени? Но самое главное – неопределенным окажется предмет, которому присущ тот или иной признак: какая конкретно гора?

В такой ситуации инверсированный (с позиций современного языка) порядок слов как раз и помогает четко определить субъект.

Хронологическая неясность при употреблении именных прилагательных снимается иначе. В предложение в служебно-синтаксических целях вводится специальный компонент – глагол-связка быти (или другие вспомогательные глаголы типа делаться, иметь, стать) в одной из трех временных форм: и бы вода вельми велика – прош.вр.; честное древо бесценьно есть – наст.вр.; и живъ будетъ до конца – буд.вр.

Таким образом признак связывается, увязывается с определенной (!) хронологической точкой.

Устанавливаемая временная ясность неизбежно влечет за собой формирование предикативности. Ее формальным выразителем является предикат – сказуемое, которое, как уже говорилось, при актуальном членении оказывается новым звеном в высказывании.

В данном процессе ведущую роль играет категория времени – наряду с глагольным видом (совершенным и несовершенным) и модальностью как представлением в предложении объективной действительности и субъективного пласта. И краткие прилагательные начинают терять отдельные грамматические признаки, присущие этой части речи – прежде всего синтаксическую функцию согласованного определения. Они оглаголиваются, “настраиваются” на другой вопрос: это уже не вопрос о признаке – какой?, а вопрос о состоянии – каков?

И значит, краткие формы постепенно закрепляются только в одной роли, которая свойственна глаголу – в роли сказуемого (вернее, именной его части).

Но сказуемое и подлежащее, выраженные изменяемыми словами, должны быть скоординированы как по смыслу, так и по форме. По поводу состыковки рода и числа в грамматической основе никаких трудностей не возникает. А вот склонение именных прилагательных находилось в разладе с тем, что подлежащее всегда выступает в И.п.

И чтобы не нарушать базовые основы синтаксиса, краткие формы перестали изменяться по падежам, застыв в начальной форме – в И.п. Конечно, произошло это не сразу. Процесс утраты падежного изменения был очень длительным – с xii по xv вв.

В ходе исторического развития в предложениях с предикатами в виде кратких прилагательных произошло еще одно важное изменение: в тех конструкциях, где говорится об атрибуте в момент речи, служебный глагол быти в наст.вр. изымается, хотя сказуемое, безусловно, остается составным именным – с нулевой связкой: честное древо бесценно.

Перестав склоняться, краткие прилагательные, однако, сохраняют изменение по родам – зелен плод, зелена трава, зелено покрывало, и числам. При этом форма мн.ч. едина для всех трех родов, т.е. нейтральна по отношению к роду. Так было не всегда.

Исконно, в древнерусском и старославянском языках, во мн.ч. в И. и в.п. последовательно проводилась (а в церковнославянском – проводится до сих пор) родовая дифференциация – подобно существительным: м.р. зелен-и как плод-и; ж.р. зелен-ы как трав-ы; ср.р. зелен-а как покрывал-а. Затем произошло нивелирование родовых различий, вызванное аналогичным процессом опять-таки у субстантивов: было трав-ы, плод-и – корабл-и, капл-и стало трав-ы, плод-ы – корабл-и, капл-и.

В связи с этим язык на роль унифицированного показателя мн.ч. логично выбирает именно флексию ж.р. – -ы, которая в мягком варианте коррелирует с -и: зелен-ы плоды, травы, покрывала – син-и корабли, капли, моря (данный пассаж необходимо запомнить для последующих разговоров). Окончание ж.р. в истории русского языка, однако, долгое время жестко конкурировало с м.р. и стабилизировалось лишь к xvi-xvii вв.

Итак, единственной синтаксической функцией кратких форм становится именная часть составного сказуемого, где служебный компонент указывает на временный характер признака. Такое грамматическое значение изначально заложено только в качественных прилагательных, являющихся прямыми наименованиями признаков, которые хронологически видоизменяются: плод был зелен – прош. вр.; трава зелена – наст.вр.; покрывало будет зелено – буд.вр. для большей наглядности подобные адъективы можно трансформировать в глаголы и изменить их по временам: плод зеленел – прош. вр.; трава зеленеет – наст.вр.; покрывало зазеленеет – буд.вр.

Синтаксическая специализация именных форм отразилась на относительных прилагательных, которые стали употребляться лишь в полном виде и выполнять в предложении только роль согласованного атрибута. Почему? Потому что данная адъективная группа призвана называть не прямые, а опосредованные признаки, указывающие на разнообразные отношения к предметам. Разумеется, такие признаки по своей природе не подвижны, не изменяются во времени и никак не связаны с глаголами: если кольцо – серебряное, то оно было серебряное и будет серебряное. В общем, относительные прилагательные не могут бытовать в краткой форме и не могут участвовать в складывании предиката (сказуемого).

Выходит, что падежные формы кратких прилагательных в функции согласованных атрибутов исчезли из русского языка бесследно – за исключением нескольких устойчивых сочетаний: сыр бор, мал мала меньше, от мала до велика, средь бела дня, по белу свету, на босу ногу.

Однако стоит внимательнее присмотреться к наречиям. и тогда обнаружится, что многие из них возникли в результате адвербиализации (онаречивания) падежных и предложно-падежных форм кратких прилагательных: горячо, тепло – по происхождению В.п. ср.р. ед.ч. именных форм; влево, направо; досыта, издавна, сослепу; поровну; налегке – это уже сочетания предлогов соответственно с В., р., д., п. п. адъективов. Неслучайно опытные преподаватели-словесники учат при написании суффиксов у наречий выделить в них приставку и подставить существительное ср.р. с ударным окончанием. И именно знания о том, что когда-то краткие формы склонялись по моделям субстантивов, превращают такой чисто методический прием в исторически обоснованное право: досух-а как до окн-а; насух-о как на окн-о.

Что касается жанрово-стилистической приуроченности, то в древнерусской письменности краткие адъективы употреблялись в самых разных жанрах (жития, слова, повести, летописи, бытовые заметки и др.). Но со временем, изменив свой морфоло-синтаксический статус, они стали принадлежностью почти исключительно книжно-письменной речи.

В устно-разговорном общении кодифицирующие источники (словари, справочники, грамматики и проч.) рекомендуют избегать адъективных предикативов. Ведь неполные формы таят в себе много подвохов. Они имеют ограниченное грамматическое значение – называют только временное (а не постоянное) состояние. Например: ребенок красив – данное состояние присуще субъекту только в настоящем времени, а что с ним было в прошлом и будет в настоящем – останется ли он красивым или подурнеет, неизвестно. К тому же краткие формы «капризны» с точки зрения акцентологии и морфонологии (ударениями и чередованиями): тёмен, тёпел, чёрен; болезнен, действен/ действенен, легкомыслен; больно, равно, красно/ красно; близка, гибка, хитра; сочны/ сочны, умны, ясны/ ясны.

Бытование же в современной речи предложно-падежных конструкций с неполными прилагательными, а также использование последних в атрибутивной функции полностью не нормативно, ибо противоречит русскому языковому укладу, который формировался на протяжении многих столетий.

Указанные в начале заметки примеры не находят и не могут найти доказательной опоры не только в синхронной морфологии, но в синхронном синтаксисе. Сочетаемостные модели диктуют сегодня препозицию определения по отношению к определяемому слову, а следовательно, закрывают путь для «кристаллизирования» дополнительной предикативности – пусть и метатекстовой, внетекстовой, которую можно извлечь из церковнославянских конструкций.

Безусловно, инверсированные согласованные сочетания – но только с полными (!) прилагательными – встречаются и в современном языке. Но связаны они главным образом с языком художественной литературы, живущей по своим правилам, которые подчинены созданию колоритной образности: но никто под оклик журавлиный не разлюбит отчие поля (с. есенин).

И все же, несмотря на это, нынешний узус (языковой обычай, обычное употребление) заставляет совершенно отказаться от падежного изменения согласованных адъективов.

Наконец, в любом учебнике русского языка можно прочитать, что краткие формы производятся от полных путем отсечения части окончания или по-другому – с помощью особых флексий: зелен-ый - зелен-0 (нулевое окончание), зелена-я - зелен-а, зелено-е - зелен-о. Таков синхронический взгляд. История открывает противоположный путь, пройдя который полные прилагательные оказываются вторичными образованиями с отточенной структурой и модельным изменением. Но это тема для отдельного разговора.