Ковчег

Там нашли приют не только люди с «богатым» прошлым, уставшие скитаться по тюрьмам, «завязавшие» с пьянством бомжи и другие «асоциальные лица», но и те, кто пострадал от нашего не очень справедливого общества вполне незаслуженно. В машине, помимо Емилиана, сидит молодой человек Феликс, у которого на лице написано как минимум одно высшее образование. Вначале я принимаю его за помощника Емилиана. В каком-то смысле это так и есть, но у Емилиана все помощники – из тех, кто сам нуждался в помощи. Феликса подобрали на вокзале, где он был вынужден ночевать после того, как его уволили с работы. Теперь он помогает бухгалтерше – тоже, кстати, из «пришельцев» – разбираться с компьютером.

Здесь все профессии важны, все профессии нужны: Дом трудолюбия «Ной» (так называет его Емилиан) – большая семья: женщины занимаются хозяйством, старики и инвалиды – тоже на домашней работе. Прочие работают – как правило, разнорабочими на стройках, там, куда удалось устроиться. Ездить на работу далеко, кому-то и в пять часов приходится вставать.

– Жизнь у нас строится по образу Дома трудолюбия святого праведного Иоанна Кронштадтского, – рассказывает Емилиан, пока мы едем в Ямонтово. – Одной из главных особенностей этого братства была обязанность трудиться. Сейчас у нас к так называемым бомжам относятся как к неким уникальным субъектам, живущим непонятной и невозможной для современного человека жизнью. Они в глазах многих составляют какую-то особую народность, которой противопоказан труд. Им можно помогать, лелеять их, но ничего хорошего ждать от них не приходится. По сути, это жестокое, нехристианское, неправославное отношение. И оно губит тех, кого можно еще спасти. Мы же относимся к этим людям как к братьям – или, вернее сказать, к потенциальным братьям, – попавшим в беду. Из этой беды их можно извлечь, если помочь им жить, как свойственно человеку: трудиться, любить, иметь семью, ходить в храм.

Меня, как диакона, интересует отношение обитателей Дома трудолюбия к Церкви. Путь к храму не всегда прост и порою начинается издалека.

Рядом есть храм, и те, кто хочет, могут свободно бывать там: Дом трудолюбия – не тюрьма. Здесь у всех есть свободное время, которым можно распоряжаться по своему усмотрению. Но это только в выходные. В будни – для сохранения порядка и соблюдения режима – выход строго по разрешению.

В выходной же кто-то идет в храм, кто-то отсыпается после работы, кто-то смотрит телевизор. Понятно, что с этими людьми нужно работать, но только в один из домов приходят катехизаторы. Попытки пригласить батюшку из ближайшего храма пока не увенчались успехом. Считается, что здоровые, работающие люди и сами могут в храм прийти. Так-то оно так, да и батюшки, очевидно, перегружены, но жители Дома трудолюбия нуждаются в реабилитации – физической, нравственной и духовной. Их надо привлекать к храму – собственным примером, общением с батюшкой.

– За годы социальной работы я убедился, что пьянство имеет нравственные причины и излечивается через покаяние, внутренний духовный труд. Я не считаю, что алкоголизм – это болезнь. Эта страсть, которую человек может победить. Даже врачи считают, что среди алкоголиков только 5% реально больны этой болезнью. Кто-то привел хороший пример: если это болезнь, то помести больного ею человека на необитаемый остров без лекарств – и он умрет. Но он не умрет без алкоголя и, помучившись, через некоторое время будет жить нормальной жизнью, – говорит Емилиан.

Емилиан

Пьянство – один из главных грехов нашего общества. И главный бич Дома трудолюбия. Отработав неделю, люди получают зарплату, и некоторые не могут удержаться от бутылки. А меры к таким принимают самые жесткие: сначала – понижение в должности, потом – исключение из дома на несколько дней. А с теми, кто не может побороть эту страсть, поступают совсем жестко – расстаются на месяц, но потом, если человек одумается, готовы дать еще один шанс.

– Из тех, кого мы исключили, девять человек уже в СИЗО. Это только те, про кого я знаю. Мы, конечно, и там им помогаем, чем можем. Кстати, скоро состоится поездка в Серпуховский Высоцкий монастырь к иконе «Неупиваемая Чаша», – продолжает Емилиан. – Раз в неделю приходит с осмотром врач. Подобрали юриста для всей организации: у многих проблемы с документами. Народ сюда попадает разный.

Емилиан не считает, что он занимается ресоциализацией – то есть возвращением в общество людей, отпавших от него. По его мнению, большинство людей, попавших в дом трудолюбия, вряд ли смогут зажить обычной жизнью. Надо отдавать себе в этом отчет. Так что Дом трудолюбия ориентирован на длительное проживание.

– Мы считаем, что живем одной семьей. У нас жестко запрещены не только пьянство и наркомания, но и блуд. Был у нас хороший руководитель дома. Жалостливый. Как морозы ударили, насобирал 90 человек, – вспоминает Емилиан. – Добрый был, трудолюбивый. Но впал в блуд: познакомился с девушкой по интернету, и та приехала к нему жить. А у нас за внебрачные половые связи – реабилитация. Реабилитация – это когда человек снимается с должности и идет рядовым на стройку. Месяц работает, и после этого его могут вернуть на должность. Все, кто у нас находится на должностях, – из рядовых жителей, хорошо себя проявивших.

Есть и еще одна проблема: если употребление алкоголя и обычных, если можно так сказать, наркотиков легко обнаружить, то заметить так называемые «спиды», «спайсы» и вообще синтетические наркотики непросто: человек уверяет, что он переутомился, устал на работе.

– Из тех, кто долго живет в доме, складывается костяк, так что порядок мы поддерживаем естественным способом, а в случае необходимости привлекаем полицию, с которой у нас в целом – хорошие отношения. Хотя порой злонамеренные люди могут написать на нас заявление. Иногда это недовольные соседи (что, к счастью, случилось лишь однажды), иногда – изгнанные члены общины пытаются отмстить нам клеветой, – говорит Емилиан.

Я интересуюсь: у жителей Дома трудолюбия есть свои доходы, есть деньги – значит, могут быть и ценности? Соответственно, должна быть проблема их хранения. Ведь обитатели дома в большинстве далеко не праведники.

За разговором мы оказываемся у кирпичного дома № 17 по Лесной улице, где и расположен Дом трудолюбия. Обилие свежевыстиранных вещей, развешанных на веревках, говорит о том, что сейчас здесь немало обитателей.

– Доходило и до 96 человек, – сообщает Емилиан. – Сейчас около 40, а перед праздниками было 70–80: на новогодние каникулы многие разъехались. Площадь у нас – 510 кв. метров. Но число жителей постоянно меняется: кто-то уезжает, кто-то приезжает.

– Тут один привел с собой собаку, говорит: жить без нее не могу. И сам уехал, а ее нам оставил, – улыбается он.

Во дворе дома – бассейн, сейчас он пуст, а летом наполняется водой. Входим внутрь. У порога – большие стеллажи для обуви. День праздничный: готовятся к встрече Нового года. Кто-то смотрит телевизор, который работает рядом с новогодней елкой, кто-то просто бродит по дому, кто-то отсыпается, кто-то несет дежурство на кухне. Казарма не казарма, общежитие не общежитие. Проходим на второй этаж, там разговариваем со старшим… и помощником Сергеем, с которым мы уже знакомы. Меня интересуют «сидельцы». Проблемы с законом имели многие, но есть и особенные люди. Я говорю с некоторыми из них.

Игорь

Сколько поломанных жизней, сколько судеб! Трудно представить, через что пришлось пройти многим обитателям Дома трудолюбия. Шофер Андрей – человек здесь постоянный. У его большой опыт жизни в подобных местах. Приходилось ему быть и в «Преображении России». Сюда, в этот дом, люди попадают в основном из храма Космы и Дамиана, где ведется большая социальная работа. Там кормят людей, попавших в тяжелые жизненные обстоятельства; Емилиан же собирает желающих трудиться и развозит по Домам трудолюбия.

– Мы туда ездим по два раза в неделю на кормление. Там все батюшки знакомые, так что приходим как к себе домой, – говорит Андрей.

Он, пожалуй, единственный житель дома, имеющий реальное отношение к храму. Множество наколок говорит о том, что и он человек бывалый. Хотя я и не спрашиваю его об этом. У каждого из тех, кто здесь находится, своя судьба, свое прошлое и – будем надеяться – будущее.

Есть здесь даже серб, который перед Рождеством собирался уехать домой в Сербию. Почему-то много чувашей. Вообще берут сюда людей только из России. Хотя приходящие частенько скрывают, что они, к примеру, из суверенного Казахстана. Есть семья с грудным ребенком, но повидать ее мне не удалось: они ушли гулять. Есть несколько молодых ребят, которые, хочется верить, тут ненадолго.

Не знаю, с чем сравнить этот приют. Напоминает он чем-то ночлежку из горьковской пьесы «На дне», что-то есть и от Диккенса, и от Достоевского. Но лучше всего отражает суть все-таки само название: приют «Ной». Сразу представляешь ковчег, который плывет и собирает людей, обреченных на гибель в водах потопа, длящегося уже 20 лет. И дай им Бог когда-нибудь ступить на твердую землю и наполнить ее здоровым и праведным потомством.