Автор учился иконописи в Псково-Печерской Успенской обители, сценарному ремеслу во ВГИКе, а жизни – на приходах Тверской и Псковской епархий, где в 80-х служил сторожем, чтецом, просфорником, дворником и т.п.
С тех пор он снял около 80 документальных фильмов, создал иконописную мастерскую в Сретенском монастыре, воспитанники которой расписали более 18 храмов в России, Польше, Сербии, на Украине…
Совмещая росписи храмов с работой в кино, прозе и театре, начал делиться воспоминаниями, в цикле коротких историй.
Фото: Геннадий Михеев |
Праздник для кота
Случилось это на погосте Шаблыкино Тверской епархии. Был у отца Василия кот, звали его Шарфик. Черный как смоль, а вокруг шеи, действительно, виднелась белая полоска, словно шарф. Голос у Шарфика был очень тоненький, – незнакомый человек оглядывался, надеясь увидеть маленького котенка, а вместо этого видел хитрую физиономию огромного поповского кота. Больше всего на свете Шарфик любил поесть. Правда, отец Василий заставлял жить своего питомца строго по уставу – во время поста ему не давалось ни молока, ни мяса. За это время Шарфик худел в два раза, зато потом возвращался в свою упитанную форму за Светлую Седмицу.
Как-то раз Успенским постом залез Шарфик в кладовку к соседям и наелся вдоволь чужой сметаны. Он был застигнут хозяевами врасплох и схвачен жестоко за хвост. От страха он так рванулся, что остался без хвоста. Дней десять сидел в углу мрачно, не пил, не ел, а потом повеселел и без хвоста стал еще более живым и привлекательным.
Однажды отцу Василию подарили Рождественским постом
баранью ногу. А жили мы тогда, в середине 80-х годов,
весьма скудно. Приход был глухой, такие называли тогда
«уход», потому что там служили только одну
требу – отпевание. Очень часто у нас не было денег
даже на хлеб, поэтому варили супчик из картошки с
капустой, и всё. Так что баранья нога – это было
целое достояние.
Целый месяц ждал о. Василий того момента, когда он сможет
сию ногу начесночить, нашафранить, наперчить, да в русскую
печь поставить. И вот момент настал. Отправляясь на
Рождественскую службу, он принес ногу в дом и положил ее
на стол, чтобы та растаяла. А после службы, открыв дверь
на кухню, с удивлением обнаружил, что ноги на столе нет.
Окна-двери были целы, через замочную скважину воры проникнуть не могли, но ноги-то не было. Уж не бесы ли шутят? – подумал отец Василий и в это время услышал странное кряхтение, доносившееся из угла. Там, возле печи, имелся довольно большой лаз – для кота. Подпол на кухне низкий, всего сантиметров 20, а лаз нужен был для того, чтобы кот мог зимой ходить туда по нужде.
Отец Василий обернулся на звук и увидел, что в лазе
застряла баранья нога, а Шарфик с другой стороны пытался
ее затянуть под пол. И тут о. Василий совершил роковую
ошибку. Он топнул громко своим сапогом, Шарфик от страха
дернулся изо всех сил, и баранья нога навсегда исчезла под
полом.
Пришлось батюшке разговляться капустой да картошкой.
Несколько дней кот не показывал носа. А когда, наконец,
вылез, – толстый, сытый и довольный, –
настоятельский гнев уже прошел, и он был наказан только
словесно.
Так отпраздновал Рождество протоиерейский кот
Шарфик.
Чудо
В середине 80-х годов в Питере я познакомился с одной
старушкой. Звали ее Александра Ивановна. Она была духовной
дочерью митрополита Вениамина (Федченкова), рассказывала о
нем много любопытного, но речь сегодня не о том.
Александра Ивановна вспоминала, что от рождения она не
могла ходить. Ее отец был железнодорожным инженером,
человеком в дореволюционной России весьма состоятельным.
Он показывал ее лучшим докторам, в том числе и
заграничным. Те только разводили руками – не могли
определить, что за болезнь, а значит, и помочь были не в
состоянии.
Ее мама была очень набожной, поэтому все время носила дочь в храм. А поскольку из-за профессии отца им приходилось менять место жительства, то они часто посещали храмы, где хранились мощи разных святых.
Александре было лет пять или больше, когда они поселились в Иркутске. Мать по обычаю принесла дочь в кафедральный собор, оставила сидеть на скамье, а сама встала на колени перед гробницей святителя Иннокентия Иркутского и горько плакала.
Александра Ивановна рассказывала, что ей стало так жалко маму, так жалко, что она ... сама встала со скамейки и пошла к ней, чтобы ее утешить.
С тех пор ноги ее были всегда крепкими. При нашей встрече ей было далеко за 80, а она ходила легко и свободно, без всякого старческого шарканья.
Фото: Геннадий Михеев |
Сила молитвы
А вот еще одна поучительная история из приходской Шаблыкинской жизни.
Случилось так, что за лето мы перекрыли крышу трапезной части нашего храма, переложили печи в алтаре и в доме, в результате чего церковная казна оказалась совершенно пуста. Больших праздников впереди не предвиделось, чтобы надеяться на денежные поступления, и мы с о. Василием слегка приуныли. После нескольких дней сплошного картофелеедения наши силы поубавились, а в животе, казалось, выли волки.
«Будем молиться!» – решительно сказал настоятель, и мы стали добавлять к обычному утреннему правилу акафист и канон св. Николаю.
Так прошло две недели, и вот однажды на службе появилась женщина средних лет в сопровождении молодого человека. Подходя к кресту, она сказала, что её сын служил в Афганистане, и она дала обет: если он вернется живым, то отдаст все свои сбережения самой бедной церкви Тверской епархии. Сын пришел с войны невредимым, и она поехала в епархиальное управление, чтобы узнать: какой приход самый бедный. Ей указали на наш храм.
Женщина пожертвовала 500 рублей (большие деньги по тем временам), и мы были спасены от голода и нужды.
Мы продолжали читать акафист св. Николаю. Еще через
несколько дней приехали две сестры-старушки из Торжка, где
раньше служил о. Василий. Они услышали, что батюшка затеял
ремонт и решили пожертвовать все свои сбережения.
Ну, после этого жизнь совсем наладилась. Еще некоторое
время по инерции читали акафист, но потом оставили сие
занятие.
После этого у нас почему-то начались с настоятелем трения,
хотя раньше были мир и дружба. О. Василий решил зачем-то
выбить из меня столичный богемный дух. Делал он это
довольно суровыми методами, так что через несколько
месяцев я вынужден был покинуть Шаблыкино.
Теперь вот думаю: может, напрасно мы перестали молиться
св. Николаю?
Владыка милостивый
Митрополита Иоанна (Разумова) Псковского все называли милостивым. И было за что. Епархия в советские годы была самой, наверное, бедной в Русской Церкви. Священники жили не просто бедно, а хуже нищих. О. Никита рассказывал, что было лето, когда у него на приходе в Боровике обитало 10 человек, и все питались почти одними только грибами: на завтрак грибы жареные, на обед суп грибной, на ужин грибы с картошкой, и всё. Денег на то, чтобы купить хлеба, не было. А зимой сидели они у окна с дьяконом Виктором голодные, и отец дьякон, задумчиво глядя на метель, изрек: «Хоть бы покойника принесли...» В том смысле, что на отпевание хотя бы хлеба буханку бабушки принесут, или пряников мятных. Но отпевать в славном месте Боровик было некого, потому что все давно уже умерли.
Владыка Иоанн, конечно, знал про эту нужду, он был монах дореволюционного пострига, пережил и повидал много. Когда священники приходили к нему, то он всегда опускал свою большую руку в ящик письменного стола, извлекал оттуда купюру, не глядя, и когда благословлял, давал приходящему кому три рубля, кому пять, а кому червонец. Священники знали это и иногда специально возвращались в епархию второй раз за один день, говоря при этом: «Совсем забыл, владыко...» И в руку их снова опускались купюры от щедрот митрополичьих.
Однажды мы с о. Романом М. оказались в Пскове без гроша в кармане. Было не на что даже вернуться на приход. Все знакомые на звонки отчего-то не отвечали.
«Ничего, – оптимистично сказал о. Роман. – Пойдем к владыке, он не обидит...»
А время уже было вечернее. Пришли мы в епархию, секретарь пустил нас к митрополиту. Поговорили о том, о сём (говорить-то было на самом деле не о чем), потом засобирались уходить. Владыка долго, минут пять, сидел за столом, не вставая. Видно было, как он искал нужное в ящике. Потом откинулся, произнес растерянно: «Ничего нет, все попы разобрали».
Мы попрощались с владыкой и пошли ночевать на вокзал.
Щедрой души был владыка Иоанн!
Исаич
Нет, речь пойдет не о знаменитом Солженицыне, а о простом великолуцком нищем – Иване Исаиче. Происходил он из старообрядцев, а побирался возле нашего храма. Ходил всегда в длинном пальто нараспашку, с кривой палкой в руке, с копной никогда не мытых волос на голове и со всклоченной бородой. Глаза у него были круглые, слегка безумные. Он чем-то походил на пророков с фресок Феофана Грека. Я любил посидеть с ним на завалинке, побеседовать на разные темы. Настроен он был весьма эсхатологически, говорил, что скоро конец всему, а потому работать не надо, жениться не надо, даже в церковь ходить не надо. «А церковь-то тут при чем?» – спрашивал я его. «Потому что везде анчихрист!» – переходил на шепот Исаич, и глаза его от страха, казалось, вот-вот вывалятся из орбит.
Он был не просто побирушка, а в некотором роде философ. На вопрос: «Где ты живешь?» – он отвечал загадочно: «Нигде! И везде!..»
Прихожане говорили, что его время от времени забирали в
психушку, –например, за то, что однажды он залез на
постамент памятника Ленину, и оттуда обличал советскую
власть.
Я всегда делился с ним тем, что оставляли в храме
прихожане. Однажды, не глядя, дал ему какой-то кулек и
пошел домой.
А через час постучался в дверь Исаич, весь в слезах.
«Ты знаешь, что ты мне дал?» – спрашивал
он, плача. Я терялся в догадках: может, денег кучу или
яства какие-то особенные? Исаич не стал мне говорить, а
просто протянул записку, в которой каллиграфическим
почерком было написано: «Ты дал мне три
луковички».
Чем запали Исаичу в сердце эти луковички, я не знаю, но с
тех пор он стал почитать меня особо. Всегда помогал до
дому корзинку донести, а если встречал в городе, то
радостно размахивал своим кривым посохом и кричал:
«Володя! Три луковички! Я помню!..»
И я почему-то всегда помню Исаича и молюсь за него.
Церковь и комсомольская стройка
Был у меня друг священник о. Владимир Р. Был он человек
ревностный и горячий, за восемь лет священства поменял
двадцать пять приходов и четыре епархии. Мы познакомились
с ним в храме села Родового, когда о. Роман перешел в
другое место. Отслужил он у нас всего одну службу, потому
что отказался отпевать человека, который в церковь никогда
не ходил. Староста и члены двадцатки возмутились, и на
следующей службе о. Владимира уже не было. Однако мы
успели подружиться, поскольку и у него, и у меня был один
духовный отец в Питере – блаженной памяти о.
Александр Козлов.
Я всегда ночевал у него во Пскове, а он посещал меня в
местах, где я псаломничал.
Было дело – прислуживал я в Псковском кафедральном соборе. Послушание от архиерея было простое – кадило раздувать, чтобы не погасло, и подавать его вовремя. Однажды я получил серьезное предупреждение: кадило погасло на середине храма во время архиерейского каждения. Хор вдруг замолк, наступила непонятная пауза в службе, и тут раздался поставленный баритон владыки: «Господа пономари! Если еще раз погаснет во время службы кадило, то я высыплю угли на ваши головы!» Послание это было обращено исключительно ко мне.
Но я, конечно, не ограничивался кадилом, еще помогал читать и петь на клиросе, пособлял другим братьям выносить ковры на улицу на просушку, потому что из-за плохой гидроизоляции в алтаре всегда стояли лужи, а владыка мокрых ковров не терпел. И еще много разных дел было.
Приходит как-то о. Владимир и говорит: «Чего это ты так плохо выглядишь? Поехали лучше ко мне, в баньке попаримся!» Я начинаю перечислять, что мне нужно еще сегодня сделать, а он меня прерывает: «Слушай, какое послушание дал тебе владыка, когда принимал на службу в собор?» «Быть кадиловозжигателем». «Вот и разжигай свое кадило, а ковры пусть трясут те, кому положено. Запомни, брат, церковь - это не комсомольская стройка, и энтузиазм здесь неуместен».
Много лет прошло с тех пор, давно я не был во Пскове и не видел о. Владимира, а слова его не забыл...
Как я краденое скупал
В моей церковной жизни было много историй не очень приятных, но вполне поучительных.
Как-то раз в псковском соборе ко мне в колокольню, где я обитал, постучала женщина со свечного ящика. «Там пришел молодой человек, предлагает крест и Евангелие. Может, ты купишь?»
Пошел я в собор. У свечного ящика крутился юноша со странной прической. «Пятьсот рублей, – сразу выпалил он, – и не рубля меньше!» Как будто я собирался с ним торговаться.
Евангелие и крест были явно церковными, напрестольными. Исторической ценности они не имели, были произведены в Софринских мастерских. Я спросил, откуда они? «От дедушки! – от чего-то нервничал "продавец". – Если не хотите, я в другой храм отнесу»
«Неси», – равнодушно ответил я и повернулся, чтобы идти прочь.
«Сколько это стоит?» – бросился вслед за мной юноша. «Рублей сто, не больше». «Хорошо, я согласен».
Я занял на свечном ящике сто рублей, юноша схватил их и тут же исчез. Внутри меня осталось неприятное чувство, но я подавил его и пошел в колокольню за деньгами.
А когда вернулся, то застал у ящика и старосту, и казначея, и прочих начальствующих. Все были в панике.
Оказывается, за время моего отсутствия позвонили из епархии и сказали, что среди бела дня ограблен храм в Завеличье, украдены ... напрестольные крест и Евангелие. Пока священник вышел служить панихиду, кто-то пробрался в алтарь и прямо с престола стащил святыни.
На следующий день приехал владыка со всем псковским духовенством. Он сказал речь о том, что надо быть бдительными, а потом пересказал историю похищения и «обретения» святынь. «Вот епархия! – засмеялся он в конце своей речи, – в одном храме воруют, а в другом – скупают краденое!..»
И ... выписал мне премию в сто рублей. За бдительность, так сказать.
Года через два меня вызывали в славный город Томск свидетелем на суд по делу церковных воров. Оказывается, они действовали по всей России и обокрали немало церквей. Поймали их как раз в этом сибирском городе.
На суд я не поехал, потому как был в то время в монастыре.
Но осквернители храмов, я надеюсь, получили по заслугам.
За кота - отдельное спасибо!
Помните, про кота отца Нектария Оптинского (из книги Наталии Скоробогатько)?
"Из комнаты в комнату в старческих келиях ходил неслышной поступью пушистый серый кот. Выйдет старец Нектарий – и кот за ним. Войдет – и он здесь.
Скажет ему что-нибудь батюшка – кот, словно разумный, исполнит: пойдет и сядет, где скажут, сходит в приемную или на крылечко.
Чаще же сидит у теплой печной стены и дремлет. Или, склонив голову, слушает молитвы старца.
Иной раз погладит его отец Нектарий и скажет:
- Преподобный Герасим Иорданский был великий старец, и потому у него был лев… А мы малы, и у нас – кот".
Тварь Божья много может и помочь, и вразумить, и поддержать. Любить только надо всё, что Господь даёт - и кота-ворюгу, и человека...
Мария, кот, скорее всего, ел то, что ел хозяин. Этим, повидимому, и объясняется пост кота. Думаю, во время поста никто не вытаскивал из его рта пойманных мышей. Не надо делать далеко идущих выводов про младенцев на грудном вскармоивании. Батюшка жил бедно, в деревне, кошачьих разносолов типа Вискас видимо не было да и купить их было не на что. Умерьте гнев праведный...
И коту без хвоста не очень-то весело - он для равновесия им нужен, при ходьбе по тонким веткам при беге на крутых поворотах, и для тепла тоже важен, это не маленькая потеря.
В общем, правильно кот у него ногу баранью упер, нечего издеваться над созданиями Божиими, устроил коту голодный "пост", будет и тебе "сытый" праздник...
Во избежание соблазна - предлагаю редакторам убрать этот чудовищный фрагмент про кота.Иzemavla@yandex.
а то я думала правило читаешь утром -вечером-- молишься
С уважением - автор.
Крутого нрава Владыка...
И неужели в ноге советского деревенского барана было более 4,5 кг мяса и хрящей? Вспомните советских кур, и не путайте их с современными цыплятами бройлеров.
Я оставлял здесь коментарии раз уже 20 наверное, всегда печатали не позже, чем через 1-2 часа, а м.б. и раньше. Нажимайте F5 (в интернет-экплорере это команда "обновить"), когда смотрите статью, и увидите свой комент.
Остальные истории весьма приятны и поучительны.
P.S. Вопрос к администрации сайта: почему комментарии публикуются через несколько дней? Это крайне неудобно.