Страна, которой больше нет

Вспоминая сегодня людей, которые два года назад так радушно принимали его, он опасается, что многих из них уже нет в живых. Алексей Гунькин рассказал нам, как перед самым началом войны в Сирии в августе 2011 года он автостопом проехал по всей стране с севера на юг.

Мы видим, как волны огня и крови стирают эту страну с карты мира. На фото — окровавленные тела младенцев с серенькой кожей, столетняя старуха, рыдающая в иорданском лагере для беженцев, серые руины ещё вчера таких прекрасных городов, серые искореженные машины под грудами обломков и серым пеплом. Люди в черных масках что-то кричат и стреляют. Огонь догорает.

Разбитая церковь в Хомсе после начала войны

Разбитое окно Седнайского монастыря. 2012 г.

«Бьющимся сердцем» арабского мира назвал Сирию епископ Севастийский Феодосий, когда в ноябре 2011 года возвысил свой голос, требуя, чтобы ЛАГ занялась своими обязанностями по защите арабских стран, — «вместо того, чтобы участвовать в заговоре против Сирии». О заговоре тогда во всеуслышание заявил не только Аталла Ханна, как называют владыку на арабском Востоке, но и патриарх Антиохии и всего Востока Игнатий IV Хазим. «Международные СМИ распространяют лживые сведения о ситуации в Сирии, которые входят в рамки беспрецедентной информационной войны, развёрнутой против страны с целью её дестабилизации и распространения межконфессиональной розни в сирийском обществе», — эти горькие слова были сказаны почившим ныне патриархом тоже в ноябре 2011 года в Дамаске.

Возможно, наш сегодняшний собеседник — один из последних иностранцев, кто видел довоенную Сирию лицом к лицу. Посмотрим на нее вместе с ним — на мирную жизнь той страны, которая сегодя существует только в воспоминаниях. Страны, где еще два года назад мусульмане как своих родственников принимали троих иностранцев, ни от кого не скрывавших, что они православные, из России.

Последние дни мирной Сирии. Евгений и Надежда (в центре) с семьей Хамсы, у которого они гостили, возвращаются после купания в Ефрате. Фото: А.Гунькин

Этой женщине сто лет. Вынужденная оставить свою страну, теперь она находится в лагере для беженцев в Иордании. Joseph Eid/AFP/Getty Images

«Конечно, некоторые опасения у нас были, — рассказывает Алексей, — уже было известно, что в Сирии волнения и что туристы туда не едут. Но я поговорил с людьми, которые бывали в Сирии, и они заверили меня, что беспорядки там лет десять уже, наверное. А когда я почитал историю страны, то понял, что беспорядки в Сирии — обычное дело: начиная с XVIII века они там никогда особо и не прекращались».

Мы сидим у нас в редакции. Сейчас Алексей занят созданием «Путевых заметок», часть из которых мы будем публиковать по мере их написания, а пока мы решили просто поговорить о Сирии. Наши редакторы, пришедшие послушать, расспрашивают его о политике, — например, о том, как простые люди, с которыми он встречался, тогда комментировали «беспорядки», через недолгое время обернувшиеся жесточайшими боевыми действиями.

Рассказывая, Алексей употребляет настоящее время, и как бы логично не было переправить его на прошедшее, мы не станем этого делать — в память о стране, которой больше нет, и которая, как живая, раскрывается в этом рассказе.

«Все мусульмане (христиане, как я понял, в Сирии принципиально на политические темы не высказываются) говорили, что президент хороший, объясняли, почему: строит больницы, дороги, университеты… Всё делает для населения, вот и его хотят скинуть американцы, он их не устраивает, — так они объясняли происходящее. Ни разу за всё время нашего нахождения в стране мы не слышали ничего плохого об Асаде, — даже от контрабандистов, которые ведут раскопки в древних городах, а им врать в пользу власти незачем», — рассказывает Алексей. И мы возвращаемся к самому началу — на границу.

— Итак, вы въехали в Сирию. Сколько вас было?

— Трое — два парня и девушка. По «легенде», Надежда была моей женой и сестрой Жени — это исламская страна, и по-другому было невозможно. Не помню точно, во что Надежда была одета, но в любом случае дресс-код, достаточный для Турции, откуда мы въезжали в Сирию, был соблюден, однако на границе нам сразу сказали, что ей следует переодеться: шаровары, хиджаб, волосы должны быть закрыты.

Девушка с открытыми волосами — это как в России журнал «Плейбой»: нечто неприличное. Если женщина появится на улице в таком виде, ее все сразу начнут фотографировать — я наблюдал такую сцену, — и она окажется в малоприятном положении.

При этом у них есть своя мода. У женщины всё закрыто, но при этом такой яркий макияж — губы накрашены, глаза подведены, — что получается просто кричащая внешность. Я в Москве никогда таких накрашенных женщин не видел. А в Сирии, в Ливане сколько угодно — нормы вроде все соблюдены, открыто только лицо, но нем такой слой штукатурки…

— Возвращаемся обратно, — на границу.

— К этому моменту мы изрядно проехали автостопом, но здесь был, наверное, первый случай, когда мы, отойдя от границы, не успели поднять руку, как рядом с нами остановился пикап.

Молодые ребят показали жестом — садитесь в фургон! — и молча, ни слова не говоря, довезли нас до какой-то развилки на въезде в Алеппо, километрах в пятидесяти от границы. Следующей остановилась маршрутка, и опять же автостопом, без денег, нас довезли до центра города.

Алеппо до войны. Фото: Michele Falzone, Getty Images

Боевики взяли по свой контроль район в Северном Алеппо, где был убит и обезглавен имам, шейх Хасан Сейфеддин, лояльный правительству Сирии. Его голову воздрузили на минарет мечети Аль-Хасан. 30 марта 2013 .

И тут… Есть такая у Сирии характерная черта, — наверно, это и других арабских стран касается, но в Сирии проявляется больше: если спросить что-нибудь у какого-то прохожего, то сразу вокруг тебя образуется толпа человек в 15-20. Каждый, кто проходит мимо — не важно, студент это или какой-нибудь состоятельный араб в Rolex, — обязательно остановится и будет смотреть с самым серьезным видом, пока другие пять человек пытаются тебе что-то подсказать. Иногда от этой толпы очень сложно отвязаться.

— Как же вы общались, если они по-английски не говорят?

— Девочка, которая ездила с нами, когда-то интересовалась арабским. Самое главное, она могла читать, — нам это очень-очень здорово помогло, потому что в Сирии указатели только на арабском. А чтобы объяснить, кто мы такие и чего хотим, не так уж много фраз и нужно.

— А вы говорили, что вы из России?

— Да — «руссия!», — и все сразу очень радовались. Это мы еще в Алеппо поняли, — чем мы, «руссья», отличаемся, например, от французов или от американцев. Алеппо расположен на равнине, в центре которого — огромный холм, где изначально было греческое городище: от него остался амфитеатр, какая-то базилика, сто раз переделанная в мечеть, но видно, что изначально христианская постройка.

Евгений, Надежда и Алексей в Алеппо. Лето 2011 г.

Боевики высматривают в небе истребители ВВС Сирии. Алеппо, октябрь 2012 г. Zain Karam / Reuters

Это главный туристический объект. На входе — билетер. Мы в этот день выехали из Антиохии, — это в Турции, — преодолели очень большое расстояние, пересекли границу и въехали в Алеппо часа в 4-5 вечера. А когда добрались до музея, были уже все шесть, музей закрывался, из него выходили последние посетители, которых подгоняли охранники. Нас опередила группа, — не помню, кто были эти ребята, то ли французы, то ли шотландцы, — их спросили, откуда они и не пустили: «Closed».

Подошли мы:
— Where are you from?
— Russia.
— Welcome!

Денег с нас не взяли, да еще этот билетер и экскурсию нам устроил.

Еще мы хотели съездить к развалинам монастыря Симеона Столпника, но начинались исламские выходные — был вечер четверга, — и наш сопровождающий сказал, что шансов нет, территория уже закрыта.

Темнело. Нужно было где-то останавливаться на ночь, а в городе на ночлег к кому-то попасть трудно. Мы поняли, что пора выбираться из города, однако сделать это оказалось непросто.

Мы спрашивали у прохожих, где выезд из города. «А какое направление?» «На Пальмиру». Они понимают по-своему, — что мы не местные, бестолковые, плохо объясняем, — и отправляли на автовокзал. Мы уходим с автовокзала, они за нами бегут, пытаются остановить такси и засунуть нас в него… В общем, из Алеппо мы не могли выбраться, наверное, в течение часов трех.

Нам нужно было двигаться на восток. В итоге, поняв по карте, что аэропорт находится как раз на востоке, мы решили доехать до него на такси, а там уже разбираться. Так мы и сделали, хотя нам было очень тяжело отбиться от наших добровольных помощников, которые за нами и в такси желали залезть.

Доехали мы до аэропорта, я впервые в жизни сориентировался по звездам, и мы пошли на восток по улице, уходившей в этом направлении.

Через какое-то время остановился пикапчик, водитель молча показал нам — садитесь в кузов. У них в Сирии больше половины транспорта — пикапы. Нас довезли до кольцевой дороги. Было уже совсем темно — ни зги не видно, южная ночь. Я углядел какой-то сад: оливки, твердая земля комьями. Мы забрались в этот сад, разбили палатку и сразу уснули.

В кузове "пикапчика"

Патруль оппозиционеров в окрестностях Алеппо. Август 2012 г. Фото: AFP

«Салам алейкум!» «Алейкум асалам». И нам принесли фрукты, овощи, а через какое-то время вышла его жена и пригласила нас в дом.

— Вот это, конечно, поразительно. Представим себе — русская деревня, утром мужик идет в огород и видит, что там спят трое арабов в джалабиях. Трудно представить себе его реакцию.

— Когда я был маленький, отец привозил меня в деревню к бабке, — так вот, она даже цыган домой пускала: проходит табор, останавливается, кто-то просится переночевать, — она им комнату выделяла. У нас в деревнях раньше тоже было нормой такое гостеприимство.

Зашли мы в дом — Надежду девушки сразу увели на женскую половину.

Как я уже говорил, поскольку это исламская страна, то у нас была своя «легенда», что Надежда — моя жена и Женина сестра. Все нам верили, единственное, что их интересовало, — какая по счёту она у меня жена? Она отвечала, что любимая. Спрашивали, сколько у нас детей. — Детей нет. — Почему? Мы говорили, что только вот недавно поженились. И они сразу желали, чтобы Аллах послал нам побольше детей. У них в любую семью зайдешь — везде карапузики. В любом арабском доме количество детей не поддается подсчету, очень легко сбиться.

Вот и тут Надежду принялись расспрашивать, какая она по счету жена, не бьет ли муж... Арабские женщины — это отдельная тема, тем более молодые. Им интересно поговорить, столько эмоций, все что-то рассказывают, жестикулируют …

Арабская девочка тащит бутылку с холодной водой - ее родители увидели, что путешественники удаляются в сторону пустыни. "Арабы - очень отзывчивый народ", - говорит Алексей

Девочка в розовом платье позирует на улицах Хомса. Июль 2012 Фото: REUTERS / Yazen Homsy

— Если на улице, шум вокруг, — то да, могут эмоции выражать: если бы у нас люди посмотрели со стороны, решили бы, что ругаются. Я сам наблюдал такую картину в Дамаске. Водитель, с которым мы ехали, на каком-то оживленном перекрестке очень некрасиво подрезал другую машину. Они остановились друг напротив друга, опустили стеклышки, и я приготовился, что сейчас начнется то, что у нас в таких случаях обычно начинается, но нет — у них состоялась совсем другая беседа. — Как семья, как дети? Совершенно точно, что они видели друг друга впервые. Собралась пробка, все сигналят, — они минут пять мирно поговорили и разъехались.

— В арабских странах вообще есть привычка громко сигналить.

— У них гудок на машине чем громче, тем лучше — кто громче, тот и прав. Гаишники, вообще не понятно, для чего существуют, что в Турции, что в Сирии, всё равно все едут куда хотят, — причем, что удивительно, ни одного ДТП я ни разу не видел.

А «бибикалки» — да, они так приветствуют. Вот идешь по улице, машины мимо едут, водители видят, что мы — иностранцы, с рюкзаками, и каждый желает поприветствовать. У тебя уже звон в ушах от этих «бибикалок» — они как сирена, которая тебя сопровождает.

Вообще они очень радуются гостям. В Алеппо, когда мы проходили через местный рынок, то кто чем торгует, то нам и совали — кто горсть фиников, кто бананы, кто лепешку.

У них если приходит путешественник, — значит, Аллах посетил дом. Когда уже в Мансуре (Аль-Мансура, городок неподалеку от Алеппо — прим.ред) мы на два дня остановились в одном доме, соседи наших хозяев были очень расстроены тем, что мы поселились не у них. А хозяева — просто счастливы, уговаривали нас еще на несколько дней остаться, дескать, праздник у них через четыре дня, показывали нам барана огромного…

Хотя мы и без барана, честно говоря… Для нас приготовили «обычный» ужин — гора риса с миндалем, с изюмом, сверху — зажаренные жаренные куры, а вокруг еще всякие куриные котлеты.

За трапезой должны сидеть только одни мужчины, но поскольку гостья из другой страны, для нее все делали поблажки.

В Мансуре мы оказались к обеду того дня, когда мы выехали из Алеппо, и собирались, не задерживаясь, отправиться в Сергиополис, но жара была уже градусов 40. Самый солнцепек. И прежде чем идти на трассу, мы решили немножечко перевести дух. Я увидел садик — небольшой, буквально пара оливочек. Мы зашли, сняли рюкзаки и сели в тени. А тень — это сразу минус градусов 15.

Минут пять посидели, как вдруг раздался рев спортивного мотоцикла, и в садик буквально влетел араб.

Хамса на своем мотоцикле. Как его старшие братья, он собирался вскоре поехать на заработки в Италию. Можно только предполагать, что с ним сегодня

— А как они при этом одеты? В традиционную одежду — джалабии?

— Да! На подрясники похоже, только белые — очень красиво. И обязательно — головной убор, — или куфия, или просто что-то на голову намотано, вот хоть бы футболка, как у того, что влетел к нам в садик.

Он очень напоминал Леонова в «Джентльменах удачи», где он «пасть порву» говорит: такой же небритый, смотрит косо, только татуировок не хватает … Мы притаились. Ребята мне потом рассказывали, что они тоже испугались. Думали, ругаться будет.

А он посмотрел-посмотрел, в дом зашел, тут же вышел и показывает нам — «cold,cold», мол, вентилятор.

"Скромный" арабский завтрак для путешественников.

Но делать нечего — хозяин зовет, тем более мы сами в его двор вошли, как-то некрасиво… Зашли. Зовут его Хамса, что значит «пятый». Его старшие братья — на заработках в Европе, сирийцы в основном в Италию ездили, он тоже туда собирался. А младшие — здесь.

Прошли мы в комнату — действительно, вентилятор, люстра, мебели почти нет, поскольку они на полу сидят. Шкаф, на стене пара ковриков и на полу одеяла, а больше ничего нет, хотя по их меркам это зажиточная семья.

Мужчины — пятеро или четверо, — стали с нами беседовать, спрашивать, кто мы и откуда, и какова цель пути. Я объяснил, что наша цель — арабский мир посмотреть. — А кто по вероисповеданию? — Православные христиане. Все нормально, никаких проблем.

— Как там вообще относятся к христианам?

— Как к такой безобидной секте, в рамках Писания, — ну чуть-чуть неправильно христиане понимают Коран. Примерно так. Везде, где мы были, мы говорили, что мы православные и встречали абсолютно нормальное, дружелюбное отношение. Но это на северо-востоке, где православных нет со времен, как пал Сергиополис. Это уже давно мусульманская земля, здесь нет никакого конфликта интересов, поэтому, может, такое отношение спокойное, а вот на западе конечно, понапряженней ситуация.

В центре - Надежда и Евгений. Как можно видеть на этой фотографии, гости не скрывают своего вероисповедания

Такие вопросы. Не особо мы друг друга понимаем, но немножечко поговорить можем. — А куда вы сейчас поедете? — В Рассафу, в Сергиополис. Они кивают, заговаривают нас, уже полчаса прошло, надо подниматься, и тут Хамса вскакивает, показывает мне — сиди-сиди — и входят женщины с подносами. Яичница с колбаской, котлеты куриные, — для них это очень простенько, что на скорую руку успели, огурчики порезать, фруктики.. В общем, очень-очень сытно нас накормили, и тут я, разморившись, уже в хорошем настроении, поинтересовался, а далеко ли до Евфрата. Без задней мысли задал вопрос. А минут через пятнадцать перед домом уже стоял белый «форд», нас туда погрузили и отвезли на Ефрат.

У меня какое представление о нем было? Пустыня, мутный поток, грязный…

Приезжаем, — а это как раз то самое место, где Александр Македонский проходил.

Не знаю даже, с чем сравнить этот изумительно голубой поток, красивейший, просто красивейший. Настолько прозрачная вода, что на два метра все видно. Глубина — мне, наверное, чуть выше пояса, метров 20 можно пройтись, дно отлично видно, камешки, рыбки маленькие плавают, прямо подплывают к тебе.

Голубые воды Ефрата

— Ты думаешь о том, что сейчас с этими людьми?

— Конечно. Я сейчас очень переживаю за них. Они нас действительно очень хорошо приняли, у меня добрые чувства остались. Надо сказать, что так нас принимали и мусульмане, и христиане.

Позже, в Иерусалиме, один русский диакон немножечко объяснил мне это поведение. Эти страны находятся в пустыне. И получается, если человека, который из пустыни выходит, не примут в оазисе или в деревне, до следующего оазиса он может просто не дойти. А тот, кто его не пустил, будет виноват в убийстве.

Поэтому они даже не рассуждают, принять или не принять — для них это свято. Это вообще характерно для Востока. Хотя, когда мы были в Дагестане в прошлом году, то в горных селениях было то же самое, — все нас тут же приглашали в гости.

После Сергиополиса, — у меня есть глава о нем, поэтому сейчас мы о нем говорить не будем, как и о Пальмире, — мы приехали в Дамаск. Знали мы там один-единственный адрес — по-английски у нас было записано, как доехать до русского культурного центра, не знаю, цел ли он, наверное, разбомбили, еще с советских времен он находился неподалеку от офиса «Аэрофлота». Въехали мы в Дамаск, — огромный мегаполис, пробки, как в Москве, не хуже, — вышли на остановке, пора бы чем-нибудь подкрепиться. Смотрим, мужик шаурму нарезает. Мы к нему подходим, берем три шаурмы, водички, — а лимонад очень вкусный у них, — спрашиваем, куда нам дальше идти, а он нам отвечает на очень неплохом русском: «А вы откуда, из России приехали?» Я, говорит, в Самаре учился. У них все инженеры, учителя, врачи, военные в России учились.

На улицах ночного Дамаска

Люди на месте взрыва двух заминированный автомобилей в христианском районе Дамаска. Ноябрь 2012 г.1. STR / AFP / Getty Images

— Да, поэтому. Я видел, например, что вдоль дорог стоят на постаментах наши МИГи в раскраске сирийских ВВС. Это, конечно, было интересно, что первый человек, к которому мы обратились, оказался русскоговорящим.

Объяснил, как дойти до этого центра: прямо, прямо, а потом будет поворот направо. Мы идет, не поймем, какой поворот, потому что поворотов много, спорим, остановились, громко между собой рассуждаем, подходят два парня, и один спрашивает на чистом русском: «Так, ребят, куда вам надо-то?»

Оказалось, что у него какой-то бизнес в Москве, поэтому он очень хорошо говорит по-русски. Он нас проводил прямо до культурного центра, подождал, пока выяснится, что с нами всё нормально. Женя уже собирался улетать, ему нужно было купить билет, — этот парень поехал с ним в аэропорт, чтобы его довезти, показать где что, отправил его…

Дамаск — европейский город, в отличие от Алеппо, где со времен средневековья вообще, по-моему, ничего не изменилось: улочки, старые базары, лавочки, тележки, запряженные ишаками, везут финики и фрукты… Там я впервые почувствовал себя на востоке, —абсолютно в другой цивилизации. В Стамбуле я так себя не ощущал,   — все привычное, словно ты где-то в Киеве. А вот в Алеппо я, если так можно сказать, культурный шок испытал — абсолютно иная, восточная цивилизация.

Узнав в русском центре, как добраться до Седнайи, вскоре мы были уже там.

Монахиня Мария и Надежда. Седнайский монастырь

Игуменья монастыря Рождества Пресвятой Богородицы в Седнайе показывает келью, в которую в ночь на 29 января 2012 попал снаряд, когда монастырь был обстрелян боевиками. Фото SANA

Сам городок очень маленький, минут за двадцать его можно пешком пройти. Нас высадили у одного из выездов из города. На склоне горы растут сосенки — там мы и решили поставить палатку, чтобы заночевать.

И с утра, когда я проснулся, первое, что я увидел, была женщина, но одетая уже по-европейски, собиравшая на склоне какие-то травки для чая. Она дожидалась, когда мы встанем и выйдем из палатки. «Здравствуйте, меня зовут Мария, я православная, пойдемте ко мне в гости», — сказала она по-французски.

И в течение суток она и ее сын возили нас по всем окрестным православным монастырям, — лучше экскурсии ни в каком туре бы не организовали, в такие уголки они нас завезли.  Видели там древний христианский храм, устроенный на месте языческого капища, где приносились человеческие жертвы, — ближе к северной стороне, прямо перед аналоем, находится ниша для стока крови, языческий алтарь, который просто накрыли базиликой.

В монастырях — очень древние иконы, с надписями, сделанными по-арабски и на церковнославянском. Русские помогали здешним монастырям чуть ли не со времен Алексея Михайловича, — с тех пор эти иконы там и висят.

В одном из монастырей

Были мы и в Седнайском женском монастыре — монахиня Мария рассказала нам его историю, про все чудеса, которые там происходили. Кельи у них маленькие, кровать, иконы висят на стене, холодильник стоит, что естественно для южной страны.

В окрестностях очень много пещер древних отшельников. Внутри — что-то вроде каменного стула или полукровати, около метра в ширину, углубление для иконочки, кресты выбиты, сколько времени уже прошло, но чувствуется, что место намоленное, православное, ни с каким другим его не спутаешь.

— А в монастырях много насельников?

— По-разному. Вот в Седнайе — большой мужской монастырь, человек под 50 братии. Нам даже сказали, что есть один монах из России. Ну, это, в принципе, где бы мы ни были, везде нам говорили, что есть монах из России.

Но есть и маленькие обители — на Востоке много монастырей, где 2-3 человека всей братии.

— А на богослужении вы были?

— Литургия ничем не отличается от нашей. Мы присутствовали на литургии Антиохийской Православной Церкви в монастыре св. Георгия. Вся разница, которую заметил, заключается в том, как священник выходит с Дарами. Если у нас он сразу встает перед Царскими вратами и начинает читать молитву, то у них священник, выходя из алтаря, по северной стене проходит до входа в храм, останавливается и уже оттуда идет к Царским вратам. И в этот момент все, кто находится в храме, пытаются дотронуться до его облачения.

На богослужении

Язык непонятен, но поскольку богослужение полностью повторяется, все абсолютно ясно.

Еще один момент я хотел бы отметить. У католиков на службах сидят, а у нас стоят, но в чем разница, я понял только там — как и то, почему женщины должны быть в храме в закрытой одежде. В Антиохийской Церкви на службах сидят на длинных лавочках, как у католиков, и встают только в определенные моменты. И тут я понял, что просто не могу сидеть на Литургии — у меня это в голове не укладывается, как вообще возможно. И женщины у них в храм могут приходить без головных уборов, с открытыми плечами — и честно говоря, это во время Литургии здорово отвлекает.

Оттуда мы направились в город Маалюля. А в Маалюле находится монастырь св. Феклы. Чувствуется, что это место очень святое. Как мы знаем из жития святой первомученицы Феклы, когда она бежала от преследователей, расступилась скала, где она и скрылась, так окончив свои дни.

Ущелье, где все это произошло, петляет и сужается с трехсот метров ширины до полуметра. Монастырь расположен на входе в это ущелье. Одна из его святынь — это родник св. Феклы. Паломнику в серебряное блюдечко зачерпывают водичку, а откуда она там берется, непонятно — скальная порода, и в ней пещерка. В пещерке — часовенка. А рядом с этим источником прямо из скалы растет персиковое дерево.

Каждый год оно цветет и плодоносит. Растет, — я своими глазами это видел — просто из скалы. Никакой земли там нет..И своей кроной оно полностью эту пещерку и закрывает.

Продолжение следует: «Первое, что меня поразило в Ливане, как только мы въехали в страну, — огромный билборд, на котором изображено знамя Победы над Рейхстагом, ветераны с гвоздиками и на арабском и русском написано «65 лет Великой Победы».

В последние дни марта стало известно - боевики перешли границу с Ливаном