Учение о Евхаристии в гимнографических памятниках Церкви

Тайная Вечеря. Икона монастыря Ватопед, Афон

Тема Евхаристии в гимнографических памятниках Церкви является в высшей степени значимой и едва ли обозримой в рамках одного сообщения. Собственно евхаристическая гимнография зарождается еще в Новом Завете. Особое значение для ее развития имели гимны в Апокалипсисе, которые так или иначе повлияли на дальнейшее богослужение: «Свят» (Откр 4, 8), «Достоин агнец закланный принять славу и честь»^[1] (Откр. 5, 12) песнь Агнца (Откр. 15, 3-4)^[2]. В них для нас важен жертвенный аспект Евхаристии: созерцание Христа как закланного Агнца, Который искупил нас для Бога Своею Кровию от всякого племени и народа. Однако древняя Церковь знала и другое измерение Евхаристии – доксологическое, ибо она есть не только жертва, но и жертва хваления. В качестве примера достаточно привести гимн Мелитона Сардийского, завершающий его проповедь «О Пасхе»:

Этот гимн является и крещальным, и евхаристическим одновременно. Женихи и невесты – новокрещенные духовные дети Сардийской Церкви, родившиеся для новой жизни в пасхальную ночь. Евхаристия для них – духовное вознесение и духовный брак со Христом^[4], теснейшее соединение с Ним. Этот гимн основан на песне Трех Отроков, которая сыграла ключевую роль как в создании жанра канона, так и в разработке евхаристической тематики^[5].

Весьма своеобразное учение о Евхаристии присутствует в гимне «Педагог» Климента Александрийского^[6].

Χριστὲ ᾿Ιησοῦ,
γάλα οὐράνιον
μαστῶν γλυκερῶν
νύμφης χαρίτων
σοφίας τῆς σῆς,
ἐκθλιβόμενον.
Οἱ νηπίαχοι
ἀταλοῖς στόμασιν
ἀτιταλλόμενοι,
θηλῆς λογικῆς
πνεύματι δροσερῷ
ἐμπιμπλάμενοι,
αἴνους ἀφελεῖς,
ὕμνους ἀτρεκεῖς
βασιλεῖ Χριστῷ,
μισθοὺς ὁσίους
ζωῆς διδαχῆς,
μέλπωμεν ὁμοῦ.
Πέμπωμεν ἁπλῶς
παῖδα κρατερόν,
χορὸς εἰρήνης
οἱ χριστόγονοι,
λαὸς σώφρων,
ψάλλωμεν ὁμοῦ
θεὸν εἰρήνης.

Христе Иисус,
млеко небесное
от сладких сосцов
благ невесты
мудрости твоей
истекающее.
Младенствующие
вскармливаясь
словесной жены,
духом росоносным
исполняясь.
Народ премудрый,
воспоем совместно
Бога мира.

В гимне Климента проводится образ Евхаристических даров как духовного молока, которым питаются члены Церкви – духовные младенцы. Евхаристия осмысляется как причащение Вечной Премудрости – Логосу и в то же время – рождение во Христе, происходящее во Святом Духе. Исполнение Росоносным Духом не только вводит пневматологический аспект, но и связывает его с песнью Трех отроков и с доксологическими и евхаристическими мотивами, заключенными в ней.

Сходный образ духовного млека присутствуют и в т.н. «Девятнадцатой Оде Соломона»:

Чаша млека предложена мне.
И испил я в сладость утешения Господня
Чаша – Сын есть”^[7]

Для раннехристианской гимнографии весьма важна тема евхаристического реализма.

Вера Древней Церкви в тождество евхаристических Даров и Тела Христова, Распятого, Погребенного и Воскресшего и Крови, Излиянной за жизнь мира, выражается, в частности, в евхаристических гимнах III в., дошедших до нас благодаря традиции преп. Нила Криптоферратского.

Тело Твое Святое,
Ради нас Распятое
Мы вкусили
Кровь твою Драгоценную,
за нас Излиянную,
мы испили.

И вместо терновного
венца этого
венец нам даруй
неувядаемый

Вместо же плащаницы,
которой Ты обвился,
нас в непобедимую
Твою облеки силу.

Ибо ты воскресл
И нас оживил.
Ожив, будем жить,
и на Суде праведном
пред Тобой встанем^[8].

Итак, выражается вера, что мы причащаемся Тела Распятого, Погребенного и Воскресшего. Трудно не сопоставить это с анамнесисом литургии, например, святителя Иоанна Златоустого: «Поминающе убо спасительную сию заповедь и вся еже о нас бывшая – крест, гроб, тридневное Воскресение, вознесение, одесную сидение, второе и страшное паки пришествие».

Встречаются, однако, тексты, в которых выражается вера в то, что Евхаристия есть реальное приобщение ко всему домостроительству спасения:

Се Кровь Воплощенного
от Пресвятыя Девы.
Иисусе Христе, аминь.

Сия Кровь Крещенного
во Иордане от Иоанна.
Иисусе Христе, аминь.

Кровь Себя Принесшего
за прегрешения наши.
Иисусе Христе, аминь^[9].

Новый этап осмысления Евхаристии в гимнографических памятниках наступает в эпоху Вселенских соборов. Весьма показательно творчество св. Романа Сладкопевца, в котором продолжается богословие священного реализма и созерцание Евхаристии как жертвы. Вот какую экзегезу предлагает он словам притчи о блудном сыне «И заклавше тельца упитанного, ядше, возвеселимся» (Лк.15:23).

῾Ιερεῖς, δοῦλοί μου πιστοί, θύσατε τοῦτον τὸν μόσχον
           καὶ δότε πᾶσι τρώγειν τοῖς τοῦ δείπνου μου ἀξίοις
           τὸν ἄσπιλον μόσχον, τὸν καθαρὸν κατὰ πάντα,
τὸν σιτευθέντα ἐξ ἀσπόρου γῆς ἧσπερ ἔπλασε·
           δότε δὲ πρὸς τούτοις τίμιον πόμα,
           αἷμά τε καὶ ὕδωρ τὸ ἐκ τῆς πλευρᾶς τῆς αὐτοῦ
                       πηγάζον τοῖς πιστεύουσι.
Πάντες οὖν πάντοτε φάγετε τοῦτον·
           κἂν γὰρ μελίζεται, ἀλλ' οὐ μερίζεται,
           οὐδὲ διαιρεῖται, οὐδὲ δαπανᾶται,
           ἀλλ' εἰς αἰῶνας χορτάζει πάντας·
εἰς ἔδεσμα γὰρ πρόκειται
           πανάγιον ὁ φιλάνθρωπος,
Τῶν κεκλημένων πᾶς λοιπὸν ὁ θίασος ὡς ἐδείπνει
           καὶ πάντες εὐφρανθέντες ἐμελῴδουν θεῖον ὕμνον·
           ὁ πατὴρ μὲν πρῶτος κατήρξατο τῶν παρόντων,
«Γεύσασθε, λέγων, καὶ ἴδετε ὅτι Χριστός εἰμι».
           Εἶτα μετὰ ταῦτα ὁ ψαλμολόγος
           κρούων τὴν κιθάραν κράζει ἡδυτάτῃ φωνῇ·
                       «Σπουδαίως προσαγάγετε
θύματα ἄχραντα, εὐλογημένα,
           πρὸς τὸ πανάγιον θυσιαστήριον·
           ἀνοίσατε μόσχον μετ' εὐχαριστίας.»
           Καὶ μετ' αὐτὸν δὲ βοᾷ ὁ Παῦλος·
«Τὸ πάσχα τὸ ἡμέτερον
           ἐτύθη νῦν ᾿Ιησοῦς Χριστός,
           ὁ τῶν αἰώνων δεσπότης καὶ κύριος.»

Иереи, верные рабы * тельца принесите в жертву
И дайте всем вкусити * пира Моего достойным
Тельца непорочна * чистого по всему
К сему же дайте * питие честное
Кровь и воду * от ребра Его
Истекающую верным.
И когда всех созвали, * началось пированье
И все, возвеселившись, * воспели песнь божественну.
Отец средь первых * начал воспевать.
«Вкусите, – глаголет, * – и видите, что Христос Аз Есмь»
И с ними же * Павел восклицает:
«Принесена в жертву
Пасха наша * Иисус Христос»^[10].

Итак, мысль святого Романа предельно ясна. Евхаристия есть прежде всего жертва Христова. Евхаристические дары единосущны Распятому Христу – жертвенной Пасхе нашего спасения. В Евхаристии Он раздробляется, но не разделяется и не уменьшается.

Особое значение имеет богословие евхаристической Крови как единосущной с Той, Которая пролилась из пронзенного ребра Христова на Голгофе. Эта тема позднее станет весьма актуальной в богословии канонов Иоанна Дамаскина и Космы Маиумского.

Для примера рассмотрим первый тропарь четвертой песни канона Пятидесятницы, надписанного именем Иоанна Арклийского:

Купель божественнную пакибытия
cмешав во Слове, в сложном естестве,
Ты источаешь реки из нетленного,
ребра пронзенного, о Слово Божие,
запечатлевши Духа теплотой меня[11].

В нем заключается учение как о крещении, так и Евхаристии, и наблюдается влияние чина теплоты, введенного в VI в. при императоре Юстиниане для утверждения Кирилловой Христологии. Как известно, чин теплоты подразумевает влитие в Евхаристическую чашу горячей воды со словами: «Теплота веры, исполненная Духа Святаго». Этот чин был весьма важен, поскольку свидетельствовал о пребывании Святаго Духа в теле Христа, Лежавшем во гробе. Теплота Духа трансформирует физическую природу, и даже само название ζέσις «теплота» было созвучно слову «жизнь» – ζωή. Подобно тому, как Тело Христово благодаря действию Духа становится Нетленным во гробе, так же Дух освящает хлеб и делает его Телом Христовым, на что и указывал чин теплоты^[12]. Позднее в связи с этим чином развертывалась полемика православных с латинянами и армянами^[13].

Этот тропарь имеет очевидную параллель в каноне Андрея Критского (4 песнь, 20 тропарь).

Да будет мне купель
Кровь от ребра Твоего
купно же и питие,
источившая воду оставления,
да обоими очищаюсь,
помазуюся, пия,
яко помазание и питие, Слове,
живоносная Твоя словеса^[14].

Приведенные гимнографические тексты говорят об укорененности не только Евхаристии, но и Крещения в Голгофской жертве, принесенной Христом. Они тесно связаны с учением о Евхаристии и Крещении, содержащемся в «Толковании на Евангелии от Иоанна» св. Кирилла Александрийского: «Чрез некоторое время, не поверив, что Он уже умер, пронзают копием ребра, а они источают кровь, смешанную с водой, ибо Бог нам предложил совершившееся как некий образ и начаток таинственного благословения и святого крещения. Ибо, воистину, святое крещение есть Христово и от Христа и сила таинственного благословения произросла от Его святой плоти»^[15].

Вершиной евхаристического богословия в гимнографии по справедливости считается канон Великого Четверга, написанный св. Космой Маиумским^[16]. Во многом его богословие связано с традицией св. Кирилла Александрийского.

Особой темой является влияния св. Кирилла как экзегета на византийскую гимнографию.

Один из примеров связан с экзегезой на Аввакума, отраженной в ирмосе 4 песни канона Великого Четверга.

Провидев пророк
тайну твою неизреченную,
Христе, провозгласи.
Положил еси твердую любовь крепости
Отче щедрый,
Единородного бо Сына, Благий,
Очищение (ἱλασμόν), в мир послал еси.

В толковании на Аввакума свт. Кирилл пишет: «Некоторые говорят, что двое животных – это Ветхий и Новый Завет, посреди которых познается Христос… Мы же, обращая все слово к лицу Христа, дадим законное истолкование этих понятий. Ведь Господь наш Иисус Христос стал очищением через веру… И свидетельствует, говоря, премудрый Иоанн: «Дети, пишу это вам, чтобы вы не согрешали, а если кто согрешит, то Ходатая имеем к Отцу, Иисуса Христа»^[17]. Смысловые параллели налицо. Нелишним будет отметить, что 4 песнь канона основана на песни пророка Аввакума, книге которого посвящено толкование святителя.

Таким образом, Христос предстает как очищение. Термин очищение (ἱλασμός) трудно не связать с ἱλαστήριον – очистилищем, особенно в контексте песни Аввакума, слова которой «посреди двою животных познан будеши» толкователи соотносили с херувимами славы, осенявшими очистилище (золотую крышку ковчега, куда первосвященник возливал раз в году жертвенную кровь. Но тогда в основе данного ирмоса лежит богословие не только св. Евангелиста Иоанна, но также и св. апостола Павла в Послании к Евреям:

«Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового устроения, не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление. Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному!» (Евр. 9 11-14).

Следует отметить, что тема Божественной крови и ее очистительного значения близка прп. Косме Маиумскому. Сравним с ирмосом 6 песни канона Входа Господня во Иерусалим:

Возопиша с веселием праведных дуси,
Ныне Завет Новый миру явися
И кроплением да окропятся людие
Божия крови.

В каноне Великого Четверга решается целый ряд весьма тонких и сложных проблем. Одна из них – проблема статуса Святых Даров на Тайной Вечери: если Распятие и Искупление еще не произошли, то как Святые Дары, принесенные на вечере, являются Телом Христовым?. Св. Косма решает эту проблему следующим образом: Господь намеревается умереть за людей и заранее Сам Себя приносит в жертву:

И пасха за яже хотяше умрети
Сам Сый Себе предпожре
Ядите, вопия, Тело Мое^[18]

У Космы еще не совершившееся распятие мыслится как уже совершаемое.

Например, в 3-м тропаре 8-й песни он так говорит об Иуде:

Приимаше разрешающее
От греха тело безсовестный
И кровь, изливаемую
За мир божественную

В связи с этим возникает законный вопрос: а не оказывается ли тогда возможной точка зрения митрополита Антония Храповицкого, согласно которой нравственные страдания Христа (в Гефсимании или до нее) сами по себе имели искупительное значение? Ответ состоит в следующем: явно прп. Косма Маиумский не мыслил в подобных категориях. Скорее, здесь идет речь о том, что с точки зрения Божества Христа, Пребывающего в вечности, нет человеческого разделения на прошлое, настоящее и будущее, и смерть Христова приуготовляется на Тайной Вечере. И Христос заранее Себя приносит в жертву, что, безусловно, не уменьшает значения Голгофской Жертвы, и конечно, тем более, не отменяет ее. И, однако, то, что совершается на Тайной Вечери – не символ, не прообраз, а Сама Истина.

Вторая важная проблема – Кто совершает Евхаристию. Христос – Жертва, но Он же и Первосвященник и Ходатай будущих благ, согласно св. апостолу Павлу (см. послание к Евреям), Входящий во Святая Святых со Своею Кровию.

Св. Косма Маиумский решает эту проблему в духе молитвы «Никтоже достоин»^[19], точнее, ее завершения: «Ты бо еси Приносяй и Приносимый, Приемляй и Раздаваемый».

Сам Себе священнодействуеши.

Итак, Христос как Бог священнодействует Себя как Человека. Он – Пасха, пасхальный агнец как Человек и в то же время – приносящий Его в жертву Бог.

Для богословия прп. Космы Маиумского характерно то, что он созерцает Евхаристию, как приобщение к Телу и Крови Христовой, Тому же Телу, Что было распято и Той же Крови, Что была пролита на Голгофе. В то же время таинство Евхаристии для него неразрывно связано с Воплощением и в связи с этим он проводит глубокую экзегезу:

Всевиновная и содержащая жизнь
Неизмерная Мудрость Божия
Созда дом Себе
От Чистыя Неискусомужныя Матере.
Во храм телесный облекийся
Славно бо прославися
Христос Бог наш[20].

Тайноводствуя други Своя
Душепитательную уготовляет трапезу
растворяет чашу верным.
Приступим благочестно и возопим.
Славно бо прославися
Христос Бог наш[21].

Святой Косма Маиумский следует в русле традиции свт. Афанасия Александрийского: «Ибо Сей Логос и Бог, Отчая мудрость и сила, будучи бестелесен, как Бог и Отец Его, ради нашего спасения создал дом во чреве Марии Богородицы без общения мужа и стал, как я сказал, Человеком и сделал Себя образцом для всякой добродетели, чтобы желающие следовать Ему по пути имели запечатление божественной добродетели, уподобляясь которому, становились причастниками Божественной природы.

Предлагает Трапезу, то есть святой жертвенник, и на нем Хлеб Небесный и Нетленный и Дарующий жизнь всем причащающимся от Него, Священное и Всесвятое Его Тело, а также Вино, веселящее сердце и создающее трезвение во всякой душе отведывающих от Него, и как в чаше смешав Свою Кровь, созвав званных и избранных чрез Своих апостолов, тех, кто оставил всякое безумие, указанных граждан царствия небесного, послушных голосу Его»^[22].

Однако, при этом он ее значительно обогащает. Во-первых, он созерцает Божию премудрость как в катафатическом, так в апофатическом аспекте: для него она всепричинная и содержащая жизнь. Во-вторых, Плоть Господню он созерцает как храм, при этом мы не видим никаких несторианских коннотаций: в этом определении видно прежде всего стремление подчеркнуть святость и обоженность Тела Господа. В-третьих, следует отметить тонкую игру словами: для прп. Космы евхаристическая чаша – чаша бессмертия (αμβροσιας δε οντως κρατερα) и здесь трудно не удержаться от ее сопоставления с чашей амвросии античной религии^[23]. Здесь прп. Косма следует традиции мч. Иустина Философа, для которого ряд положений греко-римской религии являются истиной, искаженной злыми демонами^[24]. Соответственно мысль преп. Космы понятна: если в античной мифологии, являющейся творением демонов и заблуждающихся людей, злые и эгоистичные боги удержали амвросию и соответственно бессмертие для себя, лишив его людей, то в истине Нового Завета Сам Воплотившийся Бог растворяет чашу бессмертия в Своей Крови для всего человечества, готовясь умереть за него.

Подведем итоги.

Гимнография, посвященная теме Евхаристии, отражает богословие Церкви, основанное на переживании единосущия Евхаристических Даров Телу Христову, Распятому на Голгофе и Крови Христовой, Излитой ради спасения мира.

^[1] О гимнографии Апокалипсиса и ее связях с литургией см. в частности работу кардинала Даниэлу: Danielou J. La Bible et la Liturgie. Paris, 1951.

^[2] См. о ней в одном из последних исследований: Василик В.В. Происхождение канона. История. Богословие. Поэтика. Спб. 2006.

^[3] Meliton de Sardes. Sur la Paque. / ed, Perler O. // Sources Chretiennes.T.123 Paris.1966 P. 130.

^[4] В этом памятнике ощущается влияние богословия, близкого Псевдо-Ипполиту Римскому и его Толкованию на Песнь Песней. См. Толкование Ипполита Римского на Песнь Песней”. Издание текста и перевод Нико Марра. СПб, 1910.

^[5] Подробнее об этом Василик. Происхождение канона…

^[6] См. Wolberg Th. Griechische religiose Gedichte der ersten nachchristliche Jahrhunderte. Band I. Psalmen un Hymnen der Gnosis und der fruehen Christentums // Beitraege zur klassischen Philologie. T. 40. Meisenheim am Glan, 1971. P. 11-12, 83-99.

^[7] См. Lattke. Die Oden salomos in ihrer Bedeutung fuer Neues Testament und Gnosis. Goettingen. 1979 // Orbis biblicus und Orientalis. Bd. 25/1. S.128.

^[8] Τρεμπελας. Εκλογη ελληνικης ορθοδοξου υμνογραφιας. Αθηναι, 2006. Σ. 138.

^[9] Ibid.

^[10] Hymnus 28. 9-10. Cantica, ed. J. Grosdidier de Matons, Romanos le Mélode. Hymnes, vol. 3 // Sources chrétiennes, 114, Paris: Cerf, 1965. P. 253.

[11] Πεντηκοσταριον. Αθηναι, 1991. Σ. 200. Перевод В.В. Василика.

^[12] См. в частности Мейендорф Иоанн, прот. Византийское богословие. М., 2006. С. 154.

^[13] Cм. в частности Бусыгина М.А. Трактат об опресноках св. Никиты Стифата // Славяне и их соседи. N 5. М., 1991. С. 9-18.

^[14] 302.

^[15] Commentarii in Joannem, ed. P.E. Pusey, Sancti patris nostri Cyrilli archiepiscopi Alexandrini in D. Joannis evangelium, Vol.2 Oxford: Clarendon Press, 1872. P. 307. Перевод В.В. Василика.

^[16] Полную библиографию см. в Szowerffy. A guide in Byzantine hymnography. Leyden, 1978. P. 134.

^[17] Commentarius in xii prophetas minores, ed. P.E. Pusey, Sancti patris nostri Cyrilli archiepiscopi Alexandrini in xii prophetas, Vol 2. Oxford: Clarendon Press, 1868. P. 121.

^[18] Ирмос 3 песни канона Великого Четверга.

^[19] Молитва священнослужителя перед перенесением Даров.

^[20] Первый тропарь канона Великого Четверга.

^[21] Второй тропарь канона Великого Четверга.

^[22] Athanasius. Disputatio contra Arium.PG 28 457.

^[23] Иначе было бы употреблено слово αθανασια.

^24] «И демоны, услышав об этом омовении (т.е. крещении) сделали так, что люди идут и совершенно омываются пред тем, как войти в храмы, им посвященные». (I Апология. 62).