Обыкновенный гений

Б,В. Раушенбах

Он прошел весь путь с академиком Королевым от самых первых неудачных опытов с маленькими ракетами и до полета Гагарина. Без его математических расчетов невозможны были космические путешествия; он был также причастен к созданию «Катюш» и самонаводящегося снаряда.

Но дело не в этом. Он был настоящим и, может быть, последним энциклопедистом в отечественной науке. Для него не существовало тем, в которых он не разбирался бы глубоко, будь то культура Китая или Древнего Египта, архитектура европейских городов или история христианской Церкви. Еще в атеистические 60-е годы его лекции по русской иконе собирали в Москве и других городах полные аудитории.

Смею надеяться, что за двадцать лет я неплохо изучил все, что связано с православной иконой, и немного разбираюсь в иконографии и канонах. Так вот в беседах с Б. В. Раушенбахом я открыл для себя очень много нового, чего нельзя прочитать в научных книгах.

Например, я понимал, что обратная перспектива – это некий вектор, направленный на человека. Он говорит о том, что мир духовный или Царство Божие, которое изображено на иконе, к нам как бы приближается, приходит. Икона являет иную реальность, которая всеми своими линиями пересекается в нашем сердце, заставляя его верить и надеяться, что мир более совершенный, светлый, лучший, «значительно ближе к нам, чем расстояние вытянутой руки».
Тогда как в обычной реалистической живописи, все уходит куда-то вдаль, превращаясь в точку, и вызывает невольную грусть о исчезающей жизни.   

«Все это так, значительно ближе к нам, чем расстояние вытянутой руки соглашался мой собеседник, – но мы вообще не в состоянии воспринимать этот мир в прямой перспективе. Человек всегда видит не прямолинейно, а искаженно, – так устроены его глаза. Первые несколько метров мы запечатлеваем окружающую действительность расширяющейся – в обратной перспективе, а потом уже – в прямой, сужающейся. Попробуйте, расчертите пол на квадраты, и вы сами убедитесь в этом.

В иконе же нет дали, все близко к нам, все происходит как бы на переднем плане, а дальше – свет, обозначенный золотом. Стало быть, иконописцам не было нужды изображать сходящиеся на горизонте линии. Они писали так, как видели.

А почитатели прямой перспективы, так называемые ренессансники – не правы. Для того чтобы увидеть пространство сразу в прямой перспективе, нужно иметь два глаза, расположенные друг от друга на расстоянии нескольких метров. Такого не бывает в природе. Посему у этих художников никогда не получался передний план».

«Завяжите младенцу один глаз, и пусть он живет так до взрослого состояния. Когда снимете повязку, он будет плохо видеть либо не видеть этим глазом ничего. Или загипсуйте ему одну руку, и пусть живет так. После того, как дадите ему свободу, рука будет висеть бесполезной плетью. Это очень грубые примеры, но мы точно так поступаем и с духовным зрением маленького человека.

Если с ранних лет ребенку под страхом наказания внушать, что духа и души нет, есть только тело, которое разрушается и умирает, – то он рано или поздно в это поверит и останется духовно слепым навсегда. Тогда ему бесполезно говорить о красоте и нетленности иного мира, потому что он его не почувствует и не увидит. И наоборот: если человек каждую минуту тренирует свой дух, борется с тьмой, которая обитает внутри всякого человека, то достигает святости и прозорливости. Он подтверждает своим житием, что человек сам по себе – вселенная и возможности его безграничны. Это доказали те святые, которые прошли свой путь до конца».

Раушенбах – это звучащий ручей. Так он сам переводил свою фамилию. Я не большой знаток немецкого языка, но могу сказать, что этот перевод очень точно отражает его суть. Прохладный и прозрачный источник, который бьет откуда-то из глубины, а потом тихо и спокойно перекатывается по горным камням, даруя чистую воду истинных знаний тем, кто устал от житейской суеты и пустых речей.

После общения с ним я понял, что настоящее величие не может превозноситься над кем-либо или гордиться своими достижениями. Человеку гениальному не остается времени восхвалять себя любимого, потому что он всецело захвачен своими идеями, мыслями, делами. Он горит в пламени своего вдохновения; он раб и заложник своего таланта.

Борис Викторович Раушенбах. Нижний Тагил, 1946 г.

В научном институте незадолго до ареста ему дали задание произвести математические расчеты для очень важного проекта. Он был настолько увлечен этой работой, что занимался ею в камере предварительного заключения, во время суда, во время этапа, когда их везли на Урал в холодных телячьих вагонах. Даже в промозглом бараке, после рытья канав и лесоповала, он не спал ночью, а упорно записывал формулы на каких-то обрывках бумаги или выцарапывал на кусках бересты. Потом переправил законченный труд своему начальству. «Мне дали задание, я должен выполнить его не смотря ни на что. Я так воспитан».

Благодаря этим расчетам, между прочим, в кратчайший срок была создана легендарная «катюша», переломившая ход войны последних лет.

А сам автор в это время продолжал находиться в лагере, убеждая своих сокамерников и соплеменников в том, что посадили их правильно. «Идет война с Германией. Что делать с советскими немцами? Сажать всех без разбору! Я патриот своей родины, ты патриот своей родины, но кто-то третий возьмет и предаст ее. Теоретически это возможно. А наши правители – люди дубовые, у всех четыре класса образования, у них все должно быть понятно: рыжих – в один загон; лысых – в другой загон, а нас, немцев, – в третий».

Так оригинально рассуждал он о страшных репрессиях…

Есть три вещи, которые нельзя поменять: родина, жена и вера. Он так считал, так и жил.

Более шестидесяти лет он прожил в любви и согласии со своей женой.

В годы всероссийской катастрофы, когда все рухнуло в бездну, ему много раз предлагали в Германии сказочные условия для жизни и занятий наукой, но он не уехал, а остался здесь, дома...

Он называл себя последним русским гугенотом, потому что в детстве был крещен в кальвинистской церкви. Позже он изучил доктрину Кальвина, относился к ней весьма критически, но веру не менял из принципа.

При этом очень любил и хорошо знал мир Православия; даже в отпуск ездил не на южный морской берег, а в псковские и новгородские болота, где в лесу отыскивал полуразрушенные церкви, фотографировал их, зарисовывал, искал сведения о них в местных архивах.

В конце восьмидесятых годов он стал главным апологетом Православия в нашей безбожной стране и, может быть, во многом благодаря ему советская власть ослабила свою железную хватку на горле Церкви.

Он верил в Бога всегда. Когда космический корабль с Гагариным на борту вышел на околоземную орбиту, и все, бывшие в центре управления полетами, закричали как сумасшедшие от радости, он только перекрестился.

Он дружил с нашими архиереями и богословами, любил беседовать с ними на разные темы; был частым гостем в Троице-Сергиевой Лавре и, между прочим, знал многие православные песнопения и молитвы наизусть.

Он давно уже созрел, чтобы навсегда войти в святую Церковь своей Руси…

Он крестился уже в больнице, и через несколько дней во время операции пережил клиническую смерть.

Справа от себя он ясно увидел изумрудно-зеленый луг с неземными цветами и дивным пением птиц. Но это была смерть.

А слева был темный и длинный коридор, словно подземный переход через Садовое кольцо, с черными тенями людей и заплеванным грязным полом. Но это была жизнь.

Он выбрал жизнь, пошел налево и еще несколько лет жил на своей даче в Абрамцево. Он, наверное, остался для того, чтобы свидетельствовать, что между наукой и искренней верой нет противоречия; что наука без нравственного стержня убийственна и разрушительна; что великие озарения и открытия приходят не только от усилий личности ученого, но и свыше, или, если угодно, из глубины человеческого духа.

Я верю: он вернулся на свой дивный зеленый луг.

Вот идут они по мягкой траве с владыкой Василием и ведут бесконечную беседу о жизни, о любви, о мироздании.

И где-то здесь недалеко – белоголовый отрок, мой сын. Он слушает очень внимательно удивительных старцев; ведь он всегда хотел много знать о мирах и о звездах.

Он там в хороших и добрых руках...