Церковь и люди

Дивеево. 1993 г. Фото: Геннадий Михеев

Вот так или примерно так относится сегодня абсолютное большинство крещеных людей к Церкви, не понимая, что Церковь – это не здание только, не священник и даже не службы, совершаемые в храме, а люди, сами люди, стремящиеся достичь единства с Богом во Христе и без этого единства не мыслящие свою жизнь. Но этого осознания, острого и ясного желания быть с Богом нам не хватает сейчас просто критически в масштабах Отечества, слава Богу, именующего еще себя православным. Именно это осознание, его возрождение – это то, о чем нам, людям, понимающим необходимость благовествования, надо думать сейчас в первую очередь. А храмы… их, конечно, надо строить, но горько, что это делается не всем миром православным, не сообща, как это должно быть, а малой группой энтузиастов и еще более малым количеством состоятельных людей, именуемых спонсорами и на которых идет настоящая охота, потому что без их помощи строительство храмов большинству приходов попросту не осилить.

Но, с другой стороны, в наше время и само строительство храмов становится своеобразной формой благовествования, проповедью в камне. Священник с кучкой прихожан и с великой надежной на Божию милость пытается, более или менее успешно, продвигать это дело строительства и по ходу его продвижения всё больше людей втягивается в орбиту церковной жизни. И как же хочется, чтобы люди поскорее «приходили в себя» после столетнего безбожного обморока, чтобы начинали уже считать церковную жизнь и своей, личной жизнью. Но как же медленно, как же трудно это пробуждение происходит! Ведь абсолютное большинство крещеных и мыслящих себя православными людей всё еще считает Церковь каким-то хоть и важным, но всё же дополнением к жизни, а вовсе не тем, на чем эту жизнь надлежит строить, без чего она никак не может быть ни доброй, ни надежной, ни крепкой.

Этого понимания нет – в том масштабе и охвате, чтобы мы могли со спокойной совестью сказать: а вы знаете, воцерковление народа нашего действительно идет уже полным ходом… Можно будет, я верю, сказать эти слова, но – в будущем, близость или отдаленность которого во многом зависит от нас самих. А пока Церковь отделена не только от государства (что, конечно, хорошо), но и от действительной, повседневной жизни миллионов крещеных людей, а это весьма прискорбно.

Что тут можно поделать? Вопрос не простой, потому что множество наших соотечественников увязло в нелепом и странном, но устойчивом мнении, что Церковь – это вспомогательный институт для земной, благополучной и счастливой жизни. Больше того, часто люди и обманываются, и разочаровываются жестоко, ожидая в каких-то критических обстоятельствах от Церкви решения своих проблем, причем решения именно такого, каким оно видится правильным самим людям, попавшим в то или иное затруднение. А решение видится отнюдь не в изменении своей жизни, зачастую далекой даже от минимальных требований христианской нравственности, а в достижении того самого среднестатистического благополучия, которое не слишком сверяет себя с образом жизни христианским. И не слишком озабочено исканием Царства Небесного.

Так что главная задача проповеди сейчас – это раскрытие той истины, что жизнь, ее полнота и развитие напрямую зависят от согласия человека с Богом. И это согласие – первое, на что христианину нужно обращать внимание и в достижении чего сама Церковь служит человеку первым и доброхотным помощником. Ибо она для этого и сотворена Господом.

А всё остальное: работа, карьера, деньги, дом, семья, благосостояние – хоть и не отвергается церковным сознанием и требует внимания и повседневного труда, ответственности, но не может само по себе быть основанием для действительного благополучия в значении не только плотском, но и духовном. Потому что такое благополучие неизбежно предполагает кроме внешнего комфорта еще и глубокий душевный мир, основанием которого может служить только осмысленное существование в вечности. И без этого не обойтись. Ведь если человек не осознает себя живущим в вечности уже здесь и сейчас, если он не соизмеряет свои поступки, слова и мысли с Откровением Божиим, то все его хлопоты и труды – лишь бегство от самого себя, от правды, способ достичь забвения там, где в конечном итоге всё равно должно наступить прозрение. И чем более упорны и ожесточенны будут эти попытки убежать, спрятаться от истины своего вечного бытия… от неизбежности предстать перед Богом… чем более настырны будут эти попытки, тем на большую катастрофу и мучения обрекает себя человек именно потому, что рано или поздно ему придется предстать перед явью, о которой он смутно догадывался всю свою жизнь, о которой ему напоминали непрестанно – но от которой он отмахивался, которой не хотел признавать и от которой прятался за бесконечной суетой и житейскими хлопотами.

Страшный это будет момент, и главная горечь его будет заключаться в том, что человек, без лишних и ненужных тогда разъяснений, со всей обезоруживающей очевидностью, поймет, как он жестоко ошибся, полагая главным в своей жизни ее земное, житейское устроение, пусть даже по «старым добрым понятиям», но по понятиям, не берущим в расчет главного – вечности жизни человека перед лицом всемогущего Бога.

Вот это осознание и есть то главное, что дай нам Бог приобрести и усвоить всем и каждому, потому что только тогда наша жизнь – жизнь отдельного человека и жизнь Отечества и народа в целом – начнет меняться и становиться иной, по-настоящему лучшей. Потому что радость жизни в согласии с Богом как в масштабе личности, так и в масштабе народа совершенно невозможно понять и оценить гипотетически. Эта радость – действительная и многообразная – возможна только тогда, когда человек или народ будет сознательно к этой радости, к этой красоте стремиться.

Верится, что эта жизнь, особенная, иная в контексте всеобщего мирового растления, при всех неизбежных недостатках и пороках и горестях всё же возможна для нас. И верится, что будет эта жизнь удивительна и совершенно не похожа на всё, что сейчас может предложить обезверившийся мир во всём его мнимом, но в сущности таком скудном и скучном разнообразии. Мы надеемся, что жизнь эта, особенная, благодатная, осуществится в нашем Отечестве милостью Божией. Потому что жизнь народная – не одного отдельного человека или группы людей, а именно жизнь народа во всей его полноте – только тогда становится цельной и несет в себе явственные благодатные и характерные черты, когда большинство или по крайней мере какое-то необходимо критически важное число его членов начинает жить этой особенной, ни с чем не сравнимой вечной жизнью в сознательном устремлении к Богу. И эта жизнь – не одного или двух человек, но многих людей – привлекает благодать, которая, если можно так сказать, оживотворяет, созидает и окрашивает жизнь всего народа в особенные, благоуханные, духовные и радостные тона… Вот этого ищет душа православная, этого ждет, к этому стремится, потому что не о своем спасении только заботится, но и желает вместе с Господом спасения и просвещения всех, а паче своих соотечественников – по необъяснимому, может быть, до конца, но очевидному Промыслу собранных Господом в единый народ.

Странная на первый взгляд пришла мысль, но, может быть, она недалека от истины. Эта мысль – о том, что при всей важности сознательной и созидательной, практической деятельности на ниве возрождения нашей всеобщей церковности, важную и даже, может, важнейшую роль играет необходимость переживания, искреннего и живого, боления, если угодно, об этой целостности, об этом единстве во Христе. И это переживание, боление не только о своей душе, но и о своем народе, горение духа, устремленное к Богу, есть не что иное, как безмолвная молитва о своем Отечестве. Молитва, проистекающая от желания единства в подлинной радости.

И пусть при всех необходимых житейских хлопотах и трудах, на всех перепутьях жизни никогда не оставляет нас это благое горение – желание святого единства во Христе. И тогда, так хочется верить, храмы наши станут не островками благочестия среди безжизненной смрадной пустыни, а добрыми мельницами посреди колосящихся полей благодатной и спелой пшеницы.