Праздник музыки на руинах веры,
или Размышление «о соли, потерявшей силу»

Праздник музыки 21 июня 2013 г.

Провинциальный Туар (городок на западе Франции), обычно тихий и малолюдный, в этот вечер оживает, и ночь переходит в утро незаметно.

Прошлогодний праздник мне запомнился жанровым разнообразием: духовая музыка, джаз, рок, французский шансон. Музыка звучала на каждом углу. Исполнители играли на всевозможных инструментах – от простеньких гитар до серьезной дорогостоящей аппаратуры, пели, танцевали, заражая толпу своим весельем. Народ постарше подтанцовывал, окружив артистов, или наблюдал за ними из-за столиков кафе; лихая молодежь, как повсюду, подогревала свой кураж привычными бутылками пива.

Зато в церкви святого Медара царила серьезная музыка: хор исполнял Моцарта. Лица хористов были возвышенны и одухотворенны. И публика здесь была иного рода: солидная, сосредоточенная. Симпатичные старушки и старички, которых редко встретишь на улицах городка. От них так и веяло тем милым французским шармом, который почти канул в лету. Я с удовольствием слушала церковную музыку и хоровое пение. Пели красиво, на разные голоса. Однако я не чувствовала того волнения, с каким слушаешь православный хор, чье пение выворачивает душу, вознося ее к миру горнему. И католическая церковь, с высокими сводами, витражами, статуями вместо иконостаса, казалась мне величественной, но холодной. Здесь было несколько закрытых помещений для исповедей – исповедален. И деревянный инкрустированный амвон – площадка, с которой обычно читается Евангелие, произносятся проповеди и на которую вела винтовая лестница. С одной стороны, удобно и торжественно. С другой – всё это создавало впечатление некоей театральности, по крайней мере для меня. Очевидно, я засмотрелась и задумалась, потому что во время паузы, сделанной хором, одна из пожилых дам вдруг обратилась ко мне:

– Вы англичанка?

– Нет, русская…

– Вот оно как! Здесь не много ваших соотечественников. Тогда мне понятно ваше любопытство.

Я смутилась: в церкви не принято глазеть по сторонам. Однако я ведь не на мессе присутствовала. А словоохотливая старушка вдруг сказала:

– Я была в Москве и в Ленинграде – у вас красивые храмы. Печально, что вам запрещали там молиться…

– Теперь уже не запрещают; наоборот – у нас повсюду возрождаются старые храмы и строятся новые, в которых и крестят, и исповедуют, и причащают. Концертов вот, правда, не проводят…

– Да? Надо же… А у нас в современной церкви уже не исповедуют и проповедей с амвона не читают – это всё в прошлом. Теперь каждый сам за себя решает, – то ли с горечью, то ли с гордостью сказала старушка и отвернулась от меня, чтобы слушать начавшуюся кантату.

Заканчивался праздник после полуночи танцами: возле часовни Жанны д’Арк кружились пары «третьего возраста».

В этом году, вопреки календарным срокам, лето задержалось не на шутку. Дождливо, ветрено, уныло. Вдобавок в середине июня над Туаром пронеслась гроза с градом размером с куриное яйцо. Можно представить, что он натворил, этот ледяной разрушитель! В садах сильно побил плодовые деревья, пробил пластиковые столы и даже крыши сарайчиков… Правда, Туару не следовало бы жаловаться: в юго-западных районах Франции потоками дождя и талых вод, несущихся со склонов Пиренеев, были затоплены целые деревни. Миллионы евро убытков. Так что в этом году было не до праздника, и в Туар прибыли немногие коллективы. Однако праздник состоялся. И музыка на улицах городка звучала, и хор пел, и оркестр охотничьих рожков потрясал своим удивительным искусством. И люди преклонного возраста танцевали, разбившись на пары. Свободные от назидательного пасторского слова.

А меня всё не оставляла мысль: как же так, неужели католики отвернулись от своей веры, ради которой в течение столетий вели такие кровопролитные войны? Я человек православный, таким останусь. И эта сторона французской действительности будто бы не должна меня беспокоить, тем более что меня предупредили: хочешь хранить дружеские отношения с французами – не касайся вопросов религии и политики. Почему? Я задавалась вопросом: почему люди, даже самые великодушные из них, те, что работали со мной в благотворительной организации, были столь неравнодушно безразличны к вопросам веры? Почему при упоминании о Боге они всякий раз удивленно на меня поглядывали? Даже те, кто в свое время учился в католических учебных заведениях. Почему в католических храмах поют, а не исповедуют? И почему они пустеют? Странно, думала я, вроде бы эпоха Реформации, породившая протестантизм внутри католицизма, осталась в далеком прошлом. С чем же связан кризис, разделивший Католическую церковь на традиционную и современную? И чем эти конфессии отличаются друг от друга? Мне хотелось понять, почему разговор на духовные темы стал нежелательным.

С этой целью я решила послушать католическую мессу в часовне замка. Как мне пояснили, эта часовня – единственная! – принадлежала традиционной, а не современной церкви.

Довольно обширная, она походила на католический храм. Справа при входе – чаша с водой, в которой следовало омочить руку, прежде чем совершать крестное знамение. Три ряда скамеек с подставками, на которые молящиеся опускаются на колени. На скамейках лежали книжицы в кожаных переплетах, очевидно с псалмами, и у каждого прихожанина в руках была Библия, из которой они читали вслух по-латыни. А на специальной дощечке был написан порядок чтения во время службы. Народу было немного, но меня удивило количество мужчин и молодых пар, в том числе с детьми. Мужчины в строгих костюмах, мальчики при галстучках. Очень растрогала одна молодая женщина, которая взяла крохотную ручонку своего 5–6-месячного малыша и перекрестила ею его лобик. Службу (она продолжалась чуть больше часа) вел единственный священник, ему помогали шесть мальчиков. В начале мессы они довольно торжественно прошествовали с крестом, облаченные в белые одежды с красными накидками. Несколько мужчин пели с листов на латыни в сопровождении электронного органа. Алтарной перегородки в католических храмах нет, и священник совершал богослужение открыто, но стоя спиной к присутствующим. Согласно древней практике, как бы возглавляя верующих в их молитве к Богу. И хотя причастие мне показалось слишком обыденным, скажу честно: строгая простота службы мне понравилась. И было стыдно, что, отправляясь на нее, пусть из любопытства, я даже не удосужилась взять платок, чтобы повязать на голову. Так и стояла с непокрытой головой и в брюках – пугалом для верующих – в ожидании священника, исповедующего прихожан. Исповедующего после причастия и мессы!

Прихожане выходили после службы радостными, все улыбались и здоровались со мной. Некоторые останавливались, чтобы ответить на мои вопросы.

– Ничего удивительного, что исповедуемся после причастия, – объясняли они мне, – у нас ведь всего два кюре на несколько приходов.

– В современной церкви не молятся по-прежнему, а скорее концерты устраивают да на электрогитарах играют, чтобы молодежь привлечь.

– Латынь там отменили, а ведь это сакральный язык литургии!

– Священник к Богу спиной повернулся и стоит лицом к прихожанам, чтобы богослужение стало понятнее и не слишком их утомляло.

– В современной церкви нет постов, теперь постятся лишь один день в году – в Страстную пятницу, да и то нестрого.

– Исповедей там не проводят. Считается, что только в смертном грехе нужно исповедоваться в присутствии священника, а в простых прегрешениях можно самим со своей совестью разобраться и никаких посредников не требуется.

Потом из разговора с настоятелем я узнала, что разделение Католической церкви началось после II Ватиканского собора. В 1969 году папой Павлом VI был проведен ряд реформ с целью ее обновления, осовременивания. Церковь, которой надлежало вести за собой мирян, направлять их в духовных вопросах, начала опрощаться, заигрывать с миром, подстраиваться под его вкусы и пристрастия, тем самым предавая свои высокие ориентиры. Однако, отменив правила, которые требовали наибольших усилий не только от прихожан, но и от священников, реформаторы добились совершенно противоположных результатов, чем те, к которым стремились. Прежде всего, огромного оттока духовенства и монашества из лона Католической церкви и религиозной индифферентности большей части населения.

Против нововведений выступил архиепископ Марсель Лефевр, призывая паству хранить верность традициям католической веры. Он объявил реформы «величайшей катастрофой», за что был предан анафеме. Таким образом, с середины XX века в католическом мире образовался глубокий церковный и одновременно духовный раскол, а за ним последовал и кризис веры.

Но, как говорят, лучше один раз увидеть, чем несколько раз услышать. Поэтому для получения более полной информации я отправилась и на современную службу. В Туаре было три церкви, где она проводилась, причем одна построена в 60-е годы прошлого века. Службы проводились двумя священниками, которые едва успевали: в субботу вечером и в воскресенье в 9:30 и в 11 часов. Увы, современная церковь тоже остро нуждалась в священстве.

Недавно построенный храм больше походил на аудиторию, и только Распятие на центральной стене говорило о его предназначении. Было шумновато, как будто люди пришли на собрание, а не в церковь. И я опять отличалась от остальных прихожан, на этот раз одевшись соответственно требованию.   

Современную мессу, действительно, трудно было назвать таковой, она даже отдаленно не напоминала традиционное католическое богослужение. И начали ее не священники, которые скромно прошли мимо прихожан, а… дирижер. Он взмахнул руками – и зал запел, как отлаженный оркестр. Периодически на сцену выходили некоторые прихожане, чтобы зачитать какой-нибудь отрывок, отнюдь не из Евангелия. Люди пели и читали пасторальные тексты. Кроме того, у каждого была брошюра с портретом папы и напечатанными в ней ежедневными мессами «Молимся в церкви» (ежемесячно эти книжечки покупаются в магазине, как мне потом объяснили). У меня начало складываться впечатление, что я присутствую на концерте, где действия священника и диакона были включены в общий сценарий. И всё-таки отрывок из Евангелия прозвучал – это была 11-я глава из Евангелия от Луки. И диакон прочитал через микрофон с листа проповедь о том, как надо молиться. Боюсь оскорбить чувства верующих и прошу прощения, но о таинстве Евхаристии мне даже неловко писать. Закончилось богослужение вынесением благодарности участникам и дружными аплодисментами.

Что остается добавить к сказанному?

То, что христианство во Франции заметно теснится другими религиями. Очевидно, это естественное следствие, если храмы становятся ареной для развлечений. Если церковь идет на поводу у секулярного мира и мышления. Если она превращается в своего рода общественную организацию, которая занимается лишь насущными земными проблемами. И оставляет человека один на один со своими страстями.

Когда человек полагается только на себя в уверенности, что сам, без Бога, может распоряжаться своей жизнью, Бог оставляет его без Своего попечительства. Не благословляет его. И тогда худо приходится человеку, народу, государству.

Но еще хуже, когда церковь, ролью своей определенная для созидания веры, добра, любви, правды в душах людей, своими действиями вносит сумятицу в их сознание, провозглашая относительность истин. Свободу и господство человеческого разума. Освобождение от сдерживающего человека закона Божия.

И тогда, по словам Христа, если соль потеряет силу, она уже ни к чему не годится, «как разве выбросить ее вон на попрание людям» (Мф. 5: 13).