Дорасти(ть) до пастырства

Почему при достаточном количестве семинарий мы ощущаем дефицит пастырей в духовном смысле этого слова — людей, способных быть именно наставниками в жизни духовной? Связано ли это с тем что оскуде преподобный (Пс. 11, 2), то есть с общим процессом духовного оскудения?

Что необходимо делать? В подготовке будущих пастырей что-то изменить? Или в приходской жизни? Ведь абитуриенты в семинарию приходят с рекомендациями настоятелей храмов. Или ничего специально делать не надо, а нужно просто стараться подлинной церковной жизнью жить?

Можно предположить, что эта способность — быть наставником духовным — к знаниям не сводится и передается не как сумма знаний, пусть и необходимых, а как живое пламя — из рук в руки. Но когда и отчего пламя гаснет?

Создается впечатление, что сегодня вырастить пастыря (или — вырасти в пастыря) гораздо труднее, чем в какие-то иные времена. Если так, то с чем это связано — с компьютерным воспитанием, с клиповым мышлением, с утратой традиции чтения книг? С эгоистическим воспитанием большинства современных детей?

Об этом размышляют собеседники нашего журнала.

Протоиерей Геннадий Фаст, настоятель храма во имя святых равноапостольных Константина и Елены в Абакане (Хакасия): Нельзя отделять ум от сердца

«Пастырский дефицит» связан, конечно, с общим духовным оскудением. Не надо думать, что это примета только нашего времени. Об этом печалились во все времена. Однако мы живем сейчас. В чем же причины нашего сегодняшнего оскудения? Они различны, но прежде всего следует задать вопрос: всегда ли у человека, сначала внешне воцерковившегося, а затем и принявшего священный сан, имело место духовное возрождение, встреча со Христом и отречение от этого мира? Если человек не видел себя погибающим грешником, которого спасает Христос, если он не узнал во Христе своего Спасителя, если он, даже и осознав это умом, догматику в семинарии изучив, не пережил это сердцем — какой получится из него священник? Он может быстро сориентироваться в приходской жизни, в жизни клира, он может быть неплохим человеком, дисциплинированным исполнителем своих обязанностей, но духовная жизнь будет ему чужда. Если у этого человека будут подопечные, в том числе и молодые, начинающие в вере люди, он будет и их встраивать в определенную систему. Это само по себе не худо, но приобщить их к жизни внутренней, к жизни духовной он не сможет. А запрос есть, и он остается неудовлетворенным.

Необходимо, чтоб и духовная жизнь в Церкви, в конкретном приходе стояла на первом месте. За внешней жизнью, хотя бы даже и благообразной, за исполнением многочисленных обязанностей не должна теряться внутренняя жизнь. Внутреннее нельзя приносить в жертву внешнему. Ведь это приводит к тому, что пастырь сам духовно не питается. Как же он сможет напитать других?

Приходится иногда слышать жалобы от священников, что на духовные темы поговорить им не с кем, и это в среде клира! Меж тем духовное общение между священниками — именно духовное — очень важно. Необходимо, чтобы пастыри, встречаясь между собой, читали Библию, обсуждали богословские, духовнические вопросы, чтобы между ними происходила духовная беседа, а не только обсуждение текущих проблем, хотя без этого тоже не обойтись. Как ценили духовное общение между собой святые отцы Церкви! Один из примеров — дружба Павла Фивейского и Антония Великого.

Вопрос: чем здесь может помочь семинария и не надо ли что-то в ней изменить? Семинария должна давать знания, это безусловно, пастырь должен быть академически образован, богословские знания не могут быть недооценены. Однако семинария должна быть еще и училищем благочестия. Свою академическую функцию семинарии в основном выполняют — знания дают. Другой вопрос — реализация семинарии как училища благочестия. Это архаичное выражение, но мне оно очень близко. Некое училище благочестия должен пройти каждый будущий или начинающий пастырь. Сделать так, чтобы семинария стала таковым, совсем непросто. Для этого требуется огромная работа. Одно из ее условий — духовно-братское общение епископа со священниками. Не только административное общение, которое неизбежно, но и духовное. Образец — общение Христа с апостолами. В Евангелии описано не так много случаев, когда Спаситель дает ученикам, выразимся так, административные указания. Есть такие моменты, но в целом Евангелие описывает нам группу учеников, собравшихся вокруг Учителя. В идеале пресвитеры точно так же должны быть собраны вокруг своего учителя — епископа. Понятно, что это не совсем в нашей традиции, и это не так просто сделать, чтобы сложилось такое общение.

Следующая ступень — духовно-братское общение батюшки с прихожанами. Оно тоже нередко отсутствует. Нередко бывает так, что на приходе обеспечено все — и богослужение, и социальная деятельность, и миссионерская, и необходимые хозяйственные, ремонтные работы тоже ведутся, но такого духовного общения нет — чтобы пастырь с прихожанами был, как Христос с апостолами. Чтобы он действительно видел в прихожанах своих братьев и сестер. Но ведь это и есть жизнь церковной общины, а без общинности говорить о среде, порождающей и взращивающей настоящих пастырей-духовников, очень сложно.

Итак, три важных момента: духовно-братское общение епископа со священниками, священника с прихожанами и священников между собой. Что нужно для того, чтобы это получилось? Нужно этого возжелать, захотеть, а иначе говоря, все — и епископ, и пресвитер, и паства — должны поиметь к этому вкус. Известные слова апостола Павла кто епископства желает, доброго дела желает (1 Тим. 3, 1) точнее можно, по изъяснению архимандрита Киприана (Керна), прекрасно владевшего греческим языком, перевести так: кто имеет вкус к епископству, тот доброго дела желает. Под епископом здесь подразумевается не столько человек, занимающий высшую ступень иерархии, сколько именно пастырь. К сожалению, не всегда наблюдается у клирика вкус к пастырству.

Отчего гаснет пламя у пастырей? Лучше спросить: а было ли возгорание? Стремилась ли душа к Богу, восхотела ли она Царства Небесного? Если да, то при всех человеческих немощах и неспособностях, которых у любого человека много, этот огонь в нем будет гореть. Может ли он погаснуть или, как ныне говорят, выгореть? Может, если не подбрасывать «дрова». Чтобы не было выгорания, о котором много пишут, священнику нужно каждый день вновь и вновь духовно питаться. Очень важна для него молитвенная жизнь. Казалось бы, он молится каждый день с утра до вечера: Литургия, молебен, крещение, венчание, отпевание — ведь все это и есть молитва. Но если он исполняет это только по обязанности, если он рад, что ему удалось Литургию отслужить не за полтора часа, а за час с четвертью — тогда он оскудевает в молитве. Искал ли священник на молитве Бога? Стяжал ли Его Присутствие? Если же этого нет, то два священника, встретившись, не могут говорить о духовном — как будто бы табу наложено на эту тему. А преподобные — возвращаясь к житиям — только об этом и говорили: им было, что друг другу сказать, и было, что услышать. А еще очень важно, чтобы пастырь жил чтением Слова Божия, питался им.

Но если вначале не было той самой спички, если человек не загорелся когда-то и тем не менее стал священником — тогда и о выгорании не придется говорить: не может выгореть то, что и не горело.

Что касается поколения, выросшего за компьютером, и утраты традиции чтения книг — прогресс остановить невозможно. Печально, что прогресс может быть разрушительным. Информационная революция совершила и совершает свое разрушительное действие. Это разрушительное действие не обошло стороной и духовную жизнь. Но оскудение духовной жизни не обязательно связывать с компьютерами.

Мы становимся свидетелями того, как уходят в прошлое два явления. Первое — это литература. Русская литература, которой, по сути, всего два века с небольшим, имела на протяжении этих двух веков колоссальное духовное значение для русского общества. Теперь литература уходит вместе с последними писателями-деревенщиками. Мы не можем представить себе, чем бы мы были без нашей литературы. Но вот приходит молодое поколение — и семинаристы наши, увы, не исключение, — которое путает братьев Карамазовых с братьями Стругацкими. Соответственно, они не владеют литературным языком. И это с неизбежностью проецируется на их духовный мир, потому что язык русской литературы — это язык духовный. Они с легкостью ориентируются в мире Интернета, во всех блогах, форумах, живых журналах, но все это не заменит им духовного языка.

А второе «уходящее поколение» — это старцы. Старчеству в Русской Церкви тоже, по сути, два века, если начинать с Паисия Величковского. Даже XX век с его тотальным погромом Церкви дал целую плеяду, несколько десятков выдающихся старцев этой эпохи. Их легко назвать: это и схиигумен Савва (Остапенко), и отец Иоанн (Крестьянкин), и отец Николай Гурьянов, и отец Кирилл (Павлов), отец Илий (Ноздрин), митрополит Зиновий в Грузии… Когда я пришел в Православную Церковь, я никого из них еще не видел, но я их всех знал. От кого? От приходских бабушек, которые к ним ездили. Я начинал служить в Кызыле, в Туве, а там были сплошь духовные чада схиигумена Саввы (Остапенко), который жил в Псково-Печерском монастыре. А еще можно назвать тех, кто постарше: Севастиана Карагандинского, Лаврентия Черниговского, Тавриона (Батозского), Серафима (Тяпочкина)… И от этих старцев духовно питались многие наши священники. Они становились добрыми пастырями, потому что были птенцами из этих гнезд. Но и это поколение священников уже уходит.

Однако я не сомневаюсь, что Дух Святой не оставляет Свою Церковь, и потому предполагаю, что старчество может быть заменено чем-то иным. Ведь сегодня мы имеем замечательную плеяду пастырей-просветителей, каковых не было раньше. Может быть, сейчас их время. Это некое другое дарование Духа Святого. Одним из первых можно назвать протоиерея Всеволода Шпиллера. Отношение к этим священникам разное, но это не должно пугать: если мы обратимся к истории Церкви, то увидим, что и раньше даже между святыми не все было просто. Как драматичны истории жизни святого Афанасия Великого, святого Иоанна Златоуста и Епифания Кипрского, Фотия и Игнатия Константинопольских и многих других. Это сейчас от них остались иконы и тома творений, а тогда это были — живые люди и очень непростые истории их взаимоотношений. Но теперь страсти ушли, а осталось именно то, что для Церкви бесценно.

Однако в деятельности просветителя, иначе говоря, проповедника, миссионера, апологета, богослова есть та опасность, о которой мы с вами, по сути, и беседуем: увлекшись духовным просвещением, можно утратить то единое на потребу, о котором Учитель говорил Марфе (ср.: Лк. 10, 42).

Церковь сейчас чрезвычайно активна. Каждая епархия имеет свой отдел религиозного образования, миссионерский отдел, социальный, взаимодействия с армией… И это все хорошо, необходимо, без этого в наше время нельзя. Но нельзя, чтобы ум действовал отдельно от сердца. Как говорили святые отцы? — «Держи ум в сердце и оттуда взывай к Господу». Если мы будем жить именно так, Церковь будет питательной средой, порождающей и воспитывающей своих пастырей.

* * *

Протоиерей Владимир Пархоменко, духовник Саратовской православной духовной семинарии, настоятель Вознесенско-Пантелеимоновского храма с. Усть-Курдюм Саратовского района: Делателей всегда было мало

Что касается семинарий, то здесь просто нужно знать реальное положение вещей. Да, сейчас их больше по сравнению с советским временем, когда было три семинарии на всю страну. Но что такое даже 100 семинарий — хотя на самом деле столько нет,— выпускающих по 10–15 человек в год, в масштабах потребностей Русской Православной Церкви? Учтем и естественную убыль духовенства. Священников катастрофически не хватает, при совершенно чудесном каком-то росте количества приходов и храмов. Храм, при современных технологиях, можно построить за год-два, а вот подготовка священника — это гораздо более длительный процесс. Он ведь должен учиться пять лет, многое освоить уже на практике, поскольку священниками не рождаются. Потому дефицит священников объективно существует как наследие нашего безбожного советского прошлого.

Более того, это прошлое сказывается еще и в том, что у нас в клире, к великому сожалению, очень мала доля старого духовенства. Духовенство было просто выбито. И есть большой пробел или зазор между старым духовенством и молодым священством. Зазор этот заключается не просто в возрастной разнице, а в отсутствии должной преемственной связи между поколениями. Немногие из молодых священников могут похвастаться тем, что рядом с ними есть старый батюшка — напитанный мудростью, жизненным опытом, от которого можно было бы многое взять.

Такова объективная реальность, которую нужно преодолеть, а это уже не только от нас зависит, но и от Божией воли. Даст Господь период мира Церкви — может быть, наполнится наша земля и храмами, и пастырями, не даст — значит, не будет ничего. Поэтому я бы не связывал это с общим процессом духовного оскудения, тем более что сейчас многие как раз говорят о подъеме духовной жизни. Просто мы пока еще физически не можем восполнить те потери, которые нанесло нам советское время. А оскуде преподобный (Пс.11, 2) — это немножко из другой области, это можно было бы применить к дореволюционному времени, когда священников было множество и верующих было множество… Но какие это были верующие и какая была вера, если святитель Феофан Затворник писал: еще двадцать лет такого Православия — и от нашего Православия помину не останется. Для того времени как раз был характерен формализм, религиозная индифферентность — мы, слава Богу, пока еще до этого не дожили. У нас другая проблема: физически не выросло еще поколение священников-старцев. Сейчас служат в основном те, кто пришел в Церковь в 1990-е годы, им от 40 до 50 лет. Но пройдет лет 20–30 — и появятся у нас старцы, сама жизнь которых будет свидетельствовать об их благодатной мудрости. Потому что есть общеизвестный закон духовной жизни, о котором говорит аскетика: духовность и возраст — это вещи, сопутствующие друг другу. Невозможно требовать великой духовной мудрости от двадцатипяти- или даже тридцатилетнего батюшки — дай Бог, чтобы этот батюшка ревностно исполнял то, что может исполнять. Духовный опыт начинает приобретаться после 40 лет, когда оскудевают, в том числе, плотские страсти в человеке, когда раскрывается несколько иное видение жизни, понимание ее. Все это с возрастом приходит. Поэтому в Церкви всегда к старшему, старому духовенству относились очень благоговейно, это были именно пресвитеры — новозаветный термин, которым обозначали старцев в высоком смысле слова, людей, наделенных мудростью.

Я не считаю, что нужно что-то менять в подготовке пастырей. В семинариях потенциала вполне достаточно, и лучшего, чем семинария, здесь ничего не придумать. Другое дело, что семинария должна не только знания давать, она должна воспитывать, перед глазами семинариста должны быть живые примеры. И вот здесь опять мы возвращаемся к той же проблеме: наши семинаристы видят только молодых священников. Но это просто данность, которую надо пережить.

Пастырство очень схоже с отцовством: чувство отцовства, осознание того, что он отец, рождается у мужчины постепенно. И понятие это в его сознании не статично, оно трансформируется: отец пятилетнего ребенка, отец десятилетнего, двадцатилетнего, отец детей, имеющих уже своих детей,— это разные отцы, разные люди, они по-разному ощущают мир, человека, это приобретается только опытом. Так же и с пастырством: пастырь, который только что принял приход, или пастырь, уже имеющий какой-то опыт, или пастырь, на своем приходе уже воспитавший не одно поколение прихожан,— это разные пастыри, с разным уровнем восприятия Церкви. Я согласен, что очень важен пример духовного наставника, который для тебя является образцом, но без личного опыта не обойтись.

Труднее ли сейчас вырастить пастыря? Если мы обратимся к высказываниям наиболее известных, авторитетных наших священников, таких, как протоиерей Димитрий Смирнов или протоиерей Георгий Бреев, у которого мне в свое время посчастливилось быть алтарником, то найдем у них эту мысль: да, христианам, живущим в нашем технократическом мире, спастись сложнее. А тем, кто придет после нас, будет еще сложнее. Сказать, что это сводится только к компьютерам, нельзя. Это некое изменение менталитета, чему тоже, конечно, содействуют все эти технологии. Доступность греха этими технологиями предельно облегчена, и любой священник это видит — на примере прихожан, на собственном примере. Как следствие, это влияет и на подготовку пастыря. Приходят в семинарию ребята, у них горит сердце, они хотят послужить Церкви, однако они неизбежно тянут за собой шлейф этой прошлой жизни…

Но при всем том для нас, христиан, есть принципиальные вещи: Евангелие — на все времена, задачи пастыря — на все времена. И современная жизнь Церкви свидетельствует о том, что достойного пастыря, слава Богу, можно подготовить в любых условиях. Среди семинаристов есть много замечательных ребят; они живут в свое время, им в чем-то проще, в чем-то тяжелее, чем было нам. Но они — наша надежда. Церковь будет пополняться достойными пастырями, и, вырастая,— со временем, не сразу — они будут становиться духовно мудрыми наставниками.

* * *

Священник Антоний Скрынников, главный редактор официального сайта Ставропольской и Невинномысской епархии, настоятель храма во имя святого благоверного князя Димитрия Донского в Ставрополе: Наше время не сложнее любого другого

Кроме того, чтобы говорить о дефиците, необходимо иметь какие-нибудь статистические данные по проблеме, которых, скорее всего, нет. Вряд ли кто-то проводил полевое исследование, чтобы изучить проблему соотношения между категориями клириков. С другой стороны, количество опытных пастырей зависит не только от числа духовных учебных заведений. Опыт исповедничества Русской Церкви показал, что люди шли умирать за Христа не потому, что имели за спиной диплом семинарии, а потому, что имели глубокую веру.

Если говорить о принципе образования в духовных школах, то он прост, как механические часы: учеба, послушание, молитва. Вряд ли можно что-то добавить в эту триаду. С другой стороны, недавно прошедшая проверка со стороны Учебного комитета Церкви всех семинарий показала, что не везде уровень семинарии соответствует стандарту. Где-то не хватает профессорско-преподавательского состава, где-то наблюдается халатное отношение преподавателей к своим обязанностям. Кроме того, изменились сами студенты. Если в советское время поступление в семинарию было подвигом, грозившим проблемами в дальнейшей жизни и самому абитуриенту, и его родственникам, то сейчас это лишь необходимость зазубрить программу для поступления.

Думаю, не стоит разделять сумму знаний и духовное преемство («пламя, передаваемое из рук в руки») так радикально, как вы предлагаете. И то и другое нужно в равной степени. В нашей стране, как мы помним, было серьезно нарушено и первое, и второе. Почти на 70 лет Русская Церковь была заперта в гетто и просто пыталась выжить. Не удивительно, что теперь возникают проблемы.

Что касается того, труднее ли сегодня вырастить пастыря, чем вчера… Есть такой миф, что нынешнее время какое-то особое, более сложное, чем иные исторические эпохи. Думаю, это не так. Человеку всегда было свойственно считать, что он живет в последние времена. Это только в учебниках мы привыкли встречать словосочетание «золотой век». Золотой век богословия — это III — IV век по Р. Х. Это время развития патристики, время, когда творили великие святители. И в это же время святитель Иоанн Златоуст сетовал, что в город приехал цирк, и он поэтому служит в пустом храме. То есть христиане променяли великолепные проповеди, которыми мы восхищаемся и сегодня, через века, на проезжий бродячий цирк.

Не все так плохо и в компьютерном воспитании, все зависит от нас самих. Мы можем играть в компьютер сутками, а можем использовать электронную книгу для чтения редких изданий, которые невозможно найти в оригинале.

* * *

Иеромонах Иов (Гумеров), насельник Сретенского ставропигиального мужского монастыря, г. Москва: При бледном свете луны и звезд

В наше время положение усугубилось. Легко увидеть разницу между тем, что было 40–50 лет назад и сейчас.

Благодатное пастырство немыслимо без главной христианской добродетели — любви. Спаситель, призывая апостола Петра к пастырству, трижды вопрошает: Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они? (Ин. 21, 15). Исполнять заповедь любви всегда было трудно, потому что наше естество повреждено грехом. Но в наше время оскудение любви стало великим нравственным бедствием. Большинство современных людей смотрит на жизнь сквозь призму своего эгоизма. Отсюда распространившееся в нашем обществе корыстолюбие, взяточничество, казнокрадство, плотская распущенность, жажда примитивных удовольствий, грубое непочтение к старшим.

Юноши, поступающие в духовные школы, растут и воспитываются в условиях нашего больного общества. Даже тем родителям, которые жертвенно отдают свои силы и время на воспитание детей, не всегда удается оградить их от заражающего воздействия современной жизни. К началу учебы в семинарии нравственный облик юноши, как правило, уже сформировался. Семинария не обладает теми воспитательными средствами, которыми обладает семья. Но даже в семье, если родители с самого раннего возраста не привили детям духовный иммунитет и не дали им твердые христианские ценности, а в 10–12 лет стали замечать в ребенке серьезные нравственные изъяны, то существенно повлиять на него они, как правило, уже не могут. Поэтому в большинстве случаев будущий пастырь оканчивает семинарию с той же мерой благочестия, которая была у него до поступления.

Однако семинария может дать хорошее богословское образование и настрой на честное священническое служение. Некоторые из выпускников со временем могут стать настоящими пастырями. Но для этого нужно стяжать духовные дарования. Это требует личного подвига.

Мы живем в век умножающихся соблазнов. Современный человек духовно расслаблен и немощен. Однако он не находится в роковой зависимости от пороков своего общества и своего времени. Образ Божий в нем и совесть, как небесный голос в душе, дают достаточно моральной свободы явить праведность при любых обстоятельствах.

Священнослужители должны безбоязненно и нелицеприятно говорить представителям власти об ответственности их перед Богом за нравственное здоровье общества. Придет время, и Господь испытает и взыщет с них за нравственно погибших людей.

А что делать простым верующим? Старец Паисий Святогорец говорил: «Если ты хочешь помочь Церкви, то старайся лучше исправить себя самого, а не других. Если ты исправишь самого себя, то сразу же исправится частичка Церкви. И понятно, что если бы так поступали все, то Церковь была бы приведена в полный порядок… Если мы займемся самоисправлением и, полагаясь преимущественно на Божественную помощь, обратимся более ко внутренней деятельности, чем ко внешней, то мы поможем другим больше и результативнее. Кроме того, мы сумеем стяжать и внутреннюю тишину, которая будет тихо помогать тем душам, с которыми мы встретимся, потому что внутреннее духовное состояние выдает душевную добродетель и изменяет души других» (Слова. Т. II. Духовное пробуждение. М., 2001. С. 75).

Христианин ни при каких исторических бедствиях и невзгодах не должен быть пессимистом. Источником его надежды является упование на Бога, Который имеет попечение не только о целом народе, но и о каждом человеке. Во все времена и эпохи человек имеет равные возможности спастись. Всемилостивый Господь никогда не ставит человека в безвыходное положение. Если в наше время не хватает пастырей, способных быть духовными наставниками, если нет старцев (для меня старец тот, кто точно знает волю Божию о каждом приходящем к нему, а таких я сейчас не вижу), то Господь Бог дает человеку, когда это ему нужно, возможность узнать волю Его другими способами: через усиленную молитву, особые обстоятельства, через благочестивых священников и мирян, благо такие есть.

«Нашему времени дан другой подвиг, сопряженный с многими трудностями и преткновениями. Нам пришлось совершать путешествие не днем, не при солнечном ясном свете, а ночью, при бледном свете луны и звезд. Нам даны в руководство Священное и Святое Писание — это прямо говорят святые отцы позднейших времен» (Игнатий (Брянчанинов), свт. Письма к мирянам).

* * *

Священник Никита Рогожин, настоятель храма во имя святого Архангела Михаила в с. Михайловка Саратовского района: Что нужно? Любовь

Это очень глубокий вопрос. Казалось бы, все мы, священники, живем жизнью Церкви. Но повседневная реальность, зачастую трудная и безрадостная, отвлекает нас и заставляет забыть о том, что каждый из нас в первую очередь творение Божие. А когда мы об этом забываем, когда мы распыляемся на всевозможные проблемы, внешние или внутренние, на бесконечные дела, на выстраивание отношений с самыми разными людьми, верующими и неверующими, — тогда мы сами отделяем себя от корня жизни, от виноградной лозы (ср.: Ин. 15, 5), и какие из нас тогда пастыри духовные? Не приходится удивляться тому, что священников много, а пастырей не хватает.

Что же делать? Мне пришлось недавно присутствовать при общем разговоре нескольких священников об этих наших бедах, и один иеромонах сказал нам всем: знаете, братья, для начала пусть каждый из нас прилежно исполняет утреннее и вечернее молитвенное правило. Не на бегу, не в автобусе про себя, не в машине по дороге на службу его слушать с помощью наушников, а как положено: без спешки, дома, перед иконами, перед Самим Богом. Если мы не находим в себе на это сил и времени, значит, молитва из нашей жизни уходит, а что мы можем сделать без нее?

Эта проблема решается, с одной стороны, просто — начни молиться, только и всего, а с другой — трудно, я это прекрасно знаю по себе. Приходишь домой в одиннадцатом часу вечера, усталый, голодный, при этом обремененный массой так и не разрешенных за день проблем, а к тебе кидается заждавшаяся семья, у которой тоже масса к тебе вопросов… Тогда и приходит мысль: Господь милостив, Он знает, что я сегодня весь день трудился и устал… А до конца эту мысль додумываешь уже во сне.

Священник должен уметь служить, уметь составлять проповеди, он должен уметь многое, но беда, если он, даже умея все, не получает при этом радости, удовлетворения от своего служения. Я не равняю себя с великими пастырями, но я по крайней мере знаю, что богослужение приносит мне радость, и благодарю за это Господа. В семинарии нам преподаватели наши объясняли, что самое страшное искушение, которое может постигнуть священника, — скука во время богослужения, скука и безразличие к молящимся вместе с тобою людям. Отношение к людям — вот что еще бесконечно важно, без этого нельзя стать пастырем. Мы призваны людям служить и помогать, а если люди нам становятся безразличны — о каком, опять-таки, пастырстве может идти речь? Один мой знакомый колебался — поступать ли ему в семинарию, становиться ли священником — и пошел на собеседование к Владыке Лонгину, пошел с целью разобраться в себе и определиться. А Владыка, по его словам, задал ему один-единственный вопрос: «Тебе жалко людей?». Если жалко — поступай в семинарию, если не жалко — не стоит поступать, это не твое. Я много думал об этом и себя самого вот так же спрашивал: жалко? И надеюсь, что мне все-таки жалко людей. Когда ко мне приходят люди страждущие, те, у кого случилась беда, — я стараюсь их ситуации примерять на себя. Задаю себе вопрос: а что бы ты делал, если бы у тебя вот это случилось, что бы ты чувствовал? Ведь Бог и тебе может это попустить.

Святейший Патриарх говорит, и Владыка наш постоянно говорит: не хватает священников, которые несли бы свое служение жертвенно. Я с этим полностью согласен: да, нам этого не хватает, потому что мы боимся. Мы боимся попасть на сельский приход. Боимся оказаться на обочине жизни. Боимся, потому что у нас есть семьи и дети, и мы должны обеспечить будущее своих детей. Мы боимся, потому что у половины из нас, священников, нет своего жилья: съём, бесконечная зависимость от хозяев и бесчисленные переезды. И все это повергает в уныние. И молодой священник совершает одну из самых распространенных ошибок: начинает сравнивать свое положение с положением других, иначе говоря, завидовать: я — вот такой, а у меня этого нет; а он — вон какой, а у него это есть; я служу здесь, а он там; к нему относятся вот так, а ко мне не так… И эта зависть, при том что духовная жизнь уже подорвана, усугубляет ситуацию. И то первоначальное горение, тот полет, восторг, который следует за рукоположением, — восторг от того, что ты сам, своими руками приносишь Великую Бескровную Жертву, — сменяется сухостью и безразличием. Когда священник не сравнивает себя ни с кем, принимает свою ситуацию без ропота — тогда он получает радость от богослужения, и, поверьте, эта радость просто перехлестывать начинает. Я это знаю, потому что у меня был момент, когда я сравнивал себя с другими. Но я вовремя понял, что, кроме горечи, ничего эти сравнения мне не дадут. Вместо того, чтобы собраться и начать, наконец, приносить пользу Церкви, я раскисну, распущу себя, руки опустятся, все будет казаться безрадостным и безвыходным. Когда молодой священник начинает свое служение в таком состоянии, он мало того что не приобретет никого для Церкви, он тех, кто уже есть, растеряет. А что главное для священника? Приобретать людей для спасения. Это и есть предназначение пастыря духовного, о котором мы с вами говорим. Мне как-то на ум пришло такое сравнение: священник похож на человека, к которому на улице подходит незнакомец и спрашивает: как пройти на такую-то улицу? Только священник путь показывает — не на улицу, а в Царство Небесное. Но не просто показывает, а проходит этот путь вместе с человеком, а если человек немощен, то и тащит его на себе.

Но здесь его подстерегает еще одно искушение: ожидание благодарности, расчет на благодарность. Это искушение страшное. Если удалось помочь человеку, пребывавшему в плачевном состоянии, то нельзя это числить своей заслугой и нельзя ждать от этого человека каких-то знаков личной благодарности — именно тебе, батюшке. Твоя задача — привести человека к Богу и постараться в храме его удержать, не рассчитывая при этом на его благодарность: Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу (Пс. 113, 9). А из тщеславия: «Я смог, я помог, я заслужил» — ничего хорошего получиться не может хотя бы уже потому, что на смену чувству успеха обязательно придет горькое разочарование в себе и в своих возможностях. И это может сломить молодого священника и даже привести его к падению.

А для того чтобы не упасть, очень важен живой пример. Должен быть перед глазами молодого батюшки пастырь, пример которого влек бы его за собой, вдохновлял и поддерживал. Потому что одно дело — теоретически знать, каким должен быть священник, а другое — видеть такого в жизни. Кроме того, нам нужна поддержка в трудностях нашей жизни, самых банальных материально-жилищных трудностях. Можно много говорить о духовной жизни, о духовном росте, но когда тебе нечего есть и негде жить и в будущем никаких гарантий — это… я не скажу, что заставляет унывать, но по крайней мере повергает в невеселые размышления. И вот здесь очень важна поддержка старших, тех, кто служит уже не один десяток лет и кто когда-то тоже был таким вот: молодым и неустроенным. Мне посчастливилось служить на нескольких приходах — прежде чем меня отправили в самостоятельное плавание, в Михайловку, — и все те настоятели, в подчинении которых я находился, действительно помогали. Они понимали, что начинающему пастырю нужна опека. Нельзя его оставлять один на один с врагом. Потому что результат этой его битвы может оказаться плачевным. Может возникнуть, например, разлад в его семье: жить негде, дети подрастают, денег мало, супруга не выдерживает и начинает роптать. А если у священника в семье разлад, что он скажет человеку, который сам к нему со своей бедой, со своим разладом пришел? Что он ему посоветует?

Самый простой способ стать верующим, как известно, увидеть верующего. Если священник воодушевлен, если он горит и радуется своему служению, люди это увидят. А если батюшка не чувствует ничего, кроме усталости, горечи и обиды от бесконечных попреков жены и раздражения от «глупых вопросов», с которыми к нему пристают прихожане, — то что он даст этим людям, и какое тут духовное пастырство? Поэтому очень важно, чтобы рядом с молодым священником был кто-то, кто не даст ему изнемочь в трудностях и пасть духом. Это может быть не только формальный непосредственный начальник, но и духовник, тот, у кого он исповедуется. Внимание духовника очень важно. Но это не снимает ответственности с самого начинающего батюшки. Он должен следить за собой и регулярно исповедоваться — желательно у старшего собрата, у священника, духовный, пастырский, а также и семейный опыт которого намного превосходит его собственный. Здесь важно именно отношение старшего брата, такого, который может когда-то взять за плечи, встряхнуть и сказать: «Ну ты что раскис? Давай-ка вместе подумаем, как твои задачки решить». Любовь должна быть — не на словах, а на самом деле. Маленькая, но реальная помощь — она больше всех слов о любви. На любого из нас воюют полчища бесовские, любой из нас подвергается искушениям от людей, как внешних, так и церковных, и собственная греховность тоже мучает, и страсти священника обуревают — как любого человека, только сильнее. И нельзя, чтоб мы не поддерживали друг друга, чтоб каждый был озабочен только своими проблемами.

Это касается не только старших собратьев. Слава Богу, все мои однокурсники по семинарии сейчас в священном сане и служат. И мы стараемся регулярно встречаться, причем не просто за столом, а в совместном служении Литургии. И для меня это каждый раз — порыв свежего ветра. Совместное служение — оно не просто сближает, оно именно роднит, делает братьями. Но встречи эти дороги для нас еще и тем, что на них все по-честному. Никто из себя ничего не корчит. Мы слишком хорошо друг друга знаем. Семинария — это ведь как лакмусовая бумажка, здесь ничего не утаишь, это как в армии. И для нас очень важно теперь делиться опытом. Иногда бывает так: друзья двумя словами случайно перебросились, а эти два слова — ответ на твой давно мучающий тебя вопрос.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский, которого я бесконечно люблю, — вот пример, который всегда должен быть у нас, пастырей, перед глазами. Каким был пастырь — это в конечном итоге опознается по плодам: По плодам их узнаете их, — говорит Спаситель (Мф. 7, 16).