Правовая защита Священного

Две статьи Владимира Немыченкова — «Яйца с образами. О новом виде иконоборчества» и «Церковные каноны и гражданские законы о Священном» — привлекли огромное внимание читателей портала Православие.Ru. Слишком распространенным стало кощунственное отношение к святыне в нашей жизни. Ниже мы публикуем интересный доклад на эту же тему, прочитанный Тимофеем Крючковым в рамках Рождественских чтений 2014 года на конференции «Священное в Церкви и обществе: образы, символы, знаки».

Панк-молебен и мнимая клерикализация современной России

Последние несколько лет в среде общественности т.н. либеральной ориентации популяризируется тема недопустимости клерикализации, под которой понимается избыточное, с точки зрения идеологии либерализма, распространение религиозных взглядов, а также предоставление приоритетного режима, по сравнению с другими типами идеологий, религиозному сознанию в практической реализации своих взглядов. В таком положении дел светские критики видят нарушение заложенного в Конституции РФ принципа свободы в исповедании религиозных убеждений и свободы не исповедовать никакой религии вообще.

Частным вопросом внутри этой проблемы является тема особого режима правовой защиты, предоставляемой законом сакральным местам и прочим ценным, с точки зрения религиозного сознания, объектам, в том числе – нематериального порядка, что кажется либеральной интеллигенции недопустимым в условиях, когда аналогичный режим не предоставляется атеистическим ценностям, которые, впрочем, критики не могут предметно артикулировать, не признавая параллельно, что требование равенства атеистических убеждений с религиозными и существование их в рамках одного режима защиты является прямым подтверждением того, что атеизм, в представлениях его ревнителей о его форме и содержании, следует рассматривать в качестве формы религии, причем весьма агрессивной. В принципе уважение к атеистическим взглядам атеисты видят в публичной демонстрации отсутствия для государства ценности взглядов религиозных.

Как все хорошо помнят, конкретным поводом для развертывания дискуссии на тему особого режима защиты храмов послужила попытка нескольких дам сомнительного поведения на солее храма Христа Спасителя устроить пародийное глумливое квази-богослужение, которое они, впрочем, считали невинным, поскольку рассматривали его как форму собственной творческой самореализации – «священной коровы» либеральной интеллигенции, – право на которую превалирует в ее правовом сознании над всеми остальными ценностями, так или иначе признаваемыми законодательно.

Напомню, что особую ярость защитников светского характера ценностей вызвало появление в тексте обвинительного заключения ссылок на то, что выходка в храме противоречила правилам поведения в нем, отраженным в канонических нормах Трулльского и Лаодикийского соборов. Нормы канонического права – а в значительной своей массе это нормы, входившие в систему права Византийской империи, то есть иностранного и даже уже не существующего государства, – для современного либерала невыносимы. Однако парадоксальность ситуации в том, что нормы византийского права действительно входят в систему национального российского права, но не как законодательные нормы, а как часть канонического права, которое в той или иной степени признается и государством в качестве индивидуальных норм, какими, например, являются положения уставов юридических лиц – в той части, где закон допускает диспозитивность – то есть свободу субъектов права регулировать свои отношения самостоятельно, – предоставляя так самоурегулированным отношениям защиту, то есть обязательность, зиждущуюся на принуждающей силе государства.

В принципе ничего непонятного в этом нет. Например, ни у кого не вызывает сомнения то, что в судебном порядке можно защитить право, основывающееся на иных индивидуальных нормах, например на договоре между субъектами гражданского оборота. К тому же ни у кого не вызывает протеста то, что в своей основе гражданское законодательство большинства европейских стран, в том числе и России, имеет всё то же римское право. Причем иногда не просто подвергшееся прямой рецепции и продублированное в писаных нормах российских нормативных актов, но и в неписанной части – например, принципах права, являющихся фундаментальной основой при толковании нормы и разрешении коллизионных ситуаций. Государство заявляет об автономии определенного правого, да и фактического пространства, где действуют нормы поведения, установленные не напрямую государством, но признаваемые им частью системы права. Непонимание этого обстоятельства современными квази-российскими правозащитниками и журналистами ведет к отрицанию существования как сакрального пространства, что их в принципе не пугает, но и частного пространства как такового.

В итоговом документе по делу Толоконниковой, Алехиной и Самуцевич – приговоре – суд не рискнул сделать ссылку на конкретные нормы канонического права, а указал, что выходкой были нарушены «общеизвестные правила поведения в храме». В принципе, такой лексический выход, не меняя ничего по существу, коснулся разницы в подходах, существовавших в защите сакрального пространства в Российской империи (РИ), на которую намекали правозащитники, и в современной России (РФ).

Правовая защита Священного в Российской империи

Начнем с того, что нормы канонического права в РИ считались не просто частью права, а частью законодательства.

Московские полицеский и священник. Фото 1909 г.

В Уставе о пресечении преступлений, входившем в том 14 Свода законов РИ, содержался Раздел 1: «О пресечении преступлений против веры», представлявший собой кодификацию в разные годы узаконенных на законодательном уровне мер административного порядка, предписывавших всевозможным органам государства и прочим лицам – от полиции до приходского духовенства – конкретные действия, направленные на общее церковное благочиние и хранение порядка в храмах, вокруг них и даже в частной жизни подданных. В том числе это касалось порядка изготовления, пользования, владения и т.п. предметами, так или иначе связанными с обрядовой стороной церковной жизни.

Так, согласно упомянутому нормативному акту (Уставу), «всѣ должны въ церкви Божiей быть почтительными и входить въ храмъ Божiй съ благоговѣнiемъ…» (ст. 3), а «предъ иконами стоять такъ, какъ благопристойность и святость мѣста требуютъ» (ст. 6). «Во время совершенiя службы никакихъ разговоровъ не чинить, съ мѣста на мѣсто не переходить, и вообще не отвращать вниманiя православныхъ отъ службы ни словомъ, ни дѣянiемъ или движенiемъ, но пребывать со страхомъ, въ молчанiи, тишинѣ и во всякомъ почтенiи» (ст. 7). «Во время совершенiя Божественной службы запрещается прикладываться къ чудотворнымъ мѣстамъ и иконамъ, но исполнять сiе предъ начатiемъ или по окончанiи службы» (ст. 8).

Дело даже доходило до курьезов, с точки зрения современного религиозного сознания. В 1742 году было издано распоряжение Сената, которым назначались особые сборщики для взимания штрафа с разговаривающих во время литургии[1].

Мир и тишину в храме должна была охранять местная полиция (Устав, ст. 10), а духовенству вменялась забота о благоговейном поведении прихожан (ст. 11). За отступления от правил о порядке и тишине в церквях виновные подвергались взысканию (ст. 12).

Полиция была обязана наблюдать, чтобы «близъ церквей, особливо во время службы, не было на улицахъ крику, драки и вообще никакого безчинства» (Устав, ст. 15), а «въ воскресные или торжественные дни или… храмовые праздники въ городахъ и селенiяхъ, прежде окончанiя въ приходской церкви литургiи, не были начинаемы игрища, музыка, пляски, пѣнiе пѣсенъ по домамъ и по улицамъ, театральныя представленiя и всякiя иныя общенародныя забавы и увеселенiя, а торговыя лавки (исключая тѣхъ, въ коихъ продаются съѣстные припасы и кормъ для скота) и питейные домы не были открываемы» (ст. 16).

Что касается до собственно сакральных изображений, то Устав содержал предписания, не позволявшие наносить иконы на обычные предметы. К сожалению, это теперь стало у нас обычным делом. Зачастую нанесение иконографических изображений на бытовые предметы связано не с неким недомыслием, а с прямой торговой выгодой, а именно с расчетом, что такие сувенирные предметы будут приобретаться с большим рвением даже не столько верующими людьми, сколько людьми малосведущими.

Существовал особый надзор, чтобы иконы не писались безыскусно, плохо, неумело. Вот уж где прямое вмешательство в творческий замысел и художественное видение «творца»! Забота об иконах доходила до того, что запрещалась их продажа инославным и иноверцам, аукционная продажа, чтобы иконы не попали в руки неправославных. Если лицо инославное или иноверец получал иконы в наследство, он обязан был их отдать туда и тому, где и у кого они не будут поругаемы. Особо оговаривался запрет изготовления литых или резных икон, за исключением нательных образков, крестов и панагий. В храмах литые и резные изображения допускались, если они будут поставлены на высоком месте.

Труды сестер иконописной работы в Серафимо-Дивеевском монастыре

Законодатели Российской империи ввели и следующую норму: «Запрещается делать и продавать какия-либо обыкновенныя вещи съ изображениями священными, как-то: печати и тому подобное»[2]. Закон запрещает делать священные изображения на вещах повседневного житейского обихода, например на посуде, материи для платья, и торговать ими.

Второй существенный момент. В РИ концептуально защищалось законом само пространство и сама вера, то есть государство считало своим долгом ставить под защиту сам образ мыслей и сами священные предметы как таковые. Этого нет в РФ, поскольку предметом защиты является не вера и предметы культа, а либо чувства верующих, либо их право на исповедание религии. То есть защите подвергается их автономия, пускай и самая широкая как в смысле объема, так и содержания.

Если в Российской империи было важно сакральное содержание совершенного правонарушающего действия, то для нынешней доктрины важно, что оно действительно носит оскорбительный характер, то есть существенным для субъективной стороны деяния является мотив и умысел, направленные на нанесение именно оскорбления лицам в связи с их верой, в том числе и через почитаемые ими объекты, а для объективной стороны решающим является оскорбительность формы действия, то есть общепризнанный характер действия, который был бы оскорбительным не только для верующего, но и для любого другого лица, если бы аналогичное действие было направленно против него. Обычно речь может идти о каких-то очевидных вещах: пародийности, плевках, непристойных жестах, непристойных выражениях и т.п.

Современное законодательство лаконично и закладывает больше принцип оценки поступка, чем описывает сам проступок. Законодательство Российской империи, как мы видели, шло практически по пути описания, что конкретно предписывается не делать. Разумеется, органы власти в РФ не имеют никаких прямых предписаний ни на каком из законодательных уровней действовать в пользу церковного благочиния, что и понятно. Однако церковные порядки в конечном счете входят в более общую категорию «общественного порядка». И нарушение этого самого общественного порядка в той его части, которая касается веры, государство считает более опасным, а потому рассматривает как уголовное преступление.

Соответственно, в современной российской системе права каких-то самостоятельных норм, посвященных именно защите от осквернений священных предметов и мест, не существует, равно как и прямых предписаний того или иного конкретного поведения в отношении сакральных мест и предметов. Однако само осквернение тем или иным образом соответствует диспозиции норм, касающихся более общих предметов.

Юридическая защита Священного в современном российском законодательстве

Недавно в статью 148 УК РФ введены новеллы, касающиеся защиты чувств верующих. В действительности, если исходить из уголовно-правовых категорий, при всей громкости названия этих норм и обстоятельств, сопутствовавших их принятию, ничего нового в них не содержится, и их появление связано не с появлением какого-то нового способа защиты, но с демонстрацией того, что государство видит в такого рода действиях особую опасность, в связи с чем выделяет уголовную ответственность в отдельную норму. Такого рода прием, в общем-то, не нов и носит более воспитательный и дисциплинирующий характер. В нашем случае происходит в каком-то смысле даже смягчение ответственности. Дело в том, что новеллы, внесенные в ст. 148 УК РФ, существенно перекрываются по сути аналогичным составом ст. 213 УК РФ, по которому были осуждены гражданки, участвовавшие в кощунственной выходке в храме Христа Спасителя. Так, ст. 148 УК говорит о «публичных действиях, выражающих явное неуважение к обществу и совершенных в целях оскорбления религиозных чувств верующих».

Ст. 213 УК. Хулиганство – грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, совершенное по мотивам религиозной ненависти. В общем-то, нарушение общественного порядка предполагает публичность действия.

Расширение криминализации состоит в том, что хулиганство было грубым нарушением общественного порядка. Всё будет упираться в понимание того, является ли нарушение грубым, – а это оценочная категория.

Можно предположить, что судебная практика теперь будет отличать «публичное действие» от «нарушения общественного порядка». Нарушение общественного порядка предполагает непосредственное присутствие значительного количества людей при инкриминируемом действии (или его последствиях). Например, танец в храме – публичное действие, нарушающее общественный порядок. Но вот, например, размещение оскорбительного ролика в сети Интернет с тем же танцем в храме в понятие «общественный порядок» не входит, хотя действие публичное. Аналогично к нарушению общественного порядка не относится публикация книги или журнальной статьи, интервью и т.п. Но в целом есть конкуренция двух составов. Вероятно, речь будет идти о том, что всё, что связано с нарушением именно общественного порядка, будет наказываться по статье «Хулиганство», а публичные действия, не связанные с шумом, – это ст. 148 УК. В принципе конкуренция этих составов имеет практическое значение, поскольку санкции в них разные. Хулиганство наказывается строже.

Существенен вопрос, что, собственно, с точки зрения закона является «оскорблением». Если со статьей «Хулиганство» всё более-менее понятно, поскольку нарушение общественного порядка уже есть оскорбление, то для ст. 148 УК требуются разъяснения. Так, часто выражают опасение, что теперь будут наказывать любое действие или мнение, не нравящееся верующим, а верующим вообще мало что нравится. Категория оценочная. Но насчет этого можно успокоиться, поскольку сам характер действия должен быть таков, что его оскорбительность очевидна для любого субъекта права, не только верующего, но, например, и судьи, который должен будет констатировать оскорбительный характер без привлечения экспертов. То есть действие должно само по себе свидетельствовать о желании оскорбить. Речь идет, прежде всего, о нарушении общепринятых норм поведения. Например, очевидная брань, непристойность и т.п. – словом, всё, что может оскорбить человека в любой ситуации, но перенесенное на священный предмет. Речь не идет о простом несогласии или выяснении истины.

Оскверненный храм в Мозыре

Возможны ситуации, когда само по себе действие не оскорбительно, но место или обстоятельства, при котором оно совершается, придают ему особый оскорбительный характер. Например, выражение атеистических убеждений вообще не может быть оскорблением. Но намеренное выражение таких убеждений в храме уже может стать поводом говорить об оскорбительном характере, даже если это не носило характера нарушения общественного порядка или неуважения к общепринятым нравственным нормам. При этом для квалификации необходимо констатировать наличие заведомой цели – оскорбление. Например, выражение своих убеждений даже в храме не всегда может иметь целью оскорбление кого-то. Цели могут быть разные. Обычно цель оскорбления презюмируется, если лицо, совершившее это, не может объяснить разумно свой поступок, но при этом сама форма поступка определенно оскорбительна, то есть система символов и символических действий в данном обществе рассматривает действие как оскорбительное (плевок, непристойные жесты). Обычно это связано также с намерением высмеять.

Третьим составом, так или иначе связанным с ответственностью за действия против храмов и икон, следует рассматривать ст. 214 УК РФ – вандализм. Интересно, что этот состав вводит такое правовое понятие, как «осквернение». Вандализм, согласно норме закона, есть осквернение зданий или иных сооружений, порча имущества на общественном транспорте или в других общественных местах. Причем, пункт 4 статьи предусматривает как квалифицирующий признак перечисленные действия, совершенные по мотивам религиозной вражды. К сожалению, понятие «осквернение» законом не раскрывается. Доктринальное толкование, которое можно встретить в литературе, неудовлетворительно. Например, в Комментариях к УК под ред. проф. А.И. Чучуева под осквернением понимается исключительно обезображивание зданий и сооружений посредством учинения надписей и рисунков, оскорбляющих общественную нравственность.

К затронутой нами теме имеет отношение и ст. 244 УК – «Надругательство над телами умерших либо уничтожение, повреждение или осквернение мест захоронения, надмогильных сооружений или кладбищенских зданий, предназначенных для церемоний в связи с погребением умерших или их поминовением». Квалифицирующий признак – мотив религиозной вражды. Вновь встречается понятие осквернения. Что имеется в виду законодательно, не определено. Вероятно, под осквернением следует понимать очевидно оскорбительные действия, демонстрирующие нарочитое неуважение к объекту.

Следует также добавить, что в рамках любого умышленного преступления отягчающим обстоятельством считается, если оно совершено по мотивам религиозной ненависти (ст. 63 УК РФ).

Заключение

Оскверненная икона Христа из Иоанно-Предтеченского храма г. Мозырь. 26 июня 2012 года

Но и при современной доктрине объективную оскорбительность того или иного деяния через действие, непосредственным объектом которого будет священное изображение, священное пространство и т.п., возможно констатировать судом лишь при условии, что сам церковный народ своим поведением демонстрирует невозможность для себя самого неуважительного или небрежного отношения к священным предметам, понятиям и пространству, в том числе через отношение, запрещенное нормами канонического права. То есть само право в нынешней ситуации нас подвигает к тому, что государство предоставит внешнюю защиту лишь тем ценностям, уважение к которым мы безусловно храним сами. Любое небрежное отношение внутри Церкви к священному делает доктринально невозможной защиту этих же ценностей на правовом уровне.

Противоправное поведение внешних должно разительно отличаться от отношения к тем же предметам, ставшего нормой для самих православных. Эта же мысль, пусть и в грубой, недоброжелательной форме, звучала часто из враждебных Церкви уст при «всенародном» обсуждении правовых и моральных проблем, связанных с привлечением к ответственности участниц выходки в храме Христа Спасителя – на сегодняшний день единственного случая из реальной правовой практики, когда нормы права были направлены на защиту сакрального пространства. При фактической ошибочности заявлений таких лиц, следует признать, что интуитивно ими были найдены наиболее уязвимые точки в правовой позиции о возможности защиты по современному праву мест и предметов религиозного поклонения.

Эти обстоятельства должны быть практически учтены. Необходимо, чтобы как на уровне священноначалия, так и в бытовой, производственной плоскости были приняты меры по уважительному отношению к соответствующим каноническим нормам.

В собственно правой области должны быть предложены доктринальные толкования уже существующего в законодательстве понятия «осквернение».