Честность

Спросим любого прихожанина Православной Церкви: какие он знает христианские добродетели?

Кто-то скажет: смирение, кротость, терпение, послушание. Кто-то назовет милосердие, сострадание, помощь ближнему, любовь к нему.

Но вряд ли кто-то вот так сразу скажет: честность. Будто из другого словаря это слово. Не из религиозного, не из духовного, а из словаря «общечеловеческой» или «гражданской» морали.

Что такое честность? Перелистав известные словари, мы убедимся, что понятие это сложное, собирательное: «правдивость, принципиальность, верность принятым обязательствам, субъективная убежденность в правоте проводимого дела, искренность перед другими и перед самим собой»; «добросовестность, прямодушие, неподкупность, беспорочность, правдивость, благородство»; «прямота, правдивость, неуклонность по совести своей и долгу, отрицание обмана и воровства, надежность в исполнении обещаний»…

Ходить пред Богом – это и значит быть честным: перед Ним и, как следствие, – перед людьми

Рискнем сконцентрировать: честность – это жизнь по правде. А правда – она у Бога. Именно Он – ее источник. Не потому ли вопрос о честности человека перед Ним встает в самом начале истории человечества: можно сказать, что это вообще первый вопрос, вставший перед человеком. Человек лукавит, он тайком нарушает запрет, потом прячется от своего Творца «между деревьями рая» (Быт. 3: 8) – поэтому происходит катастрофа, грехопадение, изгнание из Рая. Святитель Иннокентий Херсонский в своих замечательных проповедях, собранных в книгу «Падение Адамово» (М., 2011) говорит, что в дальнейшем всё больше людей будет прятаться от Творца уже не в райских деревьях, а в адских… В противоположность этим «пряткам» честность и открытость жизни перед Творцом, отсутствие попытки спрятаться, уклониться от Его ока обозначается в Ветхом Завете словосочетанием «ходить пред Богом»: «и ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его» (Быт. 5: 24). Заметим: не сказано, что Енох был праведен, честен, правдив, добр и т. д. Вообще никаких личных характеристик: ходил пред Богом – этого довольно. Ходить пред Богом – это и значит быть честным: перед Ним и, как следствие, – перед людьми.

И разве случайно всё, что идет от врага рода человеческого, собрано в понятиях «лукавство» и «лукавый» – последним словом в православной традиции обозначается сам враг.

Бог один, Един, поэтому правда одна – двух правд нет. Декалог, десять заповедей, данных Богом через Моисея на горе Синай, начинается с заповеди единобожия: «Я Господь Бог твой… да не будет у тебя других Богов пред лицем Моим» (Исх. 20: 2–3). Следует ли из этого, что язычники не могли быть честными? Нет, конечно, никак не следует. Современники Симеона Богоприимца и апостола Павла были язычниками, но не были безбожниками: «и в Израиле не нашел Я такой веры» (Лк. 7: 9). Их сердца были открыты Богу Единому, а если бы это было не так, не говорил бы Спаситель об «овцах, которые не сего двора» (Ин. 10: 16) и невозможной оказалась бы апостольская проповедь среди язычников. Сердца, которые хотя бы так, вслепую чувствуют Единого, – они, наверное, и честность для себя способны выбрать. Не только многобожие, но даже и неверие, атеизм не означает нечестности – разве мы не встречали кристально честных неверующих, причем, сознательно неверующих людей? У них есть внутреннее неприятие нечестности – совесть. «Когда Бог сотворил человека, Он всеял в него нечто Божественное, как бы некий помысл, имеющий в себе, подобно искре, свет и теплоту; помысл, который просвещает ум и показывает ему, что доброе, а что злое. Сие называется совесть, и она есть естественный закон», – писал авва Дорофей[1]. Неверующий, но совестливый человек не соглашается признать, что совесть всеяна Богом, но вот то, что ее невозможно объяснить материалистически, рационально, – это он признать вынужден. И он согласится, конечно, что потребность в честности, которую можно, пожалуй, назвать производной от совести, есть глубокая духовная потребность человека.

Честность в вере есть непременное условие возрастания в ней

Пытаясь жить христианской, духовной, церковной жизнью, мы с неизбежностью понимаем, что честность перед Богом и Церковью – честность в вере – есть непременное условие возрастания в ней. Понимаем иногда на самых простых примерах: исповедь, на которой ты не был честен, – не исповедь: скрытый грех «сугуб грех есть». Несоблюдение поста в то время, как Церковь велит его соблюдать, – лукавство, потемняющее всю твою духовную жизнь, нарушающее все твои связи с Церковью. Надежда получить что-то от Бога, живя не по Его Закону и не раскаиваясь, не пытаясь это изменить, – самообман. Читая о том, как Спаситель обличал фарисеев, мы догадываемся, что здесь именно о нечестности в вере речь идет, о сознательной или бессознательной попытке обмануть себя и Бога… Но довольно: погружаться глубже не рискну, предмет непростой, мое дело – учиться церковной жизни и молитве, но не учить этому. Перейду к тому, ради чего, собственно, и затеяла всю эту работу: к проблеме нечестности общественной и нашей жизни в условиях этой нечестности.

Если человек старается ходить пред Богом, быть честным перед Богом и собой, он не может не стремиться к честности перед людьми. А значит, у него возникает потребность в честных отношениях, в честной среде: «посему, отвергнув ложь, говорите истину каждый ближнему своему, потому что мы члены друг другу», – писал апостол Павел христианам Ефеса (Еф. 4: 25). Здесь речь об отношениях в христианской общине, но мы ведь не живем замкнуто, мы с неизбежностью нуждаемся и в честном обществе, и в честном государстве. Христианин не может и не должен реагировать на нечестность спокойно, без боли, как на нечто должное. Это при том что общество наше в огромной своей части именно привыкло к нечестности – как к норме или как к некоей неизбежности.

«Такой-то – хороший мэр, много для города делает. Что?.. Себя не обижает? Взятки берет? Дворец построил? Ну какая же вы наивная. Сейчас иначе не работают. На одну зарплату давно уже никто не живет»;

«Операцию сделали, всё благополучно. Нет, не в частной. В государственной больнице, неофициально платили. Но там, знаете, не хуже, чем в частной. А что дорого – так теперь везде дорого»;

«Да не волнуйтесь вы, у нас в военкомате всё очень просто. Приходите и платите деньги – как в магазине. И никуда уже вашего мальчика не заберут»;

«Курсовую сдал, всё нормально. Смеешься? Когда мне ее писать? Купил за десять на нашей же кафедре…»

Кто всего этого не слышал?.. И не переживал? А много ли таких, кто вольно или невольно, вынужденно или как-то там еще – не участвовал? Но нечестность общественная заключается не только в этом. Мы берем в руки газету, включаем телевизор – и знаем уже заранее, что с нами нечестны. Мы видим рекламные билборды – и тоже знаем, что с нами нечестны, и не только в том смысле, что рекламируемый товар или услуги на самом деле не столь качественны, но и в том, что нам предлагают некое ложное счастье. Наконец, на работе многие из нас втянуты в отношения, предполагающие ту или иную, а иногда и очень высокую степень того самого – «яко лукавство в жилищах их посреде их» (Пс. 54: 16). Легко ли в этих условиях отстаивать себя, не запирать на замок свою христианскую совесть, строить свой мир как честный мир? Проще говоря – быть честным?

Побеседовать на эту тему с отцом Михаилом Богатыревым я решила, потому что знаю: это и его боль тоже… (в скобках замечу: отец Михаил по первому своему образованию юрист и работал в правоохранительных органах).

Иерей Михаил Богатырев

Священное Писание говорит однозначно: лгать человек не должен. Ложь – это преступление человека перед самим собой: наиболее страдают от лжи даже не те, для чьих ушей она предназначена, а те, кто ее производит и продвигает «в массы». Совесть – это искра Божия, она действительно есть в каждом человеке; поэтому лгущий человек понимает, что он лжет. И в душе такого человека не может быть мира. Человек мучается, он нервничает, всё его существо трехсоставное – духовное, душевное, даже телесное – расстроено; проблемы нарастают как снежный ком. Совесть мешает, поэтому перед человеком встает задача: перестать ее слышать совсем. И эта задача оказывается выполнимой.

Не нужно пытаться разделять личную честность христианина и честность в среде обитания. Это одно и то же

Не нужно пытаться разделять личную честность христианина и честность в среде обитания. Это одно и то же. Из чего складывается нечестная среда? Из нечестных людей. А потом уже она давит на человека, заставляя его именно так и жить. Многие люди не обращают на это внимания, просто не задумываются об этом, живут, как живется. И в результате с честностью сегодня совсем плохо. Ложь, даже если все понимают, что это ложь, уже ложью назвать нельзя. Ее нужно называть, например, действиями по ситуации. Я недавно столкнулся с этим. Говорю: «Но ведь этот человек лжет!» – а мне в ответ: «Вы не понимаете, батюшка, это не ложь, это работа по ситуации». Вчера обещал, а сегодня ситуация изменилась.

Презумпция невиновности – юридическое понятие – перенесена сегодня на совесть: я буду виноват только в том случае, если мне это докажут…

В жизни общества усилился юридический момент. Право подменило правду. Человек, сбивший другого человека машиной, тут же уезжает с места происшествия; он знает, что если его не найдут или даже найдут, но вина в суде не будет доказана, то он как бы и не виноват. Не пойман – не вор. Проблем с собственной совестью нет. Будто бы и души человеческой нет уже в таком человеке. Презумпция невиновности – это юридическое понятие, но она перенесена человеком на собственную совесть: я буду виноват только в том случае, если мне это докажут, а иначе – кто имеет право меня обвинять?

И вот представьте себе, что такому человеку вы пытаетесь сказать что-то о честности. Кем он вас сочтет? Либо своим врагом, которого нужно немедленно наказать, поставить на место, пользуясь теми же юридическими нормами: «Ты говоришь, что я человека сбил? А ты доказать можешь? Я на тебя в суд подам за оскорбление моей чести и достоинства». Или он сочтет вас просто сумасшедшим.

Конечно, честность должна быть воспитана. Старые фильмы, советского еще производства, в определенном смысле ее воспитывали. Высоцкий создал образ опера Жеглова – кому бы в голову пришло этому Жеглову взятку предлагать? На экране люди видели настоящих следователей, настоящих офицеров, настоящих врачей, учителей – людей совести и чести (а честь и честность ведь не случайно однокоренные слова). Это были яркие, запоминающиеся образы, и они воздействовали на сознание. Государство должно иметь идеологию и проводить ее в массы, оно очень многое может сделать на самом деле, если правильно расставит акценты во всем: если будет поддерживать то искусство, ту культуру, которая способствует оздоровлению общества. Но это – если само государство заинтересовано в воспитании морального поколения.

Святость – это всегда честность, вряд ли мы можем такое представить себе – чтобы святой был в чем-то нечестен. Мученичество – это честность в высшем проявлении. В первые века христианства им говорили: мы вам не запрещаем молиться этому вашему Иисусу из Галилеи; вы просто зайдите в наш храм, поклонитесь статуе императора, принесите жертву богам – мы вас не заставляем в них верить, нет, вы просто создайте видимость, которая требуется, и идите себе спокойно домой и молитесь там своему Богу сколько хотите. Но человек хотел быть честным и поэтому шел на смерть. И потом, в ХХ веке, это повторилось, только в более жестком варианте: спокойно молиться дома уже было нельзя…

Привилегия говорить правду царям оплачивалась ценой потери даже человеческого облика. И юродивые на это шли

А если говорить о честности общественной, кто на Руси нес именно такой крест: говорить правду обществу, власти? Юродивые. Они могли говорить правду и при этом выживать, жить, но – какой жизнью? Такой, что и двух дней такой жизни мало кто из нас вынес бы. Привилегия говорить правду царям оплачивалась вот такой страшной ценой – ценой потери всего, даже человеческого облика. И они тоже на это шли. Но не только юродивые выпадали из системы социальных связей, системы, заставляющей человека лукавить. Патриарх Ермоген не был ни с кем, как теперь принято выражаться, связан, он был ничьим человеком, был человеком Божиим – именно потому спас Россию в эпоху Смуты.

Имея перед глазами пример святых, мы должны понимать: честность – это всегда подвиг. Она всегда рождает сопротивление и всегда связана со страданием. И каждый человек сам для себя должен решить: честным быть или нет. Конечно, юродство нас пугает, и никому из нас не под силу этот подвиг в том виде, в котором его хранит история русской святости, но вот в чем дело: быть честным – это всегда быть в определенной мере юродивым. Или, как уже сказано, сумасшедшим, безумным. Мы выбрали веру, честное следование которой всегда расценивалось как безумие. «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне», – так писал апостол Павел христианам Коринфа (1 Кор. 4: 10–13), упрекая их в стремлении к благополучному, комфортному христианству. Но у нас нет решимости быть такими! Мы боимся за свое благополучие и за то душевное равновесие, тот покой, который ничего общего не имеет с истинным покоем – миром во Христе. За тот покой, который позволяет нам безмятежно сидеть перед телевизором, пить чай или что-то еще и пультом переключать каналы.

Кто-то, читая это, непременно скажет: батюшка, вы очень хорошо про это говорите, а как у вас самих-то в Церкви – все пред всеми идеально честны? Нет, увы, это не так. Церковь состоит из людей того же общества; люди, приходя в Церковь и даже в клир, не становятся идеально чистыми. И отношения между ними тоже не могут быть идеальными. Но если внешняя по отношению к Церкви среда может искажаться, деформироваться свободно, то пред человеком Церкви, хотя он и грешит, всегда есть маяк, ориентир. Верующий человек, отступая от Священного Писания, отдает себе в этом отчет. Когда-то он понимает: да, это вынужденно сделано. Но оправдать себя этой вынужденностью не может. Может только покаяться. В ситуациях, в которых нам не под силу оказалось быть честными, единственный способ сохранить себя в человеческом обличье – это покаяние. Я не о внешнем облике, я о внутреннем человеческом облачении говорю: во Христа облекостеся. На пути к идеалу христианской жизни мы всегда сталкиваемся с собственной немощью, маловерием, малодушием и познаем таким образом, каковы мы есть. Те житейские ситуации, когда кажется, что честным быть невозможно, с чем бы они ни были связаны: с семейными нуждами, с бизнесом, с политикой, – нужно именно так воспринимать: они говорят о нашей немощи и зовут нас к покаянию.

Только не надо так понимать: человек в Церкви может врать каждый день, каждый день ходить каяться, и всё в порядке

Только не надо так понимать: человек в Церкви может врать каждый день, каждый день ходить каяться, и всё в порядке. У человека с такой установкой само покаяние становится формальным, сухим, как отчет: пропадает момент внутреннего переживания греха. Факт греха становится в один ряд с массой других жизненных обстоятельств. Нечестность даром не проходит – даже вынужденная, даже та, что, казалось бы, во благо. Разве не бывает так, что мы не говорим людям того, что надо бы сказать о власти, что мы самой власти этого не говорим – не из трусости! Из благодарности: эта власть, оказывается, нам содействовала, помогла получить землю, построить храм, а где-то целый монастырский комплекс возродить. Как же мы после этого ей скажем?.. Это понятно по-человечески, но всегда ли нам легко ответить на вопросы людей, которые в Церковь идут как в последнюю инстанцию?

Как видите, у меня нет готовых рецептов, готовых инструкций: «Чтобы быть честными, мы должны жить вот так!» Нет и быть не должно. Могу сказать только, что нечестность нельзя оправдывать обстоятельствами. Нужно помнить Нагорную проповедь: «блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф. 5: 11) – и далее.