Про Нону-бурчунью и духовную брань

«Гневливый убивает и губит душу свою, потому что всю жизнь
проводит он в смятении и далек от спокойствия.
Он чужд мира, далек и от здравия…»
Преподобный Ефрем Сирин

И вот однажды…

Шла служба. Сбоку от алтаря стояла очередь исповедников. Вдруг в стройное пение хора вклинились бессвязные выкрики:

– Фашист! Негодяй! Целую неделю готовилась… Уж так держалась… Все насмарку… До Причастия не допускает…

Перед очередью дергалась маленькая фигурка в берете и в черных очках, отчаянно жестикулировала, потрясая сухонькими кулачками. Окружающие шикали на нее:

– Держите себя в руках!

– Вы в храме находитесь!

– Выйдите отсюда.

– Не мешайте молитве!

Тем самым они только подливали масла в огонь.

Нарушительница тишины, отпихиваясь локтями, естественно, защищалась:

– А это не ваше дело!

Поворот влево:

– Ты заткнись, святоша!

Но «святоши» в своем праведном гневе никак не хотели затыкаться. Из алтаря уже выглядывали ребята-алтарники.

Варваре стало жалко эту маленькую крикунью. Точнее, не ее, а себя

Не знаю, как вам, а Варваре стало жалко эту маленькую крикунью. Точнее, даже не ее, а себя.

Представилось моментально – это, ведь, ее, грешной Варвары, возможное будущее. Если сейчас она еще кое-как ухитряется прятать свою злость внутрь, то к 60-ти годам, когда нервы на ноль сойдут, будет из нее фонтаном бить тоже самое.

И Варвара, подхватив крикунью под руку, повлекла ее к выходу, изливая на нее все свое восточное красноречие, почерпнутое у старика Хотаббыча.

– Выйдемте-ка отсюда, наше солнышко! Давайте вот сюда, алмаз души нашей. Расскажите мне, кто вас обидел.

Продолжая бухтеть Варваре в ухо о том, как расплодились вокруг всякие фашисты и негодяи, Нона механически вышла за ней во двор.

Тут, на свежем воздухе, она слегка остыла, вывалив предварительно по пунктам, что именно думает о священнике, не пустившем ее к Причастию.

Вдруг респондентша почувствовала что-то и уставилась на Варвару, сверля ее голубыми глазами через черные очки.

– Чего это ты меня так выслушиваешь?

– Я тебя хорошо понимаю, сама такая же.

– Правда? Неужели?! – голубые глаза расширились в неподдельном изумлении. – Со мной же никто не общается. Даже не здороваются… твари позорные.

Ее тут же перекосило от нахлынувших воспоминаний и старых обид.

– Сколько я людям добра сделала, а они мной пренебрегают… У-у, зла на них не хватает!

Варвара бросилась протестовать:

– Нет, это не совсем так. Вот один человек вас точно любит!

– Кто любит? – Нона аж задохнулась от неожиданности.

– Отец Филарет! – удар пришелся прямо в яблочко.

– Он… Да… Он знает, какая я на самом деле, – лицо ее тут же разгладилось и стало каким-то беззащитно-детским. – Он, родненький, знает какая у меня душа… Хоть я и великая грешница … Я… Я ведь какую жизнь провела, – прикрыв глаза, качала головой. – Я же гной смердящий. Тьма тьмущая во тьме ходячая… И покаяния нет во мне… Он меня за простоту любит… Я, если пьяницу или бомжа на улице увижу, ему последнее отдам и домой иду, от жалости плачу.

В глазах у нее заблестели слезы размером с горошину

В глазах у нее заблестели слезы размером с горошину.

Это была чистая правда. Без малейшего преувеличения. Варвара сама однажды видела, как Нона принесла из дома накрахмаленное белоснежное полотенце, мыльницу советского образца и взяла на абордаж Элгуджу – бомжа-просителя у дверей. Пока он руки тщательнейшим образом не помыл, не дала ему просфоры вкусить. «Куда мне до нее!», – восхитилась тогда Варвара, наблюдая их препирательство во дворе. И с тех пор Нона в ее глазах поднялась на недосягаемую вышину.

Теперь, слушая все это, приходилось только удивляться резким перепадам ее настроения. В голове сами собой всплывали рассказы Елены.

– … Знаешь, как отличить, кто находится рядом с человеком? – так начала она свое объяснение для Варвары на тему «Что такое духовная брань». – Когда злишься, или унываешь, значит, все, подступил к тебе лукавый, на свою волну настраивает, все больше и больше тебя заводит. А если ты в умиротворении и всех тебе жалко, а себя ничтожнее всех почитаешь, значит, рядом твой Ангел-хранитель…

Нона тем временем занервничала.

– Ах, как курить хочется… Пойдем в лесок! Не могу я здесь, в святом месте…

По дороге в парк Нона не замолкала ни на минуту в самообличении.

– Вот, ведь, страсть гадкая. Никак от нее не избавлюсь… Уж как Боженьке молюсь и все напрасно! Отец Филарет сказал, что меня как на курево потянет, чтоб я сразу за Евангелие бралась. Так он, искуситель, мне так мозги заморочит, что я и коснуться Евангелия не могу.

Варвара слушала, не встревая.

– … Я как-то помолилась Божьей Матери перед ее иконой «Нечаянной Радости» от всей души. И что ты думаешь? Как отрезало! Шесть месяцев – никакого желания. И опять этот проклятый меня попутал! Убиралась я как-то на работе – я тогда в одном учреждении подрабатывала. Вытряхиваю, как обычно, урны. Смотрю, начатая пачка «Мальборо» лежит. У меня глаза разгорелись. Такое добро пропадает! Я-то никогда его не пробовала. Дура, я дура! Выкурила одну сигарету и все... С тех пор не могу избавиться... Иной раз на хлеб денег нет, а на «Астру» последнее отдаю…

Табак явно настраивал Нону на философскую волну.

– Я что думаю, – рассуждала она, затягиваясь. – Почему я, когда с этой соской сижу, совсем не психую, вот себя, грешницу, ругаю, а всех других так жалко – слов нет. А когда в церкви на Литургии стою, становлюсь прямо как пантера лютая. Чуть кто толкнет случайно, готова глаза выцарапать. Из-за любого пустяка аж трясти начинает. Боюсь, чтоб инсульт меня не хватил. И так уж из-за нервов зоб у меня вырос и сердце барахлит.

Варвара не нашлась, что ответить. Пыталась вспомнить, что там еще ей Елена вычитывала из своей толстой тетради с выписками на духовные темы по поводу очередных ее, Варвариных, «психов».

В это время мимо них проходили несколько школьников. Глянули в сторону парочки, чему-то засмеялись и побежали дальше.

Нона проводила их беззлобным взглядом.

– Эх, смеетесь, детишки, надо мной, страхолюдиной. Я тоже раньше над такими, как я теперь, хихикала. Не знала тогда, что, если кого в чем осудишь, сам потом в это же попадешь…

Если смутишься недостатком другого человека и осудишь его, тебя постигнет та же участь

«Во, кошмар какой!», – ужаснулась Варвара. Это что ж такое будет, если все, что она осуждала, на ее голову свалится? Просто туши свет, кидай гранату. Тогда точно от нее все нос будут воротить. Недаром ей Елена на днях дала перфокарту, оставшуюся от ее программистского прошлого, на которой собственноручно вывела: «Всегда помните закон духовной жизни: если смутишься каким-либо недостатком другого человека и осудишь его, впоследствии тебя постигнет та же участь, и ты будешь страдать тем же недостатком. Преп. Никон Оптинский».

Велела при себе носить и раз в день перечитывать. Носить-то Варвара носит, но читать, ясное дело, забывает.

И вынула тут эту грамоту Ноне показать. Собралась было уже Елене хвалебные песни петь, как Нона насторожилась.

– Это которая? С голубыми глазами и много на себя берет, да? Знаю ее, задаваку! Она еще к отцу Зурабу ходила в Михаила-Тверского…

Нону снова перекосило от воспоминаний. И пошла она чихвостить Елену с отцом Зурабом вкупе, заводясь все больше и больше.

– А я о нем много хорошего слышала, – заикнулась было Варвара, стараясь переключить Нону на что-то другое. Но только вызвала очередной приступ яростного мата и новый залп – уже на себя.

– … Иди ты знаешь куда… Защитница…

Словом, пришлось Варваре ретироваться обратно на службу.

В церкви люди уже подходили к кресту. Варвару окликнула Зинаида, ее бессменный обличитель. Она – человек, убеленный сединами и наделенный жизненным опытом, вот и печется о младшей сестре во Христе.

– Куда тебя понесло с этой болящей? Я видела, как вы вышли. Нашла с кем общаться!

У нее душа хрустальная, она из-за бомжей плачет

– У нее душа хрустальная, – пыталась втолковать ей свое Варвара, заранее понимая тщетность своих попыток. – Она из-за бомжей плачет и такое мне рассказывала!

– Ты в церковь молиться ходишь или сплетни собирать? – не слушая ее, продолжала Зина, гневно морща лоб. Потом обнадежила:

– Погоди, попадешь ты с ней в историю!

В историю Варвара попала и очень скоро.

Заметила она как-то, что Нона в церкви уже вторую неделю не появляется. (Нона-то, не в пример Варваре, ходит всегда, не пропускает). Вот и запаниковала неуемная, стала ко всем приставать:

– Вы не знаете, где маленькая Нона на больших каблуках? Она совсем одинокая. Вдруг, что случилось?

Никто ничего толком не знал. Только плечами пожимали.

Варвара все-таки провела расследование и кое-как выяснила адрес.

– Знаешь, где мужик с рогами стоит? – так начала свое подробное объяснение Ольга.

– Чего?

– Ну, памятник такой на проспекте!

Насилу Варвара сообразила, что Ольга подразумевала скульптуру Важа Пшавела^[2] – великана в бурке, а у ног – оленьи рога лежат.

– … От мужика того, – продолжала толстушка обстоятельно, поправляя завязку платка у подбородка, – вправо пойдешь. Там еще одна мегрелка майки на веревке развесила – продает. Посчитай от нее третий корпус. Зайди во двор и кричи погромче. Нона не всем дверь открывает.

Так оказалась Варвара в незнакомом дворе у корпуса-хрущевки и стала выкликать Нону во всю глотку, вглядываясь в окна – авось мелькнет где-нибудь знакомый силуэт.

Вместо этого на крик появилась из подъезда какая-то внушительная тетка (ну, вылитая Верка Сердючка) и поманила Варвару пальцем-сарделькой.

– Чего орешь? – спрашивает и пыхтит от злости, как закипающий чайник со свистком. – Кто такая?

– Нону ищу, – отрапортовала Варвара, держа дистанцию. – Вы не знаете?

– А ты ее откуда знаешь? – тетка ощупала Варвару злыми глазами.

– С церкви.

Тут копия Верки Сердючки как завопит сиреной:

– Ах, вы еще и в церковь шастаете, алкаши проклятые! Еще и сюда, наглая твоя рожа явилась, не запылилась, чтоб ее и дальше спаивать! Нону тогда пьяную соседи на улице подобрали и домой принесли. Сейчас смотрят за ней! Давай мотай отсюда, собутыльница, а то полицию вызову! – и пошла на Варвару мощной грудью.

Варвара, само собой, струхнула и боком, боком от крикливой тетки в бега кинулась. Тут не до объяснений.

– Ну что, нашла свою шипящую подругу? – спросила Зинаида с ехидцей при очередной встрече. И, узнав подробности визита, со знанием дела заключила:

– Нечего общаться с кем попало!

– А как же «возлюбим друг друга да единомыслием исповемы…»? Должно же быть хотя бы элементарное общение между нами!

– Э-э, – Зинаида заметно погрустнела и смягчилась. – Думаешь, я тебя не понимаю? Я тоже так думала, когда в церковь пришла. Мне казалось, что здесь я встречу людей, от которых веет любовью, а выяснилось, что здесь те же страсти кипят, как у меня на работе. Поэтому и тебя хотела уберечь от лишних разочарований, – и Зинаида обобщила круг деятельности Варвары в церкви. – Ходи, молись и хватит с тебя. Не надо здесь самодеятельностью заниматься.

Скоро Нона снова появилась в церкви. Пришла к Варваре извиняться.

– Мне соседка рассказала, как ты приходила, и она тебя поперла… – Нона заплакала. – Прости меня Христа ради… Из-за меня, грешницы, претерпела…

– Да ладно, проехали! – засмущалась Варвара, не любительница таких высокопарных фраз.

Вообщем, помирились два ходячих осуждения. Да на долго ли, неизвестно. Духовная брань – штука непредсказуемая.

Только Варваре после всей этой катавасии расхотелось вникать, что с кем в церкви стряслось. Что ей, больше всех надо? Поумнела, наверное.

Не каждый из духовной брани выходит победителем

Не каждый из духовной брани выходит победителем...

***

Художник: Ладо Тевдорадзе

Выходит, работает над собой человек, с Божией помощью совершенствуется. Любо, дорого посмотреть!