На Ильин день

Ильин день. Художник: Валерий Копняк

На Илью Пророка день выдался ясный и спокойный, лишь с утра длинными раскатами прогремел гром. Сразу же вспомнилась бабушка, Марья Ивановна. Заслышав в этот день громовые раскаты, она крестилась и говорила нам, ребятишкам:

– Слышите, это Илья Пророк на колеснице по небу проезжает да предупреждает, чтобы делами сегодня не утруждались, а помолились да отдыхали. Вот и вы поели да и отдыхайте, а завтра за двоих трудиться будем. Бегите на улицу, играйте.

Два раза повторять нам было не надо. Мы радостные пулей вылетали на улицу. Целый свободный день летом для деревенской детворы – роскошь невозможная. Об этом даже мечтать было нельзя.

Детство деревенское, вольное и счастливое, но не беззаботное. Взрослые в страду всегда на работе, дома старики да дети, и все дела домашние и хозяйственные ложатся на них. Огород – главная забота летом. Сорняки на грядках и на картофельном поле настолько живучи и ненавистны, что порой кажется: растут они прямо на глазах, а корни от них тянутся из самой середины земли, и расправиться с ними нет никакой возможности.

Когда бороться с ними становится совсем невмоготу, бабушка разрешает передохнуть, а чтобы мы не слонялись без дела, отправляет нас в магазин за хлебом. Магазин находится в соседней деревне, и в нем всегда большая очередь нарядных старушек и таких же, как мы, ребятишек. Очередь в деревенском магазине – явление уникальное и неповторимое. Здесь не выстраиваются в длинный ряд, а располагаются как кому удобно, но каждый знает, кто за кем будет отовариваться. Старушки громко обсуждают деревенские новости, иногда отвлекаются на нас, чтобы утихомирить сильно расшалившихся. Продавщица тетя Зина неспешно отвешивает на весах пряники да барбариски, иногда уходит на склад и громко шурует там ручным насосом, наливая из бочки подсолнечное масло, или приносит несколько кусков хозяйственного мыла, завернутых в серую промасленную бумагу. В такую же серую грубую бумагу заворачивает сливочное масло и другой развесной товар. И даже отвлекаясь на походы на склад, она не теряет нить разговора и активно участвует в обсуждении новостей.

Очередь продвигается медленно, но никто никого не подгоняет, наоборот, уже отоварившиеся и увязавшие в сетки и сумки свои покупки бабушки не спешат уходить, а поджидают чуть припозднившихся и стоящих дальше их в очереди своих соседок, чтобы вместе идти до своей деревни и по дороге еще раз обсудить увиденное и услышанное в магазине.

В деревенский магазин идут не только за товаром и знают: пришел – не торопись, включись в разговор, пообщайся.

Если попросить стоящих впереди кого-то пропустить без очереди, никто не откажет, но никто и не просит. В магазин идут не только за товаром и знают: пришел – не торопись, включись в разговор, пообщайся. Если кто-то забыл дома деньги или они закончились, тоже не беда. Зина отпустит товар, достанет тетрадку и запишет долг; получишь пенсию – рассчитаешься.

Случаются и исключения из негласных правил. Вот с громким:

– Здравствуйте, молодухи и мелкий народ, – влетает в магазин разопревший от зноя и от выпитого Колька Дворников и, весело взирая на укоризненно смотрящих на него старушек, добродушно просит:

– Бабушки, миленькие, последний стог в наволоке пленкой накрываем. Отметить надо. Николай Семенович прислал.

Николай Семенович, в народе Коля Сенин, авторитетом особым не пользуется, но какая-никакая власть, бригадир, и очередь дружно расступается. Колька укладывает в сумку десять бутылок дешевого молдавского вина, в котором, если встряхнуть бутылку, плавают какие-то хлопья, туда же кладет две буханки ржаного хлеба и, больно ущипнув за мягкое место стоящую у дверей незамужнюю соседку свою Зойку, под дружный смех очереди и Зойкины вопли выскакивает из магазина, молниеносным движением отвязывает от изгороди коня, взлетает в седло и с места срывается в карьер. И вовремя! Зойка на доли секунды опаздывает, и увесистый деревянный засов от оконной ставни пролетает за Колькиной спиной. Зойка, ругаясь и потирая пострадавшее место, возвращается в магазин, успокаивается и уже вместе со всеми смеется над Колькиной выходкой.

Без очереди продвигают к прилавку и смущенного дедушку Глеба. Дедушке далеко за 80, но он каждый день приходит в магазин за два километра, укладывает в полинявший от времени холщовый мешок, называемый в деревне просто котомка, свои покупки, с помощью бабушек пристраивает его за плечами и отправляется в обратный путь неторопливой, осторожной походкой, с поклоном отвечая на приветствия встречных людей. Иногда останавливается с кем-нибудь для недолгого разговора, чтобы подробнее узнать деревенские новости и по возвращении домой всё в лучшем виде доложить супруге своей бабке Марье. Старики живут дружно благодаря добродушному и мягкому характеру дедушки Глеба. Бабка Марья взрывная и очень ругливая, пилит деда по любому поводу и совсем без повода, он же спокойно делает свои дела, пропуская мимо ушей все бабкины стенания и не ввязываясь ни в какую дискуссию с ней.

С годами дедушка Глеб почти не меняется. Спустя много лет, проходя мимо его дома, мы, уже взрослые, видим дедушку, сидящего на лавочке с соседкой бабой Анной. Она что-то громко говорит ему, а он с мягкой и доброй улыбкой тихонько отвечает. Он всё такой же, с аккуратной бородкой, тихим голосом и чистым светлым взглядом.

Останавливаемся, здороваемся. Дедушка пристально смотрит, не узнает, оправдывается:

– Глаза совсем плохо видеть стали, не разгляжу, чьи вы будете.

Баба Анна громко объясняет:

– Да Густины они, младший Густин, а другой – сын Володькин, внук Густин, – и, обращаясь к нам, интересуется: – Далеко ли направились?

– Сереже, брату, помочь надо. Вчера проводку не успели в доме доделать, а завтра уезжать надо – отпуск закончился.

– Уж воротились бы вы обратно. Ильин день сегодня, праздник большой. Илья-то не любит, когда в этот день что-то большое делают, строгий он очень. Вон и мы с дедом полдня на лавке сидим да про всякое вспоминаем. За жизнь-то много всего случилось, вот и перебираем, не делаем ничего. И вы послушайтесь меня, старую, воротитесь обратно. Да и Густя-то вас как отпустила?

– Тоже не отпускала, но работу закончить надо. Уедем завтра утром, кто доделает? А Илья-то, может быть, и не заметит, – пошутили мы, прощаясь со стариками.

Прибыв на место, зашли в дом, попили чайку и споро приступили к работе. На дружный стук молотков тут же явилась любопытная соседка тетя Вера и с порога пошла на нас в атаку:

– Вы что, ошалели совсем?! В Ильин день молотками молотят!.. Сейчас же отступитесь от работы. Чай сидите пейте или бражки принесу. Бражка у меня с хреном, ядреная.

Ядреной бражки с хреном нам не хотелось, а чай мы уже пили, да и дел-то оставалось совсем ничего. Поэтому, не вступая ни в какие переговоры с всё знающей тетей Верой, мы еще дружнее принялись за дело.

Оскорбленная нашим невниманием, соседка хлопнула дверью и уже с улицы в открытое окно провещала:

– Вот поглядите: не кончится добром ваш энтузиазм, – и, довольная удачной фразой, скрылась за своей калиткой.

Мы же, облегченно вздохнув, быстро закончили работу, проверили еще раз, всё ли правильно сделали, включили автоматы. Всё работало безукоризненно четко и правильно. Довольные результатом трудов своих, быстро собрали инструменты и двинулись к выходу. Взгляд мой случайно наткнулся на торчащий под потолком гвоздь. Я взял молоток-гвоздодер, лихо запрыгнул на массивный, еще дедом сработанный стол и, ухватив гвоздь, потянул его на себя.

Очнулся я на полу. По лицу моему струйкой текла кровь, во рту было липко и солено.

Очнулся на полу. Надо мной склонилось бледное, испуганное лицо племянника и злорадно-торжествующее лицо тети Веры. По лицу моему струйкой текла кровь, во рту было липко и солено. Массивный дедов стол, на котором мы работали два дня, почему-то опрокинулся, а я при падении сильно поранил лицо острым концом гвоздодера.

Энтузиазм наш, как и предрекала соседка, добром не кончился, а святой Илья Пророк, и вправду, оказался очень строгим, хотя по ходу дальнейших событий и смягчился.

В городской больнице, куда меня доставили, врач в отделении скорой помощи посетовала, что дежурный травматолог очень неопытный и швы наложит плохо, но другого, к сожалению и к моему несчастью, нет.

В операционной суетился молодой травматолог и спокойно готовила инструменты к операции пожилая медсестра. Бегло посмотрев на мою рану, она строго скомандовала доктору, чтобы он ничего не предпринимал, и быстро ушла. Минут через пять вернулась с солидным, уверенным и тоже молодым доктором, который, теперь уже на мое счастье, оказался заведующим травматологическим отделением городской больницы, только что вернувшимся из командировки. Верный своему врачебному долгу, он прямо с вокзала заехал в больницу. Он и зашил рану на моем лице, да так искусно, что через пару месяцев от нее и следа не осталось.

Ну, а о строгости святого угодника Божиего Илии я помню и на Ильин день дел больших с той поры никогда не замышляю.