Сыновья Марии

К семидесятилетию со дня восстания советских военнопленных в Маутхаузене

Центральная «брама» (вход) в концлагере Маутхаузен-Гузен. Фото из федерального архива Германии.

В ОЖИДАНИИ ОТВЕТА

Её звали Мария Лангталер. Она жила в центре Третьего Рейха. Четверо её сыновей один за другим ушли на войну, и Мария страшно боялась потерять их. Поэтому она поклялась каждый день ходить в церковь и молиться за возвращение своих детей. Но молиться можно не только словами. Однажды, на исходе зимы 1945-го, в её дом постучали. Истощённый до последней крайности человек на плохом немецком представился переводчиком и попросил поесть.

В это время по всей округе шла страшная охота за тремя сотнями советских военнопленных, бежавших из лагеря Маутхаузен. Страшная, потому что все пойманные уничтожались, часто местными жителями – они получили на это разрешение. Жена одного фермера услышала вечером шорох в хлеву для коз. Она привела мужа, который вытащил пленного из укрытия и ударил ножом в шею. Когда из раны хлынула кровь, жена фермера прыгнула к умирающему и дала ему пощёчину. Она не могла упустить этого шанса – стать участницей безнаказанного убийства. В документах СС эта история получила название Muhlviertler Hasenjagd – «Мюльфиртельская охота на зайцев».

Мария Лангталер знала, кто стоит перед ней. И человек знал, что она это знает. Но ему нечего было терять. Уходя, он, наверное, предупредил друга, прячущегося неподалёку:

– Если что, беги.

Мария не сказала «да», не сказала «нет», попросила подождать. Два русских офицера ждали решения своей участи. Возможно, это были самые важные минуты в их судьбах, и не только потому, что речь шла о жизни и смерти. Жизнью они рисковали не раз и в бою, и в плену, совершая побеги: в Маутхаузен кого попало не отправляли, только непокорённых. Но сейчас для них решался вопрос, верить ли в людей. Это может показаться надуманным, но от ответа Марии зависело, уйдут ли два офицера из жизни озлобленными, отчаявшимися людьми или останутся жить, согретые и спасённые любовью…

ЗАБЫТЫЙ ЮБИЛЕЙ

Для меня всё началось с сообщения в Твиттере Армена Гаспаряна: «Вчера было 70 лет восстанию 20-го блока смерти концлагеря Маутхаузен. Из 5040 сов. солдат в живых осталось 9. Ни одно СМИ об этом не вспомнило».

Цифра оказалась завышенной, но трагедия, случившаяся в феврале 45-го, начала открываться передо мной страница за страницей.

Как многие, я знал о гибели в Маутхаузене генерала Карбышева, было известно, что в те дни убили ещё около пятисот человек. Но как именно они погибли? Оказалось, что на эту тему написан прекрасный очерк Сергея Смирнова – того самого писателя, который первым поведал миру о подвиге Брестской крепости. О Марии Лангталер подробнее других рассказала блогер «Живого Журнала» joeck-12 – автор многих хороших статей об истории Австрии. Я связался с нею, узнал имя – Наталья, фамилию она предпочла не называть.

Памятник в деревне Рид ин дер Ридмаркт

Как и везде, идёт борьба между теми, кто пытается помнить, и теми, кто хочет забыть, как их деды и прадеды совершили жестокое преступление. Не нацисты, а простые фермеры и бюргеры – собственноручно. Их внукам проще думать, что Австрия была чуть ли не оккупированной Германией страной. Так же думали и наши бойцы, совершая побег. Они жестоко ошиблись. Вот только Мария… Она была другой. Не от мира сего.

БЛОК №20

Нацистские лагеря делились на три категории. В первых двух исправляли. Лагерь третьей категории был один – Маутхаузен, там содержали неисправимых. Были также лагеря смерти, которые находились вне категорий. Например, Освенцим, Треблинка, Майданек. Но внутри Маутхаузена имелся лагерь в лагере – блок № 20, страшнее которого не было ничего. Даже в Майданеке можно было выжить. В «двадцатке» – нет, там перемалывались смертельные враги Рейха. Изредка туда попадали поляки и сербы, но главным контингентом были советские офицеры, которых оказалось невозможно ни сломить, ни даже заставить просто замолчать.

Блок появился в 44-м, когда из гранита возведены были стены в три с половиной метра высотой. По гребню в несколько рядов растянули колючую проволоку, по которой пустили электрический ток. По углам поставили вышки с пулемётами, наведёнными на двор, залитый ночью ярким светом. Это был дорогостоящий вызов: отсюда бежать невозможно! Нацисты не понимали, что «невозможно» – одно из любимых для русского уха слов, иной и не пошевелится, пока его не услышит, а в блоке № 20 собрали лучших из лучших.

Никто из них в плен не сдавался, воинов брали тяжелоранеными, потерявшими сознание, безоружными. За большинством числилось несколько неудачных побегов и акты саботажа, как, например, за лейтенантом-бронебойщиком Виктором Украинцевым или лётчиком-штурмовиком Иваном Битюковым. Битюков, прежде чем попасть в блок, бежал четырежды, а в плен попал, совершив воздушный таран над Керченским проливом. Командир авиадивизии подполковник Александр Исупов оказался в Маутхаузене после того, как сорвал митинг, устроенный власовцами. Он тогда заявил, что Победа близка, и объяснял почему, пока его не остановили. Герой Советского Союза подполковник Николай Иванович Власов тоже был лётчиком. Нацисты мечтали уговорить его примкнуть к предателю-однофамильцу. Создавали комфортные условия, даже разрешили носить Звезду. А он не оставлял попыток бежать, в конце концов был приговорён к смерти и оказался в «двадцатке».

Ваня Сердюк по кличке Лисичка - связной подпольной группы в концлагере Маутхаузен

– Зачем ты это делаешь? – спросил комендант.

Ваня ответил.

Эсэсовец усмехнулся:

– Ты хотел узнать, что там делается? Я предоставлю тебе эту возможность.

«ПЕЧКИ»

Заключённых 20-го блока не выводили на работы, почти не кормили – зачем кормить мёртвых? Лишь раз в два-три дня отправляли туда баланду из гнилой брюквы, создавая иллюзию надежды, а чтобы отвлечь от «дурных мыслей», истязали разными способами. Например, тренировали на пленных эсэсовских палачей. Но самой привычной забавой для лагерной охраны была «зарядка». Истощённых и едва живых, их заставляли ходить на корточках гусиным шагом по три-четыре километра вокруг барака. Тех, кто не выдерживал, убивали.

Зимой стало особенно тяжело, но в «двадцатке» были непростые заключённые. Вдруг кто-то из них отбегал в сторону и командовал: «Ко мне!» К нему бросалось несколько человек, согревая товарища, тесно прижавшись друг к другу. Это называлось «печка». Через несколько минут она рассыпалась, но вскоре образовывалась новая. Здесь, в блоке № 20, люди не только не опустились, но достигли вершины человеческих отношений – братства.

«Говорят, – писал Сергей Смирнов, – что все детали будущего восстания подпольный штаб обсуждал как раз во время «печек»». Штаб, само собой, образовался сразу после появления в блоке первых советских военнопленных, только текучка там была очень большая. Одних офицеров убивали, их сменяли новые. Ценность «печек» была в том, что они стали единственной возможностью для штаба собираться, не привлекая внимания, – в бараке группа пленных, пытающихся что-то обсудить, была бы немедленно уничтожена. А тут… Немцы полагали, что это некая русская традиция: так они, Иваны, выживают у себя в лютые морозы. В современных музеях стало модно устраивать подобные живые забавы для посетителей. Ну и нацистов это тоже, конечно, развлекало. А в «печках» тем временем разгорался огонь.

«ИЩИТЕ НА ДНИЩАХ БАЧКОВ»

Для успеха восстания требовался план лагеря. Непонятно как, но заключённые двадцатого блока установили связь с другими узниками Маутхаузена. Венгерский писатель Иожеф Надаш, содержавшийся в блоке № 19, говорил, что смертники пересылали записки, спрятав их под трупами на тележке, а в крематории эти послания принимал Интернациональный подпольный комитет лагеря.

Однажды в двадцатом блоке появился лагерный парикмахер, чех по национальности. Естественно, его привели не для того, чтобы он сделал заключённым модные причёски. Требовалось выбрить полосы на голове – вдруг кто-то просочится в другую часть Маутхаузена. Среди тех, кто попал на приём к парикмахеру, был и капитан Битюков. В какой-то момент чех склонился к нему и быстро зашептал:

– Передай там, в двадцатом… Надо скорее бежать. Вас всех собираются скоро уничтожить… Вы просили план лагеря… Мы пошлём его… Ищите на днищах бачков, когда вам принесут баланду.

Битюков передал эти сведения старому товарищу и сослуживцу, капитану Геннадию Мордовцеву, тоже лётчику. Тот начал обшаривать днища бачков, пока не нащупал какой-то шарик. Охрана заметила его активность, записав номер заключённого. В тот же вечер блоковой – заключённый на особом положении, сотрудничавший с лагерной администрацией, – подкрался к Мордовцеву, столкнув капитана в канализационный колодец. Так погиб отважный лётчик, но план уже был передан по назначению.

Подготовка к восстанию вошла в решающую стадию. Уже была назначена дата – ночь с 28-го на 29-го января, но накануне нацисты нанесли по подполью тяжёлый удар – по-видимому, нарастающее оживление среди заключённых не осталось незамеченным. Эсэсовцы безошибочно вычислили лидеров и в один из дней отделили от общей массы узников 25 человек. Среди них были командиры авиадивизий Александр Исупов и Кирилл Чубченков, а также Николай Власов и другие офицеры, имена которых остались неизвестны. Уже через несколько часов они взошли на небо – крематорий в тот день дымил гуще, чем обычно. А узникам 20-го блока пришлось создавать новый штаб, отложив восстание на несколько дней.

ВОССТАНИЕ

К этому времени неуспехом закончились попытки сделать подкоп под пулемётную вышку. Грунт оказался слишком твёрдым, а рыть его было нечем. Решено было идти на пулемёты в открытую. Люди вооружались камнями, кусками угля, колодками, кусками эрзац-мыла. В последний момент предполагалось разбить цементные умывальники, использовав куски бетона для атаки. Но самую большую надежду возлагали на несколько огнетушителей.

Минула полночь, когда штурмовые группы заняли место у окон барака. Более ста человек были слишком измождены, они уже умирали и идти в бой не могли. Плакали, просили рассказать о себе родным. А ещё отдали одежду и обувь, которые требовались для штурма стены, оставшись нагими, словно в момент своего рождения. На следующий день все они были убиты.

В бой готовились пойти 570 человек. Три штурмовые группы должны были взять пулемётные вышки, четвёртая – отразить атаку из-за пределов 20-го. Полгода из-за его гранитных стен раздавались только крики ужаса и боли. Но примерно в час ночи 3 февраля тысячи узников Маутхаузена были разбужены пулемётными очередями и кличем, который ни с чем не спутать: «Ур-ра!» Двадцатый пошёл в атаку.

Погасли разбитые камнями прожекторы. Захлебнулся один из пулемётов: то ли пена из огнетушителя, то ли удар колодкой, а может, мылом заставили эсэсовца отпрянуть, а уже через несколько мгновений наши оказались наверху вышки, открыв с неё огонь по двум другим. К этому моменту многие погибли, но остальные, вставая друг на друга, поднимались на стену. И снова падали вниз от ударов электричества, но их сменяли другие. Мокрая одежда, которую бросали на проволоку, замкнула ток. Свет погас во всём Маутхаузене, а волна атакующих уже перехлестнула через стену «двадцатки». Там ждали ров с ледяной водой и забор из колючей проволоки. Преодолевать их пришлось под огнём пулемётов, карабинов и автоматов, ведь, кроме вышек 20-го блока, были и другие. Снова в ход пошли куртки, одеяла. Как рвали проволоку, непонятно – возможно, валили вместе со столбами. Но уже через несколько минут 419 человек вырвались на заснеженное поле.

Следом за ними из ворот лагеря уже выплёскивались языки погони, но бывшие узники, а ныне снова бойцы не были толпой. Разбитые на группы, они уходили в разных, заранее выбранных, направлениях. Когда немцы начали настигать один из отрядов, от него отделилось несколько десятков человек, которые полностью сознавали, что идут на смерть. Не знаю, насколько они задержали врага, попытавшись сблизиться с ним для рукопашной, – может, на минуту, может, на две, но на счету была каждая секунда. Отряд добрался до леса, как и несколько других. Их было 300 – тех, кто смог достичь деревьев.

«МЮЛЬФИРТЕЛЬСКАЯ ОХОТА НА ЗАЙЦЕВ»

Они были не зайцами, а русскими солдатами. Группа полковника Григория Заболотняка двинулась в сторону Дуная. Через несколько километров наткнулись на зенитную батарею. Могли обойти, но они были солдатами. Бесшумно сняли часового, затем, ворвавшись в землянки, передушили артиллеристов, захватив карабины, пушки, грузовик. Когда их настигла моторизованная колонна врага, дали последний бой.

Остальные рассредоточились. Была слабая, но всё-таки надежда на местное население. Наши считали, что Австрия была оккупирована нацистами и что местные жители ещё не забыли об этом. Бойцы заблуждались. Бургомистры объявили на сходах о случившемся. Предписано было убивать беглецов на месте. За каждого полагалась денежная премия. Мобилизованы были пожарники, фольксштурм, жандармерия, члены гитлеровской молодёжной организации и даже гитлеровской организации девушек. Сверх того, откликнулось немало добровольцев. Убивали ножами, вилами, палками, чем придётся. Иные из корысти, почтенный человек знает свою выгоду. Иные ради развлечения. «Все были в большом азарте, – записал потом в показаниях один жандармский майор. – Везде, где находили беглецов: в домах, телегах, скотных дворах, сенниках и подвалах, – их убивали…» Третьи были слишком трусливы или гуманны, они просто сообщали о русских куда следует. Обычные люди. Когда говорят о том, что во всём виновны нацисты, фанатики, забывают об охотниках Мюльфиртеля, о том, как во дворе ратуши Швертберга владелец продуктового магазина Леопольд Бембергер лично застрелил семерых беглецов.

Лейтенант Иван Бакланов. Один из выживших участников побега. Здесь ему всего двадцать с небольшим.

Это было неправдой. 19 человек так и не нашли. Уцелел Ваня Сердюк – Лисичка. Капитана Битюкова и лейтенанта Украинцева спрятали остарбайтеры – рабы одного из бургомистров: двое советских, один поляк. Лейтенанты Иван Бакланов и Владимир Соседко, по сведениям С. Смирнова, смогли спрятаться в лесу, время от времени совершая вылазки за едой – после лагерной брюквы им хватало самых жалких крох. О Победе узнали 10 мая…

Австрийцы не помогли. Они тогда ещё не знали, что нацисты их оккупировали, вспомнили об этом только в мае. Было лишь два или три исключения, когда беглецов не выдали, давали что-то из еды. А ещё семья Лангталеров. Мне кажется, такие исключения были всегда, иначе человечество прекратило бы своё существование, потеряло на него право.

92 ДНЯ

Мария Лангталер не ответила пленному «да», но не произнесла и «нет». Попросила подождать.

– Там пришёл один из тех… – сказала она мужу.

– Я слышал, – ответил Иоганн.

– Поможем ему?

– Ты знаешь, что с нами будет, если его найдут?

– Да, но вдруг это поможет нашим сыновьям.

– Делай как знаешь…

У кого-то из чешских или венгерских коммунистов, кажется Юлия Фучика, я в юности прочитал историю, как он скрывался от гестапо. И однажды оказался в семье, где жена с готовностью согласилась помочь, а муж решился не сразу, преодолев тяжёлые сомнения. Но подпольщик не только не стал его осуждать, наоборот, сказал, что именно глава этой семьи проявил настоящее мужество. Женщина боялась только за себя, да и за себя не очень, плохо представляя возможные последствия. А мужчина понимал всё, и ему было страшно за жену. В случае с Лангталерами всё было, конечно, иначе. Мария – многодетная мать, отвечавшая за детей, – понимала, чем рискует. Знала, что самое меньшее, что ждало их с мужем в случае разоблачения, – концлагерь, но скорее всего – казнь. Однако оценим и подвиг Иоганна, который всё это понимал не хуже жены.

Мария вышла к пленному. Сказала:

– Входите.

Но беглец всё ещё ей не доверял. Узнай он в тот момент, что четверо сыновей этой женщины сейчас на фронте, то, скорее всего, развернулся бы и бросился бежать. Но, к счастью для него, это выяснилось позже. Когда вошёл, огляделся. Не увидев портрета Гитлера, начал успокаиваться и признался, что неподалёку прячется его друг. За двоих могли расстрелять столько же раз, сколько за одного, так что Мария велела привести и друга. После этого в помяннике Марии появилось ещё два имени. Пленных звали Николай Цемкало и Михаил Рябчинский.

Так произошло первое чудо.

Семья Лангталеров и спасённые ими офицеры. Мария и Иоганн - в нижнем ряду слева направо. Николай Цемкало - верхний ряд, второй слева; Михаил Рябчинский - верхний ряд, крайний справа

В марте пришла повестка последнему из сыновей Лангталеров, остававшемуся дома, – Йозефу. Если бы это случилось до появления в доме пленных, пятый сын ушёл бы следом за братьями. Но за месяц Иоганн и Мария разучились бояться, точнее, настолько привыкли к страху, что перестали его замечать. Семейный совет постановил: Йозеф отправляется к русским – на чердак.

Девяносто два дня семья Лангталеров скрывала советских солдат. А потом Мария сказала Михаилу и Николаю: «Ну вот, дети, скоро домой», – и достала своё праздничное платье. Наша Победа стала и её победой тоже. До конца жизни Мария звала Николая и Михаила сыновьями, а они её – мамой, даже вернувшись на родину. Третье чудо произошло позже. Один за другим начали возвращаться после фронта и плена родные сыновья Лангталеров – все четверо. Бог – есть.