Нужно ли России именовать себя в Конституции «светским государством?

Прежде всего, напомним, что положение о светскости государства впервые в истории нашей страны появилось в Конституции, принятой в 1993 г. Ни одна из конституций советского государства не называла его (извините за невольную игру слов) «светским». Если же мы обратимся к мировому опыту, то придется констатировать, что положение о «светском государстве» содержится в конституциях очень и очень немногих государств. В Европе таких, кроме России, всего два – это Турция (с 1927 г.) и Франция (с 1946 г.). Но из них только Конституция РФ содержит также принцип отделения религиозных объединений от государства (далее – «принцип отделения»).

Конечно, государств «светского типа», называемых так в противоположность странам с государственной Церковью или религией в мире значительно больше. В Европе их несомненное большинство. Многие государства, не имеющие в своих конституциях принципа светскости, включили в них принцип отделения. Но совместив в Конституции комбинацию принципов светскости и отделения, наша страна оказалась на земном шаре в немногочисленной компании из Азербайджана, Киргизии, Таджикистана и Туркменистана, имеющих аналогичное сочетание конституционных принципов.

Что же следует понимать под этим необычным в мировой практике конституционным положением о светскости российского государства? Сама Конституция прямого изъяснения в форме «светское государство – это…» не содержит. В профильном Федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» статья 4, озаглавленная «Государство и религиозные объединения», в первом пункте просто дословно воспроизводит статью 14 Конституции. Всё дальнейшее содержание статьи 4 Закона отведено детализации принципа отделения религиозных объединений от государства. В ней нет ни слова более о содержании принципа светскости.

Таким образом, официального, имеющего обязательную юридическую силу толкования конституционного принципа светскости в России не имеется. Наличествуют только частные мнения ученых, комментаторов Конституции, государственных и общественных деятелей. Среди них выделяется фундаментальный цикл конституционно-правовых исследований И.В. Понкина. Этот автор делает особый акцент на том, что светское государство должно быть нейтральным не только в отношении религиозных убеждений, но и в отношении материалистических, атеистических и т.п. идеологий, а также на том, что принцип светскости не препятствует сотрудничеству государства и РПЦ в социальной сфере. Основная часть толкователей предпочитает идти следом за содержанием 14-ой статьи Конституции, представляя её в виде формулы: «светское государство = отсутствие государственной или обязательной религии + отделение религиозных объединений от государства + их равенство перед законом». Но так ли верна эта арифметика, в частности, представление об отделении, как о непременной части светскости государства?

Довольно устоявшееся среди юристов представление о том, что светскость государства непременно связана с отделением от него Церкви (религиозных объединений) было сильно подорвано недавним решением Конституционного Совета Франции от 21 февраля 2013 г. (мой подробный анализ этого решения был опубликован в №2 журнала «Религия и право» за 2014 г.)[1].

Франция имеет репутацию «образцового» светского государства, а некоторые французские авторы вообще считают светскость уникальной, чисто французской моделью отношений между государством и религиозными объединениями. Но в то же время, принцип отделения религиозных объединений от государства никогда не включался в Конституцию Франции. (В предвыборной программе Ф. Олланда в 2012 г. наряду с признанием однополых браков была и конституонализация принципа отделения). Франция, в отличие от Российской Федерации – унитарное государство со значительно меньшим уровнем автономии департаментов. Тем не менее, в трех департаментах Франции на границе с Германией которые обычно именуются Эльзас-Мозель, Конституция с принципом светскости действует, а отделения Церквей от государства нет. После франко-прусской войны в 1871 г. эти территории были отторгнуты от Франции и присоединены к Германии. Таким образом, принятый во Франции в 1905 г. закон «Об отделении Церквей от государства» здесь не был реализован. Католическая церковь, Евангелическо-лютеранская церковь, Реформатская церковь и иудаизм сохранили статус «признанных культов», деятельность которых и денежное содержание священнослужителей финансируется государством. После Первой мировой войны Эльзас-Мозель был возвращен в состав Франции. Однако, ввиду того, что большинство населения не желало изменения правового режима государственно-конфессиональных отношений, закон 1905 г. не был введен в действие в Эльзас-Мозеле. После появления принципа светскости республики в Конституции Франции 1946 г. неоднократно поднимался вопрос о том, совместим ли со светскостью режим «признанных культов» и локальное неприменение закона 1905 г.

В своем решении от 21 февраля 2013 г. Конституционный Совет указал, что при принятии Конституций 1946 и 1958 гг., конституционный законодатель, вводя принцип светскости, не считал несовместимым с этим принципом и подлежащим изменению режим государственно-конфессиональных отношений в Эльзас-Мозеле. Конституционный Совет признал совместимым с конституционным принципом светскости закон, в соответствии с которым в Эльзас-Мозеле священнослужителям выплачивается государственное денежное содержание. (Попутно заметим, что и в светской Турции считается нормой выплата государством денежного содержания мусульманским священнослужителям).

Таким образом, французская интерпретация принципа светскости существенно отличается от российской. Официальное толкование, исходящее от французского Государственного Совета, выделяет в качестве компонентов светскости государства его нейтральность, религиозную свободу, уважение к плюрализму и одинаковое обращение государства со всеми культами. (В России эти принципы могут быть пригодны для строительства государственно-конфессиональных отношений лишь с некоторыми существенными оговорками). А вот принцип отделения религиозных объединений от государства не рассматривается во Франции как составной компонент конституционного принципа светскости.

Как мы видим, принцип светскости государства лишен конкретного содержания и универсальности. В тех немногих странах, где он присутствует в конституциях, он понимается и применяется весьма различным образом. Использовать его общепринятую или хотя бы распространенную в мировом опыте интерпретацию нет возможности по причине отсутствия таковой. (В отличие от принципа отделения религиозных объединений от государства, довольно единообразно реализуемого во множестве стран). А в России нет никакого собственного официального толкования, сообщающего принципу светскости юридическую определенность.

Что же можно сказать о практических последствиях присутствия в российской Конституции принципа светскости государства? Прежде всего, за прошедший двадцать один год он не был препятствием для развития сотрудничества государства с Православной Церковью, с другими конфессиями в сфере социального служения. В то же время, ввиду его неконкретности, он неоднократно используется произвольным образом как идеологический аргумент антирелигиозного характера. Так, представителям органов государственной власти очень удобно начинать мотивировку отказа религиозной организации в какой-нибудь просьбе словами: «В связи с тем, что Российская Федерация, является светским государством…» Ведь поскольку никто точно не знает, что такое светское государство, никто, соответственно, не знает, что в связи с этим можно, а что – нельзя. (Опять-таки в отличие от принципа отделения, применительно к которому эти «можно» и «нельзя» прописаны в законе).

Неопределенность термина «светское государство» очень на руку атеистам и «антиклерикалам», пытающимся использовать его как идеологическую дубинку всякий раз, когда им требуется выразить своё неудовольствие присутствием Церкви в жизни общества. Некоторые представители религиозных меньшинств очень дорожат присутствием в Конституции этого термина, видя в нем некое препятствие для усиления влияния РПЦ на общество и государство. Отчасти с этим можно согласиться. Но нам представляется, что неточный, неопределенный, допускающий произвольное толкование термин или формулировка в законе или, тем более, в Конституции, всегда вредны стратегическим интересам общества, даже если они приносят сиюминутную пользу отдельным социальным группам. Несовершенство конституционных формулировок с неизбежностью порождает проблемы и злоупотребления.

Имеет смысл также сказать несколько слов о другом лишенном точного юридического значения запрете, установленном в статье 13 Конституции, согласно части 2 которой «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». В последнее время часто возникают дискуссии о необходимости корректировки этой нормы.

Она была включена в Конституцию РФ в 1993 г. в противоположность конституционным принципам Советского государства, закреплявшим руководящую роль коммунистической партии и, соответственно, коммунистической идеологии в советском обществе. Однако положение об отсутствии в современной России государственной идеологии вызывает споры о том, допустима ли деятельность государственных органов, направленная на воспитание граждан в духе патриотизма, правосознания, уважения к ближнему, к культурному и историческому наследию. Следует принимать во внимание, что понятие «идеология» не тождественно любой мировоззренческой доктрине или общественно-политическому учению. Под идеологией принято понимать восприятие и оценку реальности с точки зрения интересов какой-либо социальной группы (партии, класса). Эти представления и оценки всегда более или менее явно противопоставляются воззрениям других социальных групп. Поэтому их навязывание обществу в целом всегда связано с усилением социальных конфликтов, обострением противостояния.

В отличие от идеологий, идеи любви к Отечеству, уважения к закону и т.п. являются объединяющими общество, обеспечивающими его гармоничное существование. Поэтому такие идеи не должны рассматриваться как форма «государственной идеологии». (Хотя неоднократно наблюдавшаяся в истории человечества деформация идей патриотизма и уважения к закону в учение о повиновении трудящихся эксплуататорским классам показывает, насколько трудно определима грань между консолидирующими общество идеями и идеологией). В отличие от проблем, возникающих в связи с употреблением термина «светское государство», проблемы связанные с запретом государственной идеологии могут быть решены путем уточнения понятия «идеология». Но при этом не следует забывать, что чрезмерное усердие государства в сфере идейно-воспитательной работы, особенно в сочетании с её невысоким качеством неоднократно приводило к плачевным результатам для самой официальной идеологии, а не только для её противников.

В отношении же конституционных норм, регулирующих отношения государства и религиозных объединений автор придерживается следующей точки зрения. Принципы, установившие отсутствие государственной или обязательной религии, отделение религиозных объединений от государства и их равенство перед законом могут быть сохранены в неизменности. Они обладают достаточно определенным содержанием, защищают религиозные объединения от вмешательства в их внутреннюю жизнь и обеспечивают нормальное развитие государственно-конфессиональных отношений. (Темой отдельного разговора может стать недостаточно разработанная в отечественной юридической науке интерпретация принципа равенства перед законом, не означающего обезличенной уравниловки, игнорирования индивидуальных особенностей субъектов правоотношений).

Другое дело – принцип светскости государства. Доктор юридических наук А.В. Пчелинцев констатирует, что «сравнительный анализ западных конституций с Конституцией Российской Федерации показывает, что с формально-правовой точки зрения Россия является одним из самых светских государств мира»[2]. Можно согласиться с тем, что в российской конституции присутствует почти не имеющая аналогов в зарубежных странах статья о светскости государства. Но, как мы постарались показать, понятие «светское государство» весьма туманно и расплывчато как раз по причине его формально-правовой неопределенности.

А самое главное: нужно ли нашей стране стремиться к мировому лидерству в светскости? И как быть, если реальная жизнь российского общества, реальный формат отношений государства и религиозных организаций выходит за жесткие рамки конституционной светскости? Следует ли вгонять жизнь в формально-правовые рамки или же надо привести эти рамки в соответствие с общественными потребностями?

Среди немногочисленных, но энергичных воинствующих антиклерикалов, среди прозападной либеральной общественности очень популярна точка зрения, согласно которой Конституция 1993 г. представляет собой важнейшее завоевание либерализма, осуществленное ельцинско-гайдаровской командой, «вечную скрижаль», по канонам которой навеки будет выстраиваться Россия.

Действительно, в Конституцию был заложен максимально усложненный порядок её изменения. Для пересмотра положений первой главы Конституции, в которую входит статья о светскости государства, необходимо созвать Конституционное Собрание. Но Федеральный конституционный закон о порядке созыва этого Конституционного Собрания так и не был написан за 21 год после принятия Конституции.

Помимо формальных препятствий, есть и сложность, связанная с общественной психологией. С этой проблемой уже сталкивались творцы французских конституций. Когда положение о «светскости государства» было впервые включено во французскую Конституцию 1946 г., оно, как и в России, страдало полной неопределенностью. Одни депутаты видели в светскости «религиозную свободу», другие – отказ от государственной религии или идеологии, третьи (коммунисты) – принцип отделения Церквей от государства. В итоге, «светскость» включили в Конституцию без уточнения содержания. Когда при президенте Ш. де Голле готовился текст новой Конституции 1958 г., разработка и принятие проекта не сопровождались углубленным обсуждением вопроса о том, что понимается под «светской республикой», несмотря на сохранявшуюся неопределенность термина. В некотором роде создатели Конституции 1958 г. оказались связаны фактом присутствия этого положения в предшествующей Конституции. Было признано, что, хотя никто и не помышляет о введении государственной религии, но исключение из проекта новой Конституции упоминания о светскости спровоцирует волнения среди её приверженцев. Этот недавний французский опыт подсказывает нам, что попытка избавиться от «светского государства» в российской Конституции породит волну провокационных заявлений об уничтожении религиозной свободы», «введении государственной религии» и т.п.

Имеют ли обозначенные нами препятствия непреодолимый характер, т.е. обречено ли российское общество неопределенно долгий срок принимать как данность «светское государство», о котором никто точно не знает, что оно должно из себя представлять?

Есть относительно простой путь избавления от неопределенности. Согласно части 5 статьи 125 Конституции, Конституционный Суд Российской Федерации может дать толкование положения «Российская Федерация – светское государство». Это толкование будет иметь обязательную юридическую силу. Но этот формально правильный путь вручает Конституционному Суду право решить слишком важную общественную проблему. Такая проблема должна решаться всенародным волеизъявлением.

Казалось бы, волеизъявление народа уже состоялось в ходе голосования в 1993 г. при принятии Конституции. Но не лишним будет напомнить, что это голосование происходило на фоне трагических событий осени 1993 г., после которых многие патриотически настроенные граждане не приняли участие в голосовании, сомневаясь в законности ельцинской власти.

Согласно официальным итоговым данным Центральной избирательной комиссии[3], во всенародном голосовании приняло участие 58 187 775 зарегистрированных избирателей (54,8 % от общего числа 106 170 835 человек), большинство из которых — 32 937 630 (58,4 %) проголосовали за принятие новой Конституции, а против её принятия - 23 миллиона 431 тысяча 333 избирателя (41,6 %). Таким образом, за новую Конституцию проголосовало 58,43 % от числа принявших участие в голосовании, что при явке в 54,81 % составляло 31,02 % от числа зарегистрированных избирателей в России, то есть существенно меньше половины всех избирателей. Даже приняв официальные цифры за несомненно достоверные, мы можем констатировать, что две трети граждан России не голосовали за принятие Конституции.

Конечно, стабильность и устойчивое развитие общества в немалой степени обеспечиваются неизменностью Основного Закона страны. Но нельзя при этом забывать слова Христа «суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк. 2;27).

В Декларации прав человека и гражданина, составленной во Франции в 1793 г. в качестве проекта новой (не принятой) Конституции, содержалась статья 28, называвшаяся «Каждое поколение решает только за себя». В ней говорилось: «Народ всегда имеет право пересмотреть, реформировать и изменить свою Конституцию. Одно единственное поколение не может подчинять своим законам будущие поколения». В новейшей российской истории в 1993 г. решало даже не поколение, а одна треть поколения.

Автор убежден, что Россия должна оставаться государством светского типа, без государственной религии, с конституционным принципом отделения религиозных объединений от государства. Но формулировка «Российская Федерация – светское государство», сочетающая категоричность с неопределенностью, не является необходимой в Конституции.