Упрек христианам и несвятые жители Русского Севера

Село Сура

Из разговора сына с мамой у входа в храм в Суре: «Мама, я никогда не буду совершеннолетним!» – «?!» – «Ты же меня в феврале родила – я буду совершеннозимним лучше!»

Сурские бабушки не менее суровы: «А когда минус 50-то, дак тогда хорошо: ветра нет. Краси-и-во так-то – не то что эти минус 30! Дверь закрывай, паря, когда в церкву-ту войдешь, – тепло не выпускай!»

Иерей Алексий Кривицкий

О жизни сельского священника в Суре, о ее отличии от городской суеты, о подвиге, а то и исповедничестве приезжающих сюда горожан, о давней беде русского села мы беседуем с батюшкой.

– Отец Алексий, служение священника в селе, да еще на Крайнем Севере имеет свои особенности. Знаю, что многие батюшки, да и епископы, воспринимают иногда служение на селе как своего рода наказание, тяжкое испытание. Что вы на это скажете?

– Если говорить о самом служении, то служение самое обычное. Его можно сравнить со служением любого другого священника – будь то в селе или даже в городе. Оно мало чем отличается, потому что основные проблемы у всех одинаковы. Каждый священник хочет донести до людей слово о Христе, чтобы люди это слово услышали, восприняли его и стали жить в соответствии с верой. Но люди есть люди, и у каждого человека свой путь, путь этот порой витиеватый, непростой – и это не зависит от деревни или от города. И поэтому есть, конечно, немножко такое сетование: хотелось бы, что если сказал чего-то, к чему-то призвал, то чтобы все услышали, откликнулись, и желательно сразу же, а видишь, что всё остается как прежде. Поэтому каких-то особых иллюзий нет по поводу служения – это, наверное, везде так.

Службы у нас идут, как и заведено в монастыре: монастырским чином, в соответствии со всем Уставом.

Село Сура

– А можно назвать какие-то характерные черты жизни именно здесь, на Крайнем Севере?

– Да, конечно. Тут чувствуется особенность места служения – не конкретно даже Суры, а вообще всего Пинежья, Русского Севера. Здесь – особые люди, особый склад образа жизни. И Пинежье, на мой взгляд, выражает это наиболее ярко. Дело в том, что на протяжении долгих лет, столетий Пинежский район, или раньше Пинежский уезд, а еще раньше – Кеврольский уезд, был довольно обособлен от всего остального мира – от Новгородской и Московской Руси, – и люди здесь жили сами по себе. Всякие нововведения приезжих они воспринимали с большой осторожностью, со скепсисом: долго к ним присматривались, изучали, и человеку нужно было прожить много лет, чтобы его приняли в сельскую общину. Наверное, это осталось и по сей день. Кстати, такой менталитет сказался и на том, что здесь очень хорошо в свое время приживалось старообрядчество, оно не было изжито и в советские годы.

В Пинежском районе есть поселки, села и деревни. Села и деревни – исторические, вековые. А поселки – леспромхозовские, например, – и там люди немножко другие. Население в них собиралось из разных мест Советского Союза: Казахстана, Украины, Белоруссии, средней полосы России и т.д., – поэтому люди там другого характера, другого склада – скажем так: чуток «поживее». А в вековых деревнях и селах – там люди уже со сложившимся генетически определенным северным менталитетом.

Река Сура

Здесь не особо верят словам. Могут слушать, соглашаться, но больше будут человека испытывать – самой жизнью здесь

Может быть, есть и мистическая какая-то составляющая, определяющая и современный склад характера жителей. Поэтому я вижу здесь, в Пинежье, вот такую особенность характера людей: здесь присутствует определенная северная суровость: не особо люди верят словам. Они могут слушать, соглашаться, но больше они будут человека испытывать – самой жизнью здесь, как правило. Как он живет: честно – не честно; как справляется с частыми и далеко не всегда легкими испытаниями на Севере, соответствуют ли его слова образу его жизни – вот это настоящий экзамен.

Тут интересно! Тут сохранилась «поморьска говоря» знаменитая. Пожилые люди иногда ставят в тупик приезжих из больших городов: те их просто не понимают! Краснеют, переспрашивают – наши им объясняют.

– А вы овладели «поморьской говорей»?

– Ну, так. Если вслушаться как следует, то понимаешь. Тут важно привыкнуть к скорости, ритму речи, особенностям ударения – всё это можно назвать определенными условиями полноценного общения с местными жителями, очень, кстати, интересными. Красивый язык!

– Сказалось ли советское прошлое на характере людей?

– Если вкратце, то замечу: храмы в Пинежье не только строили, но и разрушали, в советские-то годы. И многие из нынешних жителей Русского Севера – это потомки тех, кто разрушал церкви в то время, и им, быть может, трудно воспринять Церковь как благо, они воспринимают ее часто как какой-то негатив.

Пинежье

– Но это недоброе прошлое преодолевается?

– Конечно же, и есть этому добрые свидетельства. Казалось бы, очень плохо: Пинежье, где экономическая ситуация очень сложная, – это абсолютно убыточный район, 92% дотаций, 350 км до областного центра по бездорожью, поэтому работы здесь, как правило, нет. Очень сложно приходится колхозам: те, что не развалились, еле дышат. И если какая-то жизнь идет, то это бюджетная сфера, федеральная или региональная, поэтому создается некоторый пессимистический взгляд: молодежь разъезжается. В чем же добрые свидетельства? – При всём при этом положении за 1990–2000-е годы в районе построено огромное количество храмов. Небольших, размером с часовенку, но с алтарем. О чем это говорит? – О том, что люди, находясь в сложной ситуации, экономической, жизненной, ищут и находят путь к Богу.

Артемиево-Веркольский монастырь

В этом беднейшем районе за 1990–2000-е годы построено огромное количество храмов! Причем по инициативе самих жителей

– А храмы строятся по инициативе самих жителей или же по волевому распоряжению «сверху»?

– Только по инициативе самих жителей. Устройство монастырей – Артемиево-Веркольского и Иоанновского – это отдельно, а возведение таких малых храмов идет только по желанию и просьбе жителей. Они образуют небольшие общины и строят церковь. Причем, знаете, многие храмики построены бедными бабушками. По 60, 70, по 80 лет. Ходят такие бабушки по своей деревне с ящичками, собирают денежку: «Вот, нам надо крышу покрыть» и т.д. Кто что подаст. Так храмы и возрождаются на Севере. Вот такая интересная особенность.

– Но жить всё-таки сложно?

– Кому как, и дело не в деньгах. На Север стали приезжать горожане – «на ПМЖ», как местные шутят. Наверное, всякий городской житель, когда приезжает сюда – а его очень завлекают эти места: красивые, тихие, спокойные, – мечтает здесь жить. Многие приезжают из Москвы, из Санкт-Петербурга – не только в Суру, а вообще в Пинежье – и остаются навсегда. Начинают здесь жить, и, конечно, для многих это – подвиг. Из благоустроенного мегаполиса с асфальтом, отоплением, канализацией приехать сюда, в деревню, где ничего этого нет, где дрова – вода – помои… Человек все-таки напрягается, он несет этот подвиг.

Священнику на Севере особенно важно жить в близости к людям, в тех же условиях, нести те же тяготы

Но что интересно-то: для жителей местных это ведь совсем никакой не подвиг, для них это совершенно всё естественно! Поэтому, конечно же, любому священнику, который здесь находится, очень важно жить в близости к людям. В тех же условиях, нести те же тяготы: и безденежье, и прочие жизненные сложности, и иметь какое-то хозяйство, огород, – он должен ближе, лучше понимать людей. Чем они живут, какие сложности испытывают. Когда общаешься с людьми, важно близкое восприятие их, не теория, а именно практическое понимание их жизни, сопричастность к ней. Это особенный момент, и он важен во всех селах, не только здесь, но здесь все-таки Север, суровенький такой, зима долгая. Поэтому священник, который здесь живет, должен переносить те же самые трудности, сложности, которые переживают местные жители. Причем для них это, как я уже говорил, не подвиг, а абсолютно нормальная жизнь. Для избалованных горожан это что-то вроде исповедничества, но здесь это естественно, поэтому ты должен жить так, чтобы для тебя подвиг стал вроде как и не подвигом, но еще и призывать своих односельчан к чему-то высшему. Это такой путь, да.

– И как вы справляетесь?

– Мне попроще: мои родители отсюда. Хотя я и родился не здесь, тем не менее свою сопричастность Суре я вполне ощущаю. Имеешь какие-то знания, опыт – тебе и посоветуют, подскажут.

Успенский Храм

– Каковы ваши впечатления об односельчанах?

– Мне кажется, что большинство, наверное, ведут жизнь по сути христианскую. Потому что, понимаете, те люди, которые ходят сегодня в храм – бабушки, женщины и немногие, увы, мужчины, – они живут праведной жизнью. Не воруют, не пьют, не курят, не ругаются, дома они молятся. Причем молятся очень многие, даже из тех, которые в храм не ходят. Дома молятся, читают акафисты, каноны, но вот до церкви как-то дойти не могут. Я думаю, это связано с тем, что человек пока не может преодолеть себя, а, может быть, просто не может ощутить востребованности Церкви. Нет такой потребности. Дома хочется помолиться, попросить Бога о чем-то – молится дома. Но какого-то ощущения соборности, необходимости Таинств пока в душе не возникло у человека. Может быть, это связано с историей старообрядчества, с тех времен эта традиция может идти. Даже в советские годы, когда здесь церквей не было, были здесь бабушки, которые помнили старообрядческие правила, молитвы. И они у себя дома собирали на Пасху народ – молились, что-то читали… Поэтому нужды в церкви особой не было. А сейчас храмы появились, но не у всех людей возникло осознание того, что церковь есть. Храмов много строят, и иногда с грустью шутишь, видя такое настроение, что церквей больше, чем прихожан.

Многие местные – этакие “нецерковные праведники” и живут чище и лучше, чем жители городов, каждую неделю приходящие в храм

Задача сельского священника в том, чтобы жизнь тех самых людей, которые живут правильно, а часто даже праведно, наполнить верой в Бога. Многие люди, ведя такой образ жизни, но не посещающие церковь, живут лучше, чем жители городов, каждую неделю ходящие в храм, постоянно исповедующиеся и причащающиеся. Но такие сельские «нецерковные праведники» немножко далеки от веры, от Церкви, и важно здесь раскрыть, перед кем это удастся, тайну, природу, значение Церкви, помочь человеку войти в нее. Поэтому и стараемся проповедовать, вести занятия в воскресной школе для взрослых. Есть в поселке Новолавела такая крепкая общинка – строят небольшой храм и проводят занятия воскресной школы для взрослых. Деревня Остров за рекой – там тоже проводим встречи, беседы с жителями о Христе и Церкви. В поселке Шуйга тоже. В общем, мы стараемся донести до людей слово Христово.

И, как всегда, люди ждут больше не слов, а примера. Каждый человек, по моему убеждению, ждет святости. Читаем книги – жития, Евангелие – и хочется увидеть эту святость наяву, есть своеобразная тоска по святости. Да, есть такая тоска: мол, вы, батюшки, говорите всё время о святости, а покажите-ка мне веру вашу от дел ваших. Действительно, это упрек.

Св. прав. отрок Артемий Веркольский

– Может быть, и всем. Этого не хватает, к этому надо стремиться, и мы молимся нашему праведному Иоанну Кронштадтскому, отцу нашему, земляку, о наставлении на путь истинный, о том, чтобы не дал уйти в какие-то дебри, не позволил впасть в уныние и отчаяние. Действительно, он нас не оставляет: помогает, дает силы, крепость и открывает новые перспективы и в духовном, и в жизненном плане. Обращаемся и к другому святому земляку – Артемию Веркольскому. Конечно, к Пресвятой Богородице, ко Господу. Святые – наши заступники, благотворители, хранители. Благодаря им мы и живем, и существуем. Благодаря им тут только что-то и делается, восстанавливается.

– Одна из главных бед русской деревни – пьянство…

– Пьянство есть. Постоянно обращаются жены, матери, сестры с просьбой помолиться о своих близких. Мы пытаемся разговаривать с теми, которые переживают эту беду, потому что очень часто, такое впечатление у меня сложилось, эта проблема неразрывно связана с близкими, с родственниками. То есть нужно изменение поведения, изменение отношения, способа взаимоотношений со своими зависимыми родственниками. Отчасти это касается постоянного «пиления», от которого Васенька уходит в запой, ища отдыха от него; отчасти, наоборот, поблажек: Васенька запил, а она звонит на работу, говорит, что Васенька заболел, я вам справочку принесу, – и идет делает справочку. Такая медвежья услуга. А ему-то что: протрезвел – всё нормально, всё хорошо. Часто бывает так, что самые близкие родственники оказываются не способны преодолеть ситуацию привычными методами. Поэтому мы общаемся очень честно с ними, предлагаем им установить контакт с обществами трезвости, с архангельским отделением «Анонимных алкоголиков», где сами люди борются с этим недугом, осознавая и его опасность для себя, своих семей, своего спасения. А проблема эта настолько велика, что каких-то универсальных способов ее решения всё равно нет. Это всё – духовная болезнь нашего общества, которая, может быть, наиболее ярко выражается на селе, я имею в виду алкоголизм. Хотя если брать старые, древние села и деревни, «с традицией», то в них, на мой взгляд, положение гораздо лучше, чем в новых поселках и городах. В Суре – да, есть зависимые. Мы знаем, кто они, знаем неблагополучные семьи, которые страдают этим недугом, посещаем их вместе с социальными службами, проводим рейды, пытаемся чем-то помочь, но это всё очень долгий, сложный процесс – непросто вывести их из этой беды.

Мы должны держать двери Церкви всегда открытыми. Наша Церковь – ожидающая

– Обычно, когда открывается храм, сначала большинство прихожан составляют женщины, а мужчины подтягиваются позже. Вы надеетесь на то, что со временем мужчин будет в храмах Суры больше?

– Нет, радужных надежд не испытываю: «не первый год замужем», не первый год служу. Служил до Суры пять лет в другом месте, тоже в сельском храме. Те мужчины, которые пришли, порой даже и жен своих привели, те пришли и остались. А те, которые не пришли, они не придут. Не значит, конечно, что вообще никто не придет, – кто-то придет обязательно в силу разных причин и обстоятельств. Наша задача заключается в том, чтобы мы держали двери Церкви открытыми и чтобы человек, которого Господь задел за сердце, смог бы прийти и услышать развернутую тему, развернутый смысл посещения его сердца Богом. В молитве, в проповеди, в Таинствах Церкви… Увидеть это в улыбке прихожан, в их глазах – в чем угодно. Чтобы он ощутил: то, что было у него на сердце, – это вот тут, в храме. Должно быть так, поэтому наша Церковь – ожидающая. И мы не замыкаемся сами в себе – мы выходим и в школу, и в больницы, и в другие организации. Так что надежда есть всегда. Просто не хочется питать иллюзий и жить пустыми ожиданиями.

Путь в храм – это очень индивидуальный путь. У меня таких примеров много. Вот человек – я вижу, что ему до храма буквально еще шажок какой-то сделать: хожу к нему, хожу – мы разговариваем постоянно, обсуждаем многие важные темы и т.п., а он не идет в церковь – и всё. Ну не идет – хоть ты тресни! А тут другой – через улицу живет, от него ждать вообще ничего хорошего нельзя было, казалось. И вот он приходит в храм! А я к нему и не зашел ни разу… Сидишь и думаешь: чудны дела Твои, Господи! Это я сам испытал, и не однажды.

Промысл Божий, Его замысел о людях велик, могуч. И приходишь к выводу: делай, что должен, и постоянно надейся на Бога – Он управит всё.