Об архимандрите Иерониме (Шурыгине; 17 ноября 1952 – 28 августа 2013) вспоминает архимандрит Василий (Паскье), в жизни которого отец Иероним сыграл поворотную роль: благодаря ему он, француз по рождению из католической семьи, монашествующий в мелькитском монастыре на Святой Земле, принял Православие и приехал служить в Россию. Отца Василия с отцом Иеронимом связывали долгие годы и служения в Чебоксарской и Чувашской епархии, и глубокой братской духовной дружбы. А еще говорим о воле Божией и духовничестве, о человеческом разумении и о том, с какими проблемами надо обращаться к духовнику.
На Святой земле
– Отец Василий, вы были связаны с архимандритом Иеронимом (Шурыгиным) в течение многих лет. А какой была ваша первая встреча?
– Это случилось в Иерусалиме. Я тогда был монахом мелькитского греко-католического монастыря. И вот однажды – у нас была уже Светлая неделя после Пасхи, а у православных шла еще Страстная – я увидел, что прибыла к нам в обитель делегация: митрополит Гедеон из Ставрополья, уже немолодой, а с ним его клирики из Ставропольского края и два афонских монаха: иеромонах Иероним и диакон Иаков. Как обычно, мы гостеприимно приняли всех, показали монастырь, потом привели гостей в нашу библиотеку, где угощали чаем, соком и фруктами. Вот тогда я впервые встретился с отцом Иеронимом.
– Какие впечатления были от этой встречи?
Наши взгляды встретились. И у меня было ощущение, что это необычный человек и что, может быть, этот человек – моя судьба
– Особенно никаких, потому что мы говорили на разных языках: он два-три слова сказал на французском, а я на русском два-три слова. Но наши взгляды встретились. И у меня было ощущение, что это необычный человек и что, может быть, этот человек – моя судьба. Но это было таким мимолетным впечатлением. Я даже не знал, увидимся ли мы еще раз. Оказалось, что отец Иероним остался в Иерусалиме, не стал возвращаться на Афон.
Он прожил в Иерусалиме два года. Жил в разных местах. А к началу осени перебрался в греческую лавру святого Саввы Освященного. Но прожил там недолго – можно даже сказать, что сбежал оттуда на католическое Рождество. Ночью, как раз на Всенощное бдение с 24 на 25 число, он явился мокрый, потому что был дождь.
– А почему, как вы думаете, он покинул лавру Саввы Освященного?
– Вероятно, потому что ему было там очень тяжело. Отец Иероним тогда молодой, сильный был. У него в обители разные послушания были: на кухне, полы мести, за водой ходить – а это не так-то просто: водопровода нет, нужно идти вниз к источнику. Монахи даже из канав собирали дождевую воду и с крыш, а за канавами нужно было строго следить, чтобы они чистыми были. Трудно эти послушания исполнять. А келарь лавры отец Херувим очень жестким и требовательным был. Он, кстати, ушел потом в раскол. Хотя много лет подвизался и был учеником известного игумена, старца Серафима: они вместе жили в пустыне. Бесы его искушали, и он сбежал из монастыря.
Так вот, отцу Иерониму не столько физически было тяжело, сколько по иным причинам: ему, русскому монаху, было в этой греческой обители очень непросто: греки большие националисты. Это сейчас в обители святого Саввы Освященного положение немножко изменилось благодаря русским, которые там живут.
Уйдя из лавры, отец Иероним какое-то время помогал духовнику женской обители, служил в свою очередь и еще работал как плотник и сантехник: так оправдывал свой хлеб, потому что неофициально жил в этом монастыре. А потом удалился в пустынь. И вот когда он вернулся в Иерусалим из пустыни, мы стали общаться уже регулярно. А прежде встречались изредка, во время богослужения у Гроба Господня.
Я знал людей, которые с ним имели тесное общение: это были православные евреи – молодое поколение, уехавшее из СССР в Израиль. Таких было много. И они с отцом Иеронимом очень дружили. В нашу обитель они приходили тоже. Это был особый монастырь, здесь какое-то время укрывался Иоанн Креститель. Там купель природная. Русские любили это место. Отец Иероним много раз приезжал к нам с чадами. И мы все больше и больше сближались.
А на Пасху 1993 года в наш монастырь Иоанна Крестителя пришел один странник.
– Что это был за человек?
– Он пешком дошел из Владивостока до Иерусалима. Сейчас этот странник известен как монах Афанасий с Афона. Такой блогер популярный, националист. Но в те времена он был умереннее. Мирянин простой, он был связан с владивостокской мафией, с какими-то не очень хорошими делами, и пришел в Иерусалим в знак покаяния. Типичный русский человек. Человек без предела – и в греховном, и в подвиге молитвы. Он приехал на Пасху в 1993 году, искал, где остановиться, и попросился пожить у нас.
– А почему у вас в монастыре, ведь это же была неправославная обитель?
Была организована встреча у меня в келье. Конечно, это всё было тайно, отец Иероним через дыру в заборе ко мне пришел
– Потому что мы были очень открытыми, мы не смотрели, кто приходит: православные, неправославные… Мы принимали всех людей с добрым желанием. Мне было очень интересно слушать такого горячего человека, очень православного. Мы вместе работали: я его взял к себе на послушание. Мне нужно было рыть яму под фундамент в камне. Не в земле, а в камне! А на Пасху в Иерусалиме уже жара, один я не справлялся. Я его взял на работу, на послушание со мной. Мы много работали и много болтали, разговаривали о Православии. И он меня очень сильно подталкивал принять Православие. И несколько раз обо мне говорил отцу Иерониму, что, мол, есть такой человек в монастыре святого Иоанна Крестителя, надо с ним работать, он готов перейти в Православие. Даже организовал встречу у меня в келье. Конечно, это всё было тайно, отец Иероним через дыру в заборе ко мне пришел.
– А почему тайная встреча?
– Чтобы никто не знал об этом. Это было осенью 1993 года.
Надо вспомнить еще одну очень важную встречу – важную и для меня, и для отца Иеронима: на Пасху 1993 года. Тогда в Иерусалим приехал владыка Варнава из Чувашии (в то время архиепископ, сейчас митрополит). Я владыку полюбил сразу же. И отец Иероним его любил тоже, он знал его еще с Псково-Печерского монастыря, когда владыка приезжал в эту обитель, а отец Иероним был там на послушании и был пострижен тоже там.
Многое нас с отцом Иеронимом объединяло. Мы встречались у Гроба Господня по воскресеньям на службах. Тогда я практически каждую неделю туда ходил. Но братия моего монастыря почувствовали, что я потихонечку ухожу от них, что у меня большой интерес к русским православным людям. И они стали запрещать мне ходить туда на службы, запрещать общаться с русскими. А я уже чувствовал себя не в своей тарелке в неправославной среде. И вот где-то в конце октября 1993 года я подошел к отцу Иерониму и сказал: «Не могу больше жить двойной жизнью». Но тогда он не мог меня принять в Православие. Сказал, что, когда поедет в Россию, возьмет и меня с собой. А я свое: «Двойной жизнью жить нехорошо. Не могу больше». – «Что же, – говорит, – тогда уходи из своего монастыря». Сказать – одно, а сделать – другое. Это такой шаг!..
– Что было дальше? Как вы поступили?
– На следующий день я пришел к нему: он служил Литургию. Вышел из боковой двери алтаря, взял крест с Престола, меня благословил и послал к патриарху Диодору. Мы поехали с нашим странником, будущим монахом Афанасием, в Патриархат. Нас встретил митрополит Тимофей (тогда он был еще архимандрит, а, может быть, уже и епископ), он был секретарем патриарха. Он хорошо знал французский, я с ним был знаком – за несколько лет до этого я уже писал ему о моем желании перейти в Православие, но тогда не состоялся этот переход, многое этому помешало…
– Что именно?
– Мои братия послали меня во Францию, подальше от греха, как они думали. А когда в 1990 году я возвратился в Иерусалим, то еще острее почувствовал тягу к Православию.
И вот с отцом Иеронимом мы пришли к патриарху Диодору. Он приветствовал мое решение, но сомневался, что я должен принимать православную веру в Иерусалиме. Потому что Иерусалим слишком маленький, там все друг друга знают, и это будет скандал, тем более что я уже более десяти лет жил в этом городе.
Владыка Диодор направил меня в Россию. Такова была воля Божия.
– Батюшка, вы однажды рассказывали, как в Горенском монастыре чистили с отцом Иеронимом канализацию. А как батюшка к труду относился?
– Как и все мы. Это же послушание. Он не боялся работы. И канализация не была для него проблемой. Он был очень простой человек. И такого не было никогда, что какой-то работой нам не положено заниматься.
Отец Иероним отслужил молебен на дорогу, обильно покропил меня святой водой и благословил: “Езжай во Францию, встретимся в Москве”
Мы вместе прожили где-то до половины ноября. У меня был билет на самолет во Францию. Отец Иероним отслужил молебен на дорогу, обильно покропил меня святой водой и благословил: «Езжай во Францию, встретимся в Москве». Конечно, я и не сомневался, что так будет.
– Когда вы оказались в Москве?
– Во Франции мне пришлось какое-то время работать, чтобы скопить денег для поездки в Россию. Мой младший брат – реставратор старинной мебели. Он немножко подучил меня, и полтора месяца я у него работал. Наконец купил билет в Москву и где-то 9 января 1994 года прилетел в Россию.
В Москве и Печорах
– Были какие-то сложности с приездом? Например с визой? Ведь в то время так просто в Россию еще нельзя было приехать…
– В общем нет. Но получилось вот что. Иерусалимские чада отца Иеронима знали о моем намерении принять Православие. Это в основном были евреи, я говорил уже о них. И среди них было много людей, связанных с отцом Георгием Кочетковым. Они созвонились со своими друзьями в Москве, сказали, что есть такой отец Василий, француз, который переходит в Православие и собирается в Россию. Не знаю, каким образом, но кочетковцы нашли телефон моих родителей и стали звонить мне. Я сказал, что мне нужно приглашение, чтобы получить визу. И мне приглашение выслали.
Я сразу же из Шереметьево поехал на Лубянку, 19. Отец Георгий тогда жил над алтарем. Он спустился, встретил меня. Я никогда не скрывал, что на меня он произвел не очень приятное впечатление.
– Почему?
– Я сразу не понял, куда попал. Разобрался во всем уже на следующий день. Это было не то, чего я ожидал. Они были очень внимательны ко мне... Я так и не понял, почему они такие ласковые. Думали, что я иконописец, показали место, где я могу писать иконы… А я, знаете, не люблю, когда ко мне слишком, скажем так, лезут. Я сразу отдаляюсь. Ну, ладно, оправился спать в то здание, которого сейчас в Сретенском монастыре уже нет – на его месте строится новый храм, а раньше тут стояло административное здание, располагалось издательство. Вот в этом доме мне отвели помещение. И тут я первый раз в жизни повстречал таракана. Мне постелили на полу. И я тогда почему-то подумал, что вот и буду я тут жить с друзьями-тараканами до последних дней своих. Страшно было, я не спал всю ночь.
Утром пошел на службу. Конечно, храм тогда имел иной вид, не то что сейчас. Иконостаса не было, царские врата низкие. И какая-то группа людей, одетых в белое. Мне объяснили, что они только что приняли крещение и теперь в течение недели будут в белом и каждый день причащаться. Пришел в алтарь – меня пригласили. И тут очень неожиданно для меня отец Георгий спросил: «А причащаться вы будете?» Как же он мне предлагает причащаться, когда меня еще не приняла Православная Церковь?! И я отказался.
У меня было несколько других телефонов, я позвонил одной знакомой – она сейчас матушка, ее батюшка служит в Америке, в Нью-Йорке. И она мне говорит: «Нужно немедленно уходить от отца Георгия Кочеткова». Она тогда пела на клиросе у отца Александра Шаргунова в храме святителя Николая в Пыжах. Мы и поехали туда.
Отец Александр, такой суровый, малоулыбчивый, очень хорошо меня встретил. И для меня важно было еще и то, что он говорил со мной на французском.
– Отец Александр Шаргунов вам помог?
– Да, мне нужно было оформить регистрацию, а еще я попросил написать мне другое приглашение. И он написал от своего прихода. Так что официально регистрироваться я поехал уже от прихода святителя Николая в Пыжах.
Потом мы познакомились с владыкой Тихоном (Шевкуновым) – тогда отцом Тихоном – через Олесю Николаеву.
– Когда состоялся ваш переход в Православие?
– 15 марта, на день Державной иконы Божией Матери. Это была первая неделя поста. И сразу же меня пригласили на Литургию Преждеосвященных Даров в Даниловский монастырь, в пятницу причастили, а в субботу я сослужил Патриарху, тоже в Даниловском монастыре, в престольный праздник князя Даниила Московского. А потом на какое-то время был направлен в Псково-Печерский монастырь.
Когда приехали туда, отец Тихон был там. Мы вместе пошли к отцу Иоанну (Крестьянкину), которого я до этого уже встречал – в феврале 1994 года. Он меня вспомнил, обрадовался, что меня приняли в Православие.
– Вы помните ваш разговор с отцом Иоанном (Крестьянкиным)?
– Он интересовался, миропомазали ли меня. Я отвечал, что нет, миропомазания не было. Просто чин присоединения. Но отец Иоанн (Крестьянкин) сказал, что лучше миропомазаться. Тогда отец Тихон меня взял за руку, мы пошли в Успенский собор, в пещерный храм, где игумен Спиридон отслужил таинство миропомазания. А отец Тихон был рядом, и поэтому я считаю его своим крестным.
Потом жил в монастыре, но было тяжело, потому что я не знал русского языка. И всё думал: когда же отец Иероним приедет?
– А как в Псково-Печерском монастыре относились к отцу Иерониму?
– По-разному. Молодые монахи, например отец Иоасаф, отец Алипий, – положительно. А старшее поколение – отрицательно. И, кстати, отец Иоанн (Крестьянкин) тоже отрицательно.
– Почему?
Батюшка Иоанн (Крестьянкин) сказал: “Отец Иероним меня не послушал. Я его не благословил на Афон ехать”
– Когда я говорил, что отец Иероним меня прислал в Россию, батюшка Иоанн (Крестьянкин) сказал: «Отец Иероним меня не послушал. Я его не благословил на Афон ехать. А он меня не послушал и поехал самовольно». Немножко это меня огорчило: как же так? Отец Иероним всегда представлялся как чадо отца Иоанна (Крестьянкина), а как может чадо не слушаться своего духовного отца?!
В июне 1994 года отец Иероним наконец-то возвратился в Россию. Мы встретились, он в Псково-Печерском монастыре побывал, но вот что интересно: отец Иоанн (Крестьянкин) его не принял, не пустил к себе.
– А вы как-то говорили об этой ситуации с отцом Иеронимом?
– Нет. Это не мои дела. Отец Иероним, я думаю, был удивлен и разочарован, потому что он очень рассчитывал на благословение и поддержку отца Иоанна и не получил их.
Конечно, это человеческое тщеславие, что вот, подвизался в Псково-Печерском монастыре, подвизался на Афоне, подвизался в Иерусалиме… Может быть, он рассчитывал, что возвратится в Россию как старец. А сам отец Иоанн (Крестьянкин) не благословил.
Отец Иероним был у батюшки Николая Гурьянова на острове Залит. Ну, наверное, там его помягче приняли. Не могу сказать, знал ли раньше отец Николай отца Иеронима.
Мы с отцом Иеронимом встретились в Сретенском монастыре. Это было тогда подворье Псково-Печерской обители, настоятельствовал отец Тихон, я жил у него. Тут отец Иероним меня и нашел. Мы служили в праздник Рождества Иоанна Крестителя, Владимирской иконы Божией Матери. Служили вместе, а потом вместе поехали на Афон на две недели. А вернувшись с Афона, были на приеме у патриарха Алексия.
– Почему отец Иероним возвращался на Афон?
– Ему необходима была отпускная грамота, которой он не имел, ведь он, можно сказать, незаконно оставался в Иерусалим и незаконно возвращался в Россию. Он взял у отца Иеремии отпускную и свой греческий паспорт. И вот с этой отпускной мы пришли к патриарху, и отец Иероним попросил перевода в Чувашию. Попросил и меня тоже направить вместе с ним. С сентября 1994 году мы служили в Чувашии.
В Чувашии
– Как вас приняли в Чувашии?
– Владыка определил нам служить в чувашской деревне, но местные люди нас не приняли. Был настоящий скандал. Мы еле-еле отслужили всенощное бдение в субботу. Народ шумел, кричали, что нам нельзя служить, что мы масоны, купили это место… Не знаю, откуда они всё это взяли, кто пустил такой слух. Конечно, это было для нас неожиданно. Я русского тогда не знал, не понимал, что происходит, видел только и чувствовал, что люди очень обозлены, даже палками размахивали, угрожая нам. Мы вынуждены были вернуться к владыке Варнаве. И он определил нас на другой, русский приход – в село Никулино Порецкого района.
– Там вас встретили лучше?
– Намного лучше. Отец Иероним оставался на этом приходе более года, а я – два года. Больше года мы вместе служили: я как диакон, а он как иеромонах-настоятель. И весь этот год владыка Варнава хотел перевести отца Иеронима наместником в новый монастырь в Алатыре. Отец Иероним сначала отказывался: считал, что невозможно возродить эту обитель – слишком она разрушена. Так и было. Но владыка настаивал и отец Иероним в конце концов согласился. И в конце 1995 года он получил назначение наместником в Алатырский Свято-Троицкий монастырь.
– А куда направили вас?
– Меня рукоположили в иеромонаха, и, когда отца Иеронима отправили в Алатырский монастырь, меня назначали настоятелем храма села Никулина. Год я послужил, а потом отец Иероним попросил приехать к нему в Алатырь. Так что в 1996 году летом мы снова объединились и начали возрождение монастыря.
Мы были очень близкие духовные друзья, даже братья. Понимали друг друга
Мы были близки, но как друзья. Нельзя сказать, что он был моим духовным отцом. Конечно, он и постарше был – на шесть лет, и опыт имел афонский… Но… Мы были очень близкие духовные друзья, даже братья. Понимали друг друга. Я был около него. Он влиял на меня, но духовно я немножко хулиган был, сохранил независимость.
Тот период для нашей дружбы был не очень благоприятным. Меня оклеветали, будто бы я таскал у монастыря солярку и бензин и продавал. Оклеветал наш завхоз-пьяница. Он был послушником и сам воровал горючее, чтобы было на что купить выпивку. И когда обнаружилось, что куда-то солярка исчезает, куда-то бензин исчезает, он обвинил во всем меня. Отец Иероним был очень сердит, не хотел даже выслушать меня, тот пьяница твердил всё одно: «Это он». Мне так было тяжело: как я любил отца Иеронима, а тут он пьяного человека слушает, а меня обвиняет… И я сказал: «Отец Иероним, я не могу так». В это время в городе были перемены в управлении женским монастырем, туда пришла новая игумения. Отец Иероним обязал меня помогать новой игумении. А вскоре она написала прошение владыке о моем переводе к ним в качестве старшего священнослужителя. И я согласился.
– Тяжело было уходить от отца Иеронима?
– Да, тяжело. И еще эта история с воровством бензина. Она очень меня задела. Я был обижен. А отец Иероним очень разочарован, он даже заплакал, на две недели затворился у себя в келье и не выходил. Так наша дружба была разрушена, но, слава Богу, ненадолго. А ведь он исключил меня из своих синодиков, не молился за меня, не поминал мое имя! Вот такая была обида. А ведь я в свое время подошел к нему, поклонился в землю – и услышал: «Мне не надо твоего покаяния». Что тут поделаешь!
Но потом наша дружба постепенно восстановилась, мы друг друга поддерживали. И когда ему было трудно, я был всегда рядом.
Пять лет я служил как священник в женском монастыре, а потом владыка дал мне новое послушание – возрождать из руин храм в Алатыре.
– Как вы отнеслись к этому новому такому трудному послушанию?
– Я почувствовал, что владыка дал мне новое поле для деятельности. Поручил мне как пастырю очень хороший активный миссионерский приход. Отец Иероним меня поддерживал и материально, и морально, и духовно на этом пути.
Но были в это время и скорби. Отец Иероним часто болел. И серьезно болел, не всегда мог выходить из кельи. Один раз даже у него случился приступ, так что кто-то даже позвонил в епархию и сказал, что отец Иероним умирает. А мне в тот день было так тяжело, как никогда раньше. И не было такого никогда, чтобы после Литургии я пошел полежать. А тут уснул. И сквозь сон слышу, что кто-то всё время звонит. Наконец сбросил с себя эту дремоту и взял трубку, а это был владыка Варнава, который пытался до меня дозвониться, чтобы сказать, что отец Иероним умирает. Как умирает?! «Поезжай, ты ему единственный друг. В Чувашии нет другого священника, который бы мог ему помочь».
Пришла машина, поехали на большой скорости, за два часа добрались до монастыря. Я всю дорогу думал: что я увижу? кого встречу?
Наконец приехали. В монастыре такая тишина, как в фильме ужасов. Почти никого нет. Поднимаюсь в келью отца Иеронима…
Наконец приехали. В монастыре такая тишина, как в фильме ужасов. Почти никого нет. Поднимаюсь в келью отца Иеронима, думаю, что, наверное, там будет много людей, кто-то будет плакать, кто-то причитать… Вхожу: никого нет. Пустота. И удивительно, даже двери кельи его открыты. Я вхожу. Отец Иероним лежит на диване… Я подошел, встал на колени, тихонько взял его руку и позвал: «Отец Иероним!» Вдруг он открывает глаза, на меня смотрит: «О! Отец Василий приехал…» Садится на диван, говорит, уже даже приглашает меня на чай… Вот так.
– И что было дальше?
– Я позвонил владыке, сказал, что отец Иероним ожил. Владыка благословил соборовать его. И уже на следующий день в понедельник соборовали отца Иеронима.
Вечером после соборования я приехал в Чебоксары и, хотя было уже поздно, пошел в келью владыки. «Владыка, – говорю, – сам не понимаю, в чем дело было. Или отец Иероним великий актер, или я – “великий чудотворец”». А владыка смеется: «Конечно, ты – “великий чудотворец”». После этого случая мы с отцом Иеронимом еще дружней стали.
– А что за история с храмом в Каннах?
– Русская церковь в Каннах нуждалась в очень большой помощи. Отец Иероним уговаривал меня проситься в ее настоятели. Большое искушение было. В этом деле были замешаны какие-то чиновники из Москвы, которые каждый год приезжали в Канны и ходили в этот храм. Отец Иероним хотел угодить им. А владыка Варнава, когда узнал, в чем дело, сразу сказал: «Не связывайся! Не пущу тебя!».
– Отец Иероним уговаривал вас согласиться на это настоятельство?
– Да. Мы побывали там. У меня была большая внутренняя смута. Я тогда обо всех своих переживаниях рассказал своему крестному – отцу Тихону (Шевкунову). И хотя внутренне чувствовал, что никакого настоятельства не нужно, всё равно что-то грызло сердце. Отец Тихон сказал: не нужно, забудь. И владыка Варнава не благословлял.
Отец Иероним очень хотел, чтобы я поехал в Канны. Потом понял, что ничего не выходит. И если из нас кто-то прозорливый, то это владыка Варнава. Он самый опытный, он сказал сразу, что мне туда не нужно. А ведь эти москвичи организовали встречу на самом верху, даже митрополит Иларион из Нью-Йорка приезжал, встречался с владыкой Варнавой, говорил, что было бы неплохо, если бы отец Василий перешел в Русскую Православную Церковь Заграницей. А владыка: «Он мне в епархии очень нужен». И тогда владыка Иларион, очень духовный человек, произнес: «Отец Василий, я уважаю решение владыки Варнавы. Вас не отпускают». На этом всё и закончилось.
Но что интересно: после всех этих переговоров был суд во Франции, и он отнял храм у Московского Патриархата. Отнял и отдал раскольникам. Выгнали батюшку, который там служил. Он оказался на улице и служить ему было негде, потому что ключи от церкви у него забрали; он был вынужден найти убежище в католической церкви, в которой службы практически не было. И он до сих пор не служит. Владыка Варнава всё это предвидел и потому говорил мне: «Не связывайся». А после и отец Иероним тоже увидел, что владыка был прав.
После того случая здоровье отца Иеронима ухудшилось.
– Он ведь в это время почти уже не служил?
– Да. Он жил как затворник, не выходил из кельи. И даже на свой день ангела уже не служил. А потом его парализовало после инсульта, он с трудом креститься мог, и говорить ему было очень тяжело. Но его подлечили. И даже выдвинули кандидатом на епископство. Но на Успение 2013 года отец Иероним умер. Узнали об этом только через два дня.
– Как так?
– Он много болел, мог два-три дня не выходить из кельи. Никто и не подумал ни о чем таком. Батюшка не вышел на службу – значит, болен. Келья закрыта. Он не отвечает – значит, так надо. Он ведь вроде как в затворе жил. Но спустя два или три дня братия уже забеспокоилась. Посмотрели в окно: он вроде как спит. А потом еще через какое-то время посмотрели – а он в том же самом положении лежит. Вот тогда и подумали, что что-то случилось. Выломали двери его кельи и нашли его уже умершим.
Я приехал в монастырь, когда он уже лежал в Троицком соборе в гробу. Подошел, вспомнил тот день, когда владыка позвонил мне и сказал, что отец Иероним умирает… Я подошел к нему и сказал: «Отец Иероним, в этот раз я опоздал». На следующий день приехал владыка, и мы отпели отца Иеронима.
– Батюшка, очень многие люди почитают отца Иеронима за старца.
– Я бы назвал отца Иеронима высокодуховным человеком. Но если кто-то говорит, что он чудеса творил… Чудеса не человек творит. Чудеса творит Господь через человека. Это немножко другое отношение. Это как в фильме «Остров», помните? Отец Анатолий считает себя грешником, считает себя убийцей и всю жизнь он молится, кается и плачет, потому что считает себя убийцей и сам в недоумении, почему Господь дал ему такой великий дар прозорливости и чудотворения. И ты понимаешь это только в конце фильма, когда его друг, которого он якобы убил, оказывается живым. Господь так устроил, что именно его дочка оказалась бесноватой и что именно ее отец Анатолий исцелил. Это очень хорошая история.
Он был человеком, который считал себя грешным Иеронимом. И он всегда был готов помогать другим
Отец Иероним был очень интеллигентным человеком. Он был психологом, очень хорошо понимал людей, очень легко подходил к людям, очень легко проникал в человека. Он очень много помогал другим, потому что был доступен. Я очень любил отца Иеронима, потому что он был человеком, который считал себя грешным Иеронимом. И он был человеком, который всегда был готов помогать другим. Человеком бескорыстным. Он деньги не любил, в отношении них был очень честным. Себе ничего не сохранил. Ни копейки. Всегда ходил в старой одежде. Носил рясу, которую носил еще в Иерусалиме. Материальное его не интересовало.
Однажды ему подарили очень дорогой крест. А он его отдал его архимандриту Евдокиму — настоятелю монастыря Саввы Освященного в Иерусалиме. Совершенно неожиданно! И даже владыка этому не удивился, потому что для отца Иеронима это было обычное дело: если что-то у тебя есть, отдать другим братиям.
Но мог и пошутить. Однажды подарил мне очень старую машину, о которой знал, что много она не проедет. И всегда потом шутил, что подарил мне «мерседес». А это была совсем развалюха. И вот мы собрались в ту деревню, в которой когда-то вместе служили, в Никулино, за картошкой. 20 метров проехали на ней – и мотор заглох.
Я считаю, это было полезно. Чтобы не гордиться, чтобы человек ни от кого не ждал помощи, кроме как от Господа.
Духовник – проводник на духовном пути
– Люди до сих пор вспоминают отца Иеронима.
– Многие люди, в судьбе которых принимал участие отец Иероним, теперь идут к владыке Варнаве за советом. У них теперь большие трудности. А владыка Варнава не может заниматься ими. Кого-то отец Иероним постригал, кому-то что-то обещал, у кого-то венчание, а у кого-то, напротив, развод. Житейские ситуации. Это не компетенция владыки. Тяжело… Владыка отправляет их ко мне.
Я когда-то предостерегал отца Иеронима не связывать себя с судьбами людей. Как он будет за них потом отвечать? Но он в какой-то степени был уверен, что это от Бога.
Вот и на днях приходили тоже двое к владыке, он отправил их ко мне. Ситуация очень сложная. А я этих людей и поругал: «Вы же использовали отца Иеронима как гадалку! “Что с нами будет? Какой дом купить? Какую машину купить? Куда деньги вкладывать?” Вам самим надо было решать. И если вы поступали по его советам, то это ваш выбор и вам отвечать за него». А эти люди мне в ответ: «Он нам сказал, что надо купить эту квартиру. Мы купили и теперь не можем ее продать». Спрашивают у меня, что им делать. К сожалению, я не могу ничего ответить. Отец Иероним мог отвечать, потому что закончил институт торговли и разбирался во всем этом. А я по образованию специалист в сельском хозяйстве, я могу сказать, как доить корову, как кормить корову. Но сколько стоит корова, я не знаю. Беда в том, что вы к отцу Иерониму с этим вопросом пришли, а не как спасаться.
Духовник должен отвечать на духовные вопросы, давать духовные ответы. Разберитесь в том, чего вы ищете
Духовник должен отвечать на духовные вопросы, давать духовные ответы. Разберитесь в том, чего вы ищете. Господь сказал: «Ищите прежде всего Царство Небесное», а не материальную добычу.
И даже не с семейными проблемами надо приходить к духовнику. Для решения семейных вопросов Господь нам дал разум. А духовный отец должен вас сопровождать на духовном пути. И вот получается, что духовного отца нет, и чада привязаны к материальному…
– И какой выход из этой ситуации?
– Надо молиться, чтобы Господь показал, как быть.
Мне хочется спросить чад - простите, а место для Христа в ваших сердцах оставалось? Все, чем вы описываете ваше отношение к священнику, я в своем сердце могу отнести лишь ко Христу - он для меня и лучик света, и надежда, и его любви хватает на всех...
К величайшему сожалению в православной среде словосочетание "афонский монах" действует гипнотически. Иногда мы готовы довериться ему без рассуждения. Местные священники простые, а те, кто даже немного пожил на Афоне воспринимаются порой как иностранцы, приехавшие в СССР. Уж они-то знают.
Ирина, написано исключительно доброжелательно!