Вера Кавказа. Беседа с диаконом Дмитрием Асратяном

От редакции: в начале сентября 2008 года, когда еще свежа была память об осетино-грузинском конфликте, нам удалось побеседовать с клириком, живущим и служащим недалеко от зоны конфликта, во Владикавказе, – диаконом Дмитрием Асратяном.

Мы много говорили не только он недавно прошедшей войне, но и о ситуации на Кавказе в целом, о том, как живут там люди, как живет на этой «окраине» государства Православная Церковь.

КАВКАЗ – МЕСТО, ГДЕ ВОЮЮТ ВСЕ И ВСЕГДА?

– Отец Димитрий, расскажите немного о себе.

С 1994 года, еще во время учебы в университете, я начал сотрудничать с Институтом перевода Библии (тогда еще Стокгольмским, сейчас он находится в Москве) – в качестве богословского редактора осетинского перевода Нового Завета. Я стал часто бывать в Северной Осетии, а с 1996 года жил по большей части во Владикавказе. С Божьей помощью работу над Новым Заветом мы закончили несколько лет назад, а я так и остался в Осетии. Сейчас я продолжаю сотрудничать с группой осетинских переводчиков, которые работают над Ветхим Заветом – уже в составе группы Российского Библейского Общества.

В 2005 году я был рукоположен во диакона епископом Ставропольским и Владикавказским Феофаном. Несу послушание во владикавказском кафедральном соборе Георгия Победоносца, сотрудничаю с церковными средствами массовой информации – с газетой и сайтом «Православная Осетия» http://www.blagos.ru/

– Как получилось, что одна часть Осетии вошла в состав России, а другая – в состав Грузии? Можно ли сказать, что именно это создало в Южной Осетии взрывоопасную среду?

– Весь Кавказ – достаточно взрывоопасная среда. Тому есть и объективные причины – очень мало земли и очень много народов. Хотя расхожее представление о том, что Кавказ – это место, где все всегда воют и воевали, не более чем миф. По большей части люди живут вполне спокойно, но во многих местах сохраняются предпосылки для межнациональных конфликтов. Сколько-нибудь определенные границы между зонами расселения того или иного народа по большей части отсутствуют. В течение веков по разным причинам происходили значительные миграции этносов. Менялся состав населения, одни народы становились более многочисленными и расширяли территорию своего влияния, другие, напротив, оттеснялись.

В результате реальные межэтнические границы – очень зыбкие, а политико-административные не могут не быть искусственными. Характерно, что среди всех народов Южного Кавказа, получивших в рамках СССР государственность на том или ином уровне (абхазы, азербайджанцы, армяне, грузины и осетины), бытует убеждение, что советские границы – результат дискриминации именно их этноса. В этом плане особую опасность приобретает весьма распространенный, но по большей части совершенно неоправданный аргумент «исконной территории».

Сейчас нередко говорят, что осетины – разделенный народ, не без оснований обвиняя в этом разделении советскую власть. В то же время надо констатировать, что северных и южных осетин разделил не только волюнтаризм большевиков, но и Главный Кавказский хребет, веками служивший природной границей. Так уж получилось, что осетины селились по обе стороны гор, причем многие южане гораздо активнее контактировали с соседями-грузинами, нежели с осетинскими соплеменниками к северу от хребта. К тому же в определенный исторический период осетины активно заселяли и районы Внутренней Грузии.

Впрочем, сами по себе административные границы в советское время были прозрачными и мало что значили. Более существенно, что разделение немногочисленного осетинского народа между двумя союзными республиками стремились углубить и закрепить на всех уровнях. В частности, в 1938 году было принято решение – удивительное с точки зрения лингвистики и здравого смысла – восстановить в Северной Осетии кириллицу (в 20-е годы осетинская письменность была переведена на латиницу), а в Южной Осетии ввести грузинский шрифт. К счастью, после смерти Сталина единая графика была восстановлена, однако и в годы брежневского «развитого социализма» насаждался тезис о том, что южные осетины ближе к грузинам, чем к северным осетинам.

Как бы то ни было, мирная жизнь и вековые связи, веками складывавшиеся между грузинами и осетинами, трагически прервались. В Тбилиси объявили, что Южная Осетия -выдумка большевиков и приняли решение о ликвидации автономии. Увы, и сейчас, после двух войн, в Грузии нередко настаивают на том, что южные осетины – «гости» на исконно грузинских территориях.

– Совершенно очевидно, что конфликт, произошедший в августе, всеми воспринимался как трагедия. Можете ли Выпоподробнее рассказать, как была организована гуманитарная помощь?

-Русская Церковь откликнулась на происходящее в первые же дни. По благословению Святейшего Патриарха Алексия были собраны значительные средства. Зону конфликта неоднократно посещал наш Владыка, архиепископ Ставропольский и Владикавказский Феофан, священнослужители и монашествующие нашей епархии. Помощь пострадавшим в Южной Осетии стало одним из главных направлений работы Синодального отдела социального служения, глава которого, митрополит Воронежский и Борисоглебский Сергий, дважды посещал Цхинвали в ходе реализации многоэтапного гуманитарного проекта Русской Церкви.

В Москве приняли решение не выдавать пострадавшим денег наличными, а направить все собранные средства на приобретение предметов и техники. Для тех, кто остался без крова, в конце августа было закуплено большое количество предметов, необходимых для восстановления хозяйства – посуды, кухонной утвари, бытовой химии. Каждый набор, рассчитанный на одну семью, представлял собой огромную, до отказа заполненную хозяйственную сумку. Во Владикавказе мы упаковали 500 таких сумок, а затем их доставили в Цхинвали, где раздали нуждающимся.

Но это была реализация только небольшой части собранных средств. Затем были еще несколько этапов – в частности, были закуплены 15 машин скорой помощи, в том числе три реанимобиля. Властям Южной Осетии их передали митрополит Сергий и архиепископ Феофан.

– Мы слышали о десятках тысяч беженцев в Аланском женском монастыре…

– Богоявленский Аланский женский монастырь сыграл в эти месяцы очень большую роль. Он расположен близ Алагира, в начале Транскавказской магистрали, соединяющей Север и Юг Осетии. Именно здесь была оказана первая помощь многим беженцам. Некоторые из них были размещены в реабилитационном центре, действующем при монастыре (этот центр был построен для реабилитации пострадавших в ходе бесланского теракта 2004 года). Обитель стала штабом помощи; матушка настоятельница, монахиня Нонна (Багаева), и насельницы монастыря трудились не покладая рук, помогая и тем, кто обрел временный кров в его стенах, и тем, кто остался в своих разрушенных домах на юге.

ВЕРА КАВКАЗА

– Как исторически проходила миссия Православной Церкви в Осетии? Когда началось «воцерковление» этого региона?

– Кому она подчинялась?

– Константинопольскому Патриархату. Сохранившиеся храмы построены в византийском стиле. С другой стороны, южные осетины, очевидно, находились также в зоне культурного и духовного влияния Грузинской Церкви.

Катастрофой для алан и Аланской митрополии стали монголо-татарские нашествия. После вторжения Тимура лишь малая горстка алан смогла спастись в нескольких ущельях в центральной части Кавказа. В течение нескольких веков не только осетины, но и большинство народов и племен, населявших высокогорные регионы Кавказа, не имели контактов с мировым Православием. Постепенно на всем Северном Кавказе распространился ислам. Единственным исключением стали осетины, хотя и среди них ислам получил некоторое распространение.

– У них вообще не было церковной организации?

– В послемонгольский период Церковь как институт уже не существовала, но народные верования приняли форму своеобразного «народного христианства». Несмотря на отмечавшиеся этнографами проявления «язычества», осетины оставались монотеистами. Почитание святых, хотя и приобрело непривычные для канонического Православия формы, очевидно связано с ним генетически. Наиболее чтим в Осетии святой Георгий, а также Дева Мария, святой Илья и Николай-угодник. Народный календарь праздников и постов в значительной степени соотносится с православным – есть и Великий, и Рождественский посты. Правда, при этом нет сколько-нибудь внятных представлений о Троице и о Христе. Можно сказать, что народный культ почти не знает Христа.

Когда в середине XVIII века Россия начала продвижение на Кавказ, начались первые попытки восстановления Православия среди осетин, была создана Осетинская духовная комиссия. Первоначально эта миссия была возложена на грузинских священников (русские не могли служить по политическим причинам). В 1774 году Осетия вошла в состав России. Миссионерская деятельность заметно активизировалась, в конце XVIII века была даже создана викарная Моздокско-Маджарская епархия (в составе Астраханской) – впрочем, вскоре ее упразднили из-за малочисленности приходов. В 1798 году была издана первая осетинская книга – краткий катехизис, набранный церковнославянским шрифтом.

В первой половине XIX века особых успехов не было – священники, которых направляли в Осетию, нередко формально относились к своим обязанностям, к тому же служили они на непонятном прихожанам грузинском языке. Ситуация стала заметно меняться с середины XIX века, когда стали появляться первые священники-осетины. Начался достаточно успешный процесс перевода Священного Писания и богослужебных книг. Очень интересовался осетинским языком архимандрит Иосиф (Чепиговский), впоследствии первый викарный епископ Владикавказский. Он составил первый русско-осетинский словарь. Он и его помощники-священники из числа природных осетин создали корпус основных богослужебных текстов. И это принесло определенные плоды, хотя переводы были далеки от совершенства. Народ осознал свою принадлежность к Православию.

Конечно, были и те, кто рассматривал миссию как еще одно средство укрепления позиций России на Кавказе. Да и сейчас некоторые считают, что Православие насаждалось с целью русифицировать этот регион (несмотря на то, что именно с Церковью связано зарождение осетинской письменности и книгопечатания). Есть и те, кто убежден, что христианство, как и ислам, навязаны извне, а подлинной ценностью для осетин обладает лишь национальная религия (в значительной мере искусственно конструируемая ее адептами). Сторонники этой точки зрения обычно категорически отвергают очевидные параллели народной веры с христианством, объявляя ее наследием «индоевропейцев» («арийцев», «скифов»), сохранившемся за многие тысячелетия в практически неизменном виде.

– Иногда пишут о сложной церковной ситуации в Южной Осетии, о том, что там существуют некие раскольнические организации…

– Это застарелая проблема, истоки которой уходят по крайней мере в советское время. До 1990-х годов в Южной Осетии не было ни одного действующего храма. Являясь частью Грузинской Советской Социалистической Республики и входя в канонические границы Грузинской Церкви, Южная Осетия фактически оставалась вне церковного окормления. Правда, большинство жителей были крещеными – детей крестили в близлежащих грузинских храмах. Но «своих» церквей не было.

Начавшееся в конце 1980-х годов возрождение Православия по всей территории Советского Союза, в том числе и в Грузии, к сожалению, совпало по времени с межнациональным конфликтом в Южной Осетии. И в Цхинвали, и в грузинских селах Южной Осетии появились действующие храмы, но православные осетины отказались признавать себя частью Грузинского Патриархата. Первый священник-осетин появился в Южной Осетии уже после начала трагического противостояния с Грузией и не имел никакого отношения к Грузинской Церкви – он был рукоположен в Русской Зарубежной Церкви.

Потом ситуация стала еще сложнее. Когда произошел инцидент с митрополитом Виталием, Первоиерархом РПЦЗ, сперва ушедшим на покой, а затем попытавшимся пересмотреть свое решение, связь Южной Осетии с РПЦЗ прервалась. Настоятель храма в Цхинвали перешел в так называемый «Синод противостоящих» (одна из юрисдикций греческих старостильников, разорвавших отношения со всеми Поместными Православными Церквями), где и состоит по сей день.

– Он по-прежнему единственный священник в Южной Осетии?

– Нет, теперь под его началом служат несколько клириков, а сам он не удержался от того, чтобы стать епископом. Конечно, появление на территории Южной Осетии «Аланской епархии» (так она именуется), не имеющей общения ни с одной канонической Поместной Православной Церковью), сделало ситуацию еще более запутанной.

– А какова позиция Русской Православной Церкви в отношении Аланской епархии?

– Московский Патриархат всегда подчеркивал, что признает канонические границы Грузинской Церкви. Предложение в одностороннем порядке включить территорию Южной Осетии в границы Русской Православной Церкви никогда не встречало поддержки в Москве. Можно сказать, что пребывание православных осетин сперва в Зарубежной Церкви, а потом в Синоде противостоящих вызвано именно невозможностью войти в юрисдикцию Московского Патриархата.

К сожалению, со стороны епископа Аланского не так давно был сделан недружественный демарш в отношении Русской Церкви. После того, как был подписан исторический Акт о воссоединении Русской Церкви, некоторая часть клириков РПЦЗ отказалась его признавать. В одном из «осколков» РПЦЗ была сделана попытка создать собственный епископат, а поскольку своих архиереев для совершения епископских хиротоний не было, то их пригласили «со стороны» – у греческих старостильников. Одним из тех, кто рукополагал епископов для группы, отколовшейся от РПЦЗ, стал епископ Аланский.

– Как сами жители Южной Осетии относятся к тому, что их включают в юрисдикцию Грузинской Церкви?

– Наверное, среди живущих в республике осетин практически не осталось тех, кто хотел бы вернуться в состав Грузии и, соответственно, в лоно Грузинской Церкви. К сожалению, никто не верит в то, что Грузинская Церковь поможет восстановить мир между двумя братскими народами – напротив, ее нередко рассматривают как идейного вдохновителя одной из сторон конфликта. В Тбилиси, конечно, никто не согласится с обвинениями в «благословении на геноцид». Но и признать вину грузинской стороны в случившемся – хотя бы частично – тоже не торопятся…

Хочется быть оптимистом, но рассчитывать на то, что в ближайшем будущем отношение к Грузинской Православной Церкви потеплеет, очевидно, не стоит.

ОСЕТИНСКАЯ БИБЛИЯ: ЛИНГВИСТИКА ИЛИ МИССИЯ?

– О. Дмитрий, будет ли реально востребован перевод Библии на осетинский язык, которым Вы занимаетесь?

Если говорить об осетинском переводе, то, естественно, на эти же проблемы накладываются сложности с чтением на родном языке. Не секрет, что на Северном Кавказе практически повсеместно на русском языке читают гораздо охотнее, чем на родном – даже если последний сохраняется в качестве языка общения.

– В осетинских школах ведется обучение родному языку?

– Как таковых осетинских школ давно нет. В 50-е годы была кампания по сворачиванию преподавания на осетинском языке. Некоторые из переводчиков, с которыми я работаю, еще успели получить образование (до 5-6 класса) на родном языке. Потом решили, что учить на осетинском языке незачем. Осетинский стал преподаваться как предмет, причем далеко не самый важный. В последние годы отношение к нему стало более серьезным, но эффективность его преподавания вызывает большие сомнения. Даже дети-осетины изучают его скорее как иностранный язык. А преподавание на осетинском языке так и не было восстановлено, если не считать одной экспериментальной школы, финансируемой ЮНЕСКО.

– А в связи с переводом Нового Завета на осетинский язык никогда не возникала идея вести богослужение на осетинском языке?

– Идея вести богослужение на осетинском языке существовала всегда, независимо от наших переводческих проектов. Как я уже говорил, до революции по-осетински служили довольно активно; в какой-то степени осетинский язык употребляется в богослужении и сейчас (хотя и весьма ограниченно).

Следует отметить, что наши переводы не встраиваются «автоматически» в систему осетинского богослужения, потому что такие организации, как Институт перевода Библии, готовят тексты в первую очередь для домашнего чтения. Впрочем, очевидно, что перевод Писания – хотя бы и для индивидуального чтения, – и богослужебных текстов – не могут осуществляться независимо друг от друга, хотя бы из-за необходимости унифицировать богословскую терминологию.

С другой стороны, богослужение на осетинском языке – пока скорее экзотика. В Южной Осетии и Литургию служат, правда, неясно, какие переводы при этом используются. На Севере осетинский звучит лишь в нескольких храмах, да и там – только в отдельные моменты богослужения (Евангелие, некоторые ектении, «Отче наш»), на усмотрение служащего священника.

Возможно, в деле возрождения богослужения на осетинском языке (я говорю о возрождении, поскольку в XIX веке богослужение совершалось) сыграют роль два наших монастыря – мужской и женский (оба они именуются «аланскими»).

Конечно, большая проблема – богослужебные тексты. Дореволюционные переводы и в XIX веке считались весьма несовершенными. В общем, все или почти все согласны, что их нужно в той или иной степени редактировать или создавать переводы заново. Но что именно следует делать – в этом вопросе согласия нет. Видимо, решением могло бы стать создание рабочей группы по восстановлению осетинского богослужения, но пока таковой не существует. Сложилась парадоксальная ситуация – уже трижды (а если считать «Свидетелей Иеговы») на осетинский перевели Новый Завет, в черновике переведена большая часть Ветхого Завета – а общепринятого перевода «Отче наш» по-прежнему нет; кому-то нравится один вариант, кому-то – другой…

– Каково соотношение осетин и русских в Осетии? Владеет ли русское население осетинским языком?

– В Северной Осетии чрезвычайно высока степень распространения русского языка, потому что, как я уже говорил, последние 50 лет образование ведется только на русском языке. В той или иной степени родным языком владеет большинство осетин, но с каждым поколением знание языка становится все слабее, особенно во Владикавказе (а в столице живет бóльшая часть населения республики). В селах и небольших городах осетинский язык по-прежнему остается основным языком общения. Это что касается устной речи. А о том, сколько людей читают на родном языке, можно судить по тиражам периодики: ежедневная республиканская газета «Растдзинад» – 17 тысяч экземпляров, литературный журнал «Мах дуг» – около 2 тысяч (при населении около 600 тысяч человек). Издания на русском языке пользуются значительно бóльшим спросом.

В Южной Осетии на осетинском языке говорят все; он сохраняет устойчивые позиции в быту, чего не скажешь о Севере. Но и здесь во многих сферах используется преимущественно или исключительно русский язык.

Пожалуй, есть только одна область, где позиции осетинского языка непоколебимы – это ритуальная. Свадьбы, похороны, традиционные праздники по-прежнему играют огромную роль в жизни каждого осетина, даже вполне обрусевшего по языку и культуре. Традиционное застолье идет исключительно на осетинском языке.

Русских в республике около 100 тысяч, осетин – 400-500 тысяч. Национальный состав населения сильно изменился за последние двадцать лет – уехала значительная часть русских (да и немало осетин); при этом на Север переселились многие жители Южной Осетии и большинство осетин, проживавших во внутренних районах Грузии.

Русские (и представители других народов) осетинским языком, как правило, не владеют; языком межнационального общения является почти исключительно русский. Во Владикавказе можно нередко услышать примерно следующее: «А зачем нам учить осетинский язык, если сами осетины на нем не говорят?» Однако за пределами Владикавказа, в местах, где осетинский язык по-прежнему доминирует в быту, русские его понимают, а то и говорят. Но таких немного.

– А зачем переводить богослужение на осетинский язык, если почти все понимают по-русски? Это такая миссионерская задача?

– Безусловно, в том числе и миссионерская. И русский человек, приходя в храм, сталкивается с достаточно непонятным церковнославянским языком. Но для русских церковнославянский язык это тысячелетняя традиция культуры и молитвы; при всей непонятности отказ от славянского языка в России будет означать радикальный перелом всей духовной жизни, и непонятно, сможет ли Россия его пережить. А для осетин церковнославянский язык – чужой, это не тот язык, на котором молились Богу их предки.

Как получается – человек до 5-6 лет говорит по-осетински, потом приходит в школу, где в его сознании происходит некая революция, он осваивает еще один язык, который частично вытесняет родной. А потом в Церкви ему предлагают освоить еще и третий язык. Многие ли в состоянии справиться с такой задачей?

Осетины – исторически христианский народ. Было бы странным, если при этом единственным языком в Церкви оставался бы церковнославянский, с которым осетины столкнулись относительно недавно.

Если мы хотим, чтобы Православие не воспринималось как религия, навязанная извне, то, по крайней мере, в некоторых храмах богослужение необходимо совершать по-осетински.

Это связано еще и с национальными традициями, потому что осетины – народ очень набожный. Среди них практически не встречаются атеисты. Можно, конечно, говорить, что все это поверхностно, что эта религиозность не выходит за рамки традиционных застолий. Но с другой стороны, нельзя не признать: все главные события: рождение, свадьба, смерть, все праздники (а традиционные праздники до сих пор играют очень большую роль в жизни осетин) – имеют религиозное измерение. Любое осетинское застолье – это молитва, если хотите, литургия. И люди это осознают.

Нередко можно услышать, что осетинское застолье уже не то, что настоящие обычаи уходят в прошлое. И все же при всех трансформациях, скажем так, не в лучшую сторону, даже обычный день рождения становится именно праздником с молитвой. Это может, конечно, казаться странным для русского человека – то, что осетины молятся со стаканом в руке. Но это все-таки молитва, и только на осетинском языке.

Приходя в Церковь и становясь православными, люди не отказываются от традиционной молитвенной жизни внутри осетинского социума, не перестают ходить на свадьбы и похороны. Вряд ли укоренению Православия будет способствовать ситуация, когда осетин дома молится на родном языке, а в церкви – по-церковнославянски. При этом представить традиционную молитву не на родном языке просто невозможно.

Конечно, решение о том, на каком языке служить, должно оставаться за самими людьми, навязывать его бессмысленно. К тому же остаются очень большие проблемы с переводом. Нередко оказывается, что люди хуже понимают чтение якобы на родном языке, чем по-церковнославянски. Еще не созданы богослужебные тексты, которые воспринимались бы людьми как настоящая молитва, а не просто как перевод с церковнославянского.

И все же не будем забывать, какую пользу принесли в свое время не слишком удачные переводы XIX века. До тех, пор пока в Осетии служили по-грузински или по-славянски, интереса к богослужению практически не было. Появление осетинских богослужебных текстов, пусть и не очень понятных, привело к ощутимым сдвигам; жаль только, что революция не позволила этот успех закрепить.

Конечно, языковая ситуация очень изменилась по сравнению с XIX веком хотя бы потому, что подавляющее большинство осетин тогда не знало русского языка. Сейчас наоборот – почти 100% знают русский и очень многие плохо знают осетинский.

Но по-осетински продолжают говорить, читать, писать и, главное, молиться, и Церковь не может этого не учитывать.