Кое-что о церковной проповеди и о книге протоиерея Георгия Митрофанова

Продолжая дискуссию вокруг книги прот. Георгия Митрофанова «Трагедия России. "Запретные" темы истории ХХ века в церковной проповеди и публицистике», профессор МДА А.К. Светозарский подвергает критике стремление автора определенным способом тракторвать те или иные события ХХ века, а также вовлекать в область церковной проповеди элементы идеологической борьбы.

Профессор МДА А.К. Светозарский

Что недопустимо? Недопустимо использование церковного амвона для пропаганды собственных политических взглядов, для озвучивания идеологических концепций, для навязывания своего видения проблем истории и современности людям, которые пришли в храм на молитву. В подавляющем большинстве своем они (мы) этого не любят, не хотят; да и не обязаны они (мы) слушать в храме Божием политическую пропаганду. От этой тягостной «обязанности» нас освободил Поместный Собор Православной Российской Церкви своим определением от 15 августа 1918 года об упразднении общеобязательной церковной политики. С этого момента каждый член Церкви на законном, каноническом основании может политикой заниматься или же не заниматься ей, «но с обязательством, чтобы никто не занимался политикой от имени Церкви, а только от своего имени, и не переносил ответственность на Церковь за свою или чужую политическую деятельность и чтобы не стремился вредить Церкви своей политической деятельностью»[1].

В проповедях, помещенных под обложкой книги «Трагедия России» — сплошная политика и идеология. Какой-то агитпроп, честное слово! То ли осваговский, то ли дабендорфский, то ли энтеэсовский. Думаю, что есть всего помаленьку. Идеология синкретическая. Охарактеризовать ее можно, на мой взгляд, как либерально-консервативную, с легким державно-патриотическим уклоном. Но — с очень легким. В ней опять же, как я думаю, катастрофически не хватает духа подлинной державности. Поэтому-то она, к великому сожалению ее адептов, не прижилась на наших необъятных просторах, хотя шансы были в 1917-1920, и в 1941-1945 и в 1991-1993 годах. Ну да, к идеологии мы еще вернемся, суть не в ней. Меня лично в связи с публикацией книги прежде всего интересуют вопросы пастырской деятельности протоиерея Георгия и тот резонанс, который могут получить содержащиеся в ней тексты в нашей внутрицерковной жизни. Волнуют меня и некоторые другие вопросы.

«Вопросы пастырской деятельности» — звучит претенциозно и, пожалуй, нагловато. Нет, не подумайте, я не ревизор и не судья. Всего лишь мирянин, зашедший в храм, где произносятся проповеди, включенные отцом протоиереем в настоящее издание. Просто зашел. Послушал проповедь. Ну, про белых вождей, пожалуй, и ничего. Правда, в трактовке их личностей проповедником, получились они какие-то белые, мягкие и пушистые. Не совсем такие, какими были в действительности. Ну, там без всяких контрразведок, трупов, мерно покачивающихся на фонарных и телеграфных столбах. Кстати, не могу согласиться с коллегой из Израиля диаконом Александром Занемонцом, приславшим свой отзыв на «Богослов.Ru» 20 августа. Он пишет: «Если говорить о кровопролитии Гражданской войны, то у белых и красных оно было не просто разных масштабов, но и разной природы. Белые действовали по старым меркам, если угодно, по столыпинским: человек мог быть повешен за свое личное членство в большевистской партии или явную помощь Красной армии, как Столыпин вешал террористов, взятых при совершении преступления». Увы, не как Столыпин. И пленных расстреливали, и заложников. И карательные экспедиции были. И деревни, поголовно перепоротые шомполами. А еще были интервенты — союзники и бывшие противники. Эти вообще не церемонились, особенно японцы. Память об этом жива и в Мурманске, и в Архангельске, и в Онеге, и на Дальнем Востоке. Именно жива. В прошлом году мне довелось участвовать в одной миссионерской поездке по Дальнему Востоку, и я своими глазами видел там поставленные за два-три года до этого (то есть в 2005-2007 гг.) памятники односельчанам, убитым интервентами и белогвардейцами. И далеко не в одном селе. Во многих. Их же касается «стратоцида» («Спасибо за новое слово, запомню», — как говаривал г-н Бальзаминов), то и здесь белые небезупречны. Их жертвы жили не на центральных улицах, а в основном в рабочих кварталах, в гимназиях не обучались и собственных выездов не имели...

Но вернемся в храм, где звучат проповеди протоиерея Георгия Митрофанова. Их герои — борцы с коммунизмом, действующие на следующем этапе нашей истории: Краснов (точнее Красновы: дядя и племянник), Шкуро, Власов и другие. Выскажу свое мнение и свои ощущения. Объективно, произнесение подобного рода «надгробных рыданий» по военным преступникам и одновременно лицам, попадающим под те церковные прещения, о которых упоминает священник Александр Задорнов, первым отозвавшийся на публикацию книги, — это провокация прежде всего с точки зрения пастырской. Но об этом чуть позже. Сейчас — об ощущении. Если бы мне или близким мне по духу и сходным по темпераменту людям довелось бы и в реальности присутствовать при произнесении политического слова после панихиды по Власову, то смею заверить, что монолог проповедника очень быстро превратился бы в диалог, и очень бурный. Боюсь также, что огорчил бы проповедника до невозможности. Но это так, эмоции. Теперь о пастырском аспекте.

Проповедь звучит с церковного амвона. Он символизирует камень, который Ангел отвалил от Живоносного Гроба в момент Воскресения Спасителя. Стоя на амвоне, священнослужители от Святой Чаши причащают нас, мирян, Святых Христовых Таин. С амвона возвещается святое Слово Божие. С амвона произносится церковная проповедь, со Словом Божиим согласная. И начинается она самыми дорогими для христианина словами: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа». А заканчивается словом «аминь». Проповедник перед Богом и паствой отвечает за все то, что им произносится, действительно произносится во имя, в честь и славу Живоначальной Троицы. Истинность услышанного прихожанами и запечатлевается конечным «аминь». И это именно «истинно», а не «конец», «благодарю за внимание» или «всем спасибо, все свободны». Предвижу, что мои друзья и коллеги из числа лиц в священном сане, скажут мне на это «Да полно, Константиныч. Мы всегда так говорим на отпеваниях и после панихид. Не цепляйся. Это уже так положено, в силу специфики жанра». Отчасти соглашусь. Но, дорогие отцы и братья, в таких случаях, опять же в силу специфики жанра, а также в зависимости от степени подготовленности аудитории, вы говорите о жизни вечной, о надежде на грядущее воскресение, о необходимости молиться за умерших. Вы стараетесь утешить родных и близких. Если ваше слово звучит после заупокойной службы по какому-то выдающемуся деятелю, то вы, конечно, говорите, прежде всего, о его христианских добродетелях, о пользе, которую он принес Церкви, Отечеству, своему народу. И в нашем случае с антикоммунистами-коллаборационистами лично я, по большому счету, богатого материала для подобного слова не нахожу. «Казак-разбойник» Шкуро вряд ли отличался глубокой религиозностью, во всяком случае, об это ничего неизвестно. Красновы — не знаю. Эсэсовец фон Паннвиц, которого автор-проповедник именует лютеранином... Эсэсовец — лютеранин? Ну, оставим эти фигуры в покое. Главный и любимый герой автора — А.А. Власов. Его нельзя назвать церковно-верующим человеком и вообще — верующим. Таково свидетельство его «куратора» В. Штрик-Штрикфельдта.[2] Но для протоиерея Георгия Митрофанова это не столь уж важно. Он «зрит в корень». С точки зрения юридических норм, Власов и его подельники — изменники; общественное мнение, точнее мнение подавляющего большинства наших соотечественников, тоже не на стороне генерала-предателя. Очевидно, что, сдавшись в плен, он перешел на сторону врага, открыто декларировавшего уничтожение нашей Родины, а отнюдь не сталинской системы; врага, в реальности пытавшегося осуществить завоевание «жизненного пространства». Власов об это прекрасно знал. И даже если он на сторону немцев перешел не из шкурных, а из идейных соображений (в чем лично я сомневаюсь), то все равно он — предатель. Такова простая логика людей, не живущих в плену идеологии. Во все времена и на войне твой вчерашний соратник, собрат по тяжкому и кровавому ратному труду, переходящий на ту сторону» — «крыса» и больше никто. Это тот, которого, как правило, в плен не берут. Именно такой логики придерживались наши отцы и деды. Их чувства укладывались в спектре от ненависти и презрения до, может быть, некоторой степени понимания в отношении тех, кого бесчеловечные условия плена толкнули на отчаянный шаг. До некоторой степени, но не более. В связи с этим удивил коллега из Израиля диакон Александр Занемонец, утверждающий, что, когда он «спрашивал о них (власовцах — А.С.) советских ветеранов, отношение было на удивление уважительным». Может быть, это были ветераны полицейских батальонов из числа советских граждан, или бывших советских граждан, проживающих в странах рассеяния?

Предатель, предатели, изменники... Их первая «реабилитация» была предпринята Солженицыным, который первый выдал власовцам и прочим иже с ними полную индульгенцию, выдвинув тезис о том, что их предала Родина. Не Сталин, не система, не руководство, а Родина. Как будто бы категории разные, ан нет. Пошло гулять по свету. У протоиерея Георгия на сей счет свое оригинальное ноу-хау. Предатель говорите? Да, был предатель, когда в юном возрасте вступил в Красную армию, предав тем самым «историческую Россию». Так что, сами вы предатели и дети предателей, и внуки предателей. О, как! Кажется, что здравый смысл терпит при этом софизме сокрушительное поражение. Но, дальше — больше. Предав Красную армию, он совершил акт покаяния, а затем и подтвердил свой покаянный настрой делом, поступив на службу к господам немцам. Он выступил против разрушителей «России исторической» «в союзе» (это, конечно, очень условно, за все ниточки дергали и всем рулили немцы) с разрушителями той России, которая существовала в реальности. Этих разрушителей, которые, кстати, так и не дали ему и его недоукомплектованным (кроме одной) дивизиям покаяться по-настоящему, с оружием в руках, он тоже собирался покаянно кинуть. Да, собственно, и кинул. Еще 11 апреля 1945 года его бойцы бились с большевиками, а через несколько дней (счет уже шел на дни) покаянный настрой изменился, и решено было «союзников по антибольшевистской борьбе» бросить. Ну а потом сподвижники «кающегося генерала» ввязались в пражскую историю, помогли маленько чехам против немцев, но, не получив от руководителей восстания гарантий в связи с приближением Красной армии, кинули и чехов. Ну, а потом совершилось, как предполагает наш автор, «покаяние на эшафоте». Но до этого генерал еще раз каялся, когда при аресте представился генералом Красной армии, предъявив соответствующие документы генерала и коммуниста. Хотел быть принятым в сущем сане или боялся, чтобы не прибили в неразберихе? В любом случае, хотел, чтобы звали «товарищем генералом». Так что, надежда только на эшафот.

Нет, как-то уж очень все запутано. Нелогично как-то. В любом случае покаяние генерала, которое и находится в центре внимания проповедника и его слушателей, не есть покаяние в традиционном понимании, ну, в том, о котором уместно говорить с амвона. Да и вообще, Ваше Высокопреподобие, не слишком ли много гипотетического, выдаваемого за действительное? Не слишком ли все это «мутновато», чтобы осенить все это священным славословием, а в конце присовокупить «аминь»?

Но вернемся на минуточку к пражскому эпизоду в связи с заявлением уважаемого коллеги и брата во Христе из Хайфы. Он пишет о том, что власовцам «покинуть Прагу пришлось из-за приближения Советской армии, за несколько дней до того не спешившей поддержать восстание (как и в Варшаве в свое время) по причинам политическим». Ново. Свежо. Но действительности не соответствует. Не всякая аналогия срабатывает, отец Александр!

Стоя на амвоне у Царских Врат, проповедник, обращаясь к своим прихожанам, во исполнение слов Спасителя «да будет едино стадо и Един Пастырь» пробуждает в их душах стремление к этому единству в духе любви и мира. Говорит он, конечно, и вещи неприятные, касающиеся, в том числе, и явлений общественной жизни, и царящих в обществе злых нравов, но при этом он бережно и деликатно сохраняет индивидуальность каждого из слушающих, так как в противном случае его слушатели могут превратиться в зомбированных человечков с, в общем-то, сектантской психологией, которые внимают своему «гуру» в фелони и епитрахили. Пастырское искушение! Что бы мне ни говорили, но в условиях современной приходской жизни, современного духовенства человек должен сохранять определенную автономию, в границах которой будут пребывать и его политические взгляды, и его отношение к событиям прошлого, в том числе и недавнего. Меня всегда возмущало, когда в эпоху политических баталий, предвыборных кампаний и прочих треволнений житейского моря с амвона звучали призывы голосовать за определенных кандидатов, за те или иные политические партии и движения, в том числе и, прямо скажем, экзотические для церковного человека. Были пастыри, которые при личном общении с прихожанами требовали голосовать, скажем так, не за Ёлкина, а за Пальцина, за Долбодуева, который «наш кандидат» и «Святейший его благословил». А потом Долбодуев набирал 0,003 процента голосов... И это не только наше российское явление. У нас оно сейчас и не проявляется, может быть, до очередного потрясения. А вот на Украине в известный период в одной из наших епархий архиерей распорядился ввести прошение о «победе и одолении» одного из кандидатов в ектенью. Имена и отчества, как известно, у двух основных кандидатов совпадали, поэтому имя приоритетного кандидата возглашали вкупе с фамилией. Но у сторонников «воцерковления политической сферы» свои аргументы. Они «вносят христианские начала» в политику. Правильно, но не такими же, уж действительно, советскими и партийно-комсомольскими методами! Прекращайте агитацию и пропаганду. Она нам не нужна. Мы приходим в храм молиться и участвовать в Таинствах Церкви. В политике, истории, идеологии будем разбираться сами. Иначе точно превратитесь в «гуру».

Кстати, ещё несколько слов о наших проповедниках. Был со мной такой случай. Возвращался я из одного подмосковного монастыря в автобусе вместе с монашествующими этой обители. Иноки направлялись в Троице-Сергиеву Лавру на исповедь к старцу. Путь их лежал через Москву, и они прихватили меня с собой. Время в пути коротали с пользой душевной: поставили диск с записью проповеди одного очень известного проповедника, произнесенной в торжественный и радостно-скорбный праздник Входа Господня в Иерусалим, знаменующий собой завершение Великого поста и начало Страстной седмицы. До Москвы ехали час. Голос проповедника все звучал. Было слышно, как рыдают младенцы, как натужно кашляют курящие мужички, но батюшка все продолжал свою проповедь, выдержанную в весьма раскованном стиле московских дворов и подворотен: «Ну что пришли в храм с веточками? Веточками машете? Это и обезьяну можно научить ветками махать. А вы ведь сейчас выйдете из храма и пойдете блудить». И в том же духе в течение часа. Почему-то тема отступления от седьмой заповеди доминировала. Огорчили, видимо, батюшку духовные чада за долгий постный период своими слабостями, ну и получили за это.

Я вышел из автобуса. Монахи отправились дальше. Я шел домой и представлял себе лица людей, собравшихся под сводами храма; лица утомленно-радостные. Хорошие. Светлые. Видел трогательные пушистые веточки вербы в их руках. И почему-то вспомнил своего настоятеля, пожилого протоиерея, ныне уже отошедшего в мир иной. Вспомнил его проповеди: «Мы с вами не всегда соблюдаем...», «мы часто не храним...», «мы нарушаем...». Вспомнил, как это «мы» объединяло слушавших.

А популярный проповедник напомнил мне дядюшку из повести Н.С. Лескова «Смех и горе», который, как помните, высек вербой аккурат на Вербное Воскресенье своего маленького племянника, ожидавшего праздничным утром подарочка от «херувимчика». Дядюшка сёк и приговаривал: «Кто ждет от жизни радостей, тот дождется одних гадостей». Люблю Лескова. Дивный писатель. Понимал русский народ во всем его многообразии.

Но какое все это имеет отношение к протоиерею Георгию Митрофанову и к его книге? Некоторое. Отец Георгий такой проповеди никогда не произнесет. Уверен в этом. В личном и близком общении он раскрывается как деликатный, отзывчивый, интеллигентный, очень знающий и интересный человек. Он готов прийти на помощь, дать мудрый совет. Его искренне возмущают негативные и маргинальные явления в нашей церковной жизни. Он болеет за Церковь. Студенты считают его одним из самых ярких преподавателей, потому что он излагает материал ярко и интересно. Простите за запрещенный прием. В общественной дискуссии не надо бы о личном. Но здесь нет негатива и желания дискредитировать оппонента. Просто меня удивляет, что как только отец Георгий «превращается в идеологического работника», он становится таким, каким предстает на страницах своей книги. Боец идейного фронта. Но ведь пастырь же! Так и впросак попасть мог бы, произнеси он, например, слово о Власове в Казанском соборе или даже в «своем» храме, но в присутствии всех прихожан, а не избранного круга «особо посвященных», «понимающих» и «подготовленных» (ох, опасная тенденция с этим самым «узким кругом»). Полагаю, что слушатели отца Георгия и молитвенники за «Власова и дружину его», какие-нибудь «белые пионеры» и «бородатые мальчики», представляющие, что они самым оригинальным (не как все — это так важно для подростков и инфантильных «независимых исследователей»), а главное, сугубо церковным образом читают страницы родной истории. Диссидентство. Впрочем, опять же довольно кухонное. Обидно будет этим ребятам, когда, повзрослев, они поймут, что к Церкви Христовой все эти «панихиды протеста» имеют очень опосредованное отношение. Ну да, это их проблемы. За них отвечает их пастырь. Ему, как известно, виднее.

Кстати, о пастырстве. Представим, что к отцу Георгию на исповедь или доверительную беседу пришел юный «белый пионер» или просто православный питерский тинэйджер, которому пришла пора отдать известный долг службы Родине в рядах ее славных Вооруженных Сил. Полагаю, что пастырю отцу Георгию трудновато будет дать совет в данном конкретном случае, ведь в его книге ясно написано о том, что наша армия — «армия, которая сейчас называет себя армией российской и дерзновенно вознесла над собой то самое трехцветное знамя, под которым воевал и погиб генерал Корнилов»[3]. Какая-то армия неправильная? Чего это она себя российской называет, да еще «дерзновенно»? Логика понятна. Давайте восстановим всенародную память о генерале Корнилове, а заодно и «историческую Россию» образца 1917 года, февраля месяца. Потом уж будет и правильная армия, по праву называющая себя российской, с законным триколором во главе марширующих колонн. Совсем как в известном анекдоте. Построили в сумасшедшем доме бассейн. Доложили начальству. Начальство прислало комиссию, чтобы принять работу. Чиновники приехали и видят, что все психи ходят с синяками. Спрашивают:

- Что такое?
- Да вот, — говорят, — в бассейне купаемся.
- А чего же все в синяках?
- Да воды в бассейне нет. Нам сказали: «Когда нырять научитесь, тогда и воду в бассейн запустим...»

Генерал Корнилов погиб под трехцветным знаменем, но сам этот факт трехцветного знамени никак не приватизирует. Под тем же знаменем погибали и, увы, продолжают погибать наши ребята. Под этим знаменем, раз уже речь зашла о генералах (конечно, не о тех, что жили при царе Горохе), погибло одиннадцать сыновей военачальников «дерзновенно вознесшей» триколор армии. Было это в Чеченскую войну. Состояние нашей армии далеко не идеальное, но это армия российская и русская по своему национальному составу. Поймите, отец Георгий, не подтянутся казачьи разъезды, не подойдут офицерские роты, не пройдут, чеканя шаг, марковцы или дроздовцы, если вдруг, не дай Бог, в Москве или Питере случится новый «Норд-Ост». А будут они — вот эти самые «дерзновенно поднявшие»...

Когда очередной Рулон Обоев или Ушат Помоев ворвется в нашу мирную жизнь, кого Вы будете звать на помощь? Генерала Корнилова? Да, нет. Он не поможет. А для того, чтобы «рулоны» и «ушаты» не подошли к порогу нашего дома, там, далеко от своих родных домов, вдали от отцов и матерей, любимых девушек и друзей, братишек и сестренок, стоят русские солдаты, многие из которых и не слышали-то о генерале Корнилове. Так стояла легендарная теперь уже рота псковских десантников, стояла насмерть, но не пропустила «бородатых» на оперативный простор...

Если уже говорить о исторических мотивациях, то, скорее всего, здесь играет свою роль дед — живой или умерший солдат Великой Отечественной. У большинства из нас исторические корни залегают не так глубоко: отец, дед, прадед. Вот объективная реальность, и пастырь, я полагаю, как педагог (а пастырь — всегда педагог, работа у него такая) не может этих реалий не учитывать. Так зачем же, перечеркивая реально ощущаемую, живущую в семейных преданиях живую историю, пытаться подменить ее «экспонатами» из музея Белого движения? Как-то не очень жизненно, хотя, несомненно, полезно в плане общего развития. Да и потом, для молодежи очень важен яркий пример для подражания, тот, кто реально проявил себя в этой жизни, сделал что-то значимое. А Вы предлагаете им сплошных аутсайдеров, проигравших в своей жизни всё, что только можно проиграть, и потом «торжествующих духовно-нравственную победу» в эмиграции или на эшафоте. Вот Жуков — это понятно, хотя он в Вашей терминологии «бывший унтер» и «якобы великий полководец». Великий — невеликий, а всех «сделал»: и германца, и японца. И дед, служивший у «Кости Рокоссовского», — это тоже понятно. Вот он в толстой шинели и в ушанке со звездой улыбается с фотографии, пожелтевшей от времени.

А вот, скажем, пришла к пастырю отцу Георгию старушка-блокадница. Пришла, может быть, в первый и последний раз в своей жизни. Много пережила, многим гордится по праву. Оказывается, напрасно гордится. Включается «правильная» идеологическая схема, и сразу становится понятно: в военный конфликт вступили два тоталитарных режима, богоборческий и человеконенавистнический (он немного симпатичнее, при нем церкви открывали), потом появилась «третья сила», но русский народ избрал сталинскую тиранию и, завалив своими трупами немцев, укрепил тем самым коммунистический режим и поработил часть Европы... Гротеск? Нет, злая карикатура, но она имеет право на существование. Ведь не двоится же автор книги на протоиерея Георгия и идеологического работника Г.Н. Митрофанова? Конечно, нет. И мысли такой не допускаем. Значит бабушка-блокадница получит по полной программе.

Кстати, о бабушках. Один мой добрый питерский знакомый, клирик Санкт-Петербургской епархии, поведал историю о том, как год или два тому назад Александро-Невская Лавра устроила в канун Дня Победы вечер для участников Великой Отечественной войны. Пришли в основном бабушки-фронтовички и блокадницы. Мужиков-то из их поколения совсем мало осталось, а вот бабушки пришли. Нарядные. Все в приподнятом настроении. В белых отглаженных блузках. С цветочками в руках. На праздничных кофтах и жакетах боевые награды, да такие, что, брат ты мой, просто так не раздавали в своё-то время. Собрались. Ждут. Оживленно переговариваются. Организаторам вечера с ними бы чайку попить, о жизни поговорить, о здоровье, о детях, внуках. Но все мы «родом из детства». Нужна идеологическая составляющая. Люди мы советские, дело понятное. И вот в качестве «гвоздя программы» намечалось выступление одного священника, имя которого знакомый мой не назвал. Его представили как специалиста по церковной истории XX века, а тема доклада «Церковь в Великой Отечественно войне». А батюшка-то оказался единомышленником отца Георгия Митрофанова. Правда, доклад свой он читал скороговоркой, словно куда-то спешил или чего-то боялся. Но при этом чётко проговаривал все обязательные идеологически важные места. В конце концов, завершив своё сообщение, он собрал свои бумажки и поспешно удалился под аплодисменты аудитории. Бабушки растрогались от того, что «батюшка их поздравил с Днем Победы», уделил время, проявил заботу. Приятно. Но тут с места поднялась одна пожилая женщина со значком блокадницы на груди. В отличие от большинства своих товарок она очень внимательно слушала выступление священника. Оглядев собравшихся, она просто по-русски, по-бабьи сказала:

- Чего вы, дуры, хлопаете? Эта сволочь нас всех обгадила, и живых и мертвых!

Вот такие дела, мальчики-белогвардейчики, постсоветского розлива.

Да, не хотел бы я, чтобы меня так «отблагодарили». А ведь этот человек тоже вещал о «трагедии России», а вышла трагедия пастыря, его полное фиаско. Ну, ладно, к отцу Георгию это не имеет никакого отношения. Ведь, правда, батюшка? Оставим этот неприятный эпизод на суд Пастыреначальника Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и возвратимся к тексту книги.

Возвращаться не хочется, но, что поделаешь, надо. Как говорится, надо, Федя, надо! И да простит мне отец Георгий цитату из популярного советского фильма, создатели которого, надо полагать, тоже лили воду на мельницу советского тоталитаризма. Но — шутки в сторону. Тут уже не до шуток, когда открываешь страницы 147-149. Здесь прямое оскорбление живых и мертвых солдат Великой Отечественной, плевок на братские могилы, плевок во след уходящим в вечность фронтовикам. Прошу простить меня за цитату, но оказывается «они» (власовцы — А.С.) «оказались обреченными, как обречены были многие миллионы русских солдат в XX в., мужественно сражаясь и погибая, не становиться победителями по существу»[4]. «Действительно, они (Власов и Ко — А.С.) были обречены на смерть, как и почти два десятка миллионов русских солдат, одетых в советскую военную форму. Второй раз Россия несла на своих плечах основную тяжесть мировой войны, и опять русский народ оказался в ней побежден. И так ли уж отличается смерть многих миллионов советских солдат на поле брани от смерти на виселице в Бутырской тюрьме руководителей власовского движения? И все-таки отличается. Потому что в отличие от многих миллионов советских солдат, погибавших в иллюзии того, что спасение России вот-вот грядет, они уходили на смерть с пониманием того, о чем написали впоследствии Георгий Иванов и Виктор Астафьев. Действительно: прокляты и убиты»[5]. Еще раз простите за цитату. Но на означенных страницах так прямо и напечатано. Ладно, про Иванова и Астафьева потом. Сейчас — по сути. Словесная эквилибристика дошла до своего «апофигея». Миллионы нормальных русских (и не только русских) парней и мужиков, до конца выполнивших свой мужской, воинский и патриотический долг (высшее проявление патриотизма — с оружием в руках защищать Родину, дом, родных, рискуя здоровьем и жизнью), приравниваются к висельникам, которые и по нормам международного-то права ничего кроме виселицы не заслужили. Это как? Нормально? Отец Георгий, вероятно, полагает, что когда «белокурые бестии» и их подельники-коллаборационисты входили в наши села и города, они были милы и обходительны? Да нет. Он постоянно «страхуется» обвинениями в адрес «бесчеловечного нацистского режима». Так в чем же дело? Да все в том же, в идеологии. В свое время в среде наиболее экстремистски настроенных эмигрантов, все больше и больше впадавших в зависимость от иностранных спецслужб, бытовала поговорка: «Хоть с чертом, но против большевиков». Вот с чертом-то они и оказались. И они, и их собратья из числа «антисталинистов» уже «подсоветского» розлива. Ошиблись в своих прогнозах и нацистские, и эмигрантские аналитики и получилась — «опять двойка». Вот и приходится вопреки здравому смыслу и объективным фактам доказывать, что это не мы победили, а нас победили. Задача трудная. Можно посочувствовать, но как-то не хочется. Уж больно грязной с нравственной точки зрения выглядит эта нелегкая идеологическая работа.

Понятно, что наша Победа — бельмо на глазу у этих господ. Не вписывается ни в какие рамки. Но что же? В истории так часто бывает. А воинов погибших, Ваше Высокопреподобие, вам бы лучше не трогать, хотя бы из пастырских соображений. Нехорошо как-то. Да и вообще, что это за «прокляты и убиты» в слове православного священника, которое, опять же, звучит с амвона? Все это питает дух какого-то ветхозаветного и даже талмудического «мздовоздаяния», витающий над страницами книги. Злая она какая-то, уж простите, эта Ваша книга.

Что касается поэтических строк «одного из самых глубоких русских патриотов» Георгия Иванова про «проклятый Кремль» и «злосчастный Сталинград», которые процитированы на странице 148, то чего же ожидать от сего славного сына Серебряного века? Мечи картонные и кровь для них, особенно чужая, — «клюквенный сок», в том числе и та, что лилась под Сталинградом. Ну а то, что и Кремль, и Сталинград достойны «испепеляющего» огня, то в этом «патриот» сам благополучно пересидевший и войну, и оккупацию в тихом французском захолустье был, увы, не одинок в своем желании. Об «очищающем» огне ядерной войны говорилось в Пасхальном послании 1948 года Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей. Было такое слово. Но, к счастью, не дело. Кстати, может быть, этим посланием и навеяны эти вирши «одного из самых выдающихся поэтов русского зарубежья»? Кто знает. Но мне-то вспоминается совсем другая книга. Помните?

«Видя то, ученики Его, Иаков и Иоанн, сказали: «Господи! Хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал?» Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: «Не знаете, какого вы духа...» (Лк. 9, 54-55).

Астафьев? Его жалко. Говорили, конечно, разное. В окололитературных кругах муссировались слухи о том, что он хотел получить «под занавес» одну престижную премию, вот и написал роман «в духе времени». Не знаю. Может быть, так говорили завистники и злопыхатели. Мне же понятно другое. Виктор Петрович Асафьев, большой русский писатель, в Бога не верил, хотя и строил (или восстанавливал) храм в родной Овсянке. Не верил. А потому в его последних произведениях звучит и предсмертная тоска, и раздражение, и разочарование. Все эти чувства, конечно, могут испытывать на закате жизни и церковно верующие люди. Ведь все мы — люди, в конце концов. Но тут всё было как-то уже совсем безысходно. Я очень хорошо помню его последние беседы и интервью. Больной измотанный недугами человек, талантливый и чуткий (а иначе не стал бы большим писателем). Всё понимал: и тщетность земной славы, и бессмысленность попыток что-то изменить. Раздражителен, радикален в суждениях. Разочарован. Говорил о том, что жизнь прошла зря. Ну вот и появился последний роман с броским и злым названием «Прокляты и убиты». Роман-то толком не читали, а за название ухватились. И кто же? Идеологические работники совсем иного пошиба, чем автор «Трагедии России». В своё время в школьной и студенческой среде мне приходилось сталкиваться с такого рода деятелями. Видел я и искренних комсомольцев, и молодых коммунистов из числа тех, кто связал с этими «общественными организациями» свою профессиональную деятельность. Порой они были людьми недалекими, но далеко не всегда. Подавляющее же большинство «райкомовского планктона» — ребята умные, зубастые и циничные. Исповедуя официоз, они рассматривали своё «служение» как способ существования. И неплохой. Такие «двойники» есть и у протоиерея Георгия, человека, как я всё же полагаю, искреннего, точнее искренне заблуждающегося. Они «одеваются в мягкие одежды», благоухают как «Duty free» в международном аэропорте, любят до слез «дорогую Россию» и «нашу Православную Церковь», но большую часть года гарцуют по Европам и Америкам, получая неоправданно высокие гонорары за лекции в жанре «something about nothing». Это они расшаркиваются перед профессиональными эмигрантскими деятелями, осыпают комплиментами «подлинную Россию», унесенную в шляпах и чемоданах из «проклятой Совдепии», и с упорством, достойным лучшего применения, всё подсовывают и подсовывают нам пожелтевший от времени бланк с написанным выцветшими чернилами рецептом «спасения России». Они не всегда циники, но для них всё выше означенное — тоже способ существования. И неплохой. Это они, наши либералы с легким «патриотическим налетом», сорвали с губ умирающего писателя, переживавшего в этот момент, может быть, толстовскую драму, это злое и глупое словосочетание: «прокляты и убиты».

А еще подхватил фразу проповедник и объявил своим прихожанам: «Дорогие братья и сестры! Ваши родные, погибшие, как вы полагаете за Родину, прокляты и убиты. Амба. То есть, я хотел сказать «аминь»». Вот такой «сухой остаток» получается. Грустно. А когда грустно, душа ищет выхода. У людей духовных — в молитве. У плотяных и грешных — в поэзии. Мне последнее время нравятся стихи Сергея Попова. Одно из них, как мне кажется, подходит к теме нашего разговора. Скажу сразу, поэтов по конфессиональной принадлежности я не подразделяю и не сортирую. Но, предвидя «ревность о чистоте Православия» некоторых из моих молодых коллег, отмечу, что Сергей Попов человек церковный. Просто высказанный им в стихотворении взгляд — поэтический. А еще почему-то пришло вдруг на ум словосочетание «покрыть любовью». Впрочем, что там объяснять? Стихи надо читать и слушать.

Родительская суббота.

На Родительскую субботу полагается помянуть...
А особенно ту пехоту,
Что внезапно отправилась в путь,
Неотпетую, непрощенную,
В окружении красных снегов,
А особенно — некрещеную —
Всю, что нас спасала от врагов.

А к книге отца Георгия Митрофанова мы еще вернемся. Есть такая необходимость. Просто пройдемся по тексту. Так что, продолжение следует...

[1] Русская Православная Церковь XX век. - М., 2008. С. 112.
[2] Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение. - М., 1991. С. 243-244.
[3] Г.Н. Митрофанов «Трагедия России. «Запретные» темы истории XX века». - СПб., 2009. - С. 31.
[4] Г.Н. Митрофанов «Трагедия России. «Запретные» темы истории XX века». - СПб., 2009. - С. 148.
[5] Г.Н. Митрофанов «Трагедия России. «Запретные» темы истории XX века». - СПб., 2009. - С. 148-149.