Нация исихастов

Для меня является подлинной загадкой тот факт, что маленькая треугольная площадь вокруг “Попа”, как все грубовато, но в глубине души с любовью называют памятник св. Патриарху Евфимию в центре Софии рядом с кинотеатром “Одеон”, служит любимым местом свиданий молодых людей – и так уже многие десятилетия.

В последний раз Тырновский Патриарх Евфимий благословляет свою паству, будучи высылаемым на заточение. Фреска в притворе кафедрального собора в городе Велико Тырново, Болгария. Фото: pravoslavie.domainbg.com

До первого класса школы я жил в деревне у бабушки и дедушки. Тогда деревня называлась Благоево. Сейчас ей вернули старое имя – Батемберг. В мои ранние детские годы были еще живы две моих прабабки, мать бабушки – баба Марийка и мать деда – баба Дена. Их мужья были уже покойниками: дедушка Вылко, супруг бабы Марийки, погиб в сражении при Чаталдже еще в далеком 1913 году, а дедушка Христо, муж бабы Дены, умер в девяностолетнем возрасте за несколько лет до моего рождения. Обе жили в одном подсобном помещении рядом с домом. В задней комнатке они спали, а в передней была печь, в которой на Пасху выпекались куличи. Там же находился и широкий низенький деревянный стол, “паралия”, чуть приподнятый над землей, с двумя трехногими скамеечками рядом. Обе старушки были постоянно одеты в черное и носили черные платки на головах. Когда они, бывало, снимали их, чтобы помыть в оцинкованном корыте свои седые, тающие от старости волосы, я немел от удивления: настолько уже привык воспринимать черные платки как часть их существа. Несмотря на преклонный возраст, они не сидели сложа руки: то покормят цыплят, то сорвут помидоров и огурцов для обеда, а на закате выйдут, опираясь на палочку, на улицу, чтобы встретить возвращающихся домой коз и овец. Когда уже вечерело совсем, обе возвращались в свою комнатушку с печью, зажигали керосиновую лампу, хотя в селе, разумеется, было электричество, и бодрствовали часами на своих трехногих скамеечках. Вообще – сейчас я это понимаю – я никогда не видел их в постели, спящими или хотя бы лежащими. Их далекие, уже почти растаявшие от прошедших четырех десятилетий черные силуэты – сгорбленный бабы Марийки и прямой бабы Дены – связаны навсегда в моей памяти с этим постоянным, будто вечным бодрствованием на низеньких трехногих сиденьях.

Таких старух, одетых в черное или хотя бы в темное, можно и по сей день встретить в наших селах. Я видел этих старых женщин и в этом году во время поездки в несколько странджанских сел, а также в окрестностях Гоце-Делчева: одетые в черное с головы до ног, в строгих черных платках, они, подобно моим прабабушкам, сильно походят на монахинь. И все же эти пожилые женщины постепенно исчезают как вид. Когда они исчезнут совсем, мы тотчас забудем их, ибо наша эпоха тотчас забывает все, чего нельзя увидеть или потрогать.

Но вернемся к св. Патриарху Евфимию. Последний патриарх Болгарии перед ее крушением оставался до конца с защитниками осажденного престольного града. По взятии турками Тырнова 17 июля 1393 года он предстал перед завоевателем с просьбой о пощаде мирного населения. Тот обещал, что жители будут пощажены. Вскоре после этого, однако, были вырезаны 110 видных горожан. Первосвященник обличил поработителей и за это был осужден ими на смерть на Лобной скале в Тырнове. Предание гласит, что когда палач занес меч над головой святителя, его рука окаменела. Это потрясло турок, жизнь Патриарха была спасена. Его отправили в ссылку. Последние свои годы он провел на юге, скорее всего в Бачковском монастыре. Автор его жития, Киевский митрополит Григорий, описал нам трогательно прощание пастыря с народом. “Он шел, окруженный народом, как некий второй Иеремия, и при этом самые камни города источали слезы! Какой-то человек крикнул ему с плачем: “На кого оставляешь нас, добрый пастырь наш?” А он – сам со слезами на глазах – ответил: “Пресвятой Троице оставляю вас – сейчас и вовеки!”

Мне кажется, что за этими словами – “Пресвятой Троице оставляю вас – сейчас и вовеки!” – стоит не только крепкая вера образцового святителя и горячего молитвенника, остававшегося рядом со своим народом, как и полагается архипастырю, в его самый тяжкий час. За этими словами, если иметь в виду все, что случилось в последующие пять столетий, стоит целая программа выживания нашего народа. Видя страшную политическую, религиозную, культурную, экономическую и демографическую катастрофу, нависшую в то время над нашим народом, св. Патриарх Евфимий высказал ему свой завет. С достаточной уверенностью можно добавить и другое: он высказал его не в пустое пространство безнадежности и в качестве последнего пожелания; он увенчал им свои многолетние старания обучить народ выживанию при самых тяжелейших обстоятельствах, ибо был прозорливцем и видел то, что произойдет. Следует указать и на то, что это грандиозное дело уже имело исторических предшественников в болгарском мире – взять хотя бы дело св. Климента Охридского, обучившего за несколько лет более 3 500 священнослужителей для богослужения на родном языке по всей болгарской земле.

А то, что произшло с болгарским народом, действительно неописуемо ужасно. В конце ХIV века, перед турецким завоеванием, болгарская нация по вычислениям профессора Христо Гандева состояла примерно из 1 300 000 человек. В ту эпоху это была численность большой европейской нации: приблизительно таковым было и население Англии. В ХIХ веке жителей Англии насчитывалось уже 35 миллионов – и это при наличии милионов переселенцев в Америке, Австралии, Индии и т.д. А население Болгарского княжества и автономной области Восточная Румелия в 1878 году после освобождения насчитывало – как вы думаете, сколько? Два миллиона! И это не только болгары – христиане и магометане, но и все другие этнические группы – греки, румыны, евреи, сербы. Болгары в Македонии и Фракии, оставшиеся под властью турок, насчитывали еще один миллион. Даже только этих чисел достаточно для того, чтобы представить масштаб чисто биологического коллапса, в который впала Болгария в результате пятивекового ига. Более страшным могло быть только полное исчезновение и ассимиляция нашего народа. И все же этого не произошло. Верим, что немалая заслуга в этом принадлежит именно программе-завету св. Патриарха Евфимия.

Ключом к пониманию того, чем была эта программа спасения нашего народа, служит то обстоятельство, что монах Евфимий был из ближайших учеников и сподвижников виднейшего болгарского исихаста Феодосия Тырновского, ученика, в свою очередь, великого Григория Синаита, подвизавшегося вместе с ним в монастыре Парория в Страндже, на границе Болгарии и Византии. Именно из этого монастыря впоследствии полилась в славянский мир – через Тырново и молдавские монастыри – мощная мистическая струя исихазма, напитавшего вновь православный мир чистотой и боговдохновенностью первоапостольских времен и эпохи древнего монашества.

“В этом диком и безлюдном месте (Парории), – пишет епископ Каллист Уэр в своей книге “Таинство человеческой личности. Исихастские студии”, – св. Григорий Синаит создает подлинную “духовную мастерскую”, по словам его биографа. В конце концов он собирает под свою сень значительное число иноков, не только греков, но и болгар и сербов. Его поддерживает болгарский царь Иоанн Александр. Эта община в Парории служит связующим звеном между греческим и славянским миром, занимая, таким образом, ключевое место в том, что вполне уместно именуется “исихастским интернационалом”. Именно монахи из Парории или их непосредственные ученики – такие как св. Феодосий Тырновский, св. Ромил Видинский, Патриарх Евфимий и митрополит Киприан Киевский – стоят в основе широкого возрождения созерцательного монашества, захватившего впоследствии все славянское христианство”.

По Каллисту Уэру заслуга интегрирования аскетической и мистической традиции исихастов в систему христианского учения принадлежит обоим Григориям – Паламе и Синаиту, при чем первый из них был апологетом и богословом, а второй учителем и практическим наставником. Более того, оба считали, что исихасткий метод, то есть практика постоянной молитвы как важнейшего средства к богопознанию и инструмента истинного богословия доступен не только монахам, но и, в соответствии с велением апостола Павла: “Непрестанно молитесь” (1 Фесс. 5:17), относится ко всем христианам без исключения.

Другой видный исследователь паламизма, о. Иоанн Майендорф, утверждает то же самое: “С точки зрения Паламы непосредственное богопознание во Христе доступно для всех крещеных и следовательно служит реальной основой и критерием подлинного богословия. Метод состоит в достижении “внимания” – первого условия подлинной молитвы – при котором ум концентрируется “в сердце”… и молящийся повторяет короткую молитву: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя”.

Несколько лет тому назад я посетил основанный св. Феодосием Тырновским Килифаревский монастырь близ Тырнова. Во дворе я застал двух пожилых инокинь, сидящих на низеньких трехногих скамеечках. Это смутно напомнило мне что-то, но тогда я не смог понять, что именно.

Св. Патриарху Евфимию был нужен чистый, богоносный народ. Он знал, что именно и только такой народ сможет быть достаточно твердым и выжить даже при немыслимых обстоятельствах. Обратим здесь мимоходом внимание на один важный факт: все без исключения иностранные путешественники, побывавшие в болгарских землях начиная с ХVI века, отмечают и восхищаются в своих дорожных заметках именно добрыми нравами, благочестием и порядочностью населения.

И так, эта замечательная группа людей, чьим крупнейшим религиозным и культурным представителем был св. Патриарх Евфимий, эта группа, сравнимая по масштабу своей деятельности только с Кириллом и Мефодием и их святыми учениками, попыталась, и, что еще важнее, преуспела в чем-то очень трудном: превратить общую благочестивую церковную христианскую жизнь, практиковавшуюся в средновековой Болгарии – на пороге непосильных испытаний – в глубоко личное постоянное богослужебное дело каждого православного человека. Св. Патриарх Евфимий сумел внушить своему народу, что каждый отдельный человек должен напрячь свое православное исповедание до аскетизма, монашеского самоотречения, то есть сочетать общее церковное праздничное богослужение с личным постоянным действенным будничным богослужением. Вот почему можно утверждать, что болгарская нация выжила сквозь пять столетий рабства, пройдя через такой безжалостный геноцид, именно потому что мудрый первосвященник сумел внедрить в народное сознание в достаточной мере исихастский метод непрестанной молитвы, утвердить на территории болгарского этнического сообщества некоторые главнейшие порядки монастырского общежития. Иными словами – превратить в какой-то степени всю нацию в народ исихастов.

“Пресвятой Троице оставляю вас – сейчас и вовеки!” Не означают ли эти слова именно это?

Как же именно произошло, или вернее происходило это в течение столетий? – спросит каждый. Ведь простой народ не имел возможности черпать из источников исихастской традиции. Через институт – именно так! – старых женщин, бабушек – таков ответ. Если вплоть до наших бабушек, сквозь по сути семивековую временную дистанцию, дошло эхо этой непосильной для обыкновенных мирских людей традиции, то самым вероятным ответом является именно этот. Старые женщины Болгарии приняли на себя миссию и вынесли на своих плечах выживание народа. Подчеркнем снова то, что наблюдали мы сами: последние представительницы этого института, поколение наших бабушек и прабабушек, не имели пороков – кроме, может быть, только одного, самого светлого: мирной беседы вечером на завалинке. Даже в глазах нашего неотягощенного религиозностью детского восприятия они жили совсем строго, совсем по-монашески. Все мы помним их “Милый Боженька…” или “Господи Иисусе…”, их безмолвие, их неагрессивность, сердобольность, терпение, трудолюбие, их кроткую, тихую, постоянную радость (один из важнейших признаков укорененной, хотя и не полностью осознанной исихастской практики). Ведь это и есть живая православная христианская жизнь, осуществленная “Лествица”, истинное монашеское самоотречение. А ведь именно они, эти пожилые женщины, воспитывали болгарских детей в течение столетий – вплоть до наших поколений. Вот кто сумел реализовать на практике завет св. Патриарха Евфимия. Вот почему не следует забывать их.

“С раннего утра сядь на низкой скамеечке, около 20 см высокой. Утесни свой ум, вынудив его сойти из мозга в сердце, и удержи его там. Наклонись сильно вперед так, чтобы ощутить острую боль в груди, плечах и шее и возопи настойчиво в уме и душе своей: “Господи Иисусе Христе, помилуй мя”, – советует начинающим исихастам св. Григорий Синаит.

Не есть ли это те самые низенькие трехногие скамеечки, на которых сидели мои и ваши прабабушки, далекий отголосок внедренной в весь народ св. Патриархом Евфимием исихастской традиции?

“Милый Боженька!”…

“Господи Иисусе!”…

В своей книге “Неведомые дороги” режиссер Красимир Крумов утверждет то же самое: “Набожные бабушки – это крепость милосердия и духа. Они сохранили нашу культуру, язык, естество души даже в большей степени, чем ученые мужи и церковные деятели. Ведь народных просветителей было немного, а набожные бабушки светились в каждом болгарском доме. Набожность дает более высокую степень откровения и праведной жизни, нежели догматическое православие. Это христианство, овладевшее отдельной душой, но не для того, чтобы пугать ее, а для того, чтобы радоваться и созидать не только в праздники, но и – прежде всего – в будни. Для того, чтобы работать, дарить и молиться не только при ярком свете, но и прежде всего во тьме, в невидимой повседневности.

Набожность – это свободное светлое религиозное сознание, которое не удушает, а воспитывает юность. Набожность замешана на трудной жизни, на поле и хлебе, рождении и воспитании детей, восходящем солнце и вечернем дуновении. Набожность не замахивается на облака, а ступает по земле, но только босыми, легкими ногами, и глаза ее смотрят не только вниз, но и вперед. Набожность кротка, мудра как наши бабушки. Она милостива, сострадательна, но не в речах, а в делах и подлинных душевных помыслах. Набожность видима, но она не была таковой всю жизнь, а пришла под конец жизни. Поэтому она не догмат, а позднежизненная кротость. Малые дети, воспитываемые набожными бабушками, впитывают благоговение перед неведомой силой и вечное кроткое упование на нее, учатся строгости жизненного долга и доверчивости перед близким человеком. Таким образом и их молодость и бешеная резвость смягчены и исправлены, осенены боязнью, упованием, милосердием, доверием.

Набожные бабушки сделали даже больше, чем это, в истории нашего дорогого болгарского очага, они спасли его и сохранили в его человеческом виде. Без просторной земли набожных бабушек не было бы и рода, памяти, человеческого солнца.

Вот почему, когда наступит час исчезновения набожных бабушек, нет сомнения, что падение поколений, осквернение крови и крушение духа совершатся в одно мгновенье и над землею воцарится глухое, угарное веселье молодости и безжалостной резвости”.

“На кого оставляешь нас, добрый пастырь наш? – А он – сам со слезами на глазах – ответил: “Пресвятой Троице оставляю вас – сейчас и вовеки!”

Великий прозорливец св. Патриарх Евфимий знал, о чем говорил. Потому-то и толпятся сегодня молодые, не имея никакого объяснения, почему они делают это, именно перед его памятником. Благодарная память народная следует особому закону. Она никогда не ошибается.

Из книги: Деян Енев. Народ от исихасти (сборник эссе), София, изд. “Омофор”, 2010 г. Перевод сделан с сокращениями.