Конец «Большой книги»

Фото: ИТАР-ТАСС/ Станислав Красильников

Одновременно наступила пора последнего всплеска у поколения нынешних 70-75-летних. И тому примеры – недавние романы Владимира Маканина, Владимира Личутина, Александра Проханова, стихи Юнны Мориц и Владимира Кострова, Евгения Рейна и Глеба Горбовского. Даже непрекращающаяся литерадеятельность наших ветеранов-фронтовиков, Даниила Гранина, Юрия Бондарева, Владимира Бушина, пусть и риторическая, ностальгическая, самоповторяющаяся проза или критика, вдохновляет и их более молодых коллег.

Когда появляется настоящая литература, возникают и споры вокруг нее. В этом году я бы выделил два ярких литературных события.

Это, прежде всего, книга архимандрита Тихона Шевкунова «Несвятые святые». Удивительно, что в наше время пустой беллетристики, кровавых сериалов и заумной литературы для избранных народ без всякой рекламы раскупает простую и светлую книгу об обычных христианах ХХ века. Это не пафосные жития святых. Хотя среди героев книги и отец Иоанн Крестьянкин, и схиигумен Савва. Но есть и заблуждающиеся грешники, есть покаявшиеся в проступках монахи, есть и светские люди, среди них Булат Окуджава, Андрей Битов. Люди разных поколений, разных слоев.

Это и история Псково-Печерской обители, история церковной жизни. Живые современные притчи, искренние проповеди священника, молитвы его за всех нас, грешных, простые истории из церковной жизни... Давно я не читал такую простую, светоносную прозу. Но одновременно – это в каком-то смысле истории и иной реальности, об ином бытие. Этот иной мир – не инопланетяне, не далекая экзотика из жизни тропиков и джунглей. Как признает сам отец Тихон: «Рядом с нашим миром, известным всем… существует абсолютно реально иной мир». Христианский мир. Церковный русский мир.

И как же все истосковались по такому миру. За короткое время уже распродано более миллиона экземпляров. Это разве не литературное событие? Архимандрит Тихон Шевкунов – выпускник ВГИКа, ныне наместник Сретенского мужского монастыря в Москве, ректор Сретенской семинарии, секретарь Патриаршего совета по культуре. Но для меня, также как и для миллионов читателей, это изумительный русский писатель. Вот уж правильно сказал Александр Проханов: у нас появилась новая монастырская проза, мессианская проза о русском чуде, но рассказанная самыми обычными словами. Мы уже отвыкли от такой искренней достоверной прозы. И вроде бы нет там никаких душещипательных или же остросюжетных историй, а, тем не менее, книга привлекла внимание всех слоев нашего общества. Он не идеализирует монастырь, скорее, слегка иронизирует над монахами, подверженными соблазнам, и над своими приключениями.

Но за всеми этими житейскими историями, от собственного плача после удара хвоста коровы, измазанного навозом, до нагоняя от Иоанна Крестьянкина за просмотр телевизора, исходит лучезарный свет христовой веры, обретается смысл бытия в Боге. Книга написана отнюдь не богословским языком, но истинно верующим человеком, каких и в церкви не всегда встретишь… Много в книге и русского народного юмора.

«Несвятые святые» и впрямь можно сравнить с появлением «Привычного дела», ныне ушедшего в мир иной великого русского писателя Василия Белова, и с его же забавными «Бухтинами вологодскими».

Книгу читают и искушенные знатоки мировой литературы, и люди, давно уже не бравшие в руки литературных творений…

Как событие в православной жизни России 2012 года, я бы сравнил книгу «Несвятые святые» с многочасовой очередью сотен тысяч людей в храм, стоящих, чтобы приложиться к поясу Богородицы. Тоже, ведь, было непривычное явление для России.

Но какое же литературное событие без полемики вокруг него? Зависть ли сыграла у иных признанных писателей (типа Дмитрия Быкова) или же какая-то тайная нелюбовь «креативного класса» ко всему христианскому и народному, но книга «Несвятые святые» неожиданно стала еще и в центре крупнейшего литературного скандала.

Вполне заслуженно книгу «Несвятые святые» выдвинули на премию «Большая книга». И наша просвещенная интеллигенция задрожала от ужаса. Наша литературная тусовка сама мало разбирается в литературе. Для нее – книга отца Тихона – это не литературный проект. Их пугает священнический сан автора. А книга «Несвятые святые» в наше коммерческое время господства дешевых детективов уже завоевала всю Россию. И главной задачей господствующей в жюри «Большой книги» либеральной и антиклерикальной ее части было – не допустить «Несвятые святые» до премии. А как это сделать при таком народном признании? В большое жюри премии входит до ста человек. Я сам – член жюри «Большой книги». Ну и что? 68 человек, то есть почти 70 процентов жюри отдали голоса за книгу отца Тихона. Все остальные книги далеко уступали по количеству поданных за них голосов. Это признают и «Аргументы и факты».

В коротком списке финалистов было 14 книг. И для всех было очевидно, что лидирует книга «Несвятые святые». По читательскому рейтингу «Большой книги» за отца Тихона проголосовало 1200 человек. На втором месте, далеко позади Марина Галина с «Медведями» – 316 человек. За Даниила Гранина отдали голоса всего 85 человек. Попов с Кабаковым приглянулись лишь 62 читателям. Не будем забывать к тому же, что премия «Большая книга» – прогосударственная премия. Это не частные «Букер» или «Нацбест».

Так почему же на последнем этапе, после безусловной победы отца Тихона и его книги «Несвятые святые» и в читательском голосовании, и по голосованию большого жюри, вдруг эта книга-открытие и откровение куда-то подевалась? Даже не вошла в тройку лучших?

Мне рассказывают участники финального заседания, что мнение прозаседавшихся было такое: кому угодно, лишь бы не отцу Тихону.

Вот и подвернулся старейший 93-летний Даниил Гранин со своей книжкой «Мой лейтенант». Пишет либеральный журналист Анна Наринская в газете «Коммерсант»: «Главная интрига нынешней «Большой книги» состояла в том, получит ли архимандрит Тихон «профессиональную» премию из рук жюри или дело ограничится только народным выбором – настолько же беспрецедентно единодушным, насколько вообще беспрецедентным был успех этой книги… Дать, конечно, было бы не совсем прилично – тогда вышло бы, что прогрессивная в большинстве своем общественность, составляющая обширное (несколько десятков человек) жюри этой премии, мало чем отличается от населения, увлекающегося православными байками. И вообще довольно странно (хоть и занятно) было бы видеть, как архимандрит Тихон – наместник московского Сретенского монастыря, ректор Сретенской духовной семинарии, ответственный секретарь Патриаршего совета по культуре, а по слухам еще и личный духовник Владимира Путина – эту премию из рук этой общественности получает, в то время как девушки из Pussy Riot находятся в колонии».

Если Наринская отражает мнение этих прозаседавшихся, остается пожалеть русскую литературу. Во-первых, конечно же, прогрессивная элита «Большой книги» в корне отличается от быдловатого русского народа, «увлекающегося православными байками». Вспомним из советских учебников: « Узок круг их интересов. Страшно далеки они от народа». Во-вторых, премию наши прогрессивные лидеры «Большой книги» дают не за качество литературы, а за ту или иную ее политическую или религиозную направленность.

Я могу сто раз быть законченным атеистом или буддистом, но как литературный критик я оцениваю книги не по степени их близости к Pussy Riot или к той или иной религии, а по художественному достоинству, по качеству и значимости книги. Что же нам делать с сочинениями графа Льва Толстого или Николая Лескова, что нам делать со старцами Федора Достоевского? Всех за борт на поиски веры?

Чего же стоят все эти присудители премии, если они учитывают в своем раскладе, где и за что сидят некие Pussy Riot? Какие-то комсомольцы с маузерами на плече, желающие расстрелять всех попов. Скопище Латунских.

Показать бы видеозапись банкета после премии, когда кое-кто поднимал бокалы за то, что удалось все-таки «попа прокатить». Вот и оказался на свою беду зиц-лауреатом 93-летний Даниил Гранин со своей далеко не самой лучшей книгой.

Остается только пожалеть престарелого Даниила Гранина, который получил премию не за свое творчество, а явно в противовес отцу Тихону. Никто в разговоре в любой литературной среде и не думает отрицать, что «Мой лейтенант» – не та книга, которая заслуживает нашей главной литературной премии. Увы, но седина Даниила Гранина вряд ли прикрыла явное нежелание жюри премировать явного фаворита.

Скажу честно, не повезло и авторам книги об Аксенове, моему давнему приятелю Евгению Попову и Александру Кабакову. Думаю, они предпочли бы получить премию «Большая книга» за свою собственную, далеко не худшую прозу, нежели за наспех написанную книгу воспоминаний о своем друге. Спросите их самих, считают ли они лучшей в своем творчестве эту первую совместную книжку воспоминаний о покойном друге? Или это опять задним числом как бы премия Василию Аксенову?

Увы, но для премии «Большая книга» и на самом деле настал в 2012 году конец света. Апокалипсис. Вряд ли кто-то серьезно в дальнейшем будет воспринимать ее результаты.

Приведу слова того же везде успевающего Дмитрия Быкова: «Его книга не ужасна, она просто знакова и ориентацией на уже упомянутых неофитов, и любовью к сверхъестественному, и глубокой подспудной уверенностью в том, что нет другого пути к духовной и совестливой жизни, кроме как через веру и соответственно через церковь...

Награждение ее вызвало бы слишком восторженную и слишком предсказуемую реакцию все тех же обскурантов, чей голос в обществе и так все слышнее».

Значит, даже талантливый писатель Быков признает, что премии надо давать не за сами книги, не за талант, а за те или иные предсказуемые реакции.

И это притом что светлая, и веселая, и добродушная книга отца Тихона скорее напоминает по интонации рассказы Сергей Довлатова или раннего Василия Шукшина, и отнюдь не похожа на угрюмую морализаторскую проповедь некоего церковного зануды.

Скорее, и в церковных кругах кое-кто осудил отца Тихона за излишнее скоморошество и шутливость.

В результате этого Апокалипсиса «Большой книги» выиграл только отец Тихон и его книга. Как ни хотел священник уйти от лишнего шума, а неплохой пиар в результате получился. И книга «Несвятые святые» начнет распродаваться уже по второму миллиону. А если к этому добавить такую же православно-монастырскую прозу Олеси Николаевой, Владимира Крупина, стихи отца Владимира Нежданова и даже еретические выплески Ивана Охлобыстина, мы получим новую литературную тенденцию с предсказуемой православной реакцией. Не думаю, что такой же успех ожидает и «Мой лейтенант» Даниила Гранина.

Вторым таким же шумным и таким же литературно значимым событием 2012 года я считают художественное эссе-памфлет Захара Прилепина «Письмо товарищу Сталину». Прежде всего хочу сказать, что это блестящий литературный жест, чисто литературное явление, а не некая публицистика.

Первый раз я прочел рассказ Захара Прилепина «Письмо товарищу Сталину» как яркую антилиберальную сатиру. Так, забава для мозгов. Второй раз, кроме самого текста, в меня влезал и его подтекст. По сути, там языком гротеска и постмодернизма сказана русская правда о русском народе. Думаю, и эту хлесткую сатиру на либеральное общество, какой бы беспощадной она ни была, не заметили бы. Понимал это и сам Захар Прилепин. Как угодно ругай русский народ, русские власти, русских миллионеров, – никому до этого дела нет.

И вдруг полемика по всему мировому интернету. Пишут свои колонки Шендерович и Иртеньев, Быков и Кох, Ольшанский и Долина. Что новое нашли?

Нанесен удар по нашему креативному классу, пришедшему на смену русской интеллигенции. Надежда Мандельштам в своих мемуарах писала восторженно о той старой русской интеллигенции, среди которой она жила, и сожалела, как на ее глазах эта интеллигенция исчезала из нашего общества. Что же пришло вместо русской интеллигенции? Даже не интеллектуалы, а некий креативный класс активных потребителей, лишенных любых и левых, и правых идей и смыслов.

То, что говорит наш новый креативный класс, не смеем говорить мы...

Думаю, поначалу заигрался и Захар в своей дружбе с креативным классом. В своих поездках, в своих тусовках он говорил с ними на равных, говорил о том же самом, и его уже считали вполне своим.

Захар решил заговорить их креативным языком о русском народе и о нашей стране. Он переступил черту дозволенного. Вся центровая наша псевдоинтеллигенция – это уже не интеллигенция, а креативный класс. Мы – бывшие интеллигенты, и левые, и правые, и демократы, и патриоты, уже на обочине, по касательной к нынешней жизни. Захар поначалу вырвался вперед даже среди креативщиков, вот сейчас ему и покажут его место. Или играй в креативные обогащающие игры с нами, или мы тебя не пустим в нашу мировую обойму.

Я рад случившемуся. Если бы Захар не переступил нечаянно эту черту креативности, все пошло бы по-другому.

Захар дал свой четкий и нетрусливый ответ. Хватит стесняться своих отцов. Или мы ничего не стоим. Наша патриотика сейчас давно уже, кроме прохановского острия, не рвется на баррикады, не рвется защищать культуру России. Да и просто не пишет ничего интересного. К тому же, многие официальные патриоты крайне отрицательно относятся ко всей прилепинской банде. Также когда-то не любили лермонтовскую банду, гумилевскую банду, куняевскую банду, прохановскую банду. Ждали болотного покоя. И вдруг этот прилепинский вызов.

Сегодня, особенно после публикации «Письма товарищу Сталину», Захара Прилепина обвиняют и в патриотической критике, и в либеральной, в излишней тусовочности, в голом подражательстве, фокусничестве. Считают, что о нем говорят больше, чем он того заслуживает. О нем и впрямь после этого письма писали почти во всех газетах и журналах.

Читая эту злостную критику Прилепина, я поневоле вспомнил подобную же критику Михаила Лермонтова. Те, кому не нравится подобное сравнение великого русского поэта Лермонтова с молодым еще Захаром Прилепиным, пусть знают, что же писали вполне приличные и известные люди о молодом Лермонтове. Вот, к примеру, какого мнения о Лермонтове был близкий друг Пушкина, знаменитый ученый, знаток искусства, поэт, критик и издатель, ректор Петербургского университета, академик Петербургской АН (1841), Петр Александрович Плетнев.

Плетнев писал: «О Лермонтове я не хочу говорить потому, что и без меня говорят о нем гораздо более, нежели он того стоит. Это был после Байрона и Пушкина фокусник, который гримасами своими умел толпе напомнить своих предшественников. В толпе стоял Краевский (издатель и один из первых ценителей Лермонтова – В.Б.). Он раскричался в «Отечественных записках», что вот что-то новее и, следовательно, лучше Байрона и Пушкина. Толпа и пошла за ним взвизгивать то же... Придет время, и о Лермонтове забудут…».

Замените в этом отзыве фамилию Лермонтова на Прилепина, Плетнева на кого-то из изысканных ученых его критиков, на роль Краевского и я подойду. В конце концов, Захар начинал печататься именно в моей газете «День литературы». И будет то же самое.

Конечно, «Письмо товарищу Сталину» – этот изысканный художественный памфлет, свифтовская глубокомысленная ирония.

Мне кажется, Захар начинал писать немного и из фронды, но уже когда писал, подключился к русскому национальному нерву. И так вот с ухмылочкой со стороны посмотрел на все эти нынешние антисталинские либеральные выпады. Сталин здесь скорее фон и для Захара, и для его оппонентов. Спор не о нем. Захар глубоко копнул в традиционное противостояние в России народа и придворной элиты. Глубоко сидит в Захаре эта нижегородская глубинка, не выкорчевать. Но, если от этого письма всколыхнулась вся Россия, значит, весомо еще писательское слово. Не исчезнет и русская литература.

Третьим, уже печальным событием в русской литературной жизни я бы назвал кончину 4 декабря 2012 года великого русского писателя Василия Ивановича Белова.

Ушел в мир иной простой, кряжистый русский человек, очень похожий на своего героя Ивана Африкановича из «Привычного дела». Но его книги, его уже при жизни ставшие классическими романы, рассказы и повести о жизни русского крестьянина не просто вошли в сокровищницу русской литературы, но и определили одно из ее главных направлений. Василий Белов дал нам русскую крестьянскую вселенную. Я ценю его «Кануны», смеюсь над его завиральными «Бухтинами», вижу всю трагедию крестьянства во вроде бы неприхотливых «Плотницких рассказах». Удивляюсь его прозорливости в романе «Все впереди». Рядом с классической повестью «Привычное дело» я бы поставил все-таки его книгу о народной эстетике – «Лад». Его книга о народной эстетике «Лад» дает системное представление о самом укладе русской жизни. Ему досталась тяжелая участь, он прикрывал веки уходящему русскому крестьянству, он и сам был как бы последним вздохом, мощным, но прощальным, былой крестьянской Руси.

Он завещал похоронить себя в родной Тимонихе, рядом с могилой матери Анфисы Ивановны. Знаю, что местное начальство хотело его похоронить в Вологде, и ближе, и удобнее, и дешевле. Но, наверное, сам непокорный северный русский дух Василия Ивановича Белова вмешался в этот спор, и он нашел место упокоения в своем родном селе. Недалеко от построенной им церкви.

Рад этому, еще одно святое сакральное русское место появилось на земле, рядом с Ясной Поляной, Михайловским, станицей Вешенской… Уверен, будут туда ездить во все времена русские люди, пока жива Россия. Будут в Тимонихе и ежегодные литературные беловские чтения. Будет и беловская литературная премия.

Смерть все ставит на свои места. Сразу всем, и левым, и правым, стало ясно – ушел великий русский писатель. Хранитель русского Лада.

Я понимаю, что главные события в нашей литературе выглядят не совсем толерантными и могут не понравиться редакции. Вам решать. Но «жизнь такова, какова она есть, а больше никакова» – писал поэт Владимир Костров. А отмеченные мною события и тенденции стали и на самом деле главенствующими и в мире литературы, и в окололитературной жизни. На эти события обратил внимание миллионный читатель. Что меня и радует. Есть еще порох в нашей пороховнице.